 |
          |
|
 | ||
«Истина сильнее Царя» |
Я долго ломала голову, что же может означать именно эта фраза в контексте известных трагических событий? Прочитала много статей исследователей жизни Пушкина с её упоминанием. Пыталась понять, почувствовать верный ответ, изучая последние годы жизни Александра Сергеевича по множеству оставленных свидетельств его современников, по анализу пушкиноведов в связи со вновь появляющимися, ранее не известными документами. Постепенно я нашла – нет, не единственно верный, но дающий объяснение лично мне ответ. Но прежде, чем о нём написать, необходимо вспомнить те факты, что уже множество раз опубликованы, разобраны по косточкам, связаны между собой – то одними, то другими звеньями. Попытаться сложить мозаику своего понимания хитросплетения событий, которые привели к той, мирового масштаба трагедии, какой является гибель великого Поэта. Пожалуй, самое главное, когда погружаешься во множество дошедших до нас документов, воспоминаний, оставленных о Пушкине его эпохой, это то, с какой болью начинаешь осознавать трагедию его гибели, которая при этом раскрывается и приближается к тебе из двухвековой глубины. Я решила найти и привести в этом эссе те документы и свидетельства не только пушкинской поры, но и заслуживающие доверия результаты исследований известных пушкинистов, которые помогут составить более понятную мне картину. А ещё сопроводить, если это потребуется, их краткой предысторией. Кстати, даты приводятся «по старому стилю».
1.
Первая предыстория такова. Александр Сергеевич 24 января 1837 года посылает в подарок свежий экземпляр «Истории Пугачевского бунта» генералу К.Ф. Толю, в своё время служившему под командованием генерала Михельсона, подавлявшего пугачёвский мятеж. Пушкин высоко ценил заслуги и того, и другого генералов перед Отечеством. Толь 25 января отвечает поэту благодарным письмом, где пишет, говоря об этом первом литературном историческом труде Пушкина, что история наконец-то «отдаёт справедливость» незаслуженно оклеветанному в то время Михельсону, ставшему жертвой интриг. А теперь отрывок из ответного письма Пушкина, отправленного генералу Толю 26 января 1837 года, где и записана загадочная фраза про истину и про царя: «…Не менее того порадовало меня мнение Вашего сиятельства о Михельсоне, слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк пера Вашего для полного оправдания заслуженного воина. Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета; но одно слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание». Если учесть, что эта фраза в письме написана за день перед ожидаемой дуэлью (уже получен вызов противника) то, конечно, поэт вкладывает в неё и личный смысл, поскольку именно в его ситуации клевету можно было бы уничтожить навсегда, если бы против неё выступил человек, мнение которого важно для общества, а это в данном случае, конечно, император Николай Первый. И горечь в том, что Пушкин убедился, что зря на это надеялся. Днём ранее, 25 января 1837 года, Алексендр Сергеевич принимает решение всё же отправить барону Луи Геккерну письмо, написанное ещё в ноябре 1836 года, но претерпевшее с тех пор изменения. И вот письмо отправлено – и вскоре в ответ от Геккернов получен вызов на роковую дуэль. Послать резкое, угрожающее разоблачением, письмо иностранцу-дипломату – закономерный шаг оскорбленного Пушкина. Цель и дело чести поэта – наказать Геккернов, «отца и сына», за их скандальную интригу, в которую они втянули его жену Наталью Николаевну Пушкину, пытаясь в конечном счёте публично очернить имя самого Александра Сергеевича. Чуть более двух месяцев надежды на монаршее вмешательство не привели к желаемому результату. Всё. Ждать больше нечего. Письмо Луи Геккерну подводит последнюю черту. Теперь интриганам одна дорога – вон из России навсегда в сопровождении грандиозного скандала, пусть даже ценой жизни его самого, Александра Пушкина, гордого и не выносящего несправедливости. Что в конечном счёте, как мы знаем, и произошло…
Из воспоминаний князя Павла Вяземского: «25 января Пушкин и молодой Геккерн с женами провели у нас вечер. И Геккерен, и обе сестры были спокойны, веселы, принимали участие в общем разговоре. В этот самый день уже было отправлено Пушкиным барону Геккерену оскорбительное письмо». Княгиня В.Ф. Вяземская: «С понедельника, 25-го числа, когда всё семейство (Пушкины, Дантес с женой и А.Н.Гончарова) провело у нас вечер, мы были добычей самых живых мучений. Пушкин вечером, смотря на Жоржа Геккерна, сказал мне: «Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ждёт по возвращении домой». – Что же именно? – сказала я. – Вы ему написали?» Он сделал утвердительный знак и прибавил: «Его отцу». В ответе Луи Геккерна Пушкину читаем: «Содержание его до такой степени переходит всякие границы возможного, что я отказываюсь отвечать на все подробности послания…» И далее: «Мне остаётся только предуведомить вас, что виконт д`Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Жоржем Геккереном и предупредить вас, что встреча не терпит никакой отсрочки. Я сумею позже, Милостивый Государь, научить вас уважению к званию, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может…» Князь П.А. Вяземский – вел. кн. Михаилу Павловичу: «Д`Аршиак принес Пушкину ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был ему сделан от имени сына».
2.
Во время посещения последней квартиры Пушкина по адресу: «Мойка,12» я долго стояла у витрины, где представлен образец одного из подмётных писем, пасквиля, доставленного сюда почтой 4 ноября 1836 года. С ужасом и удивлением смотрела через стекло витрины: как же так, почему?! Кто сделал так, что вот эта, совсем маленькая вещь, содержащая всего несколько строк на французском, явилась бомбой замедленного действия, погубившей великого Поэта? Чаша терпения Александра Сергеевича была уже полна в октябре 1836 года из-за наглого поведения молодого повесы, кавалергарда Жоржа Дантеса, недавно усыновлённого голландским дипломатом сомнительной репутации Луи Геккерном. Дантес рьяно волочился за женой Пушкина Натальей Николаевной не только на балах и светских раутах, но и без стеснения бывая в доме у самого поэта. До поры до времени Пушкин смотрел на всё это снисходительно, ведь его Натали – первая красавица Петербурга. Понимая нравы, принятые в светском обществе, где волей-неволей приходилось вращаться камер-юнкеру Пушкину и его супруге, поэт позволял своей Наташе и кокетство, и тщеславие, бывшие в норме у великосветских дам, зная, что он, по его же словам, является «поверенным своей жены и ее твердым наставником». Но в день получения анонимного пасквиля 4 ноября 1836 года чаша терпения поэта переполнилась. Общепринятый перевод с французского этого подметного письма звучит так: «Полные кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех Рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д.Л. Нарышкина, единодушно избрали господина Александра Пушкина коадъютором Великого магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх». Почему же эти несколько строк оказались взрывоопасны? На первый взгляд – какое-то глупое баловство-шутовство, не стоящее внимания, и его нужно просто уничтожить, поморщившись, мало ли кому что взбредёт в голову, столько вокруг всякой чуши, неужели на неё обращать внимание? Но, во-первых, общепринятый перевод слишком культурен. Я это узнала неожиданно. Мне пришла в голову мысль, чтобы текст пасквиля прочитал на французском современный носитель языка, супруг моей русской подруги. После чего мне просто было стыдно за то, что я им подсунула. Подруга перевела для меня слова её мужа, что написанное в анонимном письме по смыслу абсолютно грязно. Во-вторых, в этом пасквиле есть оскорбительные намёки, связанные с известными высокопоставленными лицами, не отличающимися благопристойным поведением. Да ещё о должности Пушкина при дворе – несправедливый и мерзкий намёк на то, почему он её занимает. В конечном счете, если заглянуть в глубину наглого смысла письма, можно увидеть маячащий образ монаршей особы. А можно вообще задохнуться от бессилия, осознав, в какую ловушку попал поэт со всей своей семьёй, стремясь вращаться в кругах высшего света, быть в гуще событий, влиять на передовые умы, когда оказался приближенным ко двору. Пусть это всё даже ради своего великого призвания, а не столько ради тщеславия и потакания интересам супруги и её сестёр. Одним словом, в нескольких строках этой анонимки – сплошь грязь и гадость. Точно такие же письма, подписанные «Александру Сергеичу Пушкину», в виде двойных конвертов получили и некоторые завсегдатаи салона Карамзиных, куда постоянно захаживал поэт. По-разному расценили это адресаты, но некоторые из этих анонимок были также переданы поэту в руки. А главное, как выяснил Пушкин у Натальи Николаевны сразу же после получения пасквиля, что его супруга двумя днями ранее чудом избежала подстроенной Геккернами ловушки, когда её пригласила к себе в гости дальняя родственница Идалия Полетика. Вместо Идалии в квартире Натали ждал Дантес, целью которого было добиться взаимности Пушкиной любой ценой. Убежав от обнаглевшего обожателя, Натали в смятении заехала к княгине В.Ф. Вяземской и всё той рассказала, но Александра Сергеевича тогда решила не тревожить. А 4 ноября, по восстановленному пушкинистами ходу событий, супруга ему рассказала, кроме этого, ещё и другие эпизоды открывшейся на неё охоты со стороны «отца и сына». Глубоко возмущенный поэт понял, что подметные письма – это месть Геккернов, и они пытаются таким образом опорочить Пушкина в глазах близкого круга семьи поэта, добиваются ссоры, а может, и разрыва между супругами Пушкиными, а по большому счету, Геккерны задумали очернить поэта в глазах всего общества! Но они плохо знали Пушкина. Александр Сергеевич встал на защиту чести жены, на защиту чести своего имени. Не буду приводить разные версии, как существующие с момента возникновения пушкинистики, так и родившиеся, и постоянно ещё рождающиеся, на протяжении двух веков. Всё равно точного документального ответа, кто на самом деле задумал и осуществил сценарий с рассылкой анонимного пасквиля – нет. Известно, что далее события развиваются стремительно. Пушкин немедленно вызывает Дантеса на дуэль. Как позже объясняет сам поэт в неотправленном письме от 21 ноября 1836 года Бенкендорфу (или, по более поздним версиям, министру иностранных дел Карлу Нессельроде): «Вообще говоря, это низкое и неосновательное оскорбление вызвало негодование; но, повторяя, что поведение моей жены было безупречно, все говорили, что поводом к этой клевете послужило настойчивое ухаживание за нею г. Дантеса. Я не мог допустить, чтобы имя моей жены в такой истории связывалось с именем кого бы то ни было. Я поручил сказать это г.Дантесу. Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов за г.Дантеса, попросив отсрочки на две недели». Итак, «папаша» Геккерн выпросил отсрочку дуэли. За это время Жоржу Дантесу приходится выкручиваться – нелепо делать предложение Екатерине Гончаровой, ведь он давно видел, что Катрин в него влюблена. Вот и пришлось Дантесу срочно свататься к старшей Гончаровой, хотя ранее он для себя намечал более лестных его самолюбию, знатных и богатых петербургских невест. Пушкин отменяет вызов. Хотя поэт не верит в то, что свадьба состоится, не верит в чувства Дантеса к Екатерине Гончаровой, и уж тем более в чувства кавалергарда к Натали, подозревая интригу против себя. Из камер-фурьерского журнала мы знаем об аудиенции в неурочное время у Николая Первого 23 ноября 1836 года, где принят Пушкин, возможно, вместе с Бенкендорфом. О чём шёл разговор, тому нет документальных подтверждений, но пушкинисты сходятся в том, что царь выслушал Александра Сергеевича и пообещал ему остановить своей властью безобразное поведение голландского посланника и его сына, а с Пушкина взял слово не драться на дуэли. Скорее всего, благодаря Жуковскому царь к этому времени уже знал все дело об истории с Дантесом. И Пушкин мог надеяться, что теперь клевете будет противопоставлена истина. По словам пушкиноведа Стеллы Абрамович, «еще раз возникла иллюзия о справедливости, исходящей от царя. Император знал правду, и Пушкин мог рассчитывать, что мнение царя будет противостоять клевете. У него появилась надежда на то, что он все-таки сможет с достоинством выйти из создавшегося положения. На какое-то время это могло служить ему поддержкой».
3.
Вернёмся к тексту оскорбительного письма Пушкина к Луи Геккерну, написанному поэтом на французском ещё 21 ноября 1836 г., но тогда не отправленном адресату. Правда, текст невозможно с точностью воспроизвести не только потому, что перевод не отразил бы всех тонкостей хлёстко, с подтекстом, строящего фразы Пушкина. А потому, что окончательный вариант текста этого письма пока не найден. Специалисты столько лет ищут воистину нечто очень важное для разгадки тайны дуэли, имея в своем распоряжении лишь уцелевшие частично черновики, разорванные на небольшие клочки. Они складывают эти частицы одну к другой, причем заимствуют недостающее из отправленного Геккерну январского варианта, что тоже даёт неточности понимания окончательного итога. Они спорят, что скрывают вымаранные места из письма. Одно ясно – Пушкин выбрал для своего эпистолярного удара барону Геккерну самые едкие выражения и вложил самый убийственный смысл в этот официальный документ. Недаром ещё в ноябре 1836 года фраза, сказанная Пушкиным Владимиру Сологубу и зафиксированная в его воспоминаниях, прозвучала так: «Я прочитаю вам мое письмо к старику Геккерну. С сыном уже покончено. Вы мне теперь старичка подавайте». Когда Пушкин говорил, что с сыном, то есть с Жоржем Дантесом, уже покончено, он, конечно, имел в виду странное, поспешное сватовство Дантеса к Екатерине Гончаровой и смешное положение кавалергарда в глазах высшего света из-за такой женитьбы, походящей, по словам самого поэта, на фарс. Но, как выяснится позднее, уже в январе 1837 года интриганы Геккерны повернут всё иначе…
Анализируя восстановленное содержание непосланного ноябрьского письма Пушкина к Геккерну, что понимаешь наверняка? Пушкин делает упор на то, что именно барон Геккерн является автором и инициатором рассылок анонимного пасквиля, а также вдохновителем и совместно с «сыном» лицемерным участником всей истории преследования Натальи Николаевны Пушкиной. И что получение того самого подмётного письма развязало поэту руки – ведь до этого Александр Сергеевич «довольствовался ролью наблюдателя» поскольку, как он пишет, поведение Дантеса «не выходило из границ светских приличий». И, как добавляет поэт, «так как я при том знал, насколько в этом отношении жена моя заслуживает моё доверие и моё уважение». И вот получен пасквиль. «Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь гротескную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном». Поэт в своём послании постоянно обличает самого Луи Геккерна. «Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома из-за лекарств, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына». А заканчивая своё письмо, Пушкин жестко требует: «Дуэли мне уже недостаточно, и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя достаточно отмщенным ни смертью вашего сына, ни его женитьбой, которая совсем походила бы на веселый фарс (что, впрочем, меня весьма мало смущает), ни, наконец, письмом, которое я имею честь писать вам и которого копию сохраняю для моего личного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд и сами нашли основания, которые были бы достаточны для того, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо, и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела, из которого мне легко будет сделать отличную главу в моей истории рогоносцев». Интересно, что пушкинисты отмечают: Пушкин не оставил в отправленном Луи Геккерну январском письме (в отличие от ноябрьского черновика) прямых указаний на фабрикацию пасквиля именно Геккерном. Можно предположить – почему. Во-первых, это просто бездоказательно, поэтому в таком обвинении нет законного смысла. Во-вторых, за прошедшие между датами написания два месяца Пушкин, видимо, пересмотрел значимость авторства пасквиля, поскольку анонимка существовала не зависимо от того, кто был её автором, а процесс травли поэта «в свете» за это время не прекратился ни в результате женитьбы Дантеса на сестре Натали Екатерине, ни в результате ожидаемого Пушкиным вмешательства в дело Николая Первого, которого не произошло. Дело усугублялось, а главными раздражителями травли являлись Геккерны. Причем Пушкин ясно понимал, что именно «отец» направляет всю интригу, одобряя наглые действия «сына», поэтому происходят всё новые оскорбительные выходки в адрес Натали со стороны уже женатого на её сестре Жоржа Дантеса. Все уничижительные обороты в адрес Луи Геккерна Пушкин оставил, но январское письмо заканчивается несколько иначе. «Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое семейство имело малейшее сношение с вашим. Под таким условием я согласился не давать хода этому грязному делу и не опозоривать вас в глазах нашего и вашего двора, к чему я имел возможность и что намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего гнусного поведения осмеливался разговаривать с моей женой и еще того менее – обращаться к ней с казарменными каламбурами и разыгрывать перед нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда как он только подлец и шалопай. Я вынужден обратиться к вам с просьбой положить конец всем этим проделкам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, поверьте мне, не остановлюсь».
4.
А почему именно в те январские дни назрела необходимость отправки давно начатого Пушкиным письма Луи Геккерну? Известно, что 23 января состоялся бал у Воронцовых, как во множестве зеркал отраженный в дневниках и воспоминаниях бывших там особ. На этом балу присутствовал император, в числе гостей были приглашены супруги Пушкины. Пушкинисты сходятся во мнении, что именно тогда состоялся разговор между императором и Пушкиным, о котором Николай Первый вспоминал позже так: «Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (сплетнях), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. – Разве ты и мог ожидать от меня другого? – спросил я. – Не только мог, – ответил он, – но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою. Это было за три дня до последней дуэли». А если представить, чем же закончился тогда такой разговор? Мыслимое ли дело, Пушкин прямо в лицо обвиняет царя! Что же в ответ царь – отшутился, спустил всё, как говорится, на тормозах, или смешался, растерялся и увёл разговор в сторону? Об итоге того разговора царь не вспоминает, более того, невольно Николай выдает себя, говоря об итоге той беседы косвенно: «это было за три дня до последней дуэли»! А ведь Пушкин уже два месяца ждал обещанного царского вмешательства в его дело, и скорее всего, он снова напомнил Николаю об этом. А по ответной реакции императора, да и по тому, что он только дает «добрые советы его жене» и не более, поэт понял окончательно, что царь как представитель высшей власти ему не союзник, и никакой надежды уже нет. Получается, царь боялся истины, ему невыгодно было её обнародовать. А поэтому он не вмешивался, а только наблюдал за ходом событий. «Давно ожидать должно, что дуэлью кончится их неловкое положение» – так писал своему брату великому князю Михаилу Павловичу Николай Первый в феврале 1837 года после свершившейся трагедии. И ещё немаловажным обстоятельством явилось то, что Александр Сергеевич именно в эти дни убедился из расспросов тех людей, с кем он был в доверительных отношениях, вероятно не из одного источника, что, оказывается, в общественном мнении утвердилось убеждение о геройстве Дантеса во всей этой истории. Многие из великосветской знати сочувствовали Дантесу, считали его вынужденную женитьбу на Екатерине Гончаровой великодушным самопожертвованием! Как позже писал П.А.Вяземский великому князю Михаилу Павловичу: «Часть общества захотела усмотреть в этой свадьбе подвиг высокого самоотвержения ради спасения чести г-жи Пушкиной». Получается, в том, где видел поэт лишь насмешку, притворство и наглость в отношении Дантеса к Натали, светская знать, с подачи Геккернов, хотела видеть высокие чувства, великую любовь, а самого Пушкина выставляли смешным, ревнивым и потешным рогоносцем! Князь П.А.Вяземский: «Когда друзья Пушкина, желая его успокоить, говорили ему, что не стоит так мучиться, раз он уверен в невинности жены, и уверенность эта разделяется всеми его друзьями и всеми порядочными людьми общества, то он им отвечал, что ему недостаточно уверенности своей собственной, своих друзей и известного кружка, что он принадлежит всей стране и желает, чтобы имя его оставалось незапятнанным везде, где его знают. Вот в каком настроении он был, когда приехали его соседки по имению, с которыми он часто виделся во время своего изгнания. Должно быть, он спрашивал их о том, что говорят в провинции об его истории, и, верно, вести были для него неблагоприятные». Как пишет в своих исследованиях А.А.Ахматова, Пушкин в те дни окончательно понял, что версия Геккерна в свете победила. «Кавалергарды и салоны становятся на сторону Дантеса. Поэт – один, и после разговора с Вревской и реприманда Николая I понимает, что для него всё кончено». Каково было поэту осознавать такое жалкое и несправедливое своё положение в глазах общества? Поистине, «в злые дни, жертва злых языков». Так писал Пушкин в эти январские дни о Джоне Мильтоне в своей статье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе Потерянного Рая», наверняка думая о собственной судьбе… Луи Геккерн продолжал свою утонченную страшную игру. Вот слова секунданта Пушкина Данзаса о поведении старшего Геккерна: «Будучи совершенно убежден в невозможности помирить Пушкина с Дантесом, чего он даже едва ли и желал, но относя негодование первого единственно к чрезмерному самолюбию и ревности, мстительный голландец тем не менее продолжал показывать вид, что хлопочет об этом ненавистном Пушкину примирении, понимая очень хорошо, что это дает ему повод безнаказанно и беспрестанно мучить и оскорблять своего врага». Всё в совокупности и приводит к тому, что Пушкин решительно возобновляет начатое два месяца назад, отложенное, но оказавшееся снова насущным дело – он отправляет яростное письмо Геккерну, которое наверняка вызовет кровавую развязку в сложившейся запутанной ситуации и расставит всё по своим местам. Это письмо как документ, заготовленный в двух экземплярах, уже после дуэли разоблачит мнимое благородство Дантеса. Честь поэта будет спасена.
5.
И ещё одна предыстория. Заинтересовавшись, откуда мог Пушкин почерпнуть саму эту фразу «Истина сильнее царя», я, вслед за современными пушкинистами, добралась до поэмы его лицейского товарища Вильгельма Кюхельбекера под названием «Зоровавель». Известно, что Кюхельбекер, отбывавший в ссылке наказание за участие в восстании декабристов на Сенатской, переправил Пушкину эту поэму в числе других своих произведений с общим названием «Русский Декамерон 1831 года». А сама эта книга появилась изданной благодаря А.С.Пушкину осенью 1836 года, но – в целях конспирации – под чужим именем. В книге поясняется, что весь сюжет поэмы «Зоровавель» взят из Второй книги Ездры. То есть из Священного писания. Признаюсь, мне было тяжело воспринимать слог Кюхельбекера, я словно продиралась сквозь густую чащу, раздвигая тяжёлые ветви по-восточному пышных описаний, вникая в замысловатые образы и часто спотыкаясь о вышедшие давно из употребления церковно-славянские слова вроде «рамена», «ложница», «ловитва». Невольно думала, насколько же понятен, насколько же велик Пушкин, творивший в ту же эпоху… Так вот, основная тема поэмы «Зоровавель», взятая Кюхельбекером из 3 и 4 глав Второй книги Ветхого Завета, написанной знаменитым иудейским священником Эздрой, сводится к следующему. Три юноши, телохранители царя Дария, пока он спал, решили посоревноваться за великую царскую награду, ответив на вопрос «что всего в мире сильнее». Написали каждый свой ответ на свитке, который запечатали и положили в изголовье спящему повелителю. Проснувшись, Дарий распечатал свиток и созвал своих вельмож, чтобы все услышали красноречивые пояснения телохранителей. Первый стал доказывать, что сильнее всего вино – поскольку может уравнять людей, невзирая на их звания и положение в обществе, и заставить любого, потеряв рассудок, совершать поступки, о которых потом тот человек может и не вспомнить. Второй телохранитель начал восхвалять царя, повелителя народов, по велению которого люди идут воевать или несут к его ногам все плоды трудов своих. Затем слово взял самый младший юноша по имени Зоровавель, который оказался и самым мудрым. Вначале он сказал, что сильнее всего женщина, поскольку ей, прекрасной, дано быстрее вина и с силою власти, превосходящей царскую, повелевать мужчиной, в том числе и царём. Именно женщина родила и царя, и все народы. А когда красноречие юноши уже убедило всех его слушателей, во главе с повелителем, что женщина превосходит по силе и вино, и царей, молодой философ доказал, что есть ещё большая в мире сила. И это вечная и неподкупная сила Истины: «И царь, и раб равны пред ней…» «Даны ей мощь, и страх, и царство;/Пред нею млеет и дрожит/И гибнет всякое коварство». Поэма Кюхельбекера, прочитанная Пушкиным, конечно, оставила след в его душе, чтобы в необходимый момент высветиться той самой фразой «Истина сильнее царя». Возможно, именно эта фраза укрепила поэта, гения, с одного взгляда, открывающего истину, в своем окончательном решении действовать в нужный час. Его гений смог, владея только несколькими фактами из множества других, скрытых от него, представить всю удручающую картину ЦЕЛИКОМ. Ведь Пушкин не видел тех документов, которые появились в распоряжении пушкинистов позже, не знал, что пишут друг другу Геккерны, не читал, что заносят в свои дневники, что обсуждают в переписке свидетели разгорающегося пожара, включая царских особ. Пушкин увидел Истину. Истина сильнее царя, и не нужно дожидаться действий со стороны императора, чтобы восстановить справедливость, истина восторжествует, когда придёт на это время. И Пушкин почувствовал своим гением, что это время настало. Поняв бесполезность ожидания государевой помощи, он принял единственное возможное в тот момент решение – взять назад обещание, данное царю, и наконец-то самому защитить свою честь, на карту поставив собственную жизнь, чтобы истина восторжествовала. У Пушкина, у высокого гения русской литературы, другого выхода не оставалось: «…мне нужно ещё, чтобы доброе моё имя и честь были неприкосновенны во всех углах России, где моё имя известно».
В эссе использованы следующие источники:
– книга известных пушкинистов Б.Л. Модзалевского и С.Я. Гессена – «Пушкин в жизни» В.В. Вересаев, «Азбука», СПб, 2022; – «Гибель Пушкина» А.А. Ахматова «Проспект», М., 2019; – «Предыстория последней дуэли Пушкина» С.Л. Абрамович, «Дмитрий Буланин», СПб, 1994. – книга Н.П. Смирнова-Сокольского «Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина» (редактор В. Бойко), «Книговек», М., 2017. – «Пушкин в воспоминаниях современников». https://as-pushkin.net/pushkin/vospominaniya/vospominaniya-130.php – Кюхельбекер Вильгельм. Зоровавель (с примечаниями автора) https://kyuhelbeker.lit-info.ru/kyuhelbeker/stihi/zorovavel.htm
Художник: Д. Белюкин.
|
||||||||||||||||||||||
Так написал Александр Сергеевич Пушкин за день до своей роковой дуэли.|
СЕТЕВАЯ ВЕРСИЯ
/ АРХИВ НОМЕРОВ
/ АВТОРЫ
/ РУБРИКИ
/ ПЕЧАТНАЯ ВЕРСИЯ
/ О ЖУРНАЛЕ
/ КНИГИ
/ ПАРТНЁРЫ
/ АКТУАЛЬНО
/ КАРТА САЙТА
|
|
