Имя Петра Нестерова золотыми буквами вписано в мировую историю. Но как бы за кадром истории остался последний год его замечательной жизни, год от создания им мировой школы высшего пилотажа до совершения своего последнего подвига…

 

Скорбные вести с фронтов в рубрике «Вечная память. Вечная слава» стали приходить в семьи и появляться на страницах журналов и газет все чаще и чаще. Тысячи имен, но только лишь офицерского состава, были в дни Галицийской битвы обведены черными траурными рамками. И, возвращая имена забытых или неизвестных героев той Великой войны, мы вспоминаем в первую очередь, конечно же, имя Петра Нестерова, одного из немногих, кого вспоминают всегда и везде. Его жизнь и подвиги покорения воздушного пространства известны и описаны множество раз, а вот последний подвиг и проводы в последний путь нуждаются в том, чтобы открыть ранее неизвестные странички.

 

К началу Великой войны русские летчики не только имели определенный опыт ведения войны в воздухе, но и обладали самым современным парком бомбардировочной авиации. Да и школы подготовки летчиков Великой войны в России были известны далеко за пределами самой империи - Гатчина, Москва, Киев, Севастополь…

 

А для оперативного перемещения авиационных отрядов в ходе молниеносного Галицийского прорыва были созданы уникальные вспомогательные подразделения – «конно-летные дивизионы», хотя официальное их название было «дивизионы транспортировки».

На свою авиацию русское военное командование возлагало особые надежды, ведь русские летчики были опытнее своих австро-венгерских коллег, да и  авиаотряды были лучше подготовлены. Свидетельством этого является заметка из газеты «Русское слово» от 4 августа[1] 1914 года: «Получено интересное сообщение из Галичины о воздушной борьбе между российским и вражеским пилотами. Над линией фронта появился вражеский аэроплан. Наш летчик заставил врага снизиться. Поднявшись, российский пилот приблизился к противнику и вынудил посадить его свой самолет. Вражеский летчик был взят в плен. В последующих боях этот прием использовался неоднократно». Как известно, первым смелую идею уничтожения воздушного противника невооруженным самолетом предложил именно Нестеров, как раз на Юго-Западном фронте. Он использовал и нож-таран, привязанный к стабилизатору, и трос «путанку», для опутывания винта двигателя вражеского самолета. Предполагал он использование в воздушном бою карабина или револьвера.

 

Войска армий Брусилова и Рузского так стремительно пошли на запад, что летчики 11-го авиаотряда Петра Нестерова, практически не успели принять участия в воздушных боях, выполняя лишь разведывательные полеты. Наступил роковой день 8 сентября, когда над штабом армии в Жолкиеве[2]  появился австро-венгерский «Альбатрос».  Первая попытка сбить вражеского воздушного разведчика не удалась и лишь со второй удалось его уничтожить, но какой ценой…: «Через полтора часа над аэродромом опять показался «Альбатрос». Нестеров подбежал к «Морану» и быстро поднял машину в небо. Штабс-капитан осознанно решил пойти на таран врага... Австриец сделал круг над городом на высоте 900-1000 метров и пошел на следующий. В городе начали пальбу из винтовок... Когда увидели моноплан Нестерова, то решили, что Петр Николаевич хочет только напугать противника, но не представляли себе, что он сразу пойдет на таран. Противник сделал еще один круг, набирая высоту, а Нестеров, обойдя город с юга и на одной высоте с австрийцем, догнал его. Российский пилот поднялся выше противника и сделал круг над вражеским «Альбатросом». Австриец пытался на снижении набрать скорость и убежать. Нестеров зашел сзади самолета и, как сокол бьет цаплю, так он ударил по «Альбатросу» колесами своего аппарата. После тарана «Моран» Нестерова пошел к земле. От фюзеляжа отделился мотор. Аэроплан противника некоторое время летел вперед, потом повернулся набок и стал падать на землю. Он догнал «Моран» и первым упал...

 

…Очевидно, от переутомления Нестеров допустил ошибку - колеса аппарата нанесли удар не по несущей плоскости, как он планировал, а в середину корпуса «Альбатроса», причем попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор нанесли удар сверху. Соприкосновение было настолько сильным, что двигатель «Гном» разлетелся и падал отдельно от летательного аппарата. Шасси задело самолет австрийца довольно слабо - «Моран» атаковал в направлении движения, а скорость машин была почти одинаковой. Вместо того, чтобы ударить, Нестеров как бы подтолкнул биплан противника, на мгновение приостановился и начал падать. Без двигателя «Моран» стал легким, как планер, крылья сложились, рули погнулись... На земле лежал бездыханный Нестеров. На теле не было видимых повреждений, лишь на правом виске - капля крови. Бросалось в глаза, что на ногах отсутствовала обувь, а на голове - шлем. Во время осмотра одежды оказалось, что украдены документы и деньги, которые он перед этим последним полетом получил для авиаотряда. Солдаты, первыми прибежавшие к месту катастрофы, рассказали, что сразу после падения видели возле тела Петра Николаевича двух человек, которые убежали в сторону казацкого лагеря. В дальнейшем начальник разведотдела армии полковник Духонин приказал молчать о мародерстве, поскольку этот факт позорил российскую армию. В советской историографии о нем и не вспоминали. Более того, подчеркивали, что Нестеров после тарана якобы выпал из самолета и погиб от удара о землю».

 

 

Те же свидетельства дали информацию о том, что также был найден «Альбатрос» с останками его пилота барона Фридриха Розенталя и механика Франца Малины. Среди обломков австрийского самолета был найден капот от нестеровского «Морана».

До сих пор существует масса версий гибели Петра Николаевича, в которых и сегодня пытаются разобраться историки-исследователи, особенно в преддверии 100-летия[3] «мертвой петли» и 100-летия подвига Петра Нестерова. Попробуем это сделать и мы, причем не сами, а вместе с Петром Николаевичем Нестеровым через его сохранившуюся переписку с женой.

 

 

Дорогая Диночка![4]

 

При вылете за границу[5] я просил Кондратом послать тебе мои деньги. Он не знал твоего адреса и, наверное, напугал тебя. Эти деньги ты храни для меня, так как они могут мне потребоваться здесь, а с собой я носить не хочу. Себе я немного оставил, так что пока не понадобятся. Сейчас приехал нижний чин из Киева и привез кое-какие сведения о роте. Касяненко привез привет от тебя. Пока живем помаленьку. Какой-то тип пишет в газете «Киев», что я собираюсь повторить опыт Гарро. Свинство помещать подобные вещи в газетах. Пиши, как живешь, как работа. Целую тебя, детишек, Капу, привет Передковым. 

 

Твой Петя. 10 августа 1914 г. Броды.

 

 

Дорогая Диночка!

 

Спешу воспользоваться пребыванием штабс-капитана Маслова, чтобы черкнуть тебе несколько слов о себе, так как здесь почты нет. Мы уже дня три за границей, в Бродах. Сегодня переходим еще глубже, ко Львову. Все мы здоровы, кроме Гавина, которого со вчерашнего дня не дождались. О судьбе его никто не знает, по всей вероятности, попал в плен. Вчера мне сообщили бумагу о награждении меня орденом Владимира 4-й степени за мирное время, за авиационные заслуги. Это вместо чина. Живем мы в помещичьем доме как баре, но работа у нас тяжелая. Вчера вечером был в штабе армии и ездил на передовые позиции, наблюдал первый раз бой. Был большой бой, картина очень сильная, впечатление такое получается, что приходишь к заключению о бессмысленности войны. Раненые идут спокойно, с чувством исполненного долга и безропотно. В тылу, где мы помещаемся, до сих пор этого не было видно, поэтому о войне не думалось. Ну, целую тебя и детишек крепко. Пиши о себе и о них. Напиши маме. Поклон и привет знакомым.  

 

Твой Петя. 14 августа 1914 г. Броды.

 

 

Дорогая Диночка!

 

Не получал от тебя уже более недели вестей и сам не писал, так как не было почты, все время в передвижении. Писем у нас никто не получает. Из Брод мы перешли в г. Злочев, а после взятия Львова продвинулись на линию Львова. Пока что отряд работает очень хорошо и счастливо. Штабс-капитан Гавин был сбит под Львовом, но через дня два возвратился через неприятельские линии, притащил с собой пленного австрийца. То же случилось с Мрочковским, который так же, как и Гавин с Лазаревым, пробыв три дня за австрийскими линиями, вернулся обратно, проголодав три дня. Оба взорвали свои аппараты, и теперь я их командирую в Петербург для обучения на новых аппаратах. Передков летал над Львовом, и раз благополучно с пассажиром. Я летал один два раза над самым Львовом и произвел съемку. Теперь будет скучновато, так как в отряде очень мало работников. Передков и я. Последнее время очень плохая погода и летать нельзя или очень тяжело. Вчера был во Львове, хороший город, все спокойно, ходят трамваи, только запружено нашими обозами. По дорогам, когда езжу на автомобиле по 50—100–150 верст, встречаются картины страшного разрушения, и приходят вместе определенные мысли о зверстве и бессмысленности войны. Масса пленных австрийцев и раненых производит сильное впечатление. Сдаются целыми полками. Настроение у меня пока хорошее, только несколько дней был не в порядке желудок. Как живешь? Здорова ли? Помнят ли меня ребятки? Хорошо ли устроились на квартире? Хорошо ли ведет себя Рельмар? Хватает ли денег? Целую. Твой Петя. Крепко целую детишек, пиши маме. Привет знакомым. Если будет возможность, пришли мне орден Владимира 4-й степени мирного времени.

 

Твой Петя. 24 августа 1914 г.

           

 

Это было последнее письмо Петра Николаевича жене, Надежде Рафаиловне, сыну Петру и  дочке Маргарите.

 

 

А теперь, уважаемый читатель, просим обратить внимание на выделенные  строчки в письмах. И начнем с последнего. Читайте сами – летчики Гавин, Мрочковский, Лазарев вступали в бой с врагом, были сбиты, но вернулись в расположение части. А у их прославленного командира за почти месяц войны было десять боевых вылетов, общей продолжительностью чуть более 18 часов, одна бомбардировка, а все остальные разведывательные полеты. И ни одной встречи с врагом в воздухе. Разве это для характера Нестерова…

Во втором письме просим обратить внимание на фразу о проживании в помещичьем доме. Мы неслучайно выделили этот фрагмент письма... Все дело в том, что 11-й авиаотряд, которым командовал Петр Нестеров, расположился в бывшем имении барона Розенталя, того самого, чей самолет таранил Нестеров… Уже не секрет, что барон Фридрих Розенталь из богатейшего рода австрийских землевладельцев лично пообещал уничтожить все самолеты авиаотряда Нестерова за то, что они заняли его поместье. Он даже не пугался, когда в его эскадроне[6] перед вылетом объявляли: «Das ist Nesteroff». Он хвастливо заявлял, что премия за сбитого русского аса, достанется ему… В тот роковой день генерал Драгомиров, в подчинении которого служил Нестеров,  упрекнул Нестерова за то, что австрийские летчики появляются безнаказанно над расположением наших войск. Это несправедливое обвинение также подтолкнуло Петра Николаевича на самопожертвование. Общественное мнение России тяжело восприняло весть о гибели народного любимца и обвиняло в ней командование, подтолкнувшего отличного летчика на такой опаснейший шаг. Плюс к этому, забота о противнике, проявленная высшим руководством. Когда российский морской агент в Константинополе[7] запросил русское командование о судьбе австрийского поручика Фридриха Розенталя, оно, в свою очередь, запросило генерала Драгомирова: жив ли австрийский летчик, сбитый над территорией русских войск? Судьба богатого помещика, барона, даже неприятеля, волновала царскую семью куда больше, чем судьба летчика, прославившего русскую авиацию, положившего начало авиационному высшему пилотажу, впервые в мире выполнившего воздушный таран.

И обратимся теперь к самому первому письму с выделенной строчкой. Читатели, увидев фамилию Гарро, могут сказать – причем здесь знаменитый французский теннисный турнир. Не спеши, читатель, ты прав и неправ, одновременно[8]. С первыми сводками о действиях на Западном фронте в Россию пришла весть о гибели прославленного французского аса Ролана Гарро. Французские газетчики, спеша дать сенсационный материал, ошибочно указали, что летчик Ролан Гарро, впервые пересекший в 1913-м Средиземное море по воздуху, 12 августа 1914-го совершил таран германского дирижабля «Цеппелин» и погиб в той таранной атаке. Эту же новость подхватили и российские газеты, опубликовав некролог. Но… Гарро дирижабль не таранил, а задел его привязным ножом (что предлагал делать и Нестеров) и, таким образом, уничтожил. Летал французский летчик до весны 1915-го, затем попал в германский плен. Бежал, и в начале 1918-го вновь поднялся в небо. Однако в этот раз судьба не улыбнулась ему. 5 октября 1918-го он был сбит в воздушном бою и погиб, теперь уже «окончательно».

 

Но всего этого не знал Петр Николаевич, который уважал отважного летчика и однажды среди своих родных заявил: «Вот он пример истинного подвига – таранить, чтобы уничтожить врага». По воспоминаниям тех, кто его знал, эта мысль перед отправкой на фронт не давала ему покоя. И когда он узнал, что в Киеве «муссируется» слух о возможности проведения им тарана, конечно же, возмутился, поскольку, по его мнению, это был секретный тактический прием. И, проанализировав, таким образом, письма к жене, мы можем прийти к выводу, что Петр Николаевич сознательно готовился к тарану, а все остальные описанные моменты, также подтолкнули его к роковому и героическому шагу…

 

И еще несколько строк. Касательно такой личности, как «начальник разведотдела армии полковник Духонин», стоит отметить, что это будущий последний Главнокомандующий русской армии генерал Духонин Николай Николаевич. И исторический парадокс еще и в том, что и Нестеров, и Духонин обрели свой покой на древнем Лукьяновском кладбище Киева...

               

8 сентября по 3-й армии издали приказ, в котором сообщалось о подвиге штабс-капитана Нестерова, давалась высокая оценка его героическому поступку... А днем позже его тело перевезли во Львов. Затем отправили в Киев. Похороны, состоявшиеся 13 сентября на Аскольдовой могиле, вылились в демонстрацию всенародной любви к выдающемуся авиатору.

 

А на месте его гибели был насыпан холм и сооружен крест с надписью: «Тут погиб штабс-капитан П. Н. Нестеров 26 августа 1914 года», хотя, вначале, была закреплена табличка на ближайшем дереве.

 

И лишь со временем, спустя 65 (!) лет на том месте, в районе села Воля-Высоцкая был открыт мемориальный музейный комплекс и установлена стела в честь подвига русского офицера и патриота.

 

Увы, сейчас музей разграблен, стела частично разобрана и сдана в металлолом... Не забыли «господа национал-патриоты», что после гибели Нестерова Император Вильгельм II издал указ, в котором говорилось: «Я желаю, чтобы мои авиаторы демонстрировали искусство боя так же, как это делают россияне...»  А ведь история не простит такого варварства…

И, заканчивая столь нужный и трагический рассказ, говоря о сохранении памяти, мы просто обязаны вспомнить, что прах Петра Николаевича, как и генерала Духонина, был перенесен в 1938-м на старинное Лукьяновское кладбище, благодаря решению о сохранении имен верных сыновей Отчизны. Не прояви патриоты такого отношения – быть беде, ведь в 1936-м Аскольдову могилу решили превратить в парковый комплекс, разрешив при этом перенести останки лишь «верных и преданных». А к таким патриотам надо отнести и земляка Петра Нестерова, прославленного советского аса Валерия Чкалова, который настоял на переносе праха Петра Нестерова и Евграфа Крутеня, русских асов Первой Мировой. И ныне, и навеки они рядом. И если Петра Нестерова принято считать основоположником тактики высшего пилотажа в воздушном бою, то из всех русских летчиков Первой мировой войны Евграф Николаевич внес наибольший вклад в разработку теории воздушного боя, написав на основе собственного практического опыта основополагающие работы, такие как «Наставление летчику-истребителю», «Воздушный бой» и другие, в которых  предложил ввести практику парных полетов и обосновал основные требования к самолету-истребителю: вертикальная и горизонтальная скорость, верткость, потолок. На опыте Нестерова и на работах Крутеня учились Чкалов, Леваневский, Байдуков, Водопьянов, Грацианский, Ляпидевский, прежде чем сесть за штурвал самолета в 20-х годах… Это они, герои-челюскинцы спасли для нас память и прах прославленных асов.

 

Они были друзьями с сентября 1913-го, а стали братьями, ушедшими с небес в киевскую землю. И все же, никак не завершается «нестеровская» тема, ведь не вся правда сказана.  Люди, приходящие на Лукьяновское кладбище к могилам русских авиаторов, задают вопрос – это настоящий памятник или «новодел». Сразу же дадим ответ – это первичный памятник, установленный в 1947-м, как и мемориальная доска на доме по улице Московской, где он жил с семьей. А причина в том, что семья и сослуживцы не хотели ставить «типовой» памятник Нестерову – пирамиду с пропеллером, а объявили конкурс, поддержанный военным ведомством.

 

В марте 1918-го после Брест-Литовского договора уходящими из Киева офицерами Белой гвардии на могильном кресте Нестерова была сделана надпись: «Напрасно ты это сделал. Россия все равно погибла, а своих героев затоптала в грязь».  Эти слова и подтолкнули нас к тому, чтобы «выкопать из грязи» Героев России, полегших на Галицийских полях и на карпатских перевалах.

 

Стоит напомнить, видимо, и о том, что отпевали Петра Николаевича Нестерова в Никольском военном соборе, но, как и многие другие культовые сооружения, он не сохранился. Ныне на этом месте гостиница «Салют», а на бывшем подворье ныне Киевский Дворец детей и юношества (бывший дворец пионеров), а рядом памятник … Леониду Быкову…

 

 

 

 

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование