Откуда он приходил и куда после девался, никто не знал. Но, только горе, к кому траурной лентой в дом постучится, как он тут же появлялся в дверях осиротевшей обители. С виду совершенный доходяга, в чём только душенька его держится, на щупленьком тельце одежонка поношенная, вся снизу доверху в грубых заплатках, а на ногах то, что и обувкой назвать было бы сложно. Входил он в дом, не стучась, просто тихонечко приоткрыв дверь, также тихо присаживался у изголовья почившего. Все присутствующие с немым вопросом – «кто его впустил?» – в недоумении переглядывались, и не найдя ответа принимались дальше за свои неотложные дела. А тот, кто вдруг вспоминал, что видел его уже на других такого же рода печальных мероприятиях, почему-то облегчённо вздыхал, словно перекладывал часть забот о покойнике с себя на его, пришедшего, худые плечи. Странного человека никто не прогонял, отчего-то все понимали, что он пришёл не к ним, а к новопреставленному, и не им его прогонять. А усопший был как будто даже рад ему, все присутствующие могли поклясться, что в тот момент, когда неизвестный присаживался, по губам умершего пробегала ели уловимая улыбка. Когда странный человек двигался, то в его мешочке за спиной что-то похрустывало и побрякивало, словно мелко стучала чья-то подковка по булыжной мостовой. А странный человек, порывшись в торбе, извлекал оттуда затёртую тетрадь и, взглянув на покойника взглядом человека опасавшегося опоздать, делал в ней краткую запись, а затем, словно согласовав с почившим теперешнее состояние его скорбных дел, приступал к чтению своего «талмуда». И продолжал он своё чтение до тех пор, пока умершего не предадут земле. Затем он постоит, пока народ весь не отойдёт от могилки, наклонится да словно невзначай и подковырнёт камушек с сырой землицы, да и опустит его в торбочку свою. Ну, а дальше присоединялся к поминальной трапезе. За стол он садился последним и всегда как-то с краю, словно прицепившись к столу. Еду он не вкушал, только лишь принимал в ладонь горсть кутьи и, помолившись за Царствие Небесное для покойника, смирно продолжал сидеть почти никем не замеченный. Лишь изредка хмурил он брови, когда за помин души поднимали рюмки с хмельными напоями и подавали мясные разносолы. Но в те редкие минуты, когда народ замолкал, не зная, что ж хорошего можно вспомнить и сказать о новопреставленном, странный человек вдруг тихо произносил:

– А покойница так любила сажать цветы.

И словно встряхнувшись, за поминальным столом все начинали говорить, вздыхая о том, что – «да, труженица она была великая, с утра до ночи сады свои обрабатывала. И каких только цветов в её саду не росло, и клумбы и оранжереи были у неё прекрасные». – Даже всплакнут, бывало, от нахлынувшей на них скорби. И в те мгновения люди вспоминали о почившей только хорошее, забывали они о том, что сады-то эти покойница на продажу только и сажала, и что бывало, домой с базара их назад принесёт, а цены своей не уступит. Забывали и тужили уже по-настоящему, и от чистого сердца её добрым словом поминали.

Или ещё бывало, почил совсем человечек плохонький, жизнь он свою единственную промотал и пропил безбожно, что друзья его собутыльники даже припомнить о нём ничего хорошего не могут, лишь как и когда и сколько выпивали они с умершим. А странный человек возьмёт да с улыбкой печальной произнесёт:

– А покойник зимой из котлована друга достал.

– Ах, мать честная, как же я забыл такое? Прости, Витёк! Царствие тебе Небесное, браток, за то, что ты меня, пьянь такую, погибать не бросил. В крещенские морозы из котлована достал и на собственном горбу до хаты дотащил. Погиб, как пить дать, сгинул бы я тогда, за полчаса бы околел на таком морозе. Это всё водка проклятущая.

И хлынут из глаз поминальников почившего Витька слёзы покаяния и скорби. И, не дождавшись кутьи за умершего, примет в ладошку хлебушек с солью и, помолясь, уходит странный человек дальше, по своим, не терпящим промедления делам, с новым камушком в мешочке за спиной.

В богатый дом странному человеку было сложнее всего попасть, не пускали. Но он и тут выход нашёл, на кладбище в поминальный зал протискивался, и уже там времени даром не терял. А за богатого, на исход его души, читать нужно было ещё усерднее и ещё старательнее. Бедный, что ж, он хоть немного, но всё ж своей скудной жизнью искупил малость грехов своих, а человеку зажиточному времени не было, всё потратил на накопление своих богатств. Ну, вот пока там поминальная служба вычурные «хвалебные оды» покойнику поёт, странный человек все молитвы прочитать успевает, а когда уже «трубы иерихонские» заглохнут, то он и скажет нужное слово. Да такое, от которого и родня, и сотоварищи по-человечески уже на покойника посмотрят и от души пожелают ему Царствия Небесного.

– Добрым он сыном был, мать свою очень любил.

И пробежит тихий шёпот по тесным рядам его свиты, пришедшей отдать должное своему почившему собрату. И утвердительно кивая головами, подтвердят, что – «да, очень заботливый сын он был, лучших врачей к ней привозил и в самые дорогие клиники определял, по две сиделки нанимал, лишь бы мать ни в чём не нуждалась. А какой он ей памятник отгрохал, со всех сторон кладбища видать». И скатится скупая слеза по холеным лицам присутствующих на траурной церемонии граждан. И с полной уверенностью они уже считают, что друг их и в правду достоин Царствия Небесного. И неважным уже тогда был факт, что сам-то покойник и дня возле матери не провёл, а ограду на её могиле такую поставил, что к другим могилкам людям было уже не пробраться.

И этого умершего странный человек провожал до погоста, прихватывал и там кусочек мрамора, у разных могилок разные камушки подбирать приходилось ему, да и дальше торопиться.

Но однажды серым дождливым днём сторож обнаружил на самом отшибе городского кладбища, там, где всегда стояла вода и никто своих родных хоронить там не желал, свежевыкопанную яму, а рядом с ней нашего странного человека и его торбу. Удивился старый сторож не только тому, что яма эта появилась за одну ночь, но и тому, что на этом погосте было сухо, как никогда раньше, и дождя на этом участке не было. А почивший человек лежал так мирно, словно прилёг только отдохнуть, положив под голову свою торбу и скрестив на груди натруженные руки. Вокруг него расстилалось яркое покрывало из осенних кленовых листьев, но лицо странного человека было ярче их, и глаза его были открыты, светлым взором они устремились в чистое небо.

Не стал сторож ничего трогать, а позвонил сразу же участковому, тот тут же медиков вызвал, и сам незамедлительно приехал. Врач после осмотра почившего заявил, что человек умер сам и, по-видимому, очень тихо, словно просто оставил собственное тело так легко, будто изношенный костюм. И, глядя на покойного, всем и без врача было ясно, что «выход» принёс ему только облегчение, таким необыкновенным светом сияло его лицо. А когда попытались поднять, чтобы открыть и исследовать его торбу, то крепкому на вид милиционеру удалось это сделать не сразу, настолько тяжёлой она оказалась. В ней они обнаружили затёртую до дыр тетрадь, густо исписанную именами людей. А в середину тетрадки был аккуратно вложен не менее старый и потёртый тоненький молитвослов. Ну, а весь остальной мешок его был заполнен камнями, где на каждом каллиграфическим почерком обычной белой краской были выведены надписи – «зависть», «гнев», «чревоугодие», «тщеславие», «гордыня» и т.д. К тому же, таких камней в мешке оказалось больше ста, и были они отшлифованы лучше, чем, если бы их достали со дна морского. Увидав такое «богатство» умершего, все единогласно решили позвать священника.

– Я его знаю, он на исповеди называл себя Николаем. А исповедовался он всегда в одних и тех же грехах. – Батюшка наклонился и, перекинув по одному все камушки обратно в их «ларец», добавил. – Вот в этих самых. Вот видите, какие они гладенькие и блестящие от постоянных прикосновений его рук. Во время молитвы о грехах булыжники, видать, огранку-то и получили. В храме на службе я его никогда не замечал, но на причастие он приходил каждое воскресенье, всегда изрекая одну и ту же фразу. – «Господи! Без помощи Твоей, и без святого Твоего причастия, не могу я, грешный, влачить своё бренное тело по этой земле». – И батюшка продолжил: – Я опросил своих прихожан и выяснил, что новопреставленный жил за городом, и у него там есть маленький домик. Нам надо ехать туда, чтобы подготовить тело его к погребению.

Дом странного человека жители окраины показали сразу, он действительно был стар и мал и точно так же как и его хозяин доживал, по-видимому, уже последние свои деньки. Все вошедшие в дом удивились увиденному беспредельно. Все комнаты под самый потолок были завалены серыми мешками. Мешки были неподъёмные и заполнены под самый край мелкими отшлифованными камнями, на которых тем же росчерком и той же краской были выведены имена людей. И когда всё это «сокровище» было вытащено во двор, то оказалось, что камней там столько, что и двумя грузовиками не вывезти. Освободив дом от необычного имущества, участковый принялся за тщательный осмотр. Были найдены обёрнутые куском белого полотна паспорт старого образца и такой же старинный диплом, свидетельствующий о том, что почивший был адвокатом. Никаких других следов пребывания человека дом не имел. Ни то на чём спят, ни то с чего едят или, во что одеваются, при осмотре обнаружено не было.

 

Народу в дом набилось столько, что пришлось выпроваживать желающих помочь в приготовлении в последний путь человека, о котором никто ничего не знал, но каждый хоть раз в жизни, но повстречался с ним на похоронах у своих знакомых или близких. Батюшка, отслужив поминальную молитву по усопшему Николаю, вышел во двор и стал говорить.

– Дорогие сограждане. Братья и сестры мои. Зная население нашего города не понаслышке, и крепкую привязанность его к языческим поверьям, спешу предотвратить все ваши попытки придать усопшему какие-то неимоверные способности или, того страшнее, мистические наклонности. Человек он был простой, не чем не отличался от нас с вами, одним только он не был похож на нас, он был истинный христианин и притом крепко верующий. Да, да, нам бы у него всем не мешало поучиться, так сильно верить и так усердно молится. Усопший раб Божий Николай жил незаметной для всех горожан жизнью, но его подвиг состоял в том, что он за нас с вами выполнял нашу работу. Он трудился вместо нас, он молился за души наших умерших родных и близких. Он ежедневно один совершал столько молитв, сколько мы все вместе взятые должны были бы совершать. А молитва за умершего имеет огромное значение для души почившего человека. Душа, покинув тело, становится безвольной и беззащитной перед демонами-мучителями. Наша искренняя молитва может помочь этой душе, когда она проходит так называемые мытарства. Люди, прожившие свою жизнь в грехах и не принёсшие своё покаяние, уходят в иной мир с тяжелейшим грузом, а мы своей личной искренней молитвой можем облегчить их ношу. Но мы вместо того, чтобы сразу же, как наш близкий нам человек перестает дышать, принимались бы за усердную молитву за него, устраиваем ему пышные похороны. Вместо того чтобы побеспокоиться о его бессмертной душе, беспокоимся о его бренном теле. О закусках и венках, о памятниках и нарядах для покойника мы печёмся все и всегда. Посмотрите на эту гору камней, высыпанных во дворе, вы здесь найдёте имена людей давно ушедших от нас и только вчера покинувших этот мир. На одних камнях уже ели различимы имена тех, за кого долгие годы молился раб Божий Николай, вы здесь найдёте имена целых родов и фамилий, ваших родов и ваших фамилий. Он молился за целый город людей ушедших в мир иной. И он не делил их на верующих и неверующих, православных или нет, он просто молился за детей Отца нашего Небесного. Он молился за них с первых же минут, как их душа покидала тело, зная, что это для них как тот канат, который бросают альпинисты сорвавшемуся в пропасть другу. И если под него подставить свою спину и удержать этот канат, то свалившемуся будет легче выстоять перед дьявольскими искушениями, а когда ещё понемногу тянуть его вверх при помощи молитвы, то возможно и спасётся падшая душа и выберется из прорвы. Этот «странный человек», как вы его называли, был настоящим бессеребренником искренне любящим своего ближнего. Он первый приходил на помощь почившим душам, он вставал на защиту их, свидетельствуя за них супротив дьявола.

Он приходил к вам в дом незаметно. И молился он, никак не выдавая себя, потому что не бил прилюдно поклоны и не махал крестным знамением, и молитвослов он свой прятал в дешёвой школьной тетрадке. Потому что молитва к Господу это дело кроткое, требующее уединения…

Весть о кончине странного человека облетела город в считанные часы. И равнодушным к этому событию в городе людей не оказалось.

На следующий день шёл мелкий и унылый дождь, но, невзирая на непогоду и дела, провожать Николая пришёл весь город. Цветочные магазины и базарные прилавки закрылись, цветы были раскуплены ещё с вечера, в садах и в домашних горшках были сорваны все хризантемы. К маленькому дому подъезжали автобусы с детьми из школ и детских садов. Предприятия дали своим сотрудникам оплачиваемый выходной. Люди долго и терпеливо ждали во дворе и по всей длине дороги, что вела на кладбище, к месту погребения их странного человека – молитвенника за всех их умерших. Он долгие годы совершал свой незаметный подвиг. Он делал то, что не делали они или делали очень мало. И в признательность ему эти люди стояли длиной вереницей, чтобы поклониться и поблагодарить Николая, хотя бы и после его смерти, и помолиться о его душе, как делал это он у каждого гроба их знакомых и близких.

Когда вынесли тело странного человека во двор, никто даже не заметил, как вдруг прекратился дождь, и выглянуло полуденное солнце. Оно яркими потоками стало пробиваться сквозь тучи. И казалось, что это не солнце, а тысячи и тысячи сияющих рук тех, о ком он ежедневно просил у Господа прощения, потянулись с неба на землю к гробу, сплетённому из живых цветов, где лежал в самой своей дорогой и нарядной одежде – в белом саване, адвокат Николай. Его понесли на руках, и подставляли под его гроб плечи одновременно люди всех сословий, и они первый раз в жизни шли все в одном горе на всех и в одной на всех «упряжке». И каждый из них точно знал, за что он хочет сказать спасибо своему адвокату и, быть может, только сейчас эти люди осознавали, какой неимоверно тяжёлый груз камней они сами носят за своими плечами.

На могиле Николая ни помпезных венков, ни торжественных речей не было, не было ни ограды, ни памятника. Каждый, кто пришёл проводить странного человека, нёс в руках камешек со своим именем, чтобы молитвенник Николай уже там, на небе не забыл помолиться о них и выпросить у Бога прощения им, оставшимся на земле. И к вечеру курган над могилой Николая вырос такой, что пришлось вызывать пожарную машину с её подъёмной площадкой.

А с небес всё ещё светило закатное солнце, словно хотело в этот день согреть всех без исключения своею любовью.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование