1

 

–  Мам, я хочу кушать!

Сергей сломал последнюю спичку и выплюнул окурок вместе с коротким ругательством.

– Не матерись при детях! – немедленно  отозвалась  жена. – Леночка, Максим, папа обещал нам, что всё будет хорошо, надо только подождать. Он вообще много чего обещал. А когда, дети, папа много обещает, то и ждать нужно много-премного, долго-предолго. Как в сказке.

Сергей вздохнул с полустоном и покачал головой:

– Оленёнок…  Оля…  Не начинай, а?.. Мы же вместе это видели. И слышали.

– Ага! Мы вместе видели твой сон!

– Ну, почему – мой? Оля, милая, и мне и тебе снилось одно и то же. Мы же говорили с тобой.

– Я не знаю. Я уже ничего не знаю и не понимаю. Может, ты просто убедил меня, что так и было. Ты был очень убедителен. Ты вообще всю нашу жизнь был очень убедителен!

Сергей привычно проигнорировал стервозные интонации и промолчал.

От близкой речушки потянуло вечерней свежестью. С загородной маршрутки они сошли на трассе ещё в полдень, а потом долго шли вдоль лесополосы по летнему зною. Где-то впереди сбегало в низину Богом забытое село. То самое, что приснилось им обоим во сне. С маленькой радугой на околице.

…Там был такой же июльский день. Сергей спускался по извилистой и пылящей сельской улочке в долину мимо некогда беленьких и голубеньких хаток и плакал от давно забытого медового покоя на душе. В селе этом он никогда не был, однако знал, просто знал, что возвращается домой. Потому что там, на выгоне у речки его ждёт маленькая радуга. Он так и проснулся среди ночи – в слезах и с ощущением тихого и тёплого счастья, которое унёс с собою из этого сна. И увидел такое же счастливое и заплаканное лицо своей жены. А потом они, перебивая друг друга, рассказывали про липы, роняющие сладкие капли в пыль петляющей улочки, маленькую речку с крутыми бережками и радугу на лугу. Они подбегали к ней всё ближе и ближе – каждый в своём сне, – а радуга эта оставалась на месте, потому что всегда ждала именно их. А из глубины сердец  кто-то говорил им, что это дверь того самого дома, который мы начинаем искать, как только кончится детство. И повторял без голоса:

– Идите… идите… идите…

И они пошли. Потому что просто знали, что на это раз их не обманут. И всё у них отныне будет хорошо.

А теперь они сидели и ждали. Ночной холод потихоньку проникал в их души, принося тоскливое и стыдное осознание невыразимой наивности и глупости. Ничего такого с ними не случится. Никогда. Ничего…

Леночка тихонько заплакала, а Максим тут же заревел в полный голос.

– Мам, я хочу кушать! Мне холодно!

– Мама, я хочу домо-о-ой!..

Оля обняла детей и, раскачиваясь из стороны в сторону, вдруг тоненько и незнакомо завыла. Сергей вскочил на ноги. Наливаясь чёрной ненавистью, он медленно вскинул кулаки в звёздное небо:

– Хвати-и-и-и-и-и-и-и-и-ит!!!

И полыхнуло.

Радуга, маленькая радуга. Семицветное световое лезвие поднималось между ними и рекой из росистой травы, изгибалось полукружьем и опять уходило в землю метрах в двадцати. А под дугою, как в зеркале, отражалось село на склоне чёрной горы.

Сергей машинально обернулся. Нет, не отражалось – в  мёртвом селе не горело ни одного огонька, а там ему почудился деловитый собачий лай и голоса людей за жёлтыми приветливыми окошками.

Сергей откашлялся, но это не помогло:

– Оленёнок…  дети…  – сказал он изменившимся голосом, – пошли!

 

По ту сторону была такая же ночь, только наполненная теплом, запахами и звуками близкого села. Сергей опять оглянулся, почему-то уверенный, что радужный портал исчез. Однако он по-прежнему стоял за спиной – странная картина чёрного силуэта горы в радужной раме посреди луга.

– Мам, пап, а мы где, – спросила Леночка шёпотом, – на том свете?

– Не говори глупостей, – ответила сердитым шёпотом Оля, – мы все живы-здоровы, вы вот есть хотите и спать вам давно пора, а это… ну…

– Сказка?

– Это параллельный мир! – авторитетно заявил молчавший доселе Максим. И почему-то тоже шёпотом. – Наверное, это страна добрых и мудрых эльфов и вонючих орков.

– Сам ты – вонючий орк!

– Дети!

– А чего это вы все – шёпотом? – удивился Сергей.

Дорога подошла к селу и стала взбираться на гору, петляя между низенькими заборами из дикого камня. В ближайшей хатке, которая выглядела игрушечной под огромной липой, распахнулась дверь. Хозяин, пожилой мужик в джинсах и футболке, встал в прямоугольнике света и стал вглядываться в ночь. Потом приветливо замахал рукой и, повернувшись в дом, закричал:

– Идуть, идуть! Галя, подавай вечерять!.. А вы заходьте, заходьте!

Прихрамывая, он пересёк дворик и отворил калитку. Сергей переглянулся с Олей и переспросил на всякий случай:

– Это вы нам, простите?

– Та ж вам, вам… Андрий Петрович! – сказал он с полупоклоном и протянул Сергею  руку.

– Сергей…

– Ольга…

– До хаты, до хаты заходьте!

Обычная электрическая лампочка под потолком освещала большой стол, покрытый полотняной скатертью. Немудрящий сельский ужин обещал быть более чем основательным: варёная картошечка со шкварками, обильно посыпанная укропом, домашняя сметана в миске, огромные свежие помидоры, свои, с грядки, обширные ломти домашнего хлеба, непременное украинское сало. И ещё нечто, сердито ворчащее под крышкой котелка, который внесла хозяйка:

– Галина Мыколаивна! Добрый вечир! Та сидайте ж до вечери скорише. Диты, давайте, давайте! Андрий! Чи ты накладай, бо сами стисняються. Чи може чарочки, га? Сергий, як вас по отчеству, Оля… Горилочки чи винця трошки? А малым – компоту свижого, зрання варила. Будете?

– Спасибо… То есть, да, – сказала Оля. – А скажите, что это за место? Где мы?

У Сергея вдруг не то что заурчало, а громко закричало в животе. Он смущённо хмыкнул, а хозяева простодушно засмеялись.

– Потом, потом все разговоры! Петрович, наливай гостям та й мени за компанию…

 

Сергей пропустил ощущение сытости и вдруг почувствовал, что просто объелся. Он хлопал враз потяжелевшими веками и невнимательно прислушивался к щебету жены и хозяйки. Дети допивали компот, болтали ногами на высокой лавке и вертели головами, разглядывая фотографии в резных рамочках на стенах, самодельные полки с книгами и деревянными моделями незнакомых  механизмов.

Хозяин тяжело поднялся из-за стола и дружелюбно мотнул головой Сергею:

– Пошли на двир, перекурим…  Галя, ты это… определи гостей пока.

– А у времянке ж, как всегда! Я вже и чистое перестелила! А если дети на ночь пописять захотят, то за хатою направо, как выйдете…  Там не заблукаете, прямо по дорожке из камушков, та я потом сама отведу!

На дворе было по-прежнему тепло. Сергей с удовольствием вдохнул ночной воздух, поднял лицо к звёздной россыпи и сладко потянулся.

– Закурюй, Сергей! – Петрович щёлкнул старым мельхиоровым портсигаром.

Сергей повертел-понюхал сигарету без названия, прикурил от хозяйской бензиновой зажигалки. А ничего так, вполне нормально!

Над крылечком неспешно поплыли дымки.

– А, правда, Андрей Петрович, где мы?

– Дома, сынку, дома.

 

 

***

 

Они дошли почти до излучины реки и остановились у зарослей верболоза.

– Так! – закричал высокий парень, обернувшись. – Привал двадцать минут! Мальчики – налево, девочки – направо! Потом выходим к селу Сокиряны, поднимаемся на гору и следуем к трассе! Все слышали?

Девушки, хихикая, прошли немного вперёд и скрылись за густыми ивовыми кустами. Тут же послышались их крики:

– Ой, мальчики, мальчики! Ребята! Скорее все сюда! Сюда!..

Парни подхватились на ноги и бросились вперёд.

За поворотом реки, чуть в отдалении, на лугу стояла радуга. И было в ней что-то неправильное. Потому что не бывает радуги, стоящей под углом к тебе, да ещё и такой маленькой.

– Вау!

– Оба-на!..

Одна из девушек сбросила рюкзачок, выдернула из кармашка мобилку и, уставив на диво-дивное глазок камеры, принялась торопливо нажимать кнопки.

И радуга послушно исчезла, как будто девушка выключила её.

– Во, блин!

– Ленка, дура, ты чё натворила?

– Эй, а я-то при чём?! Я только сфоткать хотела!

– Ну, глянь тогда – получилось?

Ленка торопливо пощёлкала:

– Фак!.. Ни фига… А, всё равно сегодня в жежешке всё выложу!

Она обвела всех взглядом:

– Со свидетельствами очевидцев! Ага?

 

 

2

 

Он проснулся от каких-то медленных осторожных прикосновений. Открыл глаза и встретился взглядом с солидным чёрным котом в белых «носочках», который тут же замер у него в ногах на постели.

– Привет! – сказал Сергей и подмигнул. Кот сдал назад, потряс поднятым хвостом и недружелюбно заорал. Леночка и Макся тут же вынырнули из-под одеяла:

– Котик! Кыс-кыс, иди сюда!

– Ой, какой он смешной! А как его зовут?

Кот невразумительно мяукнул, вспрыгнул на невысокий подоконник и канул во двор.

– Здравствуйте, зайцы! – Оля сгребла в охапку детей, звучно чмокнула их в макушки и спрыгнула с высокой старой кровати. – Привет, папа-заяц!

Сергей умылся у чугунного рукомойника во дворе и пошёл на смачно шипящий звук рубанка, который доносился  из-за густых и высоких кустов бузины. Под навесом стоял столярный верстак, за которым спиной к нему работал Петрович. Сергей почувствовал лёгкий укор совести – ага, гости спят, хозяева трудятся, – всё как положено!

– Доброе утро! – сказал Сергей негромко. Петрович обернулся:

– Доброе! Выспались?

– Проспали, извините… Вы вон уже… Может, помочь чем? Да и за гостеприимство ваше, спасибо вам, тоже как-то бы надо… – смущённо начал Сергей.

Андрей Петрович покивал головой:

– Не спеши, сынку, привыкай потроху. Хай вначале душа успокоится. Да… Хай душа успокоится. Тут оно трохи не так, як там… Оцэ поснидаем та до Семена сходим. Твои уже проснулись?

 

– Ганецкий! Семён Ефремович!– лысоватый крепыш, поразительно похожий на Михаила Жванецкого,  перегнулся через стол и потряс Сергею руку.

– Зорич Сергей, – сказал тот, сдерживая неуместную улыбку и глядя в стол.

– Похож? – проницательно и ехидно спросил Ганецкий и добавил с форсированными еврейскими интонациями: – А зохен вей! Шо поделаешь – такая наша шахтёрская доля!

Они рассмеялись: Ганецкий – дружелюбно, а Сергей – облегчённо. В душе его проснулось неведомое доселе ощущение.

– Так… – Семён  хлопнул ладошками о стол и откинулся на спинку стула. – Устроились?

– Мы, как только вышли вчера… оттуда… Петрович нас к себе сразу пригласил. Пока у него… Мне показалось, он ждал нас.

– Не показалось. Андрей Петрович – один из «встречающих». Некоторые люди у нас слышат «пение радуги», как они говорят, и выходят встречать. Он вас после и определит, куда пожелаете. Выберете себе жильё по вкусу.

– А тут и выбор есть? – удивился Сергей.

– Да уж не жалуемся! – кичливо сказал Ганецкий и подмигнул.

– Хорошо здесь?

– Да, Сергей. Здесь очень хорошо. Здесь – живут... Если захотите – то постучите потом в дверь рядышком, там Машенька даст вам бумагу, напишете о себе и своей семье. Только то, что сочтёте нужным. Ни для кого не имеет никакого значения, кто вы и почему оказались здесь. Можете вообще ничего не писать, это ни на что в вашей будущей жизни здесь не повлияет. Уйти отсюда насовсем или просто выйти на ту сторону можно в любое время и в любом месте. Достаточно одного вашего желания.  Привыкнете, научитесь. Проход открывается всегда.

– Радуга?

– Да, конечно.

– А та радуга, в которую мы вошли, она что – так и стоит там, на лугу?

– Не знаю, это бывает по-разному.

– Скажите… Но если дверь так легко открывается, то столь же легко сюда могут попасть те, которые…

– Враги! – быстро  добавил Ганецкий и зловеще прищурился. – Нет, мой дорогой. «Но пасаран!», не пройдут. Никто с недобрым умыслом не сможет сюда войти. Так уж устроены проходы. Почему – мы не знаем.

Ганецкий вдруг спешно посмотрел на наручные часы и, словно сдаваясь, вскинул обе руки:

– Голубчик мой, я дико извиняюсь, но меня ждут на заводе.

– Здесь есть завод?

– Ви будете ещё много и долго изумляться, молодой человек, поверьте старому Шлойме, так шо поберегите ваше сердце!.. Что же касается вопросов устроения этого мира – он поднял глаза и сделал круглый жест рукой – с ними вам лучше к нашим учёным мужам, так сказать. Или к раввину, мулле, батюшке. Вы верующий?

Сергей неопределённо пожал плечами.

– Да вы не стесняйтесь. Я играю в шахматы с ребе Ашером и выпиваю с иеромонахом Виссарионом, но от этого не стал ни на шаг ближе к Богу…

– А можно мне с вами?

– К Богу или на завод?

Оба рассмеялись.

– Для начала – на завод!

– А кто тут говорит, что нет?..

 

Узкие улочки села  вскоре кончились, и «Нива» понеслась, пыля по просёлку.  Сжатые поля сменялись полосами зеленеющей пшеницы, цветущие сады – рядами деревьев, ветви которых опускались под тяжестью спелых груш и яблок.

Сергей непонимающе повернулся к Ганецкому, который кивал головой и улыбался:

– Да Серёжа, да! Здесь у нас – вечное лето. Техники немного, но два-три урожая в год – дело обычное. Можно и больше, но зачем? Нам хватает…

– А техника откуда?

– Что-то покупаем на той стороне, что-то производим сами, ремонтируем…  А в основном – лошадушки, конечно, да руки собственные. Вы, кстати, чем на хлеб зарабатывали?

– Окончил архитектурный. А хлеб зарабатываю уже давно на стройках – коттеджи, дачи  для этих…  Было терпимо, пока не взял ссуду в банке – мы с Олей давно мечтали квартиру купить. Тут-то всё и началось…

– Понятно…

– А мне – нет, Семён Ефремович. У меня сестра в Америке, они с мужем оба учёные, физики. Так вот они туда приехали, простите, с голой жопой, поначалу у них на весь день было одно яичко на двоих. И долги. Ничего – на работу устроились, потом тоже ссуду в банке взяли, дом купили – это выгодно!

– Что выгодно, Серёжа?

– С банком дело иметь. Конечно, с нормальным банком и в нормальной стране.

Ганецкий фыркнул и покрутил головой:

– Сережа, – сказал он проникновенно, – представьте себе банк в некой стране с идеальной банковской системой и честными законами. Вы отдаёте свои деньги этому банку, и вам говорят, что это очень выгодно: ваш капитал прирастёт – и через несколько лет вы сможете купить себе особняк и длинную-предлинную машину!

– А разве это не так?

– Даже если это будет самый честный и благородный банк в мире, то произойдёт это с вами через энное количество лет.

– Ну и что?

– А то, Серёжа, что сам банкир уже сегодня поедет в свой особняк на длинной-предлинной машине, а вы – только через несколько лет.  Может быть.  Так кому это прежде всего выгодно?  Да незачем мне вам политэкономию на пальцах объяснять – у вас же высшее образование!

Сергей смутился:

– Да не очень-то мы эту политэкономию в институте жаловали…

– А зря, батенька, зря! Это одна из причин, почему все они так легко грабят вас…

Дорога в это время вошла в небольшой лесок, и сразу стало сумрачно и прохладно. Под колёсами затрещал валежник и раковины улиток.

– Скажите, а в этом мире деньги есть?

– Да, конечно! – удивился Ганецкий. – Только не бумажки, разумеется. Натуральный обмен не позволит выйти за рамки руссоистско-пасторальной общины.

– А мне вначале показалось, что здесь именно так.

– А оно так и есть для многих. Очень многих. Здесь люди просто живут, понимаете? Просыпаются, и по утрам в своих хатках или домиках улыбаются, неспешно завтракают. Работают на поле или огороде, пасут коров, ухаживают за садом. Вечерами читают книги или ходят в гости. Целуют на ночь детей и ложатся спать с улыбкой. Потому что и завтра, и послезавтра, и всегда их встретит такой же добрый летний день, полный света и тихой радости. Потому что больше никто и никогда не сможет ничего отнять у них. Ни силой, ни обманом.

– Я всегда хотел только этого, – сказал Сергей тихо.

Ганецкий покачал головой:

– Не спешите. Все мы плохо знаем себя. Вот вы – архитектор по образованию. Неужели вам не захочется создать в этом мире нечто, чем вы могли бы гордиться? Конечно! Только не говорите мне, что специфика вашей профессии хорошо совмещается с неспешным течением дней и покоем душевным! Скорее, с головной болью и геморроем одновременно! А как только дойдёт дело до реализации ваших проектов, вы быстро выясните, что очень многих нужных для этого вещей здесь нет и заменить их нечем. Значит, за ними придётся идти на ту сторону.

– А это проблемно, или как?

– А вот прямо сейчас и начнёте узнавать. Мы примерно по такому же делу и ехали сюда…

«Нива» выскочила из леса в солнечный день. Сергей зажмурился. Приземистые длинные постройки, каменные вперемежку с деревянными, обступали со всех сторон довольно обширный двор, на который и свернула машина. Из-за ближайшей полуоткрытой двери выглянула чья-то голова, кивнула и спряталась обратно. Ганецкий въехал под навес, где уже стояли «Жигулёнок» и трактор «Беларусь».

Навстречу им вышла группа молодых парней в спецовках и огромный бородач в кожаном фартуке:

– Здравствуй, Семён Ефремович! А это кто с тобой – новенький?

– Да. Сергей Зорич. Образование архитектурное. Владеет строительными специальностями.

– О! – прогудел обрадовано бородач, поднимая указательный палец. – Вот ты, парень, и попал! – он обернулся к парням и те, будто подтверждая, закивали головами.

– Ви меня пригласили, чтобы я разделил с вами этих маленьких радостей? – спросил Ганецкий скучным голосом.

Бородач спохватился:

– Прошу, прошу!

Он кивнул парням, и те бросились открывать створки широченных дверей. За ними открылся деревянный скелет небольшого самолётика-моноплана.

Ганецкий замер:

– Аф алэ идн гезогт…

Он медленно обошёл вокруг будущего самолета, ощупывая его и даже поглаживая:

– Рыбки ж вы мои золотые!

Бородач наклонился к уху Сергея и доверительно загудел:

– Когда-то Семён Ефремович преподавал там аэродинамику. А тут он у нас в Совете и швец, и жнец, и на трубе, как говорится…  А о самолёте мечтать не переставал, мы все видели, наброски с ребятами делал, когда получалось. А тут Никола, – вон тот, белобрысый, он у Антонова в КБ работал, – и говорит: «А давайте Ефремовичу сюрприз устроим – начнём сами, пока знаний хватит, а уж потом покажем. Ну, когда без  самого Ефремовича нельзя будет обойтись…»

Ганецкий оторвался от самолёта и  развёл руки в стороны в благодарном жесте:

– Птичка обещает быть красивой, а, значит, летать будет хорошо. Спасибо, друзья! Замечания, улучшения и кардинальные изменения – потом…

Он ухмыльнулся и подмигнул всем:

– Это, я так понимаю, была хорошая новость. А значит, теперь – ясный перец! – должна последовать плохая. Колитесь!

– Пожар на ветрогенераторе в Озерках. Мачта рухнула. Дашко с утра выехал, хотя и так ясно – вряд ли восстановим. Комплектующих нет. Пока дизель подключили.

– Молния?

Бородач пожал плечами:

– В Беленьком и Радонеже та же модель стоит. Там уже были проблемы с утечками масла из гидравлики, а вращающиеся части внутри гондолы вообще греются непомерно. Одного этого хватило бы. Теперь глаз да глаз, как говорится…

– Так…

– Аккумуляторов и батареек своих в этом году опять не будет, не хватает наших мозгов, Ефремыч. Технолог грамотный нужен…

– Так…

– Литьевой участок…

– А что – литьевой?

– Да там всё в порядке. Золото, новая партия. Надо чтобы ты принял по описи.

– Так… Вечером собираем Совет. Цвет зелёный – команда выхода.

– Понял. Я передам Андреичу, Вадиму и Олегу. Ну, и Дашко, если он успеет вернуться. А остальным – уж ты сам. И ещё глянь, пожалуйста, на эскизы детского комплекса у проектировщиков.

Ганецкий ухмыльнулся и, обернувшись к Сергею, сделал широкий жест рукой:

– Маэстро, ваш выход! Прошу!..

 

 

***

 

Человек в кресле молча кивнул в ответ на приветствие.

– Василий Васильевич, аналитики подтверждают топологическую связь между появлением Объектов и некоторыми случаями исчезновения людей. Небольшая выборка только по Киеву за этот год:

 

1. Кравцов Павел Фомич, 1938 г. р., Кравцова Нина Петровна, 1935 г. р., пенсионеры. За систематическую неоплату жилплощади и коммунальных услуг по решению суда выселены из принадлежащей им однокомнатной квартиры в г. Киеве по ул. Саксаганского, 12. Последний раз их видела соседка на станции метро «Голосеевская» 10 января около полудня. 

Появление Объекта наблюдалось в тот же день в Голосеевском лесу, в районе озера Дидоровка между 19.00 и 21.00.

 

2. Профессор-лингвист Лаврентьев Николай Николаевич, 1947 г. р., киевлянин, без определённого места жительства и занятий. Последний раз его видели в день гибели жены, 27 марта в районе  набережной.

Появление Объекта отмечено в зоне Гидропарка в 16.00.

 

3. Мажула Виктор Степанович, 1968 г. р., Мажула Снежана Александровна, 1966 г. р.
и 6 их детей (список прилагается). Проживали в с. Боярка, ул. Шолуденко, 12 в частном доме, предназначенном к сносу. Последний раз их видели 17 апреля многие жители ул. Шолуденко.

Объект наблюдался в этот же день у дороги на с. Иванков в 23.25.

 

4. Зорич Сергей Сергеевич, 1980 г. р., Зорич Ольга Дмитриевна, 1982 г. р. и двое их детей. Жители г. Киева. Исчезли вчера, 4 июля. Соседи и знакомые указывают на  признаки поспешного бегства. По непроверенным данным, Зорич С.С. является злостным должником банка  «Алмис».

Объект наблюдался группой туристов в районе с. Сокиряны 5 июля около 09.14.

 

– Стоп! – сказал человек в кресле. – Полковник, ты мне вот что ответь: сам-то ты что об этом обо всём думаешь?

Тот, кого назвали полковником, помолчал. Потом пошевелил зачем-то листами бумаги в руках и осторожно добавил:

– В частоте появлений Объекта отмечается тенденция к установлению линейной зависимости.

Человек в кресле пошевелился:

– Полковник, мы с тобой сколько друг друга знаем? Не надо прикрывать жопу ладошкой, я тебя по старой дружбе прошу, Назар. Своё мнение.

Полковник, которого теперь назвали Назаром, опять немного подумал:

– Я думаю, они подставляются нам, Василий Васильевич.

– Не понимаю.

– Они хотят, чтобы их заметили. Случаи появления Объектов вблизи населённых пунктов, в непосредственной близости от оживлённых магистралей – это явная тенденция. Раньше этого не было. Впечатление такое, что они постепенно готовят нас к чему-то. Возможно, к контакту.

– Некоторые очевидцы описывают попытки фотографирования или непосредственного соприкосновения с Объектами, которые в самый последний момент исчезали. Я пока не вижу здесь желания идти на контакт.

– Объекты вполне могли исчезнуть ещё до появления наблюдателей, либо в любое другое время, однако почему это всегда происходит именно в самый последний момент?

– Ещё не время?

– Да, Василий Васильевич.

 

 

3

 

Белая хатка Зоричей стояла в глубине старого вишнёвого сада. От маленького дворика, вымощенного речным булыжником, сбегала вниз к воротам дорожка. Сергей вынес во двор маленький столик, и Оля стала накрывать его к чаю. Макся и Леночка уже давно проснулись и убежали к речке. Сергей сидел, вытянув ноги, на низеньком табурете, который на Украине называют ослинчиком, жевал оладышек и улыбался облакам, ползущим по небу.

– Тебе чего положить – варенья или сметаны?

– И того и другого! – ответил Сергей голосом Винни-Пуха.

– Зорич, – сказала Оля серьёзно и раздельно, – я очень тебя люблю. И мне хорошо. Очень.

Сергей повернулся и положил голову Ольге на колени:

– Мы здесь… Мы – здесь…

Оля наклонилась и стала медленно перебирать его волосы:

– Почему там мы жили так?

– Потому что мы там не жили.

Внизу хлопнула калитка, и кто-то стал подниматься по дорожке к дому. Сергей быстро сел и стал смущённо расчёсывать волосы пятернёй. Высокий лысый старик с роскошными казацкими усами чинно нёс пузатую корзину, а за ним семенила маленькая старушка, держа в руках что-то, покрытое рушником.

– Прощения просимо, шо без приглашения, ага! Иван Лукич, сосед ваш. Он моё хозяйство, що злива од вас. А это половина моя – Мария Ивановна. Будем знакомы, як то кажуть! А оцэ – гостинець до столу, бо добри сусиды в гости з пустыми руками не ходять, ага!..

– А это пирог яблочный, дочка, горячий ещё! Уж вы, дети, простите меня, старую, Лукич-то мой не виноват, это я – страх, какая любопытная, и в девках такою же была. Я его и подбила: давай, говорю, сходим к новеньким, чать, на новом месте-то попервах сам знаешь, как оно. Да и то сказать – с Лукичом-то моим все разговоры давно уж по сту раз переговорены, а тут люди новые. А детки ваши где? Двое у вас их, вроде, – я, правда, одним глазком только видела. Наши-то повыросли давно, да вот внуков только Господь всё не даёт нам никак, уж так горюем мы со стариком моим, уж так плачем!

– Гхрмм! – произнёс значительно Иван Лукич.

Старушка послушно умолкла.                                                                                     

– Сергей! – поспешно сказал Сергей. – А это моя жена Ольга.

– Прошу в дом… Или, может, лучше здесь? Серёжа, вынеси ещё пару стульев, пожалуйста.

 

– …Мы-то с Лукичом моим уж как-нибудь и там-то дожили бы, и не такое переживали. Это Юра и Мишаня, сыночки наши нас уговорили. Вы, говорят, папаня-маманя, скоро просто с голоду помрёте от жизни такой, а мы и помочь-то вам сейчас не можем, простите нас. А я им говорю, мол, нам не привыкать, в войну-то тоже голодали сильно. Я тогда маленькая была, мы с матерью моей одни остались – отец без вести пропал. Принесёт, помню, мама со службы полкраюшки хлеба – это, говорит, доченька, нам с тобой на два дни. Я со школы приду, а мамы нет ещё, кипятку сварю себе, попью – да за уроки. Читаю – а сама на ту краюшку поглядываю. А исть-то так хочется…  А тогда думаю – мама когда ещё придёт, а я себе таку вот тонюсеньку полосочку от хлеба отрежу, мама и не заметит. А полосочку ту в рот положу и сосу помаленьку. А  после, как сосать-то во рту совсем ничего не станет, я и думаю – эх, мало отрезала! Ну-ко я ещё ну совсем-совсем прозрачную отрежу – как мама углядеть сможет, что я два раза отрезала?..

– То война була, ага…  вси ж понимають.  Та шо ты ии згадуеш?  Ты лучче згадай, шо когда мы з тобою поженилися у пьядесят пятому, то вси вже давно забулы за той голод, бо ты така гладка зробылася, шо кум покийный став на тебе оком накидаты, ага… и квартиру од управлиння нашого нам далы, и  мебель хорошу справили. А когда Юрко родывся в шестьдесят першому – якраз Гагарин у космос полетив, на його честь и назвалы, – то мы вже з тобою жили ого-го! Якраз на його народження я тоби шубу купив – памьятаешь?

Мария Ивановна засмеялась совсем по-девичьи и замахала руками:

– Да уж помню, помню! Так с этой шубой в роддом-то и приехал! Пятерых нас сразу выписывали, выходим мы – все папаши молодые родильниц своих с цветами в руках встречают, а мой – с шубой! Так мы в эту шубу Юру-то и завернули – и поехали…

Мария Ивановна затряслась уже в беззвучном смехе и стала вытирать глаза уголком платка.

Сергей медленно заговорил, продолжая обдумывать что-то:

– Смотрите, что получается…  Война началась в 41 году, Юрий Гагарин полетел в космос в 61 году. Двадцать лет. За это время произошла страшная война – сколько людей погибло, сколько всего разрушено и уничтожено было. В этой войне то государство победило, восстановило разрушенное, построило космические корабли и послало человека в космос. Так?

Старички кивнули.

– Государству Украина те же двадцать лет отроду, и начиналось оно, как богатая страна с огромным потенциалом – мощная промышленность, лучшие земли, трудолюбивый народ.  Никто на нас не нападал, никакой войны не было – откуда же взялась разруха, мёртвые поля, ограбленные и обездоленные люди, молодые и здоровые мужики, бессильно рыдающие от того, что не в состоянии прокормить свои семьи? Что такое на нас на всех упало? Что с нами произошло?

Иван Лукич опустил длинные усы, а Мария Ивановна опять приложила уголок платка к глазам.

– Двадцать лет, – повторил Сергей, – те же двадцать лет…

Оля ласково прикоснулась к его руке.

– Не буду, Оля, больше не буду, честное слово. И вы простите, просто у меня не прошло ещё… – Сергей сделал рукой неопределённый жест.

– Гхрмм! – произнёс задумчиво Иван Лукич, – А воно й не пройде, Сергию. Бо то будет означаты, шо в тебе прошла боль за других и сострадание. Тут из сердца мало шо уходит. Тут новое приходит… Хотя, какое оно новое – оно всегда у сердцях та душах людських було, ага… Киш-киш! Ты он лучче до квиток леты, бач, яки квитки тут гарни, – последнее относилось к пчеле, которая делала заход на яблочный пирог.

Ольга машинально перевела глаза на цветник:

– Скажите, а кто тут жил до нас?

– Кононенки жили, Никифор Петрович, Елена Даниловна и детки их. Трое у них было:  Николай, Ванечка и Маринка. Хорошая семья, песни очень любили, всё, бывало,  поют – и за работою, и вечерами, всем семейством соберутся и поют. И всё ладно-то так, на разные голоса! Я тоже до песен большая охотница, хаживала к ним, столько песен переняла! Лукич-то мой петь не тароват – медведь на ухо наступил, больше усердием брал. На Озерки они перебрались, построились там. Дом большой, хороший, да ещё с этой, как её… массандрой…

– Мансардой?

– Во-во! Были мы с Лукичом у них на новоселье. А вы строиться собираетесь, или как?

– Да пока нам и здесь хорошо, да Серёжа?

 

 

***

 

– Значит, «таможня даёт добро»?

– Да. Также привлекаем людей из службы Саныча и «Ариадны». Доводишь задачу руководителям подразделений: своих людей они разбивают на двойки, каждая из которых работает по своему списочку потенциальных беглецов. Всю, абсолютно всю информацию по этому делу, даже побочную, только ко мне. Нам нужен непосредственный контакт с Объектом. Подчеркиваю: непосредственный контакт! В случае удачи, кроме обычной «раздачи слонов», Василий Васильевич лично пообещал дополнительные премиальные из своих фондов. Вопросов нет. Работай!

 

Спортивного вида парень в ветровке о чём-то оживлённо беседовал со старушками, сидящими на лавочке возле подъезда облупленной четырёхэтажки. Затем кивнул и бегом бросился в сторону серебристого «Джипа-Чероки», припаркованного неподалёку. Сидящий в нём человек вопросительно поднял голову.

– Минут двадцать назад отправились на автовокзал, Московская площадь. Едем, Михалыч?

– Опять пустышку тянем, Толя…  Да едем, едем…

Серебристая машина резво выскочила на проспект и бесцеремонно заняла своё место в плотном потоке.

– Величко Пётр был одет в джинсы и белый свитер, его жена тоже в джинсах, на ней бордовая кофточка с люрексом. С ними дед и бабка. Он – в светло-сером плаще, она – в зелёном пальто, на голове шляпка. Двое детей были одеты во что-то спортивное, бабки у подъезда не разглядели конкретно. Эх, жаль – фотографий нет!

– И не надо. Бабкам – благодарность в приказе. Лишь бы не опоздать.

 

– Междугородний  автобус  «Киев-Бершадь» подан для посадки на третью платформу! – насморочным голосом объявил громкоговоритель над головой. – Время отправления – 14.15!

Молодой мужчина в белом свитере помогал войти в жёлтый «Икарус» пожилой женщине в зелёном пальто.

– Третья платформа, садятся в автобус, – негромко  сказал своему левому плечу парень в ветровке.

Михалыч вынырнул из-за киоска с шаурмой, прислонился к колонне навеса и лениво закурил. Дождавшись, когда старенький «Икарус» зарокотал и стал сдавать задом, он выстрелил окурком в сторону урны и направился к хаотичной группе припаркованных машин. Юноша в ветровке последовал за ним. Вскоре «Джип-Чероки» уже неспешно двигался по трассе. Сидящие в нём о чём-то переговаривались, не обращая никакого внимания на нервные сигналы сзади и невнятные крики из окон машин, идущих на обгон.

 

 

4

 

– Сергей, вы не хотите съездить с инспекцией на Спящие Сёла?

– Спящие сёла? Что это?

Ганецкий достал со стеллажа  рулон, отделил от него верхний лист и развернул на столе. Это была выполненная от руки  топографическая карта в масштабе 1:200000.

– Вот наши Нагоряны. Это – Озерки,  Вишневое, Радонеж… Вот эти голубые зоны – здесь, здесь, здесь и так далее – это и есть Спящие Сёла. Видите, как их много? Это обычные сёла, которые как будто впали в летаргический сон. Подождите, сейчас расскажу! – он поднял руку, предупреждая очередной вопрос. – Время там словно  остановилось – дома и вещи не ветшают, с деревьев не опадает цвет, и яблоки не гниют. Сёла эти  «просыпаются», то одно, то другое по мере того, как сюда прибывают люди. Ракитное «проснулось» три года назад, потом Калачковцы. В прошлом году – Подлипки… Названия, кстати, им дают сами жители, как заселятся и обживутся. А до этого – видите? – они у нас идут просто под номерами.

Он поднял глаза на Сергея:

– Вы у нас архитектор или где? На вас теперь и генплан новостроек, и благоустройство, и развитие…

– Да, конечно. Просто это новое.

– Ну да, ну да! Занесёте в каталог «проснувшиеся», какие обнаружите – должны же мы знать изменения в жилом фонде в зоне нашей ответственности. Да и вам просто интересно будет посмотреть всё самому. Завтра подходите к десяти, Коля с машиной – в вашем подчинении.

– Семён Ефремович, ну какой же руководитель из новичка?

Ганецкий подмигнул:

– Вдумчивый!

 

Село лежало в голубом мареве. Сергей попросил остановить машину и вышел наружу. С холма открывался вид на заросшее камышом озеро. Полудугою оно охватывало  цветущие сады, в которых по черепичные и соломенные крыши тонули хаты.  Сверху хорошо были видны ивы и камыш на озере, колеблемые ветром, однако деревья в садах были неподвижны.

– А в само село мы можем заехать или зайти?

Николай кивнул:

– Если хотите, пойду с вами – вам по первому разу непривычно будет. Тут дел-то всего – галочку поставить и двигать дальше, в сторону Борового. Это во-он туда! Идёмте?

 Голубоватая дымка  начиналась на границе заборов, садов и ухоженных огородиков.

– Ныряем, Сергей Сергеевич!

Сергей сделал пару шагов и глубоко вдохнул. Дышалось немного по-другому, как будто накануне грозы или в барокамере.

– Чувствуете, ага? – спросил Николай. – Это безвредно и неопасно, только идти лучше не спеша.

Цветущие и тяжёлые от плодов ветви деревьев свешивались на узкие улочки, где мощёные камнем, а где полузаросшие травой. Кусты сирени за низкими заборами открывали маленькие ухоженные дворики с мальвами и георгинами под окнами, хозяйственными постройками в глубине и забытыми в густой тени детскими стульчиками.

Сергей открыл ближайшую калитку и вошёл во двор. Ветка цветущего абрикоса скользнула по его лицу, и он вдруг понял, что цветы не пахнут. Никак. Он подошёл к двери, взялся за ручку и почувствовал, что ему расхотелось входить. Сквозь чистенькое окошко был виден кувшин на подоконнике и краешек стола под скатертью в полоску. Дом спал и ждал своих хозяев. Сергею почему-то стало стыдно.

– Возвращаемся, Коля.

– Да, Сергей Сергеевич. До Борового к вечеру доберёмся, там заночуем. По дороге успеем ещё пару-тройку номеров проверить.

 

Боровое было большим селом, скорее, даже посёлком. Местный голова радушно просил остановиться  именно у него:

– Бобылём живу, один в трёх комнатах, так что не стесните никак. Мы с женой покойной всегда гостей любили, изволите видеть. Если угодно освежиться с дороги, душ налево по коридору. А я тем временем с ужином разберусь.

– Валериан Дмитриевич, да мы вам поможем сейчас.

– Не беспокойтесь, молодые люди. Вся готовка заключается только в том, чтобы подогреть да сервировать. Лукинична ко мне приходит куховарить, спасибо ей. Я и сам мог бы, да люди уговорили – дескать, ноблесс оближ!

После ужина хозяин достал большую терракотовую пепельницу и настоял, чтобы, вопреки сельскому обычаю, курили в доме:

– Раньше жена со мною безуспешно боролась, а нынче некому. К тому же, привык ещё там ночами работать – Академия в прежние времена много издавала, знаете ли. А без трубочки мне думается хуже. После уже – для себя писал, в стол…

– Вы – учёный? – с любопытством спросил Николай.

– Историк, – ответил хозяин без упоминания учёной степени и звания, – специализировался по Древнему Востоку. Теперь по мере сил любопытствую о здешнем мире.

– Как хорошо, что мы встретились! – обрадовался Сергей. – У меня уже столько вопросов накопилось!

– У меня тоже, Сергей! Впрочем, прошу, прошу.

– А вы просто расскажите всё, что знаете об этом мире.

– Давайте так: вначале – синопсис, а пожелаете подробностей – вопросами меня направите, не сочтите за невежливость. Итак... География, животный и растительный мир в основном соответствуют земным.

– В основном?

– Биологи, те с кем я общался, отмечают отсутствие патогенных микроорганизмов и вирусов. Геологические формации заставляют предположить, что этот мир не формировался подобно земному, а был – позволю себе терминологическую вольность – спроектирован. В дополнение к последнему упомяну отсутствие так называемого культурного слоя. До нас этот мир не знал человека. История же нашей экспансии не превышает пятидесяти лет. Точная дата и первопроходцы, так сказать, пока не установлены.

Сергей постарался освоиться с услышанным. Валериан Дмитриевич с молчаливым дружелюбием попыхивал трубочкой.

– Спящие Сёла – судя по имеющимся сведениям, их очень и очень много. Эти люди куда-то ушли? И почему?

– Люди там никогда не жили.

– Этого не может быть! Дома не выглядят «новоделами», по этим улочкам явно ходили люди, калитки носят следы рук, которые их открывали, а вещи в домах помнят своих прежних хозяев. Сады, огороды, аккуратные грядки и цветники – так невозможно ни спроектировать, ни сымитировать! Это же очевидно!

Валериан Дмитриевич побарабанил пальцами по краю стола:

– Сергей, скажите, вы любите своих детей?

– Да, очень!

– Превосходно! Вы – архитектор, зодчий. Любя своих детей, зная их наклонности и душевные потребности – скажите, вы смогли бы создать для них дом, в котором им всегда будет хорошо, наполнить его любимыми игрушками и вещами, которые будут напоминать им о вас с матерью, о тех, кто был до вас? А теперь представьте, что ваши возможности безграничны. И безграничны ваша любовь к ним, знание их натуры и глубинных стремлений души. Вряд ли вы захотите оставить на таком своём творении печать своего всевластия. Вряд ли вы захотите, чтобы дети ваши чувствовали себя в нём нахлебниками, живущими из милости.

– Да,  я понимаю вас…

– Коля, скажите вы: что такое родительский дом, родной дом?

– Наверное, место, в котором я был всегда и куда хочу всегда. А ещё где меня любят и ждут.

– Этот дом всегда ждал нас.

– Интересно, а кто создал его – инопланетяне, сверхцивилизация будущего или Бог?

– Коля, вы можете себе представить инопланетную цивилизацию, столь бесконечно глубоко постигшую суть человека и любящую его? Я, например, с большим трудом. Касаемо же прочих ваших гипотез – так уж ли это важно?

– А разве нет?

– Хорошо… Мне неизвестно в точности – гипотезы не в счет – как возникло или кто создал Солнце, неизвестны достоверно его устроение и внутренние процессы. Однако это не мешает мне понимать, что тепло нашей жизни – часть его тепла и просто радоваться ему.

– Мне тоже, Валериан Дмитриевич.

– Вас это унижает?

– Странный вопрос!

– Для меня – также.

 

 

***

 

– Толя, внимание: они притормаживают!

«Икарус» остановился у поворота на Подлящики. Из него выскочил парень в белом свитере и стал помогать сойти двум старичкам.

– Давай-ка вперёд помаленьку, по ходу определимся.

Семейство Величко неторопливо зашагало по дороге, дети побежали вперёд. Спустя какое-то время они свернули на заросшее сурепкой поле и остановились, оглядываясь.

Небо посерело и опустилось ниже. Порыв ветра сорвал с головы пожилой женщины старомодную шляпку и затерял её где-то среди зарослей жёлтых цветков. Упали первые капли дождя.

Радуга появилась вместе со вспышкой молнии. Молодая женщина обняла пожилую, потом замахала руками и что-то радостно прокричала. Близкий  удар грома заглушил все звуки.

Когда на мокром жёлтом поле никого не осталось, на просёлок свернул серебристый внедорожник. Из него вышли двое и стороною стали осторожно приближаться к радуге. Последние шаги их были  очень медленными.

– Давай, Толя! – прошептал идущий сзади Михалыч.

Толя осторожно заглянул из-за края радуги. Он увидел яркие солнечные блики на озере и село неподалеку. Туда шагали четверо взрослых и двое детей. Он осторожно протянул вперёд руку.

– Что? – спросил напряжённым голосом Михалыч.

– Сейчас, сейчас! – так же напряжённо ответил ему Толя. Он облизнул губы и ещё дальше вытянул руку, которая вдруг во что-то упёрлась.

– Не пускает! Типа силового поля, блин!

– Отставить. Запись и снимки есть, это главное. Мы первые, пацан, понял? – он рассмеялся вполголоса. – Попробую ещё ближний план и то, что там…

Михалыч вынул из кармана маленькую цифровую камеру и отступил на несколько шагов. Прикрывая объектив от дождя ладонью другой руки, снял напарника на фоне радуги и сделал панорамную съёмку другого мира. Спрятав камеру, он не удержался и протянул руку к солнечному озеру. Ощутил незримую преграду и  хмыкнул:

– Есть контакт!

 

 

5

 

– Семь «проснувшихся»… Однако!..

Ганецкий внимательно посмотрел себе под ноги и пошевелил губами.

– Да, Семён Ефремович. Я уже ознакомился со статистикой – это больше, чем за последние три года. Значит, ожидаем, как минимум, тысяч пять человек?

– Где-то так, Серёжа, где-то так…

– А как с продуктами на первое время? Наших запасов хватит?

– Продукты и прочее – не проблема, голубчик. Вы не представляете, какие резервы имеются в каждом Спящем Селе. Этот мир создан для людей и любит их. Я о другом думаю – что-то готовится…

– Там или здесь?

– Не знаю, не знаю…  Семь «проснувшихся» – это не всё. Это – начало… Ладно, отдыхайте, Серёжа. Наши ребята завтра на Озерки собираются, там у нас славная база отдыха. Не хотите с семьёй присоединиться? Детям там особенно хорошо будет.

– Детям здесь везде хорошо.

– Ваши ещё не начали меняться?

– Мы с Олей не нарадуемся никак. Хотя иногда, сказать по правде, просто оторопь берёт!

– То ли ещё будет. Мне с моими тоже было непривычно поначалу – там мы совсем чужими друг другу стали, я уж думал, что навсегда потерял детей… Отдыхайте, отдыхайте.

 

– А мои – во-он, вместе с вашими плещутся.

Сергей, щурясь, посмотрел в сторону воды. Ольга замахала ему рукой, он покивал в ответ.

– До четверга с ними побуду, а потом опять. Дня на два-три – по мелочам много всего набежало.

Вадим перевернулся на живот и закурил. 

Из воды с шумом выбралась группа парней и направилась в сторону Сергея с Вадимом.

– Это вся ваша команда выхода?

– Нет, только постоянный состав, скажем так. Мы там служили вместе.

Мокрые ребята плюхнулись рядом прямо в горячий песок и бесцеремонно расхватали сигареты Сергея.

– Я сейчас ещё принесу, – сказал он, поднимаясь.

– Нет-нет, не беспокойтесь!

Парни слаженно «выбросили на пальцах» и Вадим, моментально подсчитав, хлопнул одного из них по плечу:

– Первый пошёл!

– Читер, будь другом, захвати ещё бидончик кваску!

– И бутербродов побольше!

– А мне тарелочку окрошки!

Читер оттопырил задницу, выбил на ней барабанную дробь и не спеша направился к деревянным коттеджам под липами.

– Вы часто ходите на ту сторону? – спросил Сергей.

– Зависит от количества заявок, в основном. Ну, и чтобы грузовики зря не гонять. Андреич за этим строго следит.

– Опасно это?

– Да нет, рутина. Хотя дисциплина соответствует боевому выходу. А вы как – бываете на той стороне?

– Нет. Я, наверное, отношусь к тем, кто больше не хочет открывать эту дверь. Хотя меня и научили уже, как это делается. Впрочем, не знаю…

Вадим покивал:

– У меня отец такой. Он любит говорить: «Если я ухожу, – то ухожу весь».

 

 

***

 

Следы автомобильных шин обрывались прямо посреди пыльной дороги.

– Ну? – повысил голос человек в форме лейтенанта украинской милиции.

Обладатель сизого носа заторопился:

– Так я ж и говорю, вон там мы с Коляном сидели, – он указал пальцем в направлении облезлых кустов сирени. – Там столик, чурбачки имеются – всё как положено. Мы только по первой нолили – тут эти едут…

– Грузовики? – переспросил лейтенант, явно для сведения штатского, который покуривал с отсутствующим видом в паре шагов от них.

– Ага, грузовики. Четыре штуки. Колян говорит: «Давай, вздрогнули по-быстрому. Хер его… ой… знает, что это за штемпы!»  Когда вдруг – бац! Пыхнуло так! Я смотрю, а прямо перед этими поперёк дороги – радуга! Колян говорит: «Бля… валим отсюда!» А эти даже не тормознули – так в неё и въехали! И с концами! А как только въехали, так прямо тут же оно и выключилось!

– Всё?

– Ну, мы с Коляном ещё…

– Свободен. Пошёл вон.

Молчаливый штатский повернул голову:

– А другие свидетели?

– Другие показывают уже со слов этих.

– Спасибо, лейтенант!

 

– Значит, можно считать подтверждённым, что Объекты  работают на вход и на выход.

– Да Василий Васильевич. Это уже пятый зафиксированный случай проникновения оттуда и возврата специальных групп.

– Как думаешь – это обычные снабженцы или, всё-таки, спецслужбы?

– Скорее, первое, Василий Васильевич. Не мешало бы встретиться и поговорить с человеком оттуда. Много вопросов накопилось.

– «Языка» будете брать? Какие-то соображения уже имеются?

– Грузовой автомобиль ЗИЛ-130, номерной знак АА 4470ЛТ, был зафиксирован дважды камерами внешнего наблюдения в районе оптовых складов фирмы «Гермес». ЗИЛ «с двумя четвёрками в номере» упоминается во вчерашнем оперативном отчёте.

– Они позволяют так легко себя вычислить?

– Думаю, они позволяют себе ничего не бояться.

– Да, ты прав, полковник… Ох, как нам нужна эта встреча! Как нужна…

 

 

6

 

Зоричи собирали очередной урожай. Оля стояла на стремянке с ведёрком, обрывая вишню. Дети сидели на дереве, а Сергей носил ящики.

– Оленёнок, себе на варенье-компоты будем оставлять?

– Зорич, с меня хватит! Я и так уже пострадала от собственной запасливости. Не делай умильное лицо – я тебе сейчас вручу ложку, закрою в кладовке и не выпущу, пока ты проход на волю не проешь! Всё несите в машину!

– Мама, а яблоки мы сегодня будем собирать?

– Нет, зайцы. Нам и за завтрашний день управиться бы.

– А мы ребят из нашего клуба позовём, заодно и кое-какие методики проверим – хорошо?

Зоричи-старшие переглянулись.

– Максим!

– Да, папа!

– Мы тут подумываем о развитии средств коммуникации. Нам нужны ваши соображения по этому поводу.

– Опять хотите телевидение и Интернет?

– Не спеши. Приходите в воскресенье в Центр Досуга всем вашим клубом. Будет «круглый стол». Поговорим обстоятельно.

– Мама, а завтра ребята собираются побеседовать с тобой. Мы по-прежнему хотим, чтобы ты снова начала преподавать музыку.

– Макся, это несерьёзно! От былого профессионализма остались рожки и ножки, а профанацией я заниматься не стану.

– Мама, но ты же не слышала ещё всей нашей аргументации!

Сергей опять переглянулся с Ольгой.

– С удовольствием послушаю!

– Мама, ты у нас – просто прелесть! – подала голос Леночка.

Стол действительно был круглым. И огромным. Чашки с чаем и домашнее печенье рядом с ребятами постарше остались нетронутыми. Зорич-младший же со сверстниками угощались совершенно безмятежно.

– А кто спорит о необходимости средств коммуникации? – говорил член детской инициативной группы, подросток лет пятнадцати. – И быстрый доступ к информации, и развлечения, – разве мы против? Надеюсь, в этом вы не видите пресловутой проблемы «отцов и детей»?

– Разумеется, нет. Основная проблема изложена представителем технического отдела, – кивнул в сторону Ганецкий.

– Хочу обратить внимание взрослых вот на какой аспект. Наш мир изначально был домом, ожидающим своего хозяина. Однако среди Спящих Сёл мы не встретим Спящих Городов – любопытно, не правда ли?

– Вы хотите сказать – нам дают понять, что выбор технологического и урбанистического пути развития ведёт в тупик?

– Но нам и не давали понять, что «назад к земле» – это путь к сияющим высотам.  Разве этот мир сопротивляется тому, что вместо свечей мы пользуемся электричеством и постепенно развиваем промышленность? Сельский уклад, думается мне, предпочтительнее, когда человек нуждается в некой внутренней перезагрузке. И мы здесь ближе друг к другу. Сейчас люди развивают этот мир – или думают, что развивают – в соответствии с перенесенной сюда традицией. Что же изберут новые поколения, мы  можем только гадать.

– Бесспорно, молодой человек. Пришедшие сюда и родившиеся здесь – это не просто отцы и дети. Это уже нечто большее. Разница восприятия неизбежна – поэтому мы и собрались здесь для диалога.

– Хочу привести пример сказанному, уважаемый Семён Ефремович. Я ознакомился с некоторыми образцами информации из вашего мира. Простите, из того мира. Вспоминаю сюжет, где семья лакомится супом из отвратительного бульонного кубика. На лицах – выражение блаженства, а глава семьи восхищённо говорит, какая замечательная хозяйка их мама. Мне известно, что многие люди там голодают и сейчас. Однако интерьер сюжета  заставлял предположить известный достаток. Тогда совершенно непонятно, зачем они едят такую гадость? Или сцена, где молодая женщина принимает душ – она и нюхает, и ласкает кусок мыла так, как будто видит его впервые в жизни. Мне это представилось странным…

Послышались смешки взрослой части.

– Видите? – улыбнулся мальчишка. – Ещё одна иллюстрация разницы восприятия. Наше поколение либо разучилось испытывать счастье при виде обыкновенного куска мыла, либо мы просто мыться привыкли.

Взрослая часть грохнула смехом в полный голос.

Зорич-младший шёпотом спорил о чём-то со своим соседом, делая убедительные жесты зажатым в руке рогаликом. Собеседник его пожал плечами и поднял руку:

– А мы вот любим мультики. И фильмы хорошие…

Один из техников заулыбался и закивал головой:

– Я и сам по-прежнему люблю мультфильмы, мои юные друзья. И не стесняюсь в этом признаться. А в чём проблема-то?

– Раньше папа усаживал меня к телевизору, а сам в это время был где-то очень далеко от меня. Я больше не хочу так.

– Родители больше не усадят нас к телевизору, – сказал Максим убеждённо, – теперь они нас любят!

Сергею стало больно от стыда.

– Но где же гарантия того, что мы не повторим былых ошибок? – опять спросил мальчик постарше.

Ганецкий наклонился вперёд:

– Эта гарантия – вы сами.

 

 

***

 

– Все, это последняя, – сказал Читер, опуская в кузов картонную коробку с надписью «Dell».

– Теперь куда?

Вадим сделал пометку в блокноте и сунул его в карман:

– Борщаговка. Канцтовары и всё такое. Юные художники особенно просили…

– Простите, можно вас на минутку? – перебил его негромкий голос сзади.

Вадим повернулся:

– Да, пожалуйста!

– Мы бы хотели поговорить с вами.

Человек средних лет в хорошем сером костюме мягко улыбнулся одними губами и указал рукой в направлении подъехавшей тут же чёрной «Ауди». Боковым зрением Вадим отметил появление слева и справа ещё двух фигур. Он сунул руки в карманы короткой курточки. Фигуры напряглись. Вадим хмыкнул и пожал плечами:

– Машины только отправлю – и поговорим. Идёт?

Человек в сером обернулся в сторону «Ауди». В машине опустилось тонированное стекло:

– Пусть едут.

– Читер! – позвал Вадим.

– Да, Лис! Домой?

– Нет, на Борщаговку. И дальше по списку – там ещё четыре пункта. Держи! – он достал из заднего кармана джинсов блокнот и бесцеремонно перебросил его через головы «болванов», стараясь взять пониже. «Болваны» не шелохнулись. Вадим с деланным восхищением поцокал языком и спросил в тёмное нутро машины:

– А можно, я у окошка сяду?

 

– Мы знаем, откуда вы, Вадим.

– Я знаю, что вы знаете. А ещё вам не терпится разузнать абсолютно всё о нашем мире.

– И вы нам расскажете? – полувопросительно-полуутвердительно сказал человек, представившийся Назаром Ивановичем.

– Вы не поверите, но совершенно запросто. Разумеется в пределах своих знаний и компетенции. А ещё вы не поверите, что это вам не даст практически ничего. Задавайте вопросы. Да, простите, здесь можно курить?

– Прошу. Кофе хотите?..  Яна, кофе нам, пожалуйста!.. Может, начнёте рассказывать сами? Так, как вам захочется.

– Помните у Шевченко:

 

«Садок вишневий коло хати,

Хрущі над вишнями гудуть…

Співають ідучи дівчата,

А матері вечерять ждуть…»

 

Это – наш мир. Туда уходят все, у кого больше нет сил жить здесь, в этой стране. Там у них больше никто, никогда и ничего не отнимет. Там живут в радости, а плачут только на похоронах. Любому, кому плохо здесь, открывается проход туда.

– Радуга?

– Да.

– Скажите, Вадим, а почему вы вдруг перестали таиться?

– Не понимаю вас.

– Ещё лет двадцать назад упоминания о существовании Объектов – так мы их назвали – пребывали в одной связке с мифами о Шамбале, царстве пресвитера Иоанна и сказанием о граде Китеже. Затем вы постепенно увеличили частоту их появления, правда, в труднодоступных и безлюдных местах. Последние годы вы открываете проходы  прямо на околицах населённых пунктов, вблизи  оживлённых дорог. Это тенденция. Почему?

– Вы поверите, если я скажу, что мы не открываем эти проходы?

– Нет. Наблюдения только за одной вашей группой показывают…

– Виноват, я неточно выразился. Механизм действия примерно таков: человеку, которому просто невмоготу стало жить, снится сон. В этом сне он видит дорогу, маршрут к объекту и слышит зов. Человек знает, что в конце пути его ждёт утешение и идёт на этот зов. Открывается радуга и впускает человека. Мы здесь ни при чём, это – одно из свойств нашего мира. У нас нет ни таможни, ни привратников.  А наши граждане – да, могут открыть проход в любое время и в любом месте. Правда, очень немногие из нас хотят возвращаться сюда даже на малое время. Плохо здесь.

– Всё, что вы говорите, очень похоже на утопию. На мечту, на сказку. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Вы мне не верите?

– А знаете, верю. Хотя всё моё здравомыслие сопротивляется этому. Как велик ваш мир – это страна, планета?

– Планета, пожалуй. Очень похожая на Землю. Вернее, такая, какой должна быть Земля. Послушайте, вам бы специалистов расспросить, а я – всего лишь бывший летеха, спецназовец.

– Вы имеете в виду ваших специалистов?

– Ну да.

– Скажите, Вадим, а почему вы так легко расстаётесь с информацией такого значения? Вы чувствуете себя достаточно защищёнными, или здесь какой-то подвох?

– Нам нечего бояться. Впрочем, вам также. И подвоха здесь тоже нет. Назар Иванович, я вижу, вы что-то хотите сказать, но не решаетесь.

– Да, вы правы… Мне очень многое хочется спросить и ещё больше хочется сказать. Однако мои желания не имеют ни малейшего значения. Беседа наша уже сейчас должна перейти в конструктивное русло, но ни вы, ни я не располагаем для этого соответствующими полномочиями. Вы можете передать вашим властям просьбу о встрече на более высоком уровне?

– Конечно.

– Как мы свяжемся с вами?

– По классическому варианту «мы вам позвоним».

Полковник достал из сейфа  мобильный телефон:

– Держите. В памяти только один номер. Только для одного звонка.

Они поднялись, и Назар Иванович на правах старшего протянул руку:

– Всего доброго вам!

– Благодарю!

Вадим повернулся и шагнул по направлению к дверям кабинета. Вспыхнул и тут же погас радужный сегмент.

Оставшись один, полковник раздавил в пепельнице окурок и открыл дверцу встроенного в кабинетную мебель холодильника. Оттуда он достал бутылку водки, а с полки – тяжёлый хрустальный стакан. Налил до краёв и неторопливо выпил.  Потом поднял пустой стакан на уровень глаз и стал, медленно поворачивая в руке, смотреть сквозь него на свет.

 

 

7

 

– Схватить тебя не пытались?

Вадим ухмыльнулся:

– Были бы очень удивлены…  Да нет – контора качественная, стиль работы другой. По-моему, частное заведение. Мне так показалось. Чиф у них – любопытный мужик. Глаза какие-то больные.

– Встретиться, говоришь, хотят…  Почему бы и нет? Обсудим.

Машина остановилась рядом с ангаром на краю поля. Ганецкий и Вадим выбрались из машины. У распахнутых ворот, окруженный людьми, стоял маленький одноместный самолётик с открытой кабиной.

– С крестником вас, Семён Ефремович!

– Ай, я вас умоляю! – сварливо отозвался Ганецкий, быстрым шагом подходя к своему детищу. – Мне сейчас надо срочно прилечь, ибо если я не прилягу, то от волнения могу упасть и сильно удариться об землю всем своим организмом.

Кто-то сочувственно засмеялся.

– Ой вей… Бекицер бы всё это кончилось, честное благородное…  А кто испытатель?

– Саня – кто же ещё!.. Давай, залезай уже, не видишь – человек весь на нервах…

– Из машин Читер у нас не умеет водить разве что стиральные!

– Обижаешь, начальник – я просто не пробовал!

Читер глянул в лицо Ганецкому, мгновенно согнал ухмылку и зычно гаркнул:

– От винта!

Зарокотал движок, откашливая сгустки сизого дымка. Все почему-то робко и почтительно попятились. Ганецкий томно вздыхал и было непонятно, всерьёз это или в его обычной  манере.

Бело-голубой самолётик резво побежал по стриженой траве, подпрыгнул и поднялся в небо. Похожий на медведя с бородой здоровяк сгрёб в охапку Ганецкого и двух парней и издал густой победный рёв. Над лесом самолёт лёг на крыло, заложил вираж и понёсся обратно по крутой глиссаде.

– Читер!!! Расстреляю перед строем!!! – заорал Вадим и погрозил кулаком вслед самолёту, когда тот лихо пронёсся почти над головами и опять взмыл в полуденную синеву.

– Лис, да не переживай ты за парня – пусть порезвится!

– И «птичка» бойкая, всё пучком.

Самолётик покачал крыльями и пошёл на посадку. Мягко коснулся колёсами травы и помчался по ней, плавно замедляя бег. Бородач удовлетворённо рыкнул.

Читер выпрыгнул из кабины, приосанился и вскинул руку к виску:

– Поздравляю вас с Днём Авиации, товарищи!

Ганецкий осмотрелся, откашлялся со значением и закричал:

– А теперь – шампанскава-а-а!..

 

Под липами были накрыты столы. Во дворе горели фонари и ещё десятки маленьких фонариков мерцали на ветвях деревьев, убегая во тьму и где-то там постепенно превращаясь в звёздное небо. В тихой ночи казалось, что это они поют слаженными детскими голосами. Сергей смотрел на звёзды и слушал, как в детский хор изредка вплетается голос Ольги.

– У вашей жены хороший голос, – сказал Ганецкий, а дети от неё просто в восторге.

– Она преподавала в музыкальной школе и очень тосковала, когда её закрыли. Теперь там какое-то очередное «Общество с неограниченной безответственностью».

– Почти как у меня, Серёжа. Моя Лиза пела в филармонии. У неё было прекрасное контральто. А ещё больное сердце, которое просто не выдержало всего этого.

– Простите, Семён Ефремович.

– За что, голубчик? Каждый из нас открыл радугу своим горем. Как в Евангелии: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»… Кстати, заглянули бы вы к отцу Виссариону. Сокрушается он сильно – новая паства растёт день ото дня, прежний храм тесен стал. Вы церковным зодчеством занимались?

– На первом курсе института, когда изучали технику отмывки, у меня, помнится, был  Успенский собор в Кеми.

– Мне везёт – я работаю с профессионалами-универсалами, Сергей!

 

Пятикупольный шатровый храм красного кирпича стоял на верхней околице Нагорян. К главным воротам вела прямая аллея, с обеих сторон обсаженная туями. Сразу за забором со стороны алтарной апсиды начиналось скромное кладбище, подступавшее к лесу. Сергей вошёл во двор и огляделся. Из дверей высокой колокольни, стоявшей особняком напротив центрального входа, выбежал молодой человек в стихаре.

– Батюшка! – окликнул его Сергей. Тот улыбнулся и помотал головой:

– Я всего лишь иподиакон, послушник.

Сергей смешался:

– Простите, я человек нецерковный. Мне бы повидать отца Виссариона.

– Он в трапезной. Это вон то здание под черепичной крышей.

Сергей кивнул и отправился в указанном направлении, чувствуя себя стеснённо. В большом зале стояли рядами столы, в углу полдничала группа людей, а из открытой в кухню двери доносились голоса.

– Э-э-э… Добрый день! Приятного аппетита! Я могу видеть отца Виссариона?

Из кухни вышел высокой мужчина лет сорока пяти с окладистой седоватой бородой.

– Иеромонах Виссарион. Слушаю вас.

– Здравствуйте, батюшка! Меня зовут Сергей, я архитектор и совершенно не знаю, как следует говорить с людьми церковными, уж простите меня! – вырвалось у смущённого Сергея.

– А я никогда прежде не общался с архитекторами, так что простите и меня, грешного! – добродушно засмеялся настоятель. – Завтра Покров, это наш престольный праздник, так что я тут в хлопотах о праздничном обеде. Да, кстати! Как вы  насчёт потрапезничать?

– Я прямо из дому. Спасибо, батюшка, – можно вас так называть?

Отец Виссарион добродушно кивнул:

– Можно. Посмотрите наш храм?

Внутри было прохладно и гулко. Скромный трёхрядный иконостас, иконы по выбеленным стенам и вытертые ногами коврики на полу. У центрального аналоя чистила латунный подсвечник маленькая старушка. Увидев вошедшего настоятеля, она оставила работу и подошла под благословение.

– Вот! – сказал отец Виссарион, разведя вскинутые руки. – Строили сами. По картинке в журнале. Не прошло и десяти лет, а тесновато стало. Попросторней надобно да поосновательней. Тут уж картинками не обойтись, профессионал нужен. Вас нам сам Бог послал.

– Я не специалист по храмовой архитектуре, батюшка. В институте мы её только обзорно проходили, а непосредственно в проектировании у меня опыта нет никакого, уж не обессудьте.

– Ничего, ничего, брат Сергий. С Божьей помощью справитесь. Вы крещены?

– Во младенчестве. И это всё. С тех пор ни родители, ни я сам…

– Значит, помолимся о рабе Божием Сергии. Вы же сделайте несколько набросков по вашему усмотрению и вкусу, а после посмотрим вдвоём. Добро?

– Да, батюшка.

Они спустились по ступеням храма.

– Отец Виссарион, а не начать ли строительство не одной, а нескольких церквей сразу? На вырост, так сказать?

– Видите ли, Сергий, я уже и так обслуживаю три прихода – у нас, в Кавунах и Вишнёвом. У других православных священников дела не лучше. Нас тут таковых всего двадцать три человека, и новых я пока не вижу.

– А что, новых нельзя, как это называется…

– Рукоположить? Нет, нельзя. По канонам церковным рукоположить во священнический сан может  только епископ. Здесь нет ни одного.

– Почему?

Отец Виссарион посмотрел в глаза Сергею:

– Потому что они не могут шагнуть под радугу. Знаете, Сергий, раньше было принято ругать советскую власть за бессердечие к простым труженикам. Не спорю. Однако даже в трудные годы простой человек мог получить за труды свои премию в виде часов или отреза ткани. Даже просто благодарственную грамоту. Сегодня в праздники  иерархи  очень любят награждать церковными орденами президентов корпораций и чиновников высокого ранга. Вы думаете, простая старушка, которая всю жизнь свою провела, моя полы в храме, получит медаль или хотя бы трёхгрошовую бумажку со словами благодарности?  Если вы попадёте в беду и попросите хоть немного денег, вам ответят: «Я помолюсь за вас».  В пост они вкушают салат из кальмаров и нежирную красную рыбу, а с амвона гневно обличают в грехе чревоугодия тех, кто позволит себе фальшивую соевую колбасу. Конечно, это не только «болезнь владык». И обычных пастырей неправедных, в обиходе именуемых «зажравшимися попами», хватает – я не открою вам тайны. Однако, уровень доступа их к многомиллионным неконтролируемым никем средствам всё же значительно ниже епископата.

– Но это ужасно!

– Это правда, а она не бывает ужасной. Церковь – часть общества, и болеет она теми же болезнями. Есть достойные архиереи, есть. Просто сегодня это редкость большая. Подождём. Бог не оставит своих.

– Простите за такой кощунственный вопрос, но как же соотносятся подобный образ жизни пастырей и христианское вероучение? Совершенно естественно возникает вопрос о его истинности!

– Сергий, если некий математик – стяжатель, вор и подонок, из этого разве следует, что математика – лженаука?

– Но почему Бог всё это терпит?  Вообще всё, что творится там?

– А потому, что Господь бесконечно уважает свободу человека. Любую свободу. Человек же, простите, имеет обыкновение наделать здоровенную кучу дерьма, а потом кричать к Богу с обидой: «Как же ты терпишь всё это, Господи? Ну-ка, давай разгребай всё это за мной!» Не так ли?

Сергей молча покивал.

Отец Виссарион указал на одну из  скамеечек в густой зелени:

– Если вы не спешите, может, присядем? В душе вашей, я вижу, много вопросов накопилось. Спрашивайте смело. Нет-нет, вы меня ни от чего не отрываете. До вечерни ещё много времени.

– Понимаете, батюшка, всю свою сознательную жизнь я был атеистом.

Отец Виссарион рассмеялся:

– Вы не верите в Бога – ну и что? Зато Господь верит в вас. К тому же, вряд ли вы были антитеистом, сознательным богоборцем. Атеист же просто в силу разных причин привык думать о Боге не более, чем, скажем, о положении дел в Зимбабве.

Сергей поразмыслил.

– Мне всегда казалось, что наука доказала отсутствие Бога.

– Сергий, серьёзный учёный не может позволить себе такого некорректного утверждения. В науке нет доказательств, что Бога нет. Замечу, что и верующий человек не может доказать, что Бог есть. Иными словами: ученый верует, что Бога нет. Мы веруем, что Бог есть. Человек свободен – он делает свободный выбор.

– А что вы думаете о нашем новом мире? Он создан Богом? Насколько мне известно, в Библии упоминается только земной мир и небесный.

– Понимаете, Сергий, Церковь никогда не позволяла себе скоропалительных суждений. Моя совесть и знания не позволят и мне. Повторю лишь слова Христовы: «В доме Отца моего обителей много».

– Я понимаю вашу осторожность – в конце концов, причиной может оказаться и некая неизученная сила Мироздания, так?

Отец Виссарион усмехнулся:

– Вы смотрели сериал «Звёздные войны»? Там тоже упоминается некая Сила, которой служат джедаи. При этом вначале говорится, что это просто энергетическое поле, объединяющее всё живое и неживое во Вселенной. Однако в последующих сериях возникает интересный момент: зритель вдруг узнаёт, что в крови людей живут мидихлории, симбиотические микроорганизмы, сообщающие человеку волю и желания Силы. Вы ничего не замечаете?

Сергей непонимающе пожал плечами.

– Если вы вставите пальцы в розетку, то вас ударит током – электрической силе совершенно безразлично: хороший вы человек или нет. Силе тяжести падающего вам на голову кирпича – также. Сила же, которая имеет понятие о добре и зле, обладает собственной волей и желаниями, которые сообщает другим, называется личностью, Сергий. Придуманная Лукасом Сила имеет Вселенское влияние. А как называется такая Сила, да ещё и с признаками личности, а?

– Бог.

– Заметьте, идея Бога вовсе не требовалась для логики этой сказки. У Лукаса это явно нечаянно получилось. Вряд ли он даже сам заметил, что, собственно, сказал. Однако это неизбежно, когда человек начинает мыслить Вселенскими категориями.

– До вас я как-то не думал об этих вещах. Или думал не так.

– Ага, пока хитрый иеромонах не начал охмурять вас, как ксендзы – нежного Козлевича.

– Знаете, отец Виссарион, до встречи с вами я себе монахов представлял несколько другими…

– В форме змеи?

Оба рассмеялись. Сергей вдруг почувствовал себя очень легко.

– Только прошу вас, Сергий, не подумайте, что вы получили от меня ответы. Я просто изложил вам некоторые свои убеждения. Истинные ответы нельзя получить от кого-либо, они сами должны прорасти в душе в свой срок.

 

 

***

 

Василий Васильевич плеснул в снифтер коньяку, а в высокий стакан – водки, почти до краёв. Стакан с водкой он пододвинул к Назару Ивановичу.

Полковник улыбнулся краешком губ. Василий Васильевич слегка приподнял пузатую рюмку, в которой «ниже ватерлинии» маслянисто колыхнулась янтарная жидкость:

– Несложно помнить вкусы старых друзей, когда их осталось так мало.

Полковник не спеша опрокинул в себя стакан и кивнул.

«Что-то ты в последнее время частить стал про старую дружбу, – подумал он. – Ну-ну, окучивай дальше, друг Василий».

– Протекает у нас где-то, полковник. Не хочется мне пока идти с разработками на такой стадии к этому му…ку. Ох, как не хочется!

– Вы имеете в виду Президента? – уточнил безразличным тоном Назар Иванович.

– Да… – нехотя подтвердил Василий Васильевич, – вот-вот ему подсунут победные реляции, выдутые из нашей информации, – и пришёл песец всем замыслам. Если не опозорит, так ухитрится просрать со своими даже такой шанс!.. Такой шанс… – он покачал головой и умолк.

– Вы хотите успеть заключить хотя бы основные соглашения?

– Я должен успеть, Назар!

– Что меняется в моих обязанностях?

– С этого момента всё делаешь сам – и только сам. Почему – сам понимаешь. Что тебе интуиция говорит: когда позвонят?

– Думается, дня через два-три.

– Время-время-время… Назар, от всего сердца прошу: там, где будет от тебя зависеть, постарайся  побыстрее. Не дай обойти себя, опер! Ты же всегда был лучшим!

Полковник уже много лет жил один.

Когда его мобильный телефон исполнил первые такты «Песни Сольвейг», он как раз наблюдал, как из медного кратера джезвы стала подниматься густая коричневая лава.

– Где вы находитесь? – спросил он вместо приветствия, левой рукой держа телефон, а правой выключая конфорку плиты. Выслушав ответ, сказал:

– Буду через двенадцать минут.

Полковник схватил серый свитер, висевший на спинке стула, и вышел в прихожую, надевая его на ходу. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и лязгнули ригели замка. В джезве на плите медленно опадала кофейная пена.

Троих человек, стоящих спинами к нему у памятника Шевченко, он увидел, как только вошёл в сквер. Один из них был необычно высокого роста и крепкого сложения. Осенние листья зашуршали под ногами полковника, и люди возле памятника обернулись. У высокого здоровяка и одного из его спутников оказались окладистые ухоженные бороды. Третий был лысоват и казался коротышкой. Полковнику его лицо кого-то смутно напомнило.

– Здравствуйте. Прошу за мной – я на машине, – сказал он с коротким кивком и тут же зашагал в обратном направлении.

Чёрная «Ауди» прыгнула с места, с визгом вписалась в поворот и понеслась по длинному и прямому проспекту прочь из города. Полковник скосил глаза, нажимая кнопку на телефоне, подождал и сказал:

– Мы едем.

Глухие кованые ворота венчала арка, облицованная чёрным ониксом. «Ауди», не снижая скорости, неслась прямо на них. На последних метрах створки их с рокотом ушли в толщу высокого забора из лицевого кирпича. Машина проскочила под черной радугой и покатила по прямой аллее с низко подстриженными кустами.

Их ждали у парадного входа. Собственно, Василий Васильевич был один, не считая парочки безликих и безгласных бодигардов. 

– Наконец-то! – вырвалось у него. – С прибытием вас! Василий Васильевич! – он протянул руку.

– Ганецкий Семён Ефремович.

– Бреус Иван Ильич.

–  Иеромонах Виссарион.

– Прошу, прошу…

Гости вошли. Василий Васильевич улучил момент и вполголоса спросил полковника:

– Тебя  «пасли»?

– Всё это время. Мне подождать?

Василий Васильевич отрицательно мотнул головой и указал рукой вслед гостям, поднимающимся по широкой мраморной лестнице.

В центре круглого зала с куполом верхнего света стоял низкий круглый стол в окружении кожаных кресел. Как только все расселись, Василий Васильевич немедленно приступил к делу:

– Люди, которых я представляю, проявляют большой интерес к сотрудничеству с вашим миром. Вы имеете полномочия от центральной власти?

Ганецкий переглянулся со своими спутниками и заговорил:

– Власть в нашем мире децентрализована. Общины и округа избирают тот способ самоуправления, который сочтут нужным. Либо обходятся без него. Некоторые функции делегированы координирующему Совету, членами которого мы являемся. Я – выражаясь в понятных вам категориях – представляю светскую власть, отец Виссарион – духовную, а Иван Ильич – нашу промышленность.

– Насколько мне известно, ваш мир – это практически девственная планета на заре колонизации. Насколько разведаны её природные ресурсы? 

– География и природный мир примерно соответствуют земному. Огромные массивы лесов и полей, практически готовых к земледелию. Обилие садов, чистых рек, озёр, и лето круглый год. Богатые рудные месторождения, в том числе драгоценных металлов и редкоземельных элементов. Найдены газ и нефть.

– Мы могли бы оказать самую широкую помощь в инвестициях, совместной разработке полезных ископаемых, развитии промышленности и освоении свободных территорий. Сотрудничество в банковской сфере…

– Банков на нашей земле нет и не будет никогда. Ни своих, ни чужих – не сочтите за резкость.

– Но почему? – изумился Василий Васильевич.

Ганецкий скромно улыбнулся:

– Чтобы всегда оставаться такими же богатыми, как мы есть.  В нашем мире, разумеется, существуют деньги. Мы имеем золотой запас для торговли с этим миром и чеканим золотую монету для внутреннего употребления. Однако потребность в деньгах у наших граждан весьма невелика. Много процветающих общин по многу лет вообще обходятся без денег.

– Однако вы развиваете собственное производство и совершаете основательные закупки промышленных товаров у нас!

Иван Ильич немного приподнял огромную ладонь и пророкотал:

– Мы с удовольствием расширим и ассортимент и количество закупок. Дома же у себя строим и кустарничаем на земной лад потому, что по-другому не умеем. Многие, кто не реализовал себя здесь, с удовольствием отдаются этому делу. Однако хочу заметить, что привычные технологические и цивилизационные потребности наших людей постепенно меняются. Точнее, видоизменяются. Мы не можем пока построить достоверную экстраполяцию на ближайшее будущее – период наблюдения слишком мал. Однако тенденции  нами отмечаются. Прогресс, как по инерции  понимаем его мы, выходцы отсюда, может принять у наших детей и внуков, родившихся там, совершенно непредсказуемые сегодня формы. 

– Корпорация, которую представляю лично я, с удовольствием займётся комплексным решением проблем, которые вы опишете.

– Простите, но корпорации также не могут войти в наш мир.

– Ваша политика чересчур осторожна. Надеюсь, это временно.

Отец Виссарион мягко покачал головой:

– Дело не в политике. Таково устроение нашего мира. Он создан для человека, любит и защищает его. К нам не может войти никто и ничто, могущее причинить зло. Радуга не впустит равно вора и банкира, представителя корпорации и грабителя.

– Ваши парные категории несколько странноваты, батюшка!

– Простите меня, грешного. Я до пострига получил хорошее экономическое образование.

Василий Васильевич вдруг ощутил себя десятилетним мальчиком. Волшебный мир, блистающий дивными цветами, лежал перед ним за толстым стеклом. И его нельзя было ни взять себе, ни даже коснуться.

Он увидел, как подёргиваются дымкой и тают фешенебельные виллы по берегам чистых озёр и морей, лопаются и втягиваются  назад в небытие рваные нити нефте- и газопроводов; в последний раз отразив солнце стеклянными гранями, рассыпаются в пыль гордые цитадели корпораций, а зарево рекламных огней постепенно превращается в свет утренней зари над мирными сёлами.

– Я вам не верю, – сказал он негромко.

Отец Виссарион с сожалением развёл руками:

– Воля ваша. Однако, всё сказанное нами, – правда.

– Не понимаю смысла игры, которую вы ведёте со мною, господа. Скажу откровенно: я огорчён и разочарован. Это очень непривычно для меня. А привык я, господа, добиваться поставленной цели. Чего бы это ни стоило. Прежде всего, я намерен получить действительно достоверную информацию. И я её получу!

Какое-то непонятное выражение появилось в глазах Ганецкого:

– Теперь кто-то из нас должен спросить: «А каким же образом?» Я уже спросил. Продолжайте, Василий Васильевич. И позвольте выразить вам своё разочарование и сочувствие.

Василий Васильевич напрягся в своем кресле, хлопнул в ладоши и бросил быстрый взгляд на полковника. С самого начала встречи  тот сидел, скрестив руки на груди и опустив глаза.

Полковник вздохнул и нехотя разлепил губы:

– Зря, Василий Васильевич.

Створки широкой двери распахнулись, и в зал неспешно вошла группа крепких парней  в серых костюмах.

Хозяин тяжело высвободился из своего кресла:

– Надеюсь, что следующий раунд наших переговоров будет более конструктивным, господа. А теперь прошу меня простить – дела!

Он поклонился и сделал знак рукой:

– Этих – вниз. Разместить по одному. И Доктора сюда с его чемоданчиком.

Парни подскочили к поднявшимся гостям и попытались схватить их. Это было похоже на пантомиму или бесконтактный массаж. Многочисленные руки хаотично и бестолково скользили на некотором расстоянии от тел, словно желая ощупать, огладить, но никак не решаясь прикоснуться.

Василий Васильевич оторопело замер. Полковник вышел из своей медитации и следил за происходящим во все глаза. Ганецкий стоял подбоченясь и наблюдал, как его с обеих сторон обхаживают, отчаянно размахивая руками, два настойчивых молодца. Вокруг  могучей фигуры Ивана Ильича кружил ритуальный хоровод. Казалось, это дикари воздают почести своему идолу и вот-вот повергнутся ниц перед ним. Отец Виссарион сокрушённо качал головой, когда крепыш, который с разбегу пытался повалить его ударом плеча, останавливался в полёте и обрушивался на пол.

– Отставить! – заорал полковник и вполголоса добавил: – Идиоты…

Гвардейцы Василия Васильевича прекратили бесплодные попытки и сбились в злую сопящую стайку. Полковник плюнул и молча направился к выходу.

Отец Виссарион переглянулся со своими спутниками и те кивнули. За их спинами вспыхнула радуга. Хозяин и его свита замерли.

Ганецкий поднял руку:

– И, тем не менее, уважаемый Василий Васильевич, предложение о взаимовыгодном сотрудничестве остаётся в силе.

Уважаемый Василий Васильевич, овладевая собой, молча кивнул. Глаза его смотрели за спины гостей. В радужном вырезе был виден склон горы, по которому к петляющей реке спускались сады в яблоневом и вишнёвом цвету. На маленьком речном затоне весело плескались дети, а луг с достоинством пересекала череда пятнистых коров.

– Вот он, наш мир, прямо перед вами. Любой может попробовать войти в него.

С этими словами Ганецкий поклонился и шагнул под радугу. Отец Виссарион и могучий Иван Ильич последовали за ним.

Василий Васильевич приблизился к радуге, остановился и протянул вперёд руку. Он знал, что почувствует преграду и почему-то нисколько не удивился этому. Его «архаровцы» робко попытались повторить опыт хозяина. Незримая броня надёжно защищала мир радуги. Они молча стояли и смотрели, как три фигуры не оглядываясь бредут по зелёному лугу. А потом залитый летним солнцем мир погас, и перед их глазами вновь оказалась глухая стена в позолоченной лепнине.

 

 

8

 

Петрович отставил в сторону рубанок, стряхнул с себя завитки золотистой стружки и прислушался. Сидящий на одном из новеньких стульев чёрный пушистый кот перестал вылизывать себя и выжидательно уставился на хозяина. Под покровом огромной липы мерно гудели пчёлы, а из-за угла хатки доносились певучие призывы хозяйки, кормящей кур. Петрович вышел из-под навеса мастерской на маленький дворик, с которого открывался вид на реку в зарослях верболоза, луга и поросшие лесом холмы. Он прикрыл глаза козырьком ладони и осмотрелся.

– Шо там таке, Андрию? Спивае, га? – спросила подошедшая сзади жена.

– Не пойму я – наче не спивае, а тильки голос пробуе. Та ще й не одна и не дви, вроде. Як ото цилый хор, когда готовится перед концертом, понимаешь. Николы й не чув такого – а ты шо скажешь, Галю?

Галина Николаевна переложила в другую руку решето, из которого кормила кур, и пожала плечами:

– Шо я тоби можу сказаты, Петровичу, когда сама глуха на это дело! Може, ты ще послухай трохи, а там и до  Перепелихи  чи до Гната сходы посоветоватысь – га?

 

Сергей сидел в саду под вишней, держа на коленях фанерный планшет с прикреплённым листом ватмана. Он щурился от дыма забытой во рту сигареты и уверенными движениями карандаша наносил на бумагу общие контуры будущего храма. Временами он останавливался, уставясь на сплетение стремительных и округлых линий и мерно покачиваясь. Потом карандаш занимал место во рту, по соседству с сигаретой, и по бумаге сердито порхала резинка. Затем всё повторялось опять.

В беседке поодаль Ольга занималась с младшей группой детского хора. Последние звуки песни затихли, и Сергей поневоле прислушался. Высокий голос Ольги дал настройку на другую тональность, и дети  запели о том, что «маленькой ёлочке холодно зимой». Сергей улыбнулся и выронил изо рта и карандаш, и сигарету. Спохватившись, он вскочил и стал стряхивать пепел с груди и колен.

Песня оборвалась.

– А они тоже собираются петь, как мы, я их слышу!

Сергей узнал голос Леночки.

– Кто «они», доча? – спросила Ольга.

– Я не знаю, мама. Я раньше их никогда не слышала.

– А я тоже сейчас их услышал, честное слово!

– И я! У них там тоже такой хор, как и у нас!

– Они, наверное, тоже репетируют, да?

– И голоса у них очень красивые и очень добрые.

Ольга внимательно окинула взглядом своих питомцев:

– Зайцы, а откуда вы слышите эти голоса?

– Оттуда!

– И оттуда!

– Нет, они там, там!

Дети вскочили и оживлённо стали указывать руками в разные стороны.

Ольга посмотрела на Сергея, улыбнулась и пожала плечами. Сергей перевёл взгляд на лист.  Ряды арок, похожих на радуги, вырастали одна из другой, соединяясь в едином порыве ввысь.

 

 

***

 

– Смотрите, смотрите! Что это?

Прохожие останавливались и оборачивались. Вдоль тротуара  стояла маленькая радуга. Пожилая женщина охнула и опустилась на мокрые ступени магазина, едва не выпустив из рук пакет с крупой. Падал и тут же таял снег, а из-под радужной дуги било яркое летнее солнце и зелёный луг в цветах ромашки начинался сразу у тротуарного бордюра.

– Слушай, Вика, это же оно! Мы же только вчера с тобой про это на ЮТубе ролик видели! А ты говорила, что фигня это всё!

– Это та самая радуга, мне рассказывали! А я думал, что всё это байки!

– Люди! Это правда!

– Эй, не напирайте! Хотите туда – ну так идите себе, я посторонюсь!

– А ну, потрогай, Бодя, не ссы!

– Себя за это дело потрогай, блин!

В глазах сидящей на ступенях пожилой женщины медленно загорелся какой-то свет. Она поднялась на ноги и двинулась вперёд, как будто ничего не видя перед собою. Толпа машинально расступалась перед ней. Она шагнула с раскисшего тротуара на траву и пошла вперёд, продолжая бережно прижимать к груди пакетик.

–Так! Ща заценим! – сказал обладатель  цветущей физиономии и кожаной куртки на меху. Он бесцеремонно раздвинул людей и, по-бычьи наклонив голову, решительно двинулся вперёд. «Ща-заценить» не получилось. Налетев с размаху на невидимую преграду, он потерял равновесие и со смачным звуком сел обширной задницей в снежную «кашу» на асфальте.

Молодая женщина остановила детскую коляску и зачем-то вынула оттуда младенца в тёплом комбинезоне. Потом резво перепрыгнула через ноги сидящего в изумлении кожаного крепыша и побежала по лугу, поминутно оглядываясь назад.

В Крещатом парке, точно под  серой металлической Аркой Дружбы Народов, стояла радуга. Под нею вместо вида на Днепр открывалось жёлтое море подсолнухов, расступившееся по обе стороны прямой дороги. Впереди по ней уже шли люди.

Мужчина и женщина зачем-то сбросили с себя мокрые куртки у входа и, обняв детей, тоже ступили на полевую дорогу. Вслед за ними потянулась длинная вереница инвалидных колясок. Сидящие в них люди напряжённо смотрели вперёд и спешно крутили руками колёса. Вокруг растерянно метались несколько человек в милицейской форме. В толпе раздавались невнятные выкрики.

На ступенях у входа в здание Администрации стоял пан Президент под двумя зонтиками, которые с обеих сторон держали над его головой истуканы в чёрных плащах. Перед ним стоял ряд микрофонов на стойках и несколько видеокамер, прикрытых прозрачной плёнкой.

Излучая уверенность при помощи властных поворотов головы и энергичных жестов ладони, Президент нёс какую-то околесицу о великой исторической миссии Украины, её богоизбранном и «спивучем» народе и о великом шансе, который выпал на долю «славных нащадкив козацького роду». Временами он срывался и грозил карами небесными анонимным врагам, которые хотят разорвать на части единую и неделимую Украину, вырвать у её народа завоёванную в тяжких «вызвольных змаганнях» незалежность и призывал всех «ще тиснише згуртуватысь навколо свого Президента».

– Ага! – громко и глумливо раздалось из толпы. – Вставай, холоп, на защиту господского добра! Грудью, бля…

Рядом с главным входом в здание Администрации Президента Украины полыхнуло – и в радужном вырезе заплескалось солнце на широкой глади озера. Дуга песчаного пляжа уходила в тень раскидистых лип, под которыми  поблёскивали свежей желтизной сосновые срубы коттеджей.

Толпа колыхнулась и отхлынула от своего Президента. Воинственно топая берцами, набежала когорта при шлемах и щитах и попыталась создать заслон перед радугой.

Президент растерянно кричал в микрофон о предательстве неньки-Украины, о суде истории и проклятиях потомков. Его никто не слушал.

– Дайте нам хоч питы вид вас з Богом, колы житы нэ даетэ, паскуды! – кричал, раздувая жилы на старческой шее дядько сельского вида. – Скильки можна знущатысь над нами? Скильки можна травыты нас? Та вже посып нас усих з литакив якоюсь отравою, шоб мы уси повыздыхалы! А то тильки заважае вам той народ! А вам уже всэ лышиться – и зэмли наши, и хаты и лахмиття сыритське! Може, хоч тоди нажеретеся та вдавитеся!

– Дайте нам возможность просто жить! Наконец-то вам для этого ничего не надо делать! Всё уже сделали за вас!

– Отпустите людей!

– Мы хотим просто жить!

Оцепление дрогнуло и распалось. Людской поток хлынул под радугу. На ступенях у главного входа в здание Администрации Президента уже никого не было.

Несколько «беркутов» вдруг с грохотом бросили свои щиты на землю, сорвали с головы шлемы, повернулись и пошли вместе со всеми в сторону вечного лета.

На Софиевской площади кипел митинг.

Бронзовый Богдан Хмельницкий указывал булавой в направлении радуги, стоящей поодаль. Нескончаемый людской поток вливался в неё. Кто нёс с собой и толкал на тележках нехитрый скарб; кто, напротив, бросал на сторону какие-то вещи и бумаги.

Полковник открыл окно, выходящее на площадь. Холодный ветер швырнул в лицо мокрым снегом.

– Украина – для украинцив! – вещал стоящий в кузове грузовичка пан в малиновом кунтуше и при бутафорской сабле на боку. – Бог почув наши молитвы – нарешти забираються геть уси москали, жиды и манкурты!

– Геть! Ганьба! Слава Украини! Запануемо на своий вильний земли! – воинственно вторило ему окружение, ряженное опереточными запорожцами.

– Бог в помощь, ребята! – отзывались со стороны. – Наконец-то выясните, какая же это сволочь без конца срала в шаровары славным украинцам!

На другом конце площади ухоженный господин кричал в мегафон:

– Бегство – это не выход! Таким образом не построить хорошую жизнь!

– Для вас?

– А мы попробуем, как это оно – жить без глистов и клопов! Авось, привыкнем!

Полковник закурил и стал смотреть вдаль, словно не замечая ни ветра, ни снега в комнате.

На Владимирской и Андреевском спуске тоже ярко вспыхнуло.

Портал за порталом открывался по всему Киеву.

По всей Украине.

 

Полковник проснулся среди ночи. В который раз он подошёл к окну и стал задумчиво смотреть на город. По-прежнему горели огни рекламы, и по улицам двигались машины. Хозяева жизни и правильные потребители стирального порошка остались наслаждаться своим счастьем.

Рядом с тёмной глыбой памятника по-прежнему стояла радуга. Людей возле неё не было. Полковник стал одеваться.

Ветер гонял по площади старые фотографии и шевелил страницами брошенных документов. Полковник с тяжёлым сердцем медленно подошёл к радуге. Затем решительно протянул руку и наклонился вперёд, почти зная, что ощутит заслуженную преграду.

Он потерял равновесие и провалился под радугу. Ноги его по инерции сделали несколько быстрых шагов по ночному лугу. Полковник посмотрел на огни близкого села, потом поднял лицо к звёздному небу. Затем он упал на колени и глухо зарыдал.

 

 

9

 

– Максим, ты забыл о воздушной перспективе! – сказала Леночка менторским тоном.

Максим отложил кисточку и обернулся:

– Что ты имеешь в виду?

Леночка подошла к этюднику брата и указала черенком кисти:

– Вот смотри: это у тебя ближний план, это – второй, а это – третий. У тебя же выглядит так, как будто все планы находятся на одном расстоянии. Видишь – вон та гора дальше, зелень на ней кажется голубоватой. А лес на горизонте вообще голубой и почти прозрачный. Понимаешь?

Максим несколько раз перевёл взгляд со своей работы на вид, который открывался со склона горы.

– Понимаешь? – повторила Леночка.

Максим открыл рот, собираясь ответить. Затем замер, прислушиваясь к чему-то.

– Нас зовут.

– Ага. Вперёд?

Они взялись за руки и переглянулись.

Затем подпрыгнули и взлетели над лесной поляной.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование