30 августа, вечер, вселяющий гордость
К нам приехала «погостить» по работе известный режиссёр документальных фильмов о природе, а теперь – уже людей и событий, Светлана Николаевна Быченко. С лета она набирает материал для фильма об СВО в Белогорье. Маленькая и абсолютно бесстрашная женщина с огромной треногой ищет в объектив и объективно выстраивает сочные и говорящие образы войны и мира. Она находит их на фоне пологих ровеньковских меловых холмов, укрытых лугами и алыми жарками, среди слепящих желтизной полей подсолнечника вокруг Белгорода, в чаше и пойме реки Нежеголь, где нежится… увы… нежился раньше… наш город Шебекино, сотрясаемый ныне громами с ясного предосеннего неба, размалывающими и рушащими его уют и производства, в Старом Осколе, где активно работает группа волонтёров «Брёвна», в госпитале или на самой разрушенной и растоптанной войной шебекинской окраине в Новой Таволжанке, где проживают непостижимые европейскому обывателю обычные умопомрачительные русские… в лесах, где рядовые молодые парни, собранные СВО со всех уголков России, внезапно оказываются чудо-богатырями, как звал таких в стародавние времена непревзойдённый полководец Александр Васильевич Суворов. Её герои говорят сами за себя: будь то вид пожара, снятый широкоугольником, инженер производства или волонтёр по зову сердца. Вечера теперь полнятся её рассказами об увиденном и ложатся бетонной тяжестью от услышанного.
Дитя родится на свет в муках матери, а сейчас мы все, признающие себя патриотами, страстно надеемся на рождение новой России в муках СВО.
Этим вечером мы с ней едем туда, куда теперь опасаются появляться пожарные расчёты – на самый обстреливаемый край Новой Таволжанки.
Дороги той от порога до порога – минут пятнадцать, но какой контраст! От цветочных и пышных, хоть и пустых ныне свежеотремонтированных улиц Шебекино к чёрным провалам разбитых и брошенных домов, сожжённых пожаром от взрыва. Расстояние то самое, как от наивных солнечно-голубеньких августовских оптимистичных небес поутру до многозначительно угрожающей и давящей черноты ноябрьского ночного неба, спустившегося к тебе и хватающего за глотку так, что не сглотнёшь пересохшую тревогой слюну.
Едем мимо отремонтированных центральных улиц Таволжанки, мимо красивого храма, который в прошлом году 4 июня захватывали упыри из ДРГ ВСУ, предварительно обстреляв за день пятьюстами снарядами всю окрестность. Теперь тут красота!
Но сворачиваем на дальний край и едем минут пять… просто шок! Одно и двухэтажные дома стоят с проломленными крышами, разбитыми окнами, затягивают взгляд омутами пустоты окон. Среди таких «зомби» обжитыми оазисами смотрятся целые – их хозяева никуда не уехали и продолжают жить «мимо» войны, как получится. Свернули ещё – автофургоны у ворот пронизаны дырами от осколков, стены выщерблены, но палисады цветут!
Мы в милом дворике дома на краю. Пожилая черноглазая хозяйка Людмила, переливаясь энергией, как капелька ртути, хлопочет, устраивает место съёмки. С нами приехал и другой местный житель, он волонтёрствует всё СВО, как и наша гостеприимная хозяйка.
Увидев собравшуюся публику, надутый и спесивый в своём концертном наряде индюк подал голос, что, мол, нам пора и ему воздать хвалу! Успокоился он только тогда, когда получил свою долю восторгов.
Расселись, и тяжкий воз беседы о животрепещущем, поскрипывая и застревая на ухабах, двинулся в путь.
Наша хозяйка воюет с самого начала 2022 года. Вышло так, что она, хоть и пенсионерка, не смогла остаться в стороне от бед наших ребят-защитников, принимает их, кормит, собирает деньги и закупает всё то, о чём бойцы просят. Но передаёт строго из своих рук в страждущие руки рядовых военных, минуя все остальные звенья посредников. Она зачитывает нам солдатские сообщения с просьбами и благодарностью, иногда включает и голосовые. Ребята «работают» тут, совсем рядом:
– Тут, во-он в том лесочке! Да, как раз там, где валит сильный дым. Эти украинцы зажигают леса, чтобы выкурить наши подразделения. Сосняки – они же горючие, низовой пожар в них ещё можно потушить, да вот если верховой… Тут труба дело. А пожарные из Шебекино к нам вообще не едут. МО «по обстановке» разрешения им не даёт, всем же ясно, что укропы с особым удовольствием лупят по пожарным машинам. Их хорошо видно, они же красные.
У нас, у слушающих её речи, сразу же возникает вопрос: а можно ли за два года близлежащих боёв и в условиях регулярных прилётов просто перекрасить машины? …
Да хоть в зелёный, хоть и в серый цвет?
Закутать их масксетями?
Снабдить РЭБами и «мангалами»?
И выезжать на вызовы туда, где в огне и горьком дыму корчатся дома сёл рядом с ЛБС, и стоят расположения наших бойцов?
Безусловно, на словах можно всё. И горы свернуть, да только нескоро дело делается…
А пока солдатики в ответ на заботу Людмилы днями отвели от её дома беду – песком затушили основные пожары, гудящие к тому времени за два дома от её усадьбы.
Эти два дома, да и прочие, что подходят к самому горящему лесу, сейчас уже нежилые, напрочь изгажены войной и заброшены. Хозяева убыли. А ведь это была новая улица с хорошими домами.
Хозяйка ощутимо оттаяла и завела рассказ о своих «постояльцах», столовавшихся у неё за эти долгие два года.
– Один бывший вагнеровец приходил, пока его подразделение тут стояло, весь в наколках был, но чтобы при нас, при мне, дочери или внучке хоть словом выругаться – так нет! Вежливый, аккуратный был, благодарил за всё. А другой, Седой звали его ребята, двадцать лет в тюрьме отсидел, а у самого ни одной наколки! – Тут рассказчица с триумфом глянула на меня, знай, мол, наших! И продолжала, – Спрашиваю, а почему татуировок нет? А он отвечает мне: «Я в тюрьме два высших получил: юридическое и экономическое, хочу после войны на престижную работу устроиться, а с наколками кто меня возьмёт?» Тоже такой заботливый был, честный, смелый. Они на новые позиции потом убыли, там пока располагались, на них ДРГ наскочила. Он лицом к лесу стоял, и крикнул своим, чтобы те, кто у пулемётов были – стреляли. Наши отбились, а этого, моего, положили сразу на месте…и ещё одного… Жена Седого потом со мной связалась, сказала, что все деньги за его смерть хочет на нужды ребят на фронте отдать… Да, с тех пор всё безотказно закупает, что ребята просят… Вот такие люди.
– Что закупаем? Да что просят: дроны, мавики, бельё, носки – у них же где стирать? Прицел вот купила. Ребят новых завезли на наши позиции, а у них прицел мутный, как стрелять? Своих дронов пока нет, разведки нет и ещё прицел мутный! Они по начальству обращались, да их как не слышали. А я собрала денег и выписала им на Авито. Там этого добра – хоть отбавляй! А теперь нужен дробовик, ну, по дронам дробью палить. Я выписала один, пятизарядный, да там в Росгвардии свои порядки – ружьё туда пришло от прежнего хозяина, а как пацан с передовой отлучится переоформить на себя? Ну как, я вас спрашиваю? Ему же самоволку припаяют! Вот и стоит дробовик в Росгвардии который месяц, пылится, а дроны летают себе.
Тут в разговор включается и сосед:
– Слышишь, зудит… вот и коптер летит.
– Да может то и наш…
Слышу реальное зудение моторчика в небе от ЛБС в сторону Шебекино, вот он заложил пологую дугу и ушёл реальной иллюстрацией к рассказу.
Спрашиваю дальше:
– А полевая кухня тут у бойцов есть?
– Первые, что сначала стояли, у них всё было, и кухня тоже. Они такие каши варили! Пальчики оближешь, нас с соседями угощали. Так не каша была с тушёнкой, а тушёнка с кашей!
Людмила помолчала, погрустнела.
– Тогда ещё и соседи тут были, ушли теперь от обстрелов. Да…
А вот теперь пришли к нам, ну совсем без ничего, ребята молодые, лет 19-22, жалко их, готовят по блиндажам у себя. Мы помогаем постоянно, ничегошеньки кроме сухпайка у них нет… А им хочется домашнего.
Теперь её сосед начинает свой рассказ. Он у него мужской, всё больше о передвижении, перемещении раненых.
– Сегодня один из зоны боёв вышел. Мой телефон у кого надо есть. Раненый мне и позвонил, что его надо бы принять и помочь добраться до комендатуры, а потом в госпиталь. Своим же ходом ему трудно, рана.
А я слушаю и удивляюсь этим словам, «своим ходом»… как я это себе представляла?
Честно? По фильмам, в основном. Ещё по рассказу моего деда, комиссара полевого госпиталя подо Ржевом в 1941-42 годах. Подготовленные санитарки или просто бойцы, временно откомандированные в санитары, выволакивают на себе раненого до машины или медсанчасти рядом, далее – самолётом или поездом в тыл.
А теперь?
Выходит, что в районе Волчанского боя, на Купянском направлении, да и тут, рядом с Шебекино на границе те скорые, что я вижу, везут только некоторых, самых тяжёлых, тех, кому повезло, что их вытащили с поля боя до дороги.
И я вижу вдруг:
– Воздух звенит мопедным стрёкотом вражеских БПЛА, по 5-7 штук на одного нашего бойца. Если ранен, то они, стервятники, налетают тучей и пытаются добить.
Чёрный ворон, что ты вьёшься
Над моею головой,
Ты добычи не дождёшься,
Чёрный ворон, я не твой!
Увы, реалии древности возникают и на новом технологическом уровне. Эти чёрные дроны собраны из комплектующих дружеского Китая. Дружба дружбой, а табачок… ммм… юани врозь, да?
А вот и нет, кричит инет – теперь КНР вводит запрет на продажи комплектующих для этих стервятников, против которых, как против лома, пока нет приёма. Как говорят : доживём – увидим, чем дело кончится, чем сердце успокоится.
Но чем дальше я слушаю волонтёра, тем горестнее вырисовывается картина.
Это Волчанск. Среди грохота и горького дыма, выедающего глаза, среди руин бывшего города я вижу бойца, совсем мальчишку, одетого в шлем и бронник, он ожесточённо жарит из автомата. Огонь лупит со всех сторон, вдруг шальная пуля жалит его в руку. Навылет, хорошо. В горячке и ажиотаже сражения парень шустро скатывается в свежую воронку от разрыва и достаёт спецпакет. Нет, пока без обезболивающего, пацаны говорят – оно сердце сажает капитально. Жгут, потом повязка, рука висит, как плеть, рана уже отходит, начинает безумно печь, боец стискивает зубы – надо уходить за медпомощью. А над ним уже налетели, гады. Стискивая автомат чуть не зубами, бьёт по стае. Ближнего сбил, надо быстрее! Рядом разрушенный дом – туда! Передохнул и, не позволяя себе расслабиться, наметил маршрут. Надо успеть по свету, ночью дронов ты не увидишь, а они тебя – да. Тогда не выжить, а надо! Удалось добраться до чахлых зарослей мусорного канадского клёна, вот живучее растение, везде зацепится, а теперь и бойцу поможет. Змеёй проскальзывает под кустами, уходит от электронного глаза фпв оператора. Дальше долгий путь в два и более дня по пересечённой и высеченной снарядами до полусмерти местности, пока раненый не оказался в сосновом лесу. Безумно мучает жажда, а голод, так странно, но – нет. Вроде лес тот, боец добрался, куда хотел. Теперь ему на ДРГ ВСУ бы не наскочить. Руку боль просто отрывает от тела и голова как каменная, вроде бы и температура подскочила, тошнит, но боец ковыляет на своих двоих, его мотает по тропке, он знает – повезло ему, идёт, не ползёт, как если бы его ранило в ногу. Силы на исходе, но и тут Бог его хранит – нарвался на расположение «своих». Те связались и всё уладили. Теперь местные за ним приедут и помогут, можно и дать своей воле передохнуть… почти добрался. Но сначала надо ехать с волонтёром за тридевять земель в комендатуру отмечаться, будь ты хоть живой, хоть мёртвый. И только оттуда в госпиталь. И это счастливый случай, а сколько их, не доползших, потерявших сознание, или умерших от кровотечения или иного… В основном, средне- и лёгко раненые выбираются сами. Так я услышала в этот вечер.
Естественно, всё зависит исключительно от командира.
Если он бюрократ от военного ведомства, исповедующий лобовые атаки, то личный состав без полевой кухни, без помывки месяцами (!), без матобеспечения поставленных задач, без надлежащего инструктажа и организации вывоза раненых.
А если командир отец родной – тут помощь моих дорогих волонтёров, работников народного ВПК, как теперь говорят, уже и не требуется.
Вероятно оттого, что обращения о помощи идут только в первом указанном случае, у многих волонтёров складывается чёрный образ организации дел на СВО.
Но сколько обиженных командирами жён, родителей! Так катастрофически много приходит родным извещений «без вести пропал», бездушных и необъяснимо странных в наш век компьютерного учёта и слежения всех за всеми! Ведь умные машины могут столь много… Правда, если уметь ими пользоваться и создавать для них программы, в том числе – и для ведения учёта и слаживания на СВО. А по количеству снятых с «молока» (на котором так сильно обожглись в 2022-23 годах) «сливок», по плотным рядам «посадок» в МО и ВПК мы можем понять, что ремонт двигателя СВО производится прямо на ходу военной машины… в который раз. И опять шестерёнки этой машины обильно смазываются кровью отважного рядового состава.
– Тут двое штурмовиков вышли на меня, ну да, прямо из леса и вышли, грязные, в крови все, воняет от них, сил нет – Представьте, два месяца летних боёв без воды для «помыться». Они и выскочили из Волчанска себя хоть чуть в порядок привести у нас. Я договорился о бане, звоню им, а они говорят, их военная полиция забрала, в комендатуре сидят. Теперь в штрафбат отправят, так думаю. А за что? За то, что в Волчанске командиры не организовали хоть какую помывку?
Рассказчик распаляется.
– А тут рядом? Ни воды нет, ничего не налажено! Это воины защитники или быдло какое для начальства ихнего? Показывали в Сирии блоки бани такие суперсовременные в наших частях стоят, а у нас тут? Песок, до вод грунтовых 25 метров, поди, докопайся. Да просто выжить в нашей «дикой» природе попробуй! А им же нас надо защищать, Шебекино, Белгород, они же воюют! День и ночь воюют!
Себя не щадят!
Вот честно, жалко их, ребята молодые…
А недавно как было? Коптеры их «располагу» в лесу обнаружили. И по расчёту навесили двадцать семь снарядов! Били, били, вокруг всё уже в ямах, а по ним не попали! Над орудием там сеть была, мы дали, так туда с дронов укроповских три снаряда уронили, а сеть приняла. Вот сидят ребята, вокруг грохочет, пылает, осколки летят, а над ними в сети три снаряда покачиваются… И ведь не взорвались!
Когда всё утихло, они Росгвардию вызвали, снаряды снять. «Ахматы» приезжали, походили, сказали, «щас», да и убыли с концом. В результате сами наши снимали. Спасибо, без жертв.
– Зато сейчас мы их позиции укутали масксетями как колыбельку, – включается наша хозяйка, блестя лукавыми очами, – никто их теперь не найдёт!
И как ответ на её уверения вдруг сердито загрохотало со стороны врага. Начался обстрел и перехват его нашим ПВО.
Припомнила я и о самом распространённом виде «сочувствия» нам, пригранично-прифронтовым, которое звучит так (произносится раздражённым тоном):
– Так уезжайте! Чего вы там сидите! Жизнь дороже.
Предварив вопрос предупреждением, что спрошу провокационное, задала и эти слова: «Так чего же вы тут остаётесь?»
О!
Вы бы слышали, а лучше видели всю красоту возмущения и то, как кровь, прилившая к лицам, омолодила их!
Оба в эмоциях ответа скинули лет двадцать, сделавшись восторженными молодыми людьми, упоенно рассказывающими, что их место – здесь. Что в этой борьбе с трудностями солдатского быта обрели они своё истинное предназначение, что свой дом и край на разграбление они не отдадут, что они тоже воюют – защищая солдатские тылы от бюрократии, от небрежения и окопной сырости, от бездушия и человеческой злобы.
А я слушала и думала – вот они какие, обычные русские люди!
Честь вам и хвала, ежедневные незаметные герои Белогорья!
Домой мы возвращались в темноте «на авось». Прямо перед нашим поворотом в лес запулился снаряд ВСУ, и загорелось, запылало в соснах. Мы позвонили 112.
Предвкушали спокойный ужин, но дома нас ждали дикие известия о текущих событиях в Белгороде и у нас в Шебекино.
30 августа, ночь, горящая безумством злобы
Начался новый накат НАТО-ВСУ на Белогорье.
В темноте вечера пятницы по движущимся на дорогах машинам, по магазинам, по скоплению автомобилей на стоянке белгородского огромного Сити мола, по таунхаузам напротив него, по жилым высоткам неподалёку, по частному сектору в пригородном посёлке Дубовое, по другим гражданским объектам враг запустил снаряды РСЗО «Вампир». Кровли пробиты, стёкла окон вылетели на тротуары. Пламя пожара в частных домах столь высоко, что языками поднимается до неба. Пробитые осколками насквозь машины на стоянке напоминают решето, а уж раскуроченные квартиры многоэтажек заставляют содрогаться.
ПВО сбило несколько ракет на подлёте, но часть их долетела до намеченной цели и сотворила, что хотели нелюди.
Город погрузился в ступор.
В который раз.
Особенно страшным мне показалось видео с авторегистратора, им был отснят момент удара ракетой по автомобилю, движущемуся навстречу камере. Ничто не предвещало трагедию накануне выходных, в расслабляющей прохладе позднего вечера дорога празднично и новогодне сияла огоньками реклам и транспорта.
Вдруг, в долю секунды всё изменилось.
Удар, автомашина вспыхнула как свечка, и –всё… конец… жизней и спокойствия города.
На видео с мест прилётов люди явно старались сдерживать себя, говорили спокойно, но были мертвенно бледны и голос их чуть подрагивал. Выдавали глаза, в них метался огонь взрывов и ужас. Сразу же на место происшествия прибыла команда губернатора с ним самим во главе – ободрить пострадавших и оценить размеры ущерба.
Жатва войны оказалась обильной : пять убитых на месте и 46 раненых мирных жителей, 37 из них уже в больницах, среди них и дети…
Светлая память погибшим… как это грустно и больно…
Выздоровления раненым. Пусть добрые пожелания придадут им жизненной энергии!
Сил всем обитателям Белогорья.
А у нас в Шебекино бесчинства ВСУ не меньше.
Бьют ежедневно.
В результате удара снарядов по стоянке машин у здания соцзащиты города Шебекино оттуда в порыве массовой истерии в один час уволилось 18 самых сострадательных населению сотрудников. Приём нуждающихся в социальной защите жителей тут прекращён, а граждане теперь должны обращаться со своими нуждами в пос. Маслова Пристань или город Белгород. Особенно это удобно инвалидам, не находите?
О, да, конечно, ракетная тревога орёт у нас день и ночь. Удары по городу обычными или запрещёнными кассетными снарядами сыплются, как горох из дырявого европейского мешка. Но в городе остаются жить как раз инвалиды, малоподвижные, старые или заболевшие жители, которые не могут жить в ПВРах или найти подходящее жильё в силу своего состояния. Большой привет городской трепетной соцзащите, всегда отличавшейся повышенным человеколюбием и заботой о согражданах. Как бывший инвалид, отсыпаю этой службе экспертных похвал полной ложкой.
Принимайте.
И очень бы хотелось узнать критерии отличия дам-работников службы соцзащиты от дам-работников газовой службы, электросетей, жилищно-коммунальных хозяйств, от учителей и работниц администрации… Группа крови, что ли особая? Или цвет голубее?
31 августа
Спала плохо, просто замучила сирена тревоги и отбоя. Три набора за ночь плюс ПВО, сами прилёты и кассеты в них. Так и не выспишься к утру.
Но, обошлось!
Свои семь часов забытья я набрала и оказалась готова к труду и обороне!
Про труд могу рассказать, что хочешь – не хочешь, а учёба на носу, и ехать обучать моих мелких мучеников дистанта в город Курск придётся, да. И собираться тоже придётся, как бы это ни было нудно.
Под привычный подсчёт секунд от выстрела до прилёта (близко!) я начала перетряхивать шкафы.
Мамочки, а я, оказывается, Плюшкин!
Хорошо, что технический прогресс послал мне в помощь мощные мусорные мешки, способные вместить мой хлам прошлых лет и мыслей. Набив на выброс три торбы в человеческий рост, я сочла, что более-менее подготовилась к школе – собрала чемоданчик самого необходимого и куртку. Готова к отъезду в прославленный город Курск, прославленный августовскими событиями, вы же понимаете.
Внезапно вспомнив, что надо посоветоваться, звоню знакомому. С.А. Бережной, военный корреспондент, писатель, волонтёр и вообще всё сразу и в квадрате, огорошил меня неожиданным указанием – с вещами на немедленный выход из Шебекино!
Вот уж чего от этого спокойного и уравновешенного мудреца я не ожидала…
Шутит?
А в городе всепоглощающего времени – в моём Шебекино – опять воцаряется разбой ВСУ и грохот снарядов.
10 утра, уже два человека ранено.
« В городе в результате двух обстрелов в 6 МКД, 4 коммерческих объектах и административном здании повреждены кровли, фасады и остекление. Осколками посечены 4 легковых автомобиля. От прямого попадания снаряда разрушен нежилой дом.»
14 часов дня, в Шебекинском ГО дроном ранен водитель, в городе ранена женщина.
«В городе кассетами повреждены два многоквартирных дома и два коммерческих объекта.
Осколками посечён легковой автомобиль.»
16 часов дня. Ранен мужчина.
«Село Ржевка Шебекинского городского округа подверглось обстрелу.
Мужчина с осколочным ранением госпитализирован.
В селе в результате обстрела различные повреждения выявлены в четырёх частных домовладениях: выбиты окна, посечены кровли и фасады.»
18 часов вечера.
Прилёт рядом с нашим производством. Сторож сообщил, что горит вокруг нашей территории. Выехали на место, там стеной с двух сторон от нашего производства стоит пламя. Хорошо, что у нас есть бетонная стена, но надо срочно вызывать МЧС.
Зрелище апокалиптическое.
Писатель Кервуд спел однажды целую оду канадскому клёну, перечисляя его незаменимую полезность для местных жителей. В том числе, писатель упомянул и губковидную сердцевину веток, превращающую их в природные свечи и факелы. Вот такие факелы трещали и горели теперь с двух сторон от производства, отдельно заметим на полях, что химического.
Но мы особенно ужаснуться не успели, потому, что прибыли пожарные. Во главе расчёта стал сам районный глава МЧС, Коровин Евгений Юрьевич, самолично руководивший тушением. Мы же с гордостью подумали, вот какое у нас городское начальство! Вот какая сложена в городе крепкая управленческая команда!
Вечером вернулась со съёмок наша гостья и рассказывала о работе в Старом Осколе, о людях, и ещё о том, что неисповедимы пути МО.
Один из организаторов группы «Брёвна», человек шестидесяти двух лет от роду, недавно пошёл добровольцем на СВО. Как и моему пятидесятилетнему деду во время Великой Отечественной, ему обещали работу не на ЛБС, а в тылу: деду – в тыловом госпитале, этому человеку – в ремонтном подразделении, но оба пожилых добровольца оказались на самой, что ни есть передовой: и дед мой в 1941 году, и Николай в 2024 году. Мой дед выжил, хоть и прошёл немыслимые мучения и испытания. Но этот участник волонтёрской группы по заготовке брёвен для СВО был бездумно оформлен военным начальством штурмовиком и пропал «без вести» после первого же боя…
