Пушок
Возвратившись однажды с работы (дело было в Туре, Эвенкия, где мы с супругой трудились в редакции окружной газеты), обнаружили на лестничной площадке лохматого крупного кота дымчатой расцветки. Кот жалобно мяукал, обратив к нам круглую желтоглазую физиономию, а его вертикально поднятый и пушистый как у лисы хвост нетерпеливо подрагивал. Бедное животное было явно голодным.
Дома у нас уже жили два кота, Митяй и Тема. Мы с женой переглянулись: ну да где двое, там и трое! Уж больно хорош был Пушок – так мы сразу окрестили приблудное животное. Впустили его в дом, и он сразу же прошел на кухню, с достоинством и неспешно переставляя свои толстые лапы в необъятных «галифе».
И тут же в прихожей «нарисовались» хозяева квартиры: Тёмка сходу стал каким-то горбатым и взъерошенным и шел к Пушку боком с утробным мяуканьем. А Митяй, как более пожилой (по человеческим меркам ему было далеко за полста) и выдержанный кот, какое-то время молчал. Однако и у него жесткие усы стали торчком и глаза зажглись недобрым светом. Тем не менее, он не помешал Пушку поесть, наблюдая за ним из дверного проема на кухню. Тёмка же скоро вообще потерял всякий интерес к Пушку и взобрался спать на телевизор (излюбленное место его отдыха). А Митяй тщательно обнюхал Пушка и сел рядом с ним.
Мы решили, что лучше оставить их для дальнейшего знакомства и привыкания друг к другу наедине, и ушли в гостиную. Но уже через пару минут с кухни донеслись отчаянное шипенье, фырканье, нечеловеческий рев и стук катающихся по полу тел. Опытный драчун Митяй загнал Пушка в тесный закуток за холодильником, опрокинул его на спину и обмочил с ног до головы (есть у него такой подлый прием). Мы с трудом растащили их, неистово вопящих друг на друга, в разные стороны.
В тот вечер Митяй еще несколько раз покушался на Пушка – он находил его везде, куда мы ни пытались его спрятать, и снова с боевым и хриплым «мя-я-у!» бросался в драку. Клочья шерсти валялись по всей квартире, соседи стали стучать нам в стены. Перепуганный Темка вообще свалился за телевизор и весь вечер не вылезал оттуда. Даже на ужин не пришел. Наверное, до него только сейчас дошло, какому же он риску ежедневно подвергает себя, легкомысленно задирая Митяя.
Но Тёмка был свой, вырос на глазах у Митяя, а Пушок – чужой, и Митяй не хотел его принимать. С этим ничего нельзя было поделать. Поскольку ни к кому из соседей приблудного кота устроить не удалось, пришлось увезти его на следующий день на работу.
В редакции газеты, где мы работаем, все женщины тут же влюбились в очаровательного Пушка. Он это понял и беспрепятственно гулял по всем столам, величественно раскачивая роскошным хвостом и бесцеремонно наступая своими толстыми мохнатыми лапами на клавиатуры компьютеров, бумаги. Его искупали. Вода стала черной, а Пушок как будто стал намного светлей и еще красивей.
Но надо было решать его дальнейшую судьбу. Решили поместить в газете его снимок и текст следующего содержания: «Отдадим в надежные руки или вернем хозяину». Отправили вместе с другими материалами на верстку в Красноярск, где печатается наша газета. История повторилась: и в Красноярском бюро газеты Пушок пришелся по душе всем женщинам (надо же, какой сердцеед оказался!), и они попросили его передать с кем-нибудь в город, что мы и сделали: с хорошим человеком отправили кота самолетом за 1000 километров в краевой центр.
Сотрудницы бюро подарили кота одной своей знакомой на день рождения. А нам потом сообщили: сизого Пушка отмыли в трех водах с разными шампунями, и он, в конце концов, оказался... белоснежным ангорским котом!
За друга порвет!
Свидетелем этой забавной истории я стал в начале 80-х годов в казахстанском городе Экибастузе. Напротив здания на тихой улочке Матросова, где размещалась редакция газеты, в которой я тогда работал, стояли несколько пятиэтажных хрущёвок. И вот из проулка между двумя такими домами по утрам регулярно выходила на прогулку странная парочка – маленькую вертлявую болонку сопровождал огромный, раза в полтора массивней своей спутницы, мохнатый дымчатый котище. Похоже, они жили вместе в одном из этих домов.
Болонка мелко семенила рядом с котом, степенно и неспешно переставляющим свои толстые лохматые лапы. Весь вид этого крупного мурлыки, величественно раскачивающего вертикально поднятым пушистым хвостом и медленно поводящего по сторонам жёлтыми бесстрашными глазами, свидетельствовал о его независимости и опытности. Нет, не случайно болонка чувствовала себя в безопасности рядом с ним.
Обычно они проходили вдвоём вдоль пятиэтажки и скрывались за углом здания с другой стороны. Так повторялось ежедневно почти в одно и то же время, где-то в районе десяти часов утра. А в тот день накануне прошёл дождь. И когда эта «сладкая парочка» вновь вышла на прогулку, на пути их привычного маршрута была большая лужа. Болонка радостно зашлёпала прямо по водной преграде. А чистоплотный кот замешкался и стал осторожно её обходить.
Надо же было тому случиться, но как раз в это время мимо пробегала стайка бродячих собак, штуки три-четыре. Болонка их тут же визгливо облаяла. Лохматым бомжам это не понравилось, и они с ответным лаем набросились на чистенькую собачонку. Болонка отчаянно завизжала и в страхе упала на спину, поджав хвост к мокрому перепачканному животу.
И тут в воздухе мелькнула взъерошенная, с растопыренными когтистыми лапами, крупная тень. Это был он, спутник болонки. Котище, руля своим пушистым хвостом, перелетел через двухметровую лужу, свалился сверху на спины сгрудившихся над болонкой псов и с отчаянным шипеньем и фырканьем стал их драть когтями и кусать. Шерсть с оторопевших собак клочьями летела во все стороны. Кот был страшен в своём гневе, и в этот момент в нём ничего не осталось от милого домашнего мурлыки. Это был настоящий зверь, решительно и беспощадно карающий обидчиков своего маленького друга.
Несколько секунд – и посрамлённые псы, поджав хвосты и скуля, позорно разбежались в разные стороны. Они даже не сопротивлялись! Болонка же, поднявшись с мокрого асфальта, тут же просеменила к коту и благодарно лизнула его в усатую морду. И они, как всегда, бок о бок, продолжили свой обычный моцион, как будто ничего не произошло. И лишь нервно подрагивающий хвост кота выдавал ещё не оставившее его возбуждение…
Спасение Серого
День выдался морозным, с утра – ниже тридцати. Светлана Олеговна бодро вышагивала по тротуару к аптеке, где ей надо было забрать выписанные лечащим врачом лекарства. Обгоняющие ее и идущие навстречу прохожие с заиндевевшими бровями и ресницами выдыхали облачка пара. Все едущие по широкому проспекту машины также клубились дымным паром. Но поток их сегодня был не очень плотным – многие водители не смогли или не захотели завести свои механические «повозки» и поехали на работу или по каким-то иным делам на общественном транспорте.
– Мяуууу, мяууууууууу! – услышала вдруг Светлана Олеговна отчаянный кошачий вопль. Повертела головой и увидела: под окном одной из квартир протянувшегося вдоль тротуара девятиэтажного панельного дома, на испещренном окурками снегу сидел крупный и гладкий кот, белая шубка которого была разукрашена серыми пятнами. Он смотрел вверх, явно на первый этаж, и время от времени жалобно взывал к тем, кто находился в тепле за этим окном.
Но форточка была закрыта, и никто бедного замерзающего кота не слышал. Было похоже на то, что его выпустили сходить «по нужде» на улицу, да и забыли впустить обратно, или он сам сиганул через форточку, когда та была открытой, на свежий воздух, а вот теперь просился обратно. Но никто его не слышал, как он ни надрывался.
– Ах ты ж, бедолажка! – пожалела плачущего зверя Светлана Олеговна, и шагнула к нему с тротуара – до дома было рукой подать. Удивительно, но кот не стал от нее убегать, а, примурликавая, принялся тереться о ее ноги.
– Замерз, домой хочешь? – участливо спросила женщина
– Муррр! – подтвердил кот, задрав круглоухую голову.
– Сейчас попробуем вернуть тебя твоим непутевым владельцам. Это ж надо: добрый хозяин собаку в такую погоду на улицу не выпустит, а эти теплолюбивого котика выставили! Сейчас, маленький, сейчас!
Светлана Олеговна сначала негромко, а потом все смелее стала кричать в сторону того окна, под которым сидело замерзающее животное:
– Эй! Э-ей! Заберите вашего кота!
Но никто не появился и не отозвался, там за стеклом. И тогда Светлана Олеговна решила хотя бы запустить кота в подъезд. Определить местонахождение подъезда было нетрудно – окна квартиры, куда просился кот с улицы, располагались с самого края. Значит, первый. Она пошла туда и позвала за собой кота:
– Кис-кис, пошли домой!
Этот кот все понимал, и тут же засеменил за Светланой Олеговной. Они обогнули дом и подошли к подъезду. Дверь была с домофоном. Но это не беда – все равно кто-то же должен выйти из подъезда или войти. И женщина с котом стали ожидать этой оказии, время от времени посматривая друг на дружку.
Спустя пару минут дверь точно открылась, и из подъезда вышел… изумительно красивый голубоглазый хаски с насупленными бровями. Он вел на натянутом поводке за собой хозяина.
Но каким бы хаски ни был красавцем, он оставался псом. И завидев кота, тут же показал свои белые острые клыки и рыкнул, рванувшись вперед – хозяин едва удержался на ногах.
Светлана Олеговна не успела оглянуться, как только что трущийся о ее ноги кот мгновенно исчез, ну вот просто как молния сверкнул, и исчез.
Красавец хаски и его хозяин как ни в чем не бывало проследовали во двор по своим делам мимо оторопевшей женщины. А она, как ни крутила головой, высматривая, куда же мог деваться кот, как ни кискискала, так и не обнаружила его. Выходило, что ее миссия по спасению замерзающего животного бесславно провалилась! И она напрасно топталась все это время у чужого дома вместо того, чтобы быть уже в аптеке и забрать нужные лекарства.
Раздосадованная Светлана Олеговна туда и направилась, с надеждой думая о том, что хозяева все же хватятся своего мурзика, барсика ли – как они там его называют? – и заберут наконец домой.
Аптека была в сотне метров от того дома, возле которого она задержалась. И вскоре женщина, сама порядком продрогшая, уже блаженствовала в хоть и пропахшем лекарствами, но теплом помещения. Народа в аптеке практически не было, если не считать сгорбленной бабуси у окошечка провизорши. Впрочем, она скоро ушла, и ее место заняла Светлана Олеговна.
Забрав пару упаковок с лекарствами для заболевшего мужа и немного отогревшись, она отправилась домой. Путь ее лежал мимо того же дома. И Светлана Олеговна слабо ахнула, когда увидела знакомую картину: под окнами той же квартиры сидел тот же серо-белый кот и так же отчаянно мяукал.
– Вот сволочи! – ругнулась Светлана Олеговна. – Неужели до сих пор не хватились своего ребенка?
Своего кота Тёму она называла именно так – ребенок, хотя тот не был им ни по возрасту, ни по прочим параметрам. Наверное, называла она его так потому, что ухаживала за ним, как если бы он действительно был ребенком. Нет, нет, настоящий ребенок у нее был, но он уже давно вырос, сын Владик и сам уже растил своего ребенка, ее внука.
А сейчас Светлана Олеговна жила одна со своим загрипповавшим мужем – тоже, кстати, ставшим от этого большим капризничающим ребенком. В общем, для нее все, кто нуждался в ее заботе и опеке, были детьми, так как Светлана Олеговна продолжала оставаться мамой с чутким и добрым сердцем. А сейчас в ее помощи нуждался вот этот замерзающий на улице кот. И женщина не могла и не хотела пройти мимо.
Светлана Олеговна снова сошла с тротуара, да и кот, завидев ее, сам метнулся к ней и, задрав вертикально подрагивающий пушистый хвост, с ласковым мурчаньем стал тереться о ее сапожки. «Если не смогу впустить его в подъезд, заберу с собой! – растроганно подумала Светлана Олеговна. – Ничего, прокормим тебя, Серый (она уже и имя придумала для возможно нового члена своей семьи)! Лишь бы Тема тебя принял. Да примет, куда ж ему деваться».
Но сначала надо было попробовать все же вернуть Серого в родные пенаты. А чтобы он никуда больше не убежал, если его кто-то опять испугает, Светлана Олеговна решила взять кота на руки. Она не успела об этом подумать, как тот сам взлетел ей на подставленные руки!
Женщина засмеялась и, прижав Серого к груди, пошла с ним к знакомому подъезду. Как раз в него входила девочка лет десяти, и Светлана Олеговна шагнула за ней. И как только они поднялись на площадку первого этажа, Серый спрыгнул с ее рук и устремился к приоткрытой двери с покосившейся металлической цифрой 2. Оттуда, из этой второй квартиры, где и жил, похоже, кот, слышалась негромкая музыка, разрозненные пьяные голоса и сильно пахло табаком.
«Уже с утра празднуют, – неприязненно подумала Светлана Олеговна. – А за бедным котом присмотреть некому!».
Она уже хотела было позвонить в открытую дверь и укорить хозяев за беспечность. Но завидев, как Серый, даже не оглянувшись на свою спасительницу, тут же юркнул за эту обшарпанную дверь и скрылся в глубине прокуренной шумной квартиры, успокоилась: кто бы и как там ни жил, за этой дверью, это – дом Серого. И кот сейчас дома, а не мерзнет на улице на тридцатиградусном морозе. А это было главное.
– Ну, прощай, Серый! Надеюсь, больше не увидимся, – скорее себе, чем скрывшемуся за дверью второй квартиры с ее развеселыми обитателями коту, негромко сказала Светлана, и направилась к выходу. Надо было спешить домой, где ее заботы ждал другой, так некстати, перед самыми новогодними праздниками, расхворавшийся большой «ребенок».
Черный кот в белой сумке
Этого черного-пречерного кота мы завели в Туре, через два-три года после переезда из Казахстана в «столицу» Эвенкии. Уж не помню, как и откуда он к нам прибился, но этот чернющий подросток очень был похож на любимого Светланой кота Кузю, которого, к сожалению, пришлось оставить в Казахстане. Понятное дело, что приемыш тут же был назван Кузей и стал с нами жить да поживать, помогать нам добро наживать и проживать.
Он рос не по дням, а по часам, и скоро превратился в лощеного, даже элегантного (как сказала о Кузе, увидев его в редакции, наш редактор Наталья Свиридова) зверя. Иссиня черная шерстка на нем переливалась и как будто даже искрилась, золотистые глаза таинственно мерцали как два сапфира. В общем, красив был кот и изящен, и даже можно сказать – интеллигентен.
Никогда не мяукал истошно, когда ему хотелось есть, как это делают многие другие кошаки, а терпеливо дожидался, когда наполнят миску. В случае необходимости аккуратно ходил в отведенный лоток, и никуда иначе. Сам не напрашивался на ласку, но и не отказывался от нее. Не терпел фамильярности, и мог сделать «кусь» или царапнуть вполне чувствительно, если хотел показать свое недовольство.
В общем, кот, который всегда сам по себе. Несмотря на это, мы его очень любили – и за красоту его, и вот за эту благородную сдержанность. Тем более он был у нас один, и все внимание хозяев, естественно, было направлено на него.
Как-то летом я остался на несколько дней дома один – Светлана улетела в командировку, и Кузя был только на моем попечении. Ну, тут проблем особых не было: надо было просто вовремя его кормить-поить да регулярно очищать лоток. И главное – ни в коем случае не выпускать из дома. Тура наводнена собаками (край-то охотничий), и для них кошка не на руках – та же добыча, что и пушной зверек в тайге.
И надо же было тому случиться, что буквально накануне возвращения жены домой я умудрился упустить Кузю – он исчез из квартиры. Оказалось, что я, придя с работы на обед, неплотно прикрыл за собой дверь. И пока мыл руки, разогревал суп себе и нарезал мясо коту, Кузя пропал. Я вначале обыскал всю квартиру – нету. Потому обнаружил дверь неплотно прикрытой и с громким «Кузя, кис-кис! Кис-кис, твою мать!» обшарил все пространство нашего немало двора между двумя двухэтажными деревянными домами на улице Школьной, облазил все закоулки между стайками.
Кузя не отзывался, а за мной с ехидным любопытством наблюдали три или четыре постоянно живущие в нашем дворе псинки. Я догадывался, что эти хвостатые бомжи что-то знают про моего кота, но вряд ли мне об этом расскажут, даже если бы умели говорить. Так и не найдя Кузю, расстроенным я ушел на работу.
Сдав заявленную в номер корреспонденцию досрочно, я ушел домой пораньше, и вновь приступил к поискам кота – Светлана уже звонила и сообщила, что завтра прилетает домой, спрашивала, как там ее любимый Кузя. «А что ему сделается? – с деланным равнодушием ответил я. – Спит себе часами на диване».
И вот – о чудо! – на мое очередное отчаянное «Кис-кис!» я услышал приглушенное, как из-под земли, жалобное мяуканье. Ничуть не сомневаясь в том, что это наш кот, я радостно завопил: «Кузенька, ты где? Выходи, не бойся, кис-кис!».
И снова услышал кошачье мяуканье, и доносилось оно явно из-под нашего дома. В Туре практически все многоквартирное жилье стоит на сваях – из-за вечной мерзлоты. А чтобы полы устроенного на сваях перекрытия не очень сильно промерзали, пустота под домом по всему его периметру обносится насыпными завалинами, сверху накрываемыми листами жести или досками, крытыми толем. Я нашел отверстие в завалине, через которое Кузя мог залезть под дом, убегая от преследующих его собак. Но сколько ни светил туда фонариком, сколько ни звал его, кот на зов не шел, хотя мяукать где-то совсем рядом продолжал. Убедившись, что под домом его точно нет, пришел к мысли, что Кузя каким-то образом мог пробраться в саму завалину.
Я стал прохаживаться вдоль нее, не прекращая звать кота. И в конце концов мне удалось локализовать, откуда доносился уже охрипший крик моего кота – рядом с кухонным окном нашей квартиры! Сбегал домой за топором и выдрал лист жести из покрытия завалины. И вот он, наш Кузя, забился в угол и с испугом смотрит на меня. Даже мяукать перестал. Но, узнав меня, с новой силой начал жаловаться на то, что с ним произошло. Но Боже, на кого он стал похож! Всегда лоснящаяся черная шкурка его стала седой от пыли и налипших опилок, стружек, он беспрестанно тряс ушами, пытаясь освободить их от набившегося в них мусора. А Светлана должна была прилететь уже завтра. Не мог же я представить ей её любимца в таком непрезентабельном виде!
Пришлось греть воду, разводить в ней шампунь и купать кота в тазике (в нашем доме из благоустройства было только центральное отопление). Причем, не в одной, а в трех водах. Мне это стоило исполосованных острыми кузиными когтями рук, живота, груди и даже шеи – купал я его, будучи в майке. Ну и все вокруг, понятно, было в грязной мыльной воде, так что поневоле пришлось проводить дома еще и внеплановую уборку. Все это время мокрый Кузя, забравшись под диван, ненавидяще сверкал на меня оттуда своими желтыми глазищами и утробно мяукал. Но к вечеру он высох, а голод выгнал его из-под дивана, и вскоре мы заключили с ним мирное соглашение. Кузя опять стал красавцем хоть куда, и прилетевшая на следующий день из командировки Светлана похвалила меня за то, что и кот такой ухоженный, и квартирка наша вся вылизана!
Но на этом наши похождения с Кузей не заканчиваются. Я заядлый рыбак, так как вырос на Иртыше. А когда мы переехали в Эвенкию, то свой рыболовецкий зуд удовлетворял на Нижней Тунгуске, находящейся от нашего дома, как принято говорить, в шаговой доступности. Пешком надо было пройти максимум с километр. Ну а если забираться подальше от других рыбаков, то километра полтора-два.
На Тунгуске водится много всякой рыбы – ельцы, плотва, язи, хариусы, сиги, налимы и даже стерляди. Но за серьезным уловом надо выбираться подальше от Туры, за десятки, а то и сотни километров, для чего желательно иметь собственную моторную лодку. У меня ее не было, и потому я относил себя к несерьезным рыбакам, чей улов составлял в лучшем случае несколько десятков ельчиков – на две-три сковородки жарехи. Да нашей семье из двух человек и одного кота больше и не надо было – сын тогда жил у бабушки с дедушкой на юге Казахстана, поскольку, пока он был мал, оберегали его от суровых эвенкийских зим.
Мы ходили на реку преимущественно как на пикник: позагорать там (несмотря на лютость зим, лето в Эвенкии бывает очень жарким), покупаться в быстрой и, мягко говоря, холодноватой воде, перекусить на свежем воздухе. Однажды решили взять на реку с собой и кота, чтобы не скучал дома один. Тем более что собрались мы туда на целый день. На мою долю были снасти, наживка и припасы. Светлане достался Кузя. На руках нести импульсивного кота через весь поселок, наводненный собаками, было рискованно. Хозяйственные сумки были для него большими. И Светлана не придумала ничего лучше, как затолкать его в одну из своих компактных и в то же время объемных дамских сумочек.
Это оказалась французская белая сумочка с позолоченными прибамбасами Chloe (жена только что продиктовала – М.В.). Конструкция ее и емкость позволяли Кузе сидеть в этом убежище плотно, с головой, высунутой наружу, а молния, застегнутая под подбородок, не позволяла животному убечь. Сумочка эта уже доживала свой век, и Светлана хотя и использовала ее периодически наравне с другими, планировала во время очередного отпуска приобрести ей замену.
– А почему ты именно эту сумочку выбрала? – спросил я у жены.
– Да ты погляди, как Кузя смотрится в ней! – с восхищением сказала Светлана, вертясь перед зеркалом с белой сумочкой на плече и торчащей из нее чернющей головой Кузи с вытаращенными от изумления желтыми глазищами. Очень хороша была и Светлана как центр этой живописной композиции в своем элегантном прогулочном костюмчике.
– Да, ансамблик что надо! – согласился я. И мы пошли.
Добрались до реки без особых происшествий. Погода в тот день была замечательной. Кота извлекли из сумочки, и он на поводке, конец которого был придавлен тяжелым камнем, гулял по бережку, пытался ловить бабочек, а Светлана устроилась на пледе загорать. Я размотал удочку, наживил ее и закинул в воду. Поплавок недолго проплыл по течению, – дернулся и ушел под воду. Ельчик! И довольно неплохой. Первый улов отправился в кан (пластиковая емкость для пойманной рыбы). И снова поклевка! На этот раз выдернул плотвичку, и она сорвалась с крючка уже на берегу и шлепнулась прямо под нос Кузе.
Мы не успели ахнуть, как кот тут же схватил ее и… схрумкал! А ведь вроде перед уходом на реку покормили. Видимо, в нем взыграл охотничий инстинкт. И, надо заметить, что в тот день Кузя еще не раз «добыл» себе рыбку, в том числе одного ельчика снял прямо с крючка. Вот уж никак не ожидали от него такой прыти!
Мы провели на реке в тот день часа три или четыре. И накупались, и назагорались. А Кузя, набив себе пузо свежей рыбой, устроился на плед, под бочок к Светлане, и мирно дрых все остальное время.
Сонного, Светлана затолкала кота обратно в сумку, когда я наконец смотал удочку и повесил на плечо кан с сегодняшним уловом – тремя десятками ельцов и плотвы (да с полдесятка их сожрал Кузя), и мы отправились домой. Пройдя каменистую береговую линию, поднялись в живописный и тенистый овраг на окраине Туры, заросший ольхой, ивняком, красной смородиной и лиственницей. Хорошо утоптанная глинистая тропа вела в поселок вдоль негромко журчащего ручья, стекающего в Тунгуску. Мы не спеша поднимались по ней, любуясь неброской северной природой, расцветшей под ласковым, практически не заходящим в эти теплые июньские дни солнцем, вдыхая ароматы распустившихся бутонов скромных полевых цветов и слушая щебет птах.
– Спокойно, Кузя, спокойно!
Это Светлана нарушила пасторальную идиллию, пытаясь успокоить вдруг проснувшегося и активно завозившегося в сумке кота.
– Скоро, скоро уже будем дома, сиди! – уговаривала она Кузю в небольшой зазор, оставленный в сумке для поступления воздуха. Но тот продолжал рваться наружу. А из сумки до нас, кроме мявканья, вдруг донесся характерный звук, а вместе с ним и омерзительный запах, не оставляющие сомнений в содеянном Кузей.
– Боже мой, моя сумочка! – простонала Светлана. Да, изящной французской сумочке, похоже, пришел конец – такое не отмывается, не отстирывается. После такого даже картошку в этой сумке носить будет нельзя.
– Да ладно тебе, все равно же собиралась менять ее, – успокаивал я впавшую в ступор жену и снимая сумку с котом с ее плеча. – Сейчас вот Кузю надо как-то отстирать.
Увы, кот все свои лапки, брюшко и даже хвост уделал в том, что он сотворил. Но не выбрасывать же его было, как я только что сделал это с сумкой. Тем более Кузя был не виноват в том, что с ним случилось – это я перекормил его свежей рыбкой. Он никогда столько дичи не ел, вот его изнеженный на домашних и магазинных кошачьих кормах желудок и среагировал таким образом. Купание кота в холодном ручье стоит отдельного описания. Мы орали все трое: кот от возмущения, я от боли, потому что Кузя все время изворачивался и беспощадно драл меня своими острыми когтями, Светлана – так, за компанию.
Кое-как отмыв кота, мы завернули его в плед и спорым шагом направились в поселок. А уже дома отстирали Кузю основательно, с душистым шампунем. Правда, на меня потом извели целый пузырек йода, но это уже, как говорится, дело десятое. А дальше кот продолжил обычную свою домашнюю жизнь, и на природу мы уже его не брали, разве что во двор иногда выводили погулять на шлейке. Спустя какое-то время, чтобы Кузе не было скучно сидеть одному дома, мы обзавелись еще одним котом, вернее, котенком, выросшим на глаза Кузи в роскошного серо-палевого, в размытую полоску котяру Дмитрия. И жили они долго и счастливо, душа в душу и между собой, и с нами…
«Пошли домой, Валерий Палыч!»
Григорий Федорович, выйдя из магазина, дошел до ближайшей лавочки и присел на нее. Погода вроде была хорошая, и пожилой мужчина решил побыть на свежем отдыхе. Домой ему спешить незачем – его давно уже никто не ждал, разве что телевизор с надоевшими неприятными новостями.
Растущие в ближайшем скверике деревья уже теряли последнюю листву, она рыжим ковром устилала их подножие, шуршала под ногами прохожих. Бледно-синее небо было безоблачным, но солнце по-прежнему светило также ярко, как и летом, хотя на тепло уже изрядно скупилось.
Вдруг захотелось есть. Покопавшись в пакете с покупками, Григорий Федорович вынул еще теплый, аппетитно пахнущий чебурек в бумажной упаковке и, не обращая внимания на проходящих изредка мимо него людей, откусил хрустящий уголок и меланхолично стал жевать.
– Мяуу! – услышал он вдруг хриплый зов.
Григорий Федорович перестал жевать и глянул под ноги, откуда услышал мяуканье. На него, задрав голову, смотрел рыжий зеленоглазый кот с левым порванным ухом и круглой физиономией со следами былых и недавних боев.
– Мрряяя! – настойчиво повторил зверюга.
– Ну садись! – поколебавшись, похлопал ладошкой около себя мужчина. Кот не заставил себя ждать и пружинисто вскочил на лавочку.
– Есть хочешь? – спросил Григорий Федорович. Хотя мог бы и не спрашивать: кот не сводил своих зеленых глазищ с чебурека. Пенсионер выколупнул из его нутра солидный кусок пахучего фарша и положил перед голодным животным. Тот с урчанием набросился на мясо.
– Бедолага, – пожалел его Григорий Федорович и погладил по спинке. Кот поднял голову, коротко глянул.
– Погоди ты со своими ласками, дай пожрать! – прочитал в его глазах… Нет, не так: услышал у себя в голове хрипатый голос кота пенсионер. И ошеломленно открыл рот.
Кот между тем дожевал чебуречную начинку и, облизываясь, снова посмотрел Григорию Федоровичу в глаза.
– Еще есть? – требовательно спросили эти наглые буркала.
– Да, да, – заторопился Григорий Федорович. Он вытряхнул остатки фарша из первого чебурека, полез в пакет за вторым. Кот быстро управился с еще одной горкой мяса, потянулся, выставив вперед мохнатые лапки с растопыренными когтями. И с чувством просигналил удивленно рассматривающему его человеку:
– Пока хватит. Спасибо тебе, друг! Ну и что теперь будем делать? Может, поговорим?
Григорий Федорович спрятал чебурек обратно в пакет. И сказал:
– А давай! Только сначала объясни, как тебе удается вот таким образом общаться со мной?
– Каким таким? – деланно удивился кот.
– Ну, телепатическим, что ли?
– Это долгая история, – зевнул кот.
– А я и не спешу никуда! – сообщил Григорий Федорович, поудобнее умащиваясь на лавочке около неожиданного собеседника.
– Если вкратце, то я несколько лет дружил с собратом, долго работавшим в театре кошек Куклачева, – поведал ему кот. – Вот он-то меня и научил общаться с вами, людьми, таким образом.
– Подожди, подожди, что ты несешь? – возмутился Григорий Федорович. – Там же все не так. Там же за счет дрессировки все, а не какая-то там телепатия…
– Что? Дрессировки?! – оскорбился кот и даже выгнул спину дугой. – Ты что, не знаешь, что мы, кошки, дрессировке не поддаемся?
– Ну да! – хмыкнул Григорий Федорович. – А львы, а тигры? Как миленькие слушаются дрессировщиков в цирках.
– Да ну их! – пренебрежительно махнул лапкой кот. – Большие да дурные, только язык силы и понимают. А с нами договариваться надо. Вот Куклачев умел, кошки все у него по глазам читали. И он по их.
– Чего – по их?
– Да по их глазам читал, – терпеливо повторил кот. – Вот теперь и ты понимаешь меня. Потому как очень понятливый!
Пенсионер даже зарделся от неожиданной похвалы.
– Ну если ты такой умный, то почему все еще живешь на улице? – справившись с приступом нахлынувшей гордыни, спросил Григорий Федорович.
– Здесь опять же все не так просто, – почесав лапкой за ухом, признался кот. – Был у меня опыт налаживания контакта с несколькими вашими особями, да все как-то неудачно. Одна женщина испугалась и стала заикаться, и я сам убежал от нее, как говорится, от греха подальше. Потом еще с одним гражданином пытался поговорить. Так он подумал, что это у него с похмелья галлюцинации начались, принял меня черт знает за кого и хотел прибить. Еле удрал…
Кот пригорюнился. Григорию Федоровичу стало его непереносимо жалко.
– Можно, я немножко поглажу тебя? – попросил он.
– Да теперь не можно, а нужно, – поправил его кот. И сладострастно замурчал под осторожной и теплой ладонью человека.
– Давай знакомиться, – предложил Григорий Федорович. И назвал свое имя.
– А меня… Как же меня-то звали? – призадумался кот. – Надо же, забыл… А, называй, как тебе нравится!
– Ну, тогда этот… Барсик!
– Только не Барсик! – встрепенулся кот. – И не Рыжик там какой или Маркиз. Зови меня… Зови меня Валерий Палыч, вот!
– Почему – Валерий Палыч? – поинтересовался Григорий Федорович.
– Ну, мы с тобой примерно одного возраста, – пояснил уже не просто кот, а Валерий Палыч. – Так что будем на равных, так сказать. А во-вторых, знал я одного мужичка, он в котельной тут неподалеку работал. Вот его так звали коллеги, а еще почему-то Антибиотиком (при этих словах Григорий Федорович понятливо улыбнулся). Он меня зимой к себе пускал погреться, подкармливал.
Валерий Палыч скорбно опустил рыжую голову с порванным ухом и вздохнул:
– А потом его не стало…
– Умер, что ли? – участливо спросил Григорий Федорович.
– Не знаю, – помедлив, ответил Валерий Палыч. – Но на работу перестал приходить, а его сменщик меня не пускал. Не любил он котов, нелюдь!
В это время начал накрапывать дождь. Капли стучали все чаще по опавшим листьям, по кепке и плечам Григория Федоровича, падали на рыжую спину кота, и он зябко передергивал ею.
– Ну что, мне пора, – с сожалением сказал Григорий Федорович. Он поднялся со скамьи, молча постоял немного, напряженно о чем-то думая. Потом наклонился и пристально посмотрел в глаза Валерия Палыча. И молвил:
– Ты мне, Валерий Палыч, тоже нравишься.
Подумал немного, и добавил:
– Слушай, дружище, с тех пор, как меня навсегда покинула моя дорогая женушка, я живу один, дети все взрослые и далеко, им не до меня. Очень мне скучно и тоскливо одному, понимаешь? Даже словом перекинуться не с кем.
– Что ж тут непонятного? – пожалел его кот. – Да ты не трать много слов, Григорий Федорович, я согласен!
– Ну тогда пошли домой, Валерий Палыч! – с облегчением сказал Григорий Федорович. – Я тут неподалеку живу. Извини за фамильярность, но я спрячу тебя за пазуху, ладно? А то еще простынешь.
И неловко улыбаясь, он, бережно подхватив со скамейки Валерия Палыча, сунул его за борт куртки и, под усиливающимся дождем с мокрым снегом вперемешку, спорым шагом направился к ближайшей старой пятиэтажке…
Художник: А. Курбанов (из открытых источников).
