Кукурузник / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Кукурузник Почти все детские мечты примерно одинаковы – кто из нас в детстве не хотел стать лётчиком, космонавтом, пожарным, милиционером, продавцом мороженого и прочее и прочее? Вот и Федька тоже хотел стать лётчиком. Только если все его сверстники мечтали стать если не космонавтами, то хотя бы истребителями, то Федька на вопрос «А ты кем будешь, когда вырастешь?» отвечал неизменно:

– Я буду кукулузником, – (букву «р» он не выговаривал аж до третьего класса). При этом он, изображая крылья, раскидывал в стороны руки и изображал, каким именно кукурузником он будет: – Дж-ж-ж-ж-ж!

Постепенно Федька становился взрослее и умнее, и примерно к тому самому времени как научился выговаривать букву «р», он перестал всем и каждому рассказывать, кем он собирается стать, когда вырастет большим. Перестал, потому что очень уж часто и взрослые, и ребята над ним смеялись. Но к тому времени к нему уже прочно приклеилось прозвище «Кукурузник».

В деревне вообще часто бывает так, что прозвище почти начисто заменяет человеку фамилию. Если, например, вы спросите человека о том, давно ли он в последний раз видел Александра Кузьмина, то он запросто может вас не понять и переспросить: – «Кого-кого?» И если вы уточните: – «Да Сашку-Колбасу» – человек тут же расплывётся в улыбке и протянет: – «А-а, Сашку! Так он с утра в райцентр укатил. К стоматологу».

Так же получилось и с Федькой – с самого первого класса иначе как Федька-Кукурузник его никто и не называл.

Но то, что Федька перестал вслух говорить о своей детской мечте, вовсе не означало того, что он перестал мечтать. Эта мечта стать пилотом маленького двухместного тихоходного самолётика жила в Федьке всегда – даже тогда, когда он уже в восьмом классе вдруг узнал, что «кукурузник», или как он официально именовался «По-2», оказывается давно уже снят с производства и больше не летает. Просто мечты после этого стали немного другими – Федька начал думать о том, что, наверное, где-то можно купить или просто поменять на что-нибудь списанный старый самолётик и иметь его просто для себя. И ему, почти уже взрослому, часто снилось, как он летит высоко-высоко на маленькой тарахтящей «этажерке», а внизу медленно проплывают леса, поля, реки и крыши знакомых деревень…

Как и большинству наших детских мечтаний Федькиной мечте не суждено было сбыться.

Во-первых, оказалось, что для управления любым, пусть даже и самым маленьким самолётом, нужно было закончить лётное училище, а Федьке это было не по зубам. Не ладилось у него в школе с учебой, и был он всего-навсего «твёрдым троечником». Какие уж там могут быть лётные училища с восемью классами образования да с трояками в аттестате!

Во-вторых, у него обнаружилось плоскостопие и его не то что в какое-то там лётное училище, а даже и в армию не взяли.

Пришлось осваивать земные профессии из тех, что попроще.

И Федька выучился сначала на тракториста, потом на шофёра, потом ещё на экскаваторщика, потом закончил курсы крановщиков, а в двадцать три года поддался на уговоры одного из своих знакомых и уехал строить «БАМ». Тогда это была всесоюзная комсомольская стройка, и молодежи на строительство ехало немало.

После «БАМа» были другие стройки – всё больше в Заполярье. Помотало Федьку по стране изрядно – от Якутии до Новой Земли и чего только не приходилось ему строить – дороги, газопроводы, дома, полигоны… В тридцать он женился, но с женой прожил недолго. Тут нельзя сказать, что жена оказалась стервой или сам Федька был каким-то не таким, просто как-то не срослось у них – вот и всё. Бывает так иногда, и именно про такие случаи говорят: «не сошлись характерами». С женой Федька разошёлся тихо, без шума, без почти неизбежных в таких случаях скандалов и даже без алиментов – благо детей они за три года так и не нажили. Во второй раз жениться он не стал – не хотелось повторения пройденного, да и с невестами на «северах», честно сказать, не густо, тем более, что писаным красавцем Федька не был – рост средний, в плечах не косая сажень, лицо тоже так себе – не Ален Делон, да ещё и брюшко с лысиной намечаться начали.

К пятидесяти годам Федька заработал себе «полярку» (так в просторечии именовалась льготная полярная пенсия), поднакопил деньжат и решил, что путешествий и приключений с него достаточно. Он вернулся домой – в родную деревню на крутом берегу реки – и поселился в стареньком родительском доме, который пришлось немного подремонтировать.

Вместе с Федькой вернулось в деревню и начавшее уже забываться прозвище «Кукурузник».

Родители к тому времени уже умерли, и Федька зажил бобылём.

Жил он, надо сказать, в своё удовольствие. Пенсии и накоплений вполне хватало на жизнь, и поэтому он в охотку, а не по нужде, занимался своим немудрящим хозяйством, рыбачил, ходил в лес за грибами, иногда от скуки или от нечего делать помогал колхозу с ремонтом техники или с другими какими работами. Иногда, случалось, выпивал с мужиками, но пил в меру. Женского общества тоже не чурался, но связывать с кем-то свою жизнь тоже не торопился, хотя желающих среди местных пожилых красавиц было хоть отбавляй.

Однажды Федька решил сделать своеобразную «ревизию» своего хозяйства, с тем, чтобы избавиться от старого и ненужного хлама и совершенно случайно, в старом сундуке на чердаке нашёл целую кипу годовых подшивок разных журналов. Была в этой кипе и пара подшивок «Моделиста-конструктора». Как они туда попали, Федька не знал – скорее всего отец под старость лет стал выписывать. Была у отца такая привычка – делать журнальные подшивки.

Так или иначе, но Федька вытащил журналы на свет божий и теперь вечерами от нечего делать часто их перелистывал – иногда читал повести или рассказы, иногда просматривал материалы о давно уже прошедших событиях и свершениях и вспоминал, где он сам был и что делал в то далёкое время. И вот однажды, листая журнал, он неожиданно наткнулся на чертёж дельтаплана. Не современного, больше похожего на самолетные крылья, а того, простенького, из первых – простого треугольного каркаса затянутого тканью.

Сначала он просто пролистнул журнал дальше, но потом вернулся обратно и посмотрел на чертёж внимательно. Потом прочитал статью, к которой прилагались эти самые чертежи. Потом отложил журнал и лёг спать, но уснуть так и не смог, а потому снова взялся за журнал и ещё раз перечитал статью и просмотрел чертежи…

Утром Федька поехал сначала в райцентр, снял деньги с книжки, а потом укатил в область. Там он прямо на вокзале взял такси, поехал к магазину «Ткани» и скупил почти весь магазинный запас нейлоновой «плащёвки», прозванной в народе «болонья». Продавщица в магазине удивилась и обрадовалась одновременно – «болонья» уже выходила из моды и была не особенно ходовым товаром. На её вопрос, куда ему столько ткани, Федька буркнул:

– Фабрику швейную в деревне открою. Плащи коровам пошью. – И пошёл выбивать чек в кассе.

Ткань он погрузил в машину и на том же такси отправился в деревню, причём время своего возвращения постарался рассчитать так, чтобы приехать после половины десятого – как раз тогда, когда большинство людей смотрят фильм после программы «Время» и не показываются на улице. Конечно, деревня есть деревня, и укрыться в ней от людских глаз почти невозможно, но следующим днём на вопросы особо любопытствующих о том, «что это вдруг ему приспичило раскатываться на такси?» Федька или отмалчивался, или отшучивался, или просто врал, что опоздал на автобус.

За тканью наступил черёд алюминиевых трубок и тонких тросиков для каркаса. Сейчас-то, конечно, с этим всё просто – при наличии денег можно купить что угодно, но в те времена Федьке пришлось-таки покрутиться. И не раз ещё пришлось ему мотаться в город и там возобновлять старые и заводить новые знакомства, пить самому и выставлять бутылки, покупать совершенно ненужные вещи и менять их на нужные, чтобы правдами и неправдами добыть необходимое с какого-нибудь хитрого склада или с производства. Но так или иначе, а через пару недель все необходимые материалы были в наличии, и Федька приступил к работе.

На просторную поветь дома он вынес старую, «Зингеровскую» ещё швейную машинку, там же приспособил верстак и начал по чертежам собирать дельтаплан. Дело спорилось – благо руки у Федьки росли, откуда надо – слесарил он просто классно, а долгая холостяцкая жизнь научила и со швейной машинкой обращаться не хуже любой хозяйки. Так что по прошествии ещё пары недель летательный аппарат был практически готов. Впервые Федька собрал дельтаплан прямо на повети, а когда сборка была уже закончена, у него просто дух захватило от восторга. Что и говорить – зрелище было просто фантастическим: громадное треугольное крыло заняло собой всё пространство отнюдь не маленького помещения и кружило голову пёстрой беспорядочностью расцветки. При шитье Федька не заботился о подборе цветов материи – просто кроил разные куски ткани так, чтобы только размер подходил, и это дало совершенно неожиданный результат – чёрные, синие, оранжевые, белые и всякие другие полосы перемешались так, что любой художник-авангардист мог бы только позавидовать. И этот удивительной пестроты букет таинственно расцвечивал слегка пыльное и ставшее вдруг мрачноватым и поразительно тесным пространство повети.

Федька почти что час зачарованно рассматривал творение своих рук, а потом грустно и с сожалением вздохнул, и начал откручивать болты, чтобы снять кое-какой крепёж и сложить эти удивительные крылья – собранный дельтаплан невозможно было вынести наружу.

Время для испытания аппарата Федька выбирал долго.

Во-первых, ему не хотелось «светиться» перед всей деревней. Всё-таки деревня не город, и здесь волей-неволей приходится дорожить своей репутацией (если, конечно, она у тебя есть). В деревне память у людей долгая, а кроме того существует ещё и строгое разграничение серьёзных и несерьёзных занятий. Вот если, например, мужик начнёт мастерить у себя в сарае снегоход или трактор собственной конструкции – это серьёзно. А если он всё в том же сарае будет собирать модели океанских яхт или самолёт – это уже баловство и странности. И можно ничуть не сомневаться, что найдётся множество желающих посмеяться над этим, покрутить пальцем у виска, да ещё и кличку соответствующую прицепить.

Поэтому Федька стеснялся.

А во-вторых, для испытаний нужна была ещё и соответствующая погода, а тут, как назло, два дня подряд дул резкий порывистый ветер, а когда он успокоился, небо затянули вдруг серые низкие тучи, и из них пять дней подряд сыпался вниз мелкий и нудный обложной дождь.

Наконец погода установилась. Ясная и почти безветренная.

С вечера Федькой овладело волнение. Он бродил по дому и не находил себе места – даже перед телевизором ему не сиделось. Несколько раз он принимался пить чай, выкурил почти полторы пачки «Беломора», пытался даже, чтобы отвлечься, что-то делать по хозяйству, но всё валилось из рук. Ближе к ночи он завёл будильник, выпил полстакана водки и попытался уснуть, но сон не шёл – лишь пару раз он впадал в короткое полузабытье, но тут же снова просыпался. Несколько раз он вставал покурить, чадил на кухне папиросами и с усмешкой думал о том, что в космонавты его бы не взяли – вон, говорят, что Гагарин перед стартом спал как младенец.

Наконец время подобралось к началу пятого утра.

Федька ещё раз попил чаю, оделся и, пытаясь унять нервную дрожь в руках и коленях, вышел на улицу. Дельтаплан он унёс метров за триста от деревни – там, разваливая крутой косогор матёрого берега, к реке пологой ложбиной сбегал широкий овраг – почти идеальное место для старта.

Собрать дельтаплан было делом недолгим – уже через десять минут разноцветное треугольное крыло стояло, опершись на рамки управления, и задирало к небу свой острый нос. Слабый и ровный ветерок с реки слегка пошевеливал лёгкую конструкцию, и Федьке казалось, что дельтаплан вдруг ожил, и запросился в родную свою стихию – в небо.

– Сейчас, – тихо сказал Федька, обращаясь то ли к себе, то ли к дельтаплану, выкурил ещё одну папироску, безуспешно пытаясь унять гулкие удары колотящегося где-то около самого горла сердца, ухватился за дюралевые стойки рамки, поднял над собой крыло и медленно побежал вниз.

Федька рассчитывал, что в первом своём полёте (если, конечно, этот полёт получится) он просто тихо спланирует вдоль по руслу оврага и приземлится на речном берегу. И если всё получится, как задумано, то потом, освоившись в полёте, можно будет уже стартовать прямо с обрывистого берега. Сначала всё вроде бы шло по плану – дельтаплан сравнительно легко оторвался от земли, и Федька, повиснув животом на рамке управления, взлетел вместе с ним. Но слабенький встречный ветерок всё-таки дал о себе знать – дельтаплан не стал снижаться, а полетел вровень с верхними урезами оврага. А потом, то ли Федька как-то не так обошёлся с управлением, то ли всё тот же ветерок пошутил, но в результате дельтаплан отклонился влево, скользанул над самой травой – Федька даже черканул по ней ногами – и, уйдя из оврага, завис над берегом. А там восходящий поток, отражённый от косогора, ударил снизу в треугольное крыло, и Федька взмыл вверх метров на тридцать, а потом едва не рухнул вниз, потому что его развернуло боком к ветру, и аппарат опасно накренился.

Все эти события смешались и слились для Федьки в один миг, до предела переполненный страхом, восторгом и диким возбуждением. Он совершенно не осознавал того, что делают его руки и ноги, но всё-таки, руководствуясь какими-то неведомыми инстинктами, умудрился выровнять дельтаплан и, медленно снижаясь, поплыл над землёй. Постепенно чувства его слегка улеглись, и к нему вернулась способность мыслить. Теперь уже осознанно он осторожно попробовал управляться с дельтапланом – легонько качнул рамку, слегка переместился влево и вправо, и крыло послушно отозвалось на эти движения. Тогда он, слегка переместившись вправо и двинув рамку вперёд, уже осознанно направил дельтаплан к реке, и снова над косогором берега воздушный поток подхватил крыло и поднял его вверх. И во время этого подъёма Федьку захлестнул такой неописуемый восторг, что Федька не удержался и заорал во всё горло:

– Йя-х-ха-а-а!!!

А потом, уже как заправский дельтапланерист, Федька описал широкий круг над лугом и снова вернулся к речному косогору, но теперь он уже твёрдо знал, что делать, и не просто пересёк склон, а полетел вдоль него, ловя крылом восходящие потоки и поднимаясь всё выше и выше…

Запаса высоты хватило на то, чтобы сделать круг над деревней, и Федька наяву увидел то, что столько раз ему снилось – медленно проплывающие внизу крыши, зелёные кляксы деревьев, превратившиеся в тоненькие ниточки заборы и удивительно красиво расчёсанные прямыми бороздками прямоугольники картофельных полей. И ещё неожиданно широко распахнувшиеся, невидимые с земли дали, и ничем не заслонённую, непривычно далеко отодвинувшуюся дымчато-синюю линию горизонта, и большой красный шар восходящего солнца…

Описать то, что Федька чувствовал в эти минуты, наверное, невозможно. Люди ещё не придумали для этого подходящих слов. Просто не было сейчас на свете Федьки Кукурузника – вместо него парил над деревней сгусток восторга, страха, удивления, любви и ещё многого-многого другого…

А дельтаплан, направляемый Федькой, заложил широкий круг и снова направлялся к косогору, чтобы снова подняться в небо вместе с отражённым от берега ветром и получить силы для очередного круга. Но на этот раз ему не суждено было подняться – то ли неожиданно резкий порыв ветра был тому виной, то ли недостаток конструкции или дефект дюралевой трубки, но уже на подъёме правое его крыло вдруг неожиданно подломилось, задралось вверх, и дельтаплан вместе с Федькой косо рухнул на прибрежные камни.

Весть о том, что Федька-Кукурузник разбился, принесли в деревню двое ребятишек – с восходом они пошли проверять поставленные на ночь донки и стали свидетелями всех Федькиных выкрутасов и их неожиданного конца. Первое, что увидели прибежавшие на берег люди – это бесформенное, распростёртое на камнях разноцветное полотнище с выпиравшими из-под него алюминиевыми трубками. Рядом с полотнищем лежал на спине Федька-Кукурузник в синих, вытянутых на коленях спортивных штанах и в застиранной клетчатой рубахе и обутый в старые, видавшие виды кеды. Левый глаз Федьки, матово помертвевший, равнодушно смотрел в небо, а правого глаза не было вовсе – он вместе с частью лба и виском был смят ударом о камни. И только на губах у Федьки застыла совершенно непонятная и неуместная здесь счастливая улыбка.