Вечное время / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Домовые

Три берёзы купаются в сини,

а под ними бодяк да репьё...

Сколько сгублено сёл по России,

домовых потеряло жильё!

Ну куда им до города, пешим,

в те хоромы, где нету печи?

Поприбились, наверное, к лешим

да к кикиморам бродят в ночи.

Иль русалок щекочут игриво

в водяных теремах бочагов

там, где в чащи сплетаются ивы,

потому что не косят лугов,

где стадами берёзы, осины

заполняют пустоты полей...

Велики вы, просторы России,

оттого, что в вас мало людей,

оттого, что забыли дороги

про буланых, каурых, гнедых...

В телевизорах новые боги

призывают к глобальной берлоге...

Не заменят они домовых!

Разлука

Зыбучее время разлуки

завязло в дождях ветровых...

Лишь вспомню любимые руки

и хочется плакать о них.

Прядёт в беспросветные ночи

тоска свою вечную нить...

Лишь вспомню любимые очи

и хочется мир схоронить.

Ты нынче далече-далече

и так хороша-хороша...

Лишь вспомню любимые плечи

и кровью нальётся душа.

Стрекозами крутятся листья

с утра над сырой городьбой...

Весь день мои долгие мысли

и все мои чувства с тобой.

Темнеет речная излука.

Шумит бездорожная высь.

И чертит в тетрадке разлука

одно только слово: «Дождись!»

Сад

Припорошённый лунным светом,

во сне бормочет майский сад

губами листьев, ртами веток

о нежной резвости дриад.

Дым мотыльков клубится к звёздам

вокруг калиновых ветвей.

И жёлтый, в чёрных блёстках, воздух

трепещет шелестом теней.

А на плацкартных кронах яблонь,

вдвойне подсвечивая сад,

белеют жарко в свете зяблом

тела заспавшихся дриад.

Блеснула меж листьев румяной щекой;

швырнула мне яблоко меткой рукой;

с узорами солнца пройдя частокол,

смешками ромашек осыпала дол,

оставив на прясле, теряющем дрожь,

в рубинах рябины роскошную брошь.

И сразу разверзлась небесная хлябь,

расплавленным золотом сбрызнув сентябрь;

а ветер, принёсший арктический град,

как белый медведь, навалился на сад.

Опластованы охрой лужайки,

плачут ветки в раздетом саду,

только красные гроздья «китайки»

кровенеют на самом заду.

Эта мелочь мудра и упряма,

да кому она нынче нужна?

Если б мама!.. Да где она мама?

В той же глине, где рядом жена.

И отец припадает к подруге –

их гробы, прикасаясь, лежат...

А медвежьи дремучие вьюги

подминают покинутый сад.

Покрасневшая солнца зеница

сквозь кадящую моросью стынь

окровавленным светом слезится

на крахмальность январских пустынь.

На немнущийся саван сугробов

жестью инея ветки блестят,

и стоит оцинкованным гробом

над равниной заброшенный сад.

Всё идёт, как всегда и как надо:

нет на дачах и тени жильцов,

с журавлями гуляют дриады

там, где лету не сыщешь концов...

Из окошка продрогшего зальца

в пласт левкаса вбугрившийся взор

наблюдает, как жирные зайцы

прогрызают прогнивший забор.

Припорошённый лунным светом,

спит воздух, немотой объят,

где мощами стволов и веток

ещё чернеет мёртвый сад.

Но будит жизнь земные соки

и, мокрооки как волы,

стадами тучные осоки

боками лезут на стволы!

А мной любимая дриада

на вербе, взросшей средь руин,

грустит во сне о тайнах сада,

который был такой один.

Скверы

1. Январь

Бросив на голые ветки

тонкие лозы, с берёз

ловит январь в свои сетки

рыбок блуждающих звёзд.

Ночи среди мглистого сквера

дышащих звуков полна.

В сердце туманится вера,

словно за тучей луна:

хочется ровного хора,

тёплого света лампад...

Мятого снега узоры

угольной пылью блестят...

Или несоединимы

ныне, во веки веков

ладаны вечного дыма

с рыщущим ладом стихов?!

2. Конец марта

Отгремели меленки капели.

Ветер солнца приминает снег...

Я сижу на лавке в мокром сквере,

чуть седой усталый человек.

Пусть не улыбнулась мне удача,

пусть не подмигнёт она и впредь,

всё-таки, дышать, любя и плача,

слаще, чем без плача умереть.

Пусть заботы мне пригнули плечи,

и сочится кровь духовных ран,

кто бы отказался жить здесь вечность?

Вечность – это ж целый океан!...

Улица гудит тягучим альтом;

движутся машины, как жуки;

и бегут под ноги по асфальту

резвые, как годы, ручейки.

3. Июль

Лиловой тучей грозное ненастье

сошло за раболепный горизонт.

Сверкают листья мокрые от счастья...

Но что с того, что я забыл свой зонт?

Не смыл с души вскипавший в лужах дождик

сухую кровь сомнений и обид,

и вымытый до блеска подорожник

ран памяти, увы, не заживит.

Да, день высок, но пригибает плечи

к щелям земли недолгий скорбный век.

И здесь природа душу не излечит,

и Бог не станет лекарем вовек.

4. Конец сентября

Стены зданий возводят и рушат

даже там, где всегда города,

потому-то и точит так душу

шелестящая с неба вода.

Оттого так и дороги скверы,

когда осень шуршит вдоль реки

и пылающих клёнов химеры

простирают в неё языки,

чтоб, сверкающей тканью завесясь

от пленивших их ветхих камней,

листопадью шептаться о лесе,

как о будущей воле своей.

Мне ль, птенцу хищнокрылой свободы,

не понять торжества в их крови,

пробивая и стены, и своды

стрелосвищущей верой любви!

Деревенский бобыль

Вот первая и бледная звезда

зажглась на сумеречном небосклоне.

Но облака, скругляясь в глыбы льда,

всё падают в закатные ладони.

Прошли его счастливые года,

промчались, разметав хвосты, как кони,

лишь глухо плещет стылая вода,

что он везёт на саночках в бидоне.

И снег скрипит, и боль его хрипит

в душе, сожжённой, как туберкулёзом...

В избе в кроватке доченька не спит,

жена не шьёт и печка не горит,

лишь старость одиночества глядит

на стёкла, просолённые морозом.

В вагоне

Один в купе холодного вагона

под стук колёс, подобный домино,

и вся забота – в длинных перегонах

глядеть бесцельно в мутное окно.

Тусклы поля. Уродливы деревни.

Бесстыден всяк ветшающий здесь храм.

И городов взмазученные гребни

страшны, как жизнь, назначенная нам.

Зима в России... Не с кем мне согреться

и в даль любви дороги замело,

но оттого, что Родина есть в сердце,

здесь, всё-таки, красиво и тепло.

Господь нам по рожденья благородству

судил на время жизненной тщеты

любить родную красоту уродства

не меньше, чем уродства красоты!

Май

Сизый ветер. Тяжёлые тучи.

Дрожь зелёных взлохмаченных крон.

Заступает весна неминуче

на большой грозовой перегон.

Завтра вспыхнет жар-птицами молний,

загремит жерновами громов...

Влажной нежностью сердце наполнит,

как водой луговину и ров.

И в стремлениях слитый с природой,

среди русской равнинной глуши

ты упьёшься великой свободой

очарованной миром души!

Вечное время

Из жизни души, торопящейся к устью

по дня перекатам и омутам ночи,

ценю я всё больше с отрадною грустью

заливы молчаний, плоты одиночеств.

Старуха на лавке под ясенной сенью

в июльском тепле греет ломкие кости,

и веет от лика возвышенной тенью,

как тихою славой на сельском погосте.

Мальчонка, коленками в травы врастая,

следит за работой семьи муравьиной,

и бабочки света из глаз вылетают,

лужайка светлеет от думы невинной.

Вот юная женщина, белая роза,

склоняется нежно над дитяткой спящей,

и будущих лет ароматные росы

мерцают в глазах над землёй настоящей.

В нас вечное время врастает сквозь пятки

и мысли любви распускает, как кроны,

и входят в порядок в земном беспорядке

разлуки и встречи, суда и выгоны.

И даже сквозь ночь похоронных процессий,

несущих по улицам траур мелодий,

из семени слёз и литаврных рецессий

лишь новое, вечное, время восходит!