Вспоминаю прожитое, и мне не вериться, что это было.

 

 

Предисловие

 

Описанное здесь произошло со мной в феврале 1995 года. Однако, теперь, вспоминая прожитое, мне не верится, что это было.

С тех пор прошло около года. Тогда какие-то моменты были для меня важными, самыми важными, теперь же они кажутся не столь значительными и уже не производят того яркого впечатления как в те дни.

В этом небольшом повествовании я хотел передать общее впечатление о тех событиях и понимаю, что их описания в, большинстве случаев, слишком слабы и приблизительны, чтобы вызвать у читающего живое ощущение происходящего. С течением времени мое собственное восприятие происшедшего претерпело определенные изменения. И всё-таки я старался рассказать о пережитом не в сегодняшнем свете, а сохраняя, по возможности, непосредственное ощущение тех дней. Тем не менее, нельзя с полной уверенностью сказать, что действительно удалось описать те начальные ощущения, не переосмыслив их по-новому.

Я построил повествование в форме дневниковых записей и не старался в каждой строчке твердить о трудностях и отчаянии, поскольку никто бы не захотел читать эту скуку. В то время в бесконечном диалоге с самим собой зачастую в ход шли более крепкие и далеко не литературные выражения, которые по понятным соображениям неэтично теперь воспроизвести на бумаге.

По истечении некоторого времени мне захотелось рассказать обо всём спокойно и даже с налётом иронии и шутки. В действительности, порой, дела обстояли так скверно, что в борьбе за выживание мозг отказывался управлять телом и существовал отдельно сам по себе.

 

 

Введение

 

Если вас не интересует специфика зимних путешествий по льду, то вы можете спокойно опустить этот раздел, дабы не утруждать себя чтением того, что не имеет самого непосредственного отношения к фрагменту в моей жизни, о котором хочется рассказать. Этот раздел даёт лишь общее представление о предыстории сюжета и мотивах, побудивших меня отправиться в очередное одиночное путешествие.

Определить, где начинается то или иное событие и где оно заканчивается, не всегда просто. Тем не менее, то, о чем я пытаюсь рассказать, имеет сравнительно чёткие границы.  

А начало всему положил Сергей Зайцев, мой коллега по работе, и, впоследствии, единомышленник и напарник в ледовых путешествиях. Это именно у Серёги в 1989 году во время невинного занятия – зимней рыбалки у острова Мантсинсаари, находящегося в северо-восточной части Ладожского озера, зародилась мысль дойти на лыжах до Валаама. С этого момента ветер странствий по ледовым просторам увлёк нас в свой водоворот.

Маршрут нашего первого путешествия мы проложили от станции Уукса через Валаам до Приозёрска. По льду Ладоги предстояло пройти за шесть дней около ста двадцати километров.

Мы начали интенсивно приобретать и изготавливать снаряжение, продумывать способы жизнеобеспечения и вырабатывать тактику прохождения маршрута.

В этих вопросах сами для себя мы были первооткрывателями. Мы, конечно, знали и о Конюхове, и о Малахове, и о Уэмура, и о более ранней предыстории покорения севера и искренне восхищались тем, что они сделали. Очень жаль, что наше прагматичное время лишено романтики и энтузиазма первых пятилеток. В то время и Конюхов и Малахов были бы героями, за их продвижениями к полюсу следила бы вся страна, о них знали бы все. Сейчас же это интересует только небольшой круг лиц, так или иначе связанных с этой

проблемой.

Однако информации о способах жизнеобеспечения, экипировке, тактике движения и прочих специфических проблемах, к сожалению, практически, нигде нельзя было почерпнуть. Нам до всего приходилось доходить самим, используя собственный опыт и проверяя правильность решений на своей шкуре.

В завершении подготовки была изготовлена эмблема нашего путешествия, и мы нашили её на куртки. Это стало хорошей традицией, и в дальнейшем, к каждому путешествию у нас была специальная эмблема.

Подготовка к путешествию велась в течение года, и в 1990 году с появлением первого снега и мороза нас взяла в свои клещи предстартовая лихорадка. Впоследствии это состояние с неослабевающей силой повторялось перед каждым очередным путешествием.

У нас выработалось чёткое разграничение обязанностей. Серёга отвечал за оборудование стоянок, я за питание. В подготовительный период Сергей продумывал всё, что касалось его обязанностей, я занимался обдумыванием рациона питания, упаковкой его составляющих и способом приготовления. Вес общего снаряжения делился поровну, индивидуальное снаряжение каждый определял сам.

В движении была взята на вооружение тактика прохождения маршрута на лыжах с использованием санок-волокуш, которые мы обозвали «корыто». Поначалу, в качестве корыта мы использовали детские пластмассовые санки для катания с гор. Но вскоре выяснилось, что при движении по торосам, когда корыто постоянно сталкивается с льдинами, в пластмассе начинают появляться трещины. К тому же оно было недостаточно вместительным для нашего снаряжения, и центр тяжести  такой  волокуши находился достаточно высоко. В результате при наезде на льдины корыто часто опрокидывалось, что замедляло движение и вносило некоторую нервозность. Впоследствии мне пришлось сделать корыто из дюраля, клёпанным и со значительно большей вместимостью (ёмкостью около сорока литров).

На корыто укладывалась основная часть снаряжения и принайтовывалась резинками от эспандера. Каждый из нас впрягался в своё корыто и как савраска  тащил его за собой. Естественно, что такая обуза существенно замедляла движение, и скорость более чем три

километра в час нам редко когда удавалось превысить.

Серёга предпочитал перераспределить вес между корытом и рюкзаком. Основную часть снаряжения он упаковывал в корыто, а часть снаряжения нёс в рюкзаке. Это увеличивало давление лыж на наст, и тормозящий эффект от волокуши уменьшался, однако за спиной был рюкзак. Я же предпочитал всё снаряжение упаковывать в корыто, чтобы освободить плечи от рюкзака. Но при этом увеличивалась нагрузка на руки, поскольку приходилось большие усилия прикладывать к лыжным палкам.

Зима в 1991 году выдалась не очень-то морозной и с частыми оттепелями, но всё же было

принято решение идти. И вот, 15 февраля, мы наконец выехали в посёлок Ууксу, откуда началось наше первое путешествие. Если посмотреть на карту Ладожского озера, то в его северной части есть цепочка островов, идущих от восточного берега к западному на расстоянии в двадцати километрах от северного. Цепочка, конечно, просматривается условно, но при желании можно это домыслить.

Маршрут был спланирован таким образом, что мы должны были передвигаться от острова к острову. Острова – это не только отличные ориентиры, но и более безопасные, по сравнению с открытым  льдом,  места  ночёвок. От  острова Мантсирсаари, находящегося от поселка Уукса в десяти километрах, мы должны были с севера обойти острова Крестовые, Баевые и выйти к Валааму. Это основная цель нашего путешествия. От Валаама до Приозёрска достаточно много островов, но нас интересуют только два:  Меркерикке и Верккосари.

Выезжая из Ленинграда, ледовую обстановку мы не знали, а расспросы местных жителей никакой ясности в наши сомнения не внесли. Далее десяти, пятнадцати километров никто из них в Ладогу не заходил.

Первая ночёвка на острове Мантсинсаари. Вокруг большие поля невысоких торосов, но дальше в сторону Валаама простирается ровный ледовый простор.

Следующий переход – на находящиеся в восемнадцати километрах Крестовые острова. Видимость невысокая, около пяти километров, и, естественно, что Крестовые отсюда не видны. До тех пор, пока Крестовые не покажутся в поле зрения, идти надо по компасу. Для этой цели у каждого из нас есть приспособление, которое мы называем «столик». Это алюминиевая пластинка, изогнутая под прямым углом. Одной стороной она прикрепляется к груди, на другой стороне располагается сам компас. Таким образом, он всегда находиться в поле твоего зрения. Идёшь и постоянно посматриваешь на компас, корректируя направление движения. По компасу идти приходиться до тех пор, пока не увидишь требуемый ориентир. Если видимость очень низкая, например, в метель или сильный туман, то есть опасность пройти мимо цели, поскольку пройденное расстояние точно отмерить не чем. Поэтому, в этих случаях, направление движения необходимо выдерживать очень строго, учитывая  магнитное склонение.

Итак, мы держим путь на Крестовые. Через несколько часов движения, сначала еле заметно, затем всё более и более различимо, на горизонте в направлении нашего движения показываются острова. Теперь компас уже не нужен.

От Крестовых к Валааму тянутся острова Баевые, а за ним чуть заметно просматривается и Валаам. Появилась уверенность, что лёд установился по всей северной части Ладоги. «Валаам у нас в кармане» – уверенно сказал Серёга. И он был прав. На следующий день, миновав Баевые, мы подошли к Валааму.

Валаам встретил нас золотистой маковкой Никольского скита. Зрелище незабываемое. Решили заночевать на острове, и не в палатке, а попытаться устроиться где-нибудь на ночлег в доме. Поднимаемся к Спасо-Преображенскому собору и пытаемся расспросить о ночлеге. В конце концов нас решили приютить послушники монастыря. На втором этаже деревянного домика крепко натопленная комната. Послушников человек пять, молодые ребята искренне верующие в свой путь. Сейчас у них великий пост и от наших угощений они отказываются. Из солидарности мы ограничиваемся сахарком с кипяточком. А водица-то взята из святого колодца, что на Игуменском кладбище, говорит один из послушников.

За беседами проходит около часа, в комнате жарко, мы снимаем с себя тёплые одежды, забывая о морозе, снеге и льде. Однако, вскорости один из послушников решает, что необходимо испросить благословение у батюшки на ночлег в их комнате. Мы одеваемся и втроём идём в храм. Отец Феофан, настоятель Валаамского монастыря, выслушав от «нашего» послушника о том, что двое странников по льду пришли в монастырь и просятся

заночевать, спокойно ответил – нет.

И вот мы снова на морозе. Именно на морозе, поскольку под ночлег нам любезно предоставили летнюю кухню. Летняя кухня – это большая брезентовая палатка с небольшой кирпичной печкой. Скорее всего, здесь летом готовилась пища для студенческого отряда, палатки и деревянные домики которого во множестве располагались на заснеженном пустыре рядом  со  знаменитым  Валаамским  садом. Наш провожатый послушник положил рядом с печкой несколько поленьев дров и ушёл. Попытки растопить печь привели только к тому, что вся палатка наполнилась едким холодным дымом и, естественно, мы прекратили это занятие.

Но у нас ведь всё с собой. Мы запалили примус, приготовили ужин и выпили положенные сорок грамм спирта. А спирт в ледовом путешествии просто необходим, и не только в экстремальной ситуации. Пробывшему на морозе целые сутки организму требуется внутреннее согревание. Перед каждым ужином мы разводили кипятком по сорок грамм спирта и выпивали этот не очень приятный горячий напиток. Это был термо-взрыв внутри, и тело мгновенно наполнялось теплом. После чего следовало скоренько залезть в спальный мешок и держать приобретённое тепло как можно дольше.

      

Утром фотографируемся, снимаем монастырь на киноплёнку и спускаемся к Ладоге. Недалеко у Никольского скита по ходу движения обнаруживаем вмёрзший в лёд небольшой траулер. Все надстройки и такелаж покрыты толстым слоем льда. Осенью этот

траулер с паломниками сел на мель, а ветер, вода и мороз одели его в такую шубу. Картина впечатляющая.

В темпе проходим к западной части Валаама и далее в сторону острова Меркерикке. Меркерикке встречает нас двадцатидвухградусным морозом, так что ночью дрожали как волчий хвост.

Следующий остров на нашем пути – Верккосари. Верккосари – это высокий, лобастый и лесистый остров, хорошо видимый с западного берега Ладоги, хотя от берега до него более двадцати километров. К вечеру погода стала меняться, задул западный ветер, температура повысилась почти до нуля градусов. Ночь прошла под буханье ломающихся льдин.

Как и было спланировано, поднялись в два часа ночи, чтобы успеть добраться в этот же день в Приозёрск и успеть на электричку. При свете фонариков приготовили завтрак, свернули стоянку и двинулись в путь. А путь оказался не из лёгких. Во-первых, ночью лёд разломало и пришлось преодолевать трещины с открытой водой, во-вторых пошёл мокрый встречный снег. Несмотря на то, что у нас были пластиковые лыжи, снег налипал так, что движение вперёд давалось с большим трудом.

Через пару часов скольжение восстановилось, и в полдень мы увидели западный берег.

Это путешествие придало нам уверенность в свои силы, явилось отличной проверкой не только снаряжения и выбранных способов жизнеобеспечения, но и нашей психологической совместимости в столь непростых условиях.

Итак, зимнюю Ладогу мы освоили. Ближайший большой и основательно замерзающий водоём – это Онежское озеро. Естественно, что на следующий год мы нацелились именно на него и на его жемчужину Кижский погост.

В этот раз предстояло пройти по льду озера более ста сорока километров. Планировалось начать маршрут в Повенецком заливе, затем через губу Святуха, губу Великую, остров Кижи и большое Онего выйти в Петрозаводскую губу с окончанием маршрута в Петрозаводске.

Тактика перехода, объём снаряжения и продовольствия остались прежними, за исключением того, что в этот раз мы отказались от резиновой лодки и заменили её более комфортабельной палаткой.

Первая часть маршрута проходила по узкой, вытянутой с севера на юг губе Святуха, имеющей ледниковое происхождение, ширину от двухсот метров до полукилометра и протяжённость более тридцати километров. Ландшафт и обилие островов этой части  Онежского озера напоминают Вуоксу.

Большое количество снега, скопившегося в этом узком пространстве, существенно снижало скорость. К тому же на второй день пути началась встречная пурга, и в графике движения появилось незначительное отставание. Губа Святуха отделена от губы Великой   десятикилометровым  перешейком, имеющим дорогу   с   автомобильным   движением. Для выхода на неё нам предстояло подняться на крутой заснеженный   берег   и   пройти по лесу около пяти километров. Однако, домашней проработки маршрута выхода на дорогу у нас, к сожалению, сделано не было.

Корыта, которые великолепно шли по твёрдому насту ледовых просторов, стали проваливаться в лесном снегу, застревать в мелколесье и кустарнике. С большим трудом, преодолев за четыре часа не более километра, мы вынуждены были вернуться на лёд озера, дабы попытаться найти выход на дорогу в другом месте. Это упущение в домашней подготовке отняло много сил и времени. Продвигаясь по льду, обнаружили форелевое хозяйство и лесную дорогу, которой на карте не было. И уже по ней вышли на шоссе.

Отставание от графика катастрофически увеличивалось. Была уже вторая половина дня и к тому же воскресенье. Надежда на попутную машину казалась призрачной. Однако, едва успели отдышаться и перепаковаться, как послышался шум мотора, и самосвал, гружённый углём, как добрый волшебник, доставил нас на берег губы Великой.

До Кижей оставалось двадцать километров. Губа Великая значительно шире, чем Святуха, и поэтому снег здесь, сдуваемый ветрами, образует более плотный наст. Скорость движения возросла, и при подходе к Кижам отставание в графике удалось почти ликвидировать. Ночлег устраиваем на соседнем с Кижами острове с видом на погост.

Утром осматриваем шедевры деревянного зодчества, снимаем кино, беседуем  с реставраторами. Зимой Кижский погост безлюден и как музей закрыт для посещения. Тем не менее, нам удаётся проникнуть за крепостную стену и даже подняться на колокольню, одетую в деревянные леса. Следует отметить, что работы по сохранению Кижей велись большие. Так стены основного собора снаружи по вертикали были укреплены   деревянными брусьями, что, конечно, его не украшало. Полностью менялась кровля  маковки колокольни, реставрировались отдельные фрагменты. Но основной собор и колокольня заметно покосились. До Пизанской башни им было ещё далеко, но на глаз уже заметно. Это печально гармонировало с окрестными полузаброшенными деревнями и хуторами, встречавшимися нам на пути, в которых нежилые дома стояли с отвалившимися стенами, а небольшие деревянные церквушки представляли жалкое зрелище.

Что радовало глаз, так это северная природа, надёжный лёд и выглянувшее в этот день солнце. В этом путешествии оно нас почти не баловало.

Впереди переход через большое Онего. Решили переходить большое Онего не от южной оконечности Ледиковского острова, как было намечено маршрутом, а от северной, что сокращало бы путь в случае отсутствия сплошного ледового покрова. Надеемся на юго-западный ветер, подпирающий лёд к берегу и на то, что эту часть озера нам удастся перейти без приключений.

Ночью перед выходом температура падает до минус одиннадцати градусов, это хорошо – чем морознее, тем надёжнее лёд. В девять часов утра стартуем с северной оконечности Ледиковского острова через большое Онего. Пройдя полтора километра, натыкаемся на длинную свежую трещину. Всплывают в памяти сообщения о полярниках, дрейфующих на льдинах и о рыбаках в финском заливе, спасаемых вертолётом. У нас такой возможности, наверное, не будет. Но долой сомнения, юго-западный ветер должен прижимать лёд к берегу, и мы идём дальше.

К полудню на горизонте появляется низкая  тёмная полоска, принимаемая нами за облака, но позже понимаем, что это берег. Ночуем в нескольких километрах от полуострова Чаж. Дальнейший маршрут мимо острова Суйсарп и островов Ивановских в Петрозаводскую губу прошёл спокойно. Было солнечно, дул слабый ветер, и первого февраля, как и намечалось, мы вышли на набережную Петрозаводска у памятника  Петру Первому.

Путешествием остались вполне довольны, хотя по сравнению с прошлогодним переходом через Ладожское озеро, где впервые для нас (а может и вообще – как знать?) было преодолено более ста двадцати километров открытого ледового поля с неизвестной обстановкой, здесь напряжение было меньше. Маршрут проходил по широким заливам и узким фиордам, и был более разнообразен. Мы получили прекрасную возможность ознакомиться с природой Онежского озера, с зимним Кижским погостом и обстановкой в этой части Карелии.

Онежское озеро – второй и последний большой замерзающий водоёмом северо-запада, который мы одолели. На следующий год вопрос о выборе маршрута становился наиболее актуальным. Повторное покорение Ладоги или Онеги уже не несло в себе элемента новизны, без которого, в определённой степени, теряется смысл путешествия.

А если податься на настоящий север? Для начала, скажем, на Новую землю. Предварительная проработка этого варианта показала, что в наше революционное время и с нашими финансами до необходимой точки на побережье добраться практически невозможно. Здесь уже нужен спонсор. Кроме того, север – это не Ладога и Онега. Здесь требования к экипировке, жизнеобеспечению и подготовке на порядок выше.

Решили в качестве пробного камня дойти до Соловецких островов. Это ещё не север, но всё-таки уже Белое море и, конечно, шаг вперёд по сравнению с Ладогой и Онегой.

Изучение краеведческой литературы по Соловкам ввергло нас в некоторый скепсис. Так в

одном из солидных путеводителей утверждалось, что зима там длится более четырёх месяцев и лишь редким лодкам в это время года удаётся достичь Соловецких островов. Как это понимать? Если зима более четырёх месяцев, то какие могут быть лодки. Посмеявшись над этой, как нам представлялось,  несуразицей, мы не придали сему факту ни малейшего значения. А, как оказалось впоследствии, совсем даже напрасно.

Маршрут наметили от Рабочеостровска мимо группы прибрежных островов, островов Топы, острова Заяцкий с выходом к Соловецкому монастырю и обратно. От Рабочеостровска до Соловецкого монастыря планировалось дойти за три дня.

И вот в феврале 1993 года мы отправились в путь. На поезде добрались до городка Кемь и далее на автобусе до поселка Рабочеостровск, приютившегося на берегу Белого моря.

День выдался солнечный, морозный и ветреный. Вот здесь-то мы сразу и ощутили, что даже на далёких подступах к северу обстановка совсем иная, чем в наших широтах. Белое море встретило морозом и резким колющим ветром. Здесь не расслабишься, всё надо делать быстро.

Перепаковались без заминок, поскольку всё было отлажено почти до автоматизма. Начинаем движение в приподнятом настроении. У местных мальчишек, рыбачащих на льду, пытаемся выяснить ледовую обстановку. На наш вопрос, есть ли дальше в море лёд и удастся ли нам дойти до Соловецких островов, они утвердительно ответили, что да, конечно, дойдёте.

В хорошем темпе проходим мимо прибрежных островов. Начало неплохое.

Через четыре часа движения за очередным островом замечаем узкую тёмную полоску. Подходим ближе, и наше настроение резко падает. Это вода. Не промоина или полынья, а открытая вода, по которой гуляют волны. Далеко у горизонта, на фоне чёрной с белыми барашками воды, видны заснеженные острова. Это, конечно, не Соловки, это всего лишь острова прибрежного архипелага.

Каждому из нас вполне понятно, что Соловков нам не видать как своих ушей, и можно смело возвращаться домой. Но домой не хочется. Столько сил было положено на подготовку, что просто так уезжать обидно. Решаем через группу островов пройти на юг в надежде, что, может, с южной стороны лёд всё-таки есть. Но это скорее для успокоения совести и для того, чтобы убить несколько дней.

Как следовало ожидать, и с южной стороны этой  группы островов,  вплоть до горизонта, плещется  вода. Покрутившись три дня на десятикилометровом пятачке, мы решили возвратиться в Ленинград.

Путешествие не удалось. А почему? А потому, что, действительно, редкие лодки достигают Соловецких островов среди зимы. Течение, приходящее с севера – вот наиболее вероятная причина того, что эта часть Белого моря практически не замерзает.

Как оказалось, при подготовке к этому путешествию мы посмеялись сами над собой.

Каждое путешествие обогащало нас опытом, мы совершенствовали снаряжение, рацион, тактику движения и достигли, как мне теперь представляется, определённых успехов. Вес снаряжения мы довели до минимума, используя современные материалы, пуховую одежду и продукты быстрого приготовления.

У нас с Серёгой была хорошая психологическая совместимость, несмотря на то, что жизненные интересы, образ мышления, привычки и реакция на возникающие проблемы были далеко не одинаковыми. Как и все, мы отличались друг от друга своей индивидуальностью, когда полная гармония во взаимоотношениях практически недостижима.

Мы не были друзьями в полном смысле этого слова и объединялись только на время путешествия. В наших головах гулял один и тот же ветер странствий. Между нами постоянно шла обоюдная подстройка друг под друга на уровне подсознательного нахождения компромиссов. В основном это было обусловлено осознанием взаимной необходимости друг в друге для достижения поставленной цели. Каждый отчётливо понимал, что в случае возникновения конфликтной ситуации может нарушиться жёстко спланированный ритм жизнеобеспечения, когда весь объём работы чётко и безоговорочно поделён между нами. И, как результат, срыв того, к чему стремились и готовились целый год.

Серёга был значительно моложе меня и с лучшей энергетикой. Иногда мне приходилось выкладываться из последних сил, когда у него был ещё значительный запас. Однако, явного лидера среди нас не было. Теперь я понимаю, это было естественно правильной основой отношений между нами, поскольку лидерство всегда вносит дискриминационную ноту. Отсутствие лидера явилось той демократической средой, которая позволяла ощутить сопричастность каждого ко всему увиденному, преодолённому, выстраданному.

Однако отсутствие лидера не означало, что решения по возникающим проблемам принимались коллегиально.

Несмотря на то, что при подготовке к путешествию всё тщательно подготавливалось и продумывалось, в процессе прохождения маршрута возникали непредвиденные обстоятельства, когда необходимо было принимать конкретные решения. В этом случае к исполнению принималось любое предложение любого из нас. Но при этом каждый, перед тем как высказать своё предложение, должен был с полной мерой ответственности оценить и спрогнозировать его последствия. Если же, впоследствии оказывалось, что данное предложение ошибочно, то это ни в коем случае не являлось предметом обсуждения и тем более критического высказывания со стороны второго. Равновероятно, может ошибиться каждый. Об этом мы с Серёгой никогда впрямую не говорили, однако, я

чувствовал, что он относится к этому, так же как и я.

Во всех путешествиях среди нас было практически полное понимание друг друга, отсутствовали накапливающиеся противоречия, и наша мини группа жила и продвигалась по маршруту как хорошо отлаженный механизм, в котором каждое его звено работало по своей программе, являющейся частью общей, обеспечивающей выполнение запланированного и преодоление непредвиденного, в котором чёткость взаимодействия его звеньев приносила определённое удовлетворение. В нашей мини группе каждый знал свой маневр, всё делалось без лишних слов и потребности в оценке со стороны.

По мере прохождения маршрута общение друг с другом уменьшалось, а к концу путешествия сводилось к минимуму. При этом за день мы могли сказать друг другу всего несколько слов. Были нередки случаи, когда один из нас, справившись со своими обязанностями, мог уйти на переход один, не ожидая товарища, и оторваться от него на значительное расстояние. Так мы могли двигаться некоторое время порознь. Такое уменьшение потребности в общении и являлось естественным и нормальным, поскольку, с одной стороны, день ото дня начинала сказываться накапливающаяся усталость и определённая монотонность походной жизни. С другой стороны, мы постепенно освобождались от городских стрессов, и под монотонный ритм шагов и шуршание лыж у нас появлялась потребность во внутреннем философствовании и оценке своего бытия.

Однако если на маршруте встречалось что-либо необычное, то возникал естественный всплеск потребности в общении, который затем так же естественно и угасал. По мере приближения к финишу наблюдался явный подъём настроения, а реальность достижения поставленной цели поднимала наше общение и взаимопонимание на новый более высокий уровень.

И всё же по натуре я – одиночка. Был, есть и, скорее всего, таким и останусь. Я – рак-отшельник, таким уж меня сделала природа. И было бы странным и неестественным, если бы мне не захотелось пройти какой-либо маршрут в одиночку. Эта мысль начала свербеть после путешествия на Кижи. Но я прятал её подальше в себя. Во-первых, мне было неудобно перед Серёгой. Мне казалось, что я его в какой-то степени предам, если пойду один. Во-вторых, я ещё не был готов к одиночному путешествию ни морально, ни технически.

По большому же счету, до сих пор не совсем понятно, почему меня тянет к такого рода приключениям? Очевидно, ответ на этот вопрос заключён в сложности самой человеческой натуры и остаётся скрытым и таинственным. И всё же, самой сильной мотивацией, во всяком случае, для меня, является достижение успеха ради личного удовлетворения, ради удовлетворения честолюбия. Честолюбие сполна удовлетворяется преодолением трудностей, страха, отчаяния и борьбой. Однако удовлетворение своего «я» заставляет искателя приключений жить не только победой, но и одобрением окружающих тебя людей. Достижение поставленной цели само по себе ещё не даёт полного удовлетворения – для этого необходимо поделиться с другими.

И вот в 1994 году я решился. В этот год Серёга по делам мирским не мог пойти в очередное путешествие, и это, в какой-то степени оправдывало меня в моих глазах. Я решил пройти по маршруту номер один – маршруту, по которому мы с Серёгой совершили своё первое ледовое путешествие. Кроме того, мне казалось, что я уже созрел для того, чтобы приобщиться к вере, и захотел принять обряд крещения именно на Валааме. К Валааму – этому чуду природы, чистоты веры и стойкости духа, у меня, было, есть и останется навсегда отношение особое и трепетное.

В этом путешествии мне сопутствовало всё: и погода, и ледовая обстановка. В основном было солнечно, безветренно, стоял лёгкий морозец. Практически по всему маршруту лёд был идеален. Северная часть Ладоги была покрыта толстым, ровным ледяным полем с небольшим слоем снега. Лыжи и корыто скользили превосходно, на многокилометровых и ровных, как биллиардный стол, участках удавалось развивать скорость в два раза больше, чем в прежние годы.

До Валаама добрался на третьи сутки. Правда, у Крестовых пришлось немного  поволноваться. Здесь я наткнулся на волчьи следы, и это заставило уйти для ночёвки в Ладогу километра на два. Из литературы мне было известно, что на Валааме и тем более на Крестовых нет крупных хищников, поскольку как среда обитания эти острова для них слишком малы, и здесь постоянно не прокормиться ни медвежьему семейству, ни волчьей стае. Однако в конце зимы на острова всё-таки могут заходить и волки, и рыси. Из серьёзных средств защиты, к сожалению, у меня ничего не было. Пришлось слегка побрызгать бензином снег вокруг палатки, но это скорее для самоуспокоения.

Утром метрах в семидесяти обнаруживаю такие же следы, огибающие по дуге место моей

стоянки. Наверно, на таком расстоянии их удерживал запах бензина, или ещё что-нибудь. Встреча с волчьими следами была, пожалуй,  единственной неприятной нотой в этом путешествии.

В отличие от прошлого путешествия на Валаам, в этот раз я провёл на острове почти сутки. Заночевать удалось в гостинице, оборудованной в одном из домов монастырского подворья. Наверно, раньше это были кельи, в которых монахи вели свой аскетический образ жизни. Сейчас же здесь очень даже уютно, современная мебель, и в дополнение к печному отоплению – электронагревательные приборы. Так что удалось не только высушить всё снаряжение, уже успевшее напитаться конденсатом, но и хорошо выспаться. В те дорогие моим мыслям дни на острове была прекрасная солнечная погода, взор привораживал лазурный купол Спасо- Преображенского собора, чистейший снег искрился под лучами уже тёплого февральского солнца. По пихтовой аллее дошёл до Игуменского кладбища, не спеша обошёл центральный монастырский ансамбль и провёл в храме около пяти часов. Да, зимний Валаам – это разговор особый, это на всю жизнь. Конечно, за столь короткое время не реально даже в общих чертах прочувствовать образ жизни монахов, но всё-таки за эти часы я многое увидел и многое переосмыслил заново.

К моему великому огорчению, отец Феофан, настоятель монастыря, в крещении мне отказал, поскольку и по сей день на Валааме этот обряд строго сопровождается купелью в нижнем озере. Однако он приставил ко мне отца Серафима, с которым в беседах мы провели более часа. Отец Серафим молодой, высокий, красивый батюшка с мягким и приветливым голосом объяснил, что к чему, и настоятельно советовал приехать для крещения в обитель весной. А перед этим рекомендовал читать святые писания и своей рукой начертал, что именно следует делать.

На следующее утро после службы отец Серафим прочитал надо мной молитву, подарил из своей библиотеки Новый Завет и благословил на дальнейший путь. С тем мы и расстались. Он пошёл с мешком за спиной и посохом помолиться в Красный скит, я – на лёд Ладоги.

В те дни я дал себе слово в ближайшую весну или лето посетить обитель и покреститься. Но этим планам не суждено было сбыться. Суетность мирской жизни, а ещё в большей степени неуверенность в себе полностью изничтожили мои благие помыслы.

Вторая часть путешествия от Валаама до Приозёрска была преодолена в рекордном темпе

всего за два дня.

Это одиночное путешествие я провёл на сильном эмоциональном подъёме и на редкость удачно. И вполне естественно, что на следующий 1995 год очередная предстартовая лихорадка направила мои помыслы в то же самое русло – на зимний Валаам.

 

 

День первый

Загад не бывает богат

 

К этому путешествию я был подготовлен, как никогда хорошо. Одежда, снаряжение, провизия, средства жизнеобеспечения – всё до мелочей было продумано и максимально приспособлено для жизни и передвижения по льду. Как-никак, а за плечами четыре ледовых путешествия: два на Валаам, одно на Кижи и одно на Соловки. В общей сложности автономно на льду было прожито больше месяца и преодолено более четырёхсот километров. Это позволяло говорить себе, а при случае и другим, что в этом деле и на этом уровне я знаю, как это делать, и умею это делать.

Путешествие на зимний Валаам, как и в прежние годы, начинаю с небольшой станции Ууксы. Она находится в северо-восточной части Ладожского озера на десять километров южнее Питкяранты, печально знаменитой своим целлюлозно-бумажным комбинатом, успешно отравляющим воды Ладоги вот уже не одно десятилетие. Что бы от Ууксы добраться до Ладоги, необходимо пройти вдоль Ууксинской бухты, отделённой от Ладожского озера узким полуостровом, по которому, кстати, проходит хорошая автомобильная дорога, но которой в прошлые годы мы не пользовались. Через шесть километров полуостров сужается метров до двухсот – это перемычка, по которой выгоднее всего перевалить на Ладогу. От перемычки в хорошую погоду прекрасно виден остров Мантсинсаари. До него пять километров, и на нём в предыдущих путешествиях всегда была первая ночёвка.

В этот раз решил внести небольшой элемент новизны – до Ладоги дойти не по Ууксинской бухте, а по дороге и первую ночевку сделать не на Мантсинсаари, а пройти по светлу как можно дальше в Ладогу и заночевать на льду. Если, конечно, позволят метеоусловия и ледовая обстановка. А ещё было бы лучше дойти сразу до Крестовых.

В Ууксу прибыл в субботу одиннадцатого февраля 1995 года в восемь часов утра. Погода прекрасная, небо безоблачное, ветра почти нет. Морозец около десяти градусов, везде свежевыпавший снег. Настроение боевое. По шпалам дохожу до переезда, перепаковываю корыто и прикрепляю к его днищу небольшие лыжи разового пользования, защищающие скользящую поверхность от песка на дороге. Переодеваюсь в экипировку для движения и

в путь.

Через пару километров начинается та часть поселка Уукса, которая вытянулась вдоль бухты. По этой бухте в прошлые годы начинался маршрут на Мантсинсаари или Валаам. Как правило, Ууксинская бухта прилично заснежена и поэтому раньше всё начиналось с не очень приятного движения по глубокому снегу. В этот раз начинаю маршрут по хорошей автомобильной дороге, идущей, практически, вдоль берега Ууксинской бухты до

того самого перешейка, около которого планирую выйти на лёд Ладоги.

Внешне посёлок ещё спит. Только из трубы одного дома струится лёгкий дымок.

В конце посёлка повстречались два рыбачка со шнеками на плечах, которые свернули в лес на проселочную дорогу. Следовательно, недалеко, в нескольких километрах, должна быть Ладога. Есть соблазн в этом месте выйти на лёд. Однако, подавляю в себе это желание, поскольку всё-таки выгоднее пройти шесть километров по дороге, чем по льду, несмотря на небольшой излом в маршруте.

Настроение прекрасное, по свеженакатанной дороге идти легко и споро. Миновав посёлок, дорога переходит в хорошую колею от недавно прошедших большегрузных машин. Идти стало немного труднее, но всё-таки несравненно легче и быстрее чем по заснеженной бухте. Засекаю по придорожным столбам среднюю скорость движения, получается около шести километров в час. Значит, на перемычку выйду к половине одиннадцатого. Если ледовая обстановка хорошая, скажем, такая же как и в прошлом году, то есть шанс сегодня к вечеру дойти до Крестовых, а это уже кое-что. Это было бы идеальным началом.

Изредка меня обгоняют, преимущественно, легковые автомобили. Это рыбаки, ведь сегодня суббота, и они спешат на подлёдный лов. Почти все из них доезжают до перемычки и в этом месте выходят на лёд.

Несмотря на то, что с дороги не видно ни Ууксинской бухты, ни Ладоги, я чётко ощущаю, где нахожусь в данный момент и сколько осталось до перемычки. Настроение боевое от полной уверенности в себе и от хорошего начала. Вот и легковые автомобили, значит это перемычка. Передо мной Ладога. Лёгкий ветерок с озера. Около берега, как всегда, прилично заснежено. В километрах двух колония рыбачков.

Необходимо перекусить, перепаковать корыто для движения по льду, оценить ледовую и погодную обстановку и принять решение о том идти на Мантсинсаари или сразу держать направление на Крестовые. Мантсинсаари, как всегда, близок. Чуть правее него, вдалеке, отчётливо виден остров. Ориентируюсь по карте, такого острова нет. Неужели это Крестовый, что-то подозрительно хорошо видно.

В раздумьях, почему это так, перекусываю. Покончив с обедом, упаковываю корыто для движения, одеваю брезентовые бахилы, лыжи, на шею столик с компасом и в путь.

Беру чуть левее неопознанного острова. Первые несколько сот метров, как и в прошлые годы, на льду много снега, особенно у берега. Далее в пределах видимости сплошное торошение, почти не проходимое на лыжах. Если так пойдёт и дальше, то, ни о каком форсировании маршрута, во всяком случае, его первой половины, речи не может быть. Наполеоновские планы явно рухнули. Да – «загад не бывает богат», если бы я тогда знал, сколько ещё раз придётся вспоминать эти слова. Подбадриваю себя  надеждой,  что  торосы неоднократно приходилось преодолевать и в прошлые годы, что торосы всегда встречались в виде полей, которые удавалось пройти с не очень большими потерями сил, а чаше находить в них проходы или, в крайнем случае, обходить.

Прохожу мимо рыбачков. Крайние с явным любопытством провожают меня взглядами. Со стороны я выгляжу, наверно, довольно странно – один, в специфической экипировке, сзади тащу корыто, иду в открытую Ладогу, безлюдную, непредсказуемую. И мне примерно понятно, что они говорят и думают обо мне в данный момент.

Часа через два с половиной вышел на траверс Мантсинсаари севернее километра на четыре. Среди торосистого льда попался участок абсолютно гладкого чёрного незаснеженного льда в виде небольшого озерца. Необходимо оценить, можно ли по такому льду передвигаться. Пробую его прочность лыжной палкой, пробить не удаётся. Однако, всё-таки неизвестно какова его толщина. Обычно толщину льда мы определяли по ширине трещин, всегда имеющихся в нём. И чем толще лёд, тем более он изрезан внутренними трещинами. Очевидно, они появляются в результате сжатия и расширения под воздействием перепада температур. Здесь же трещин практически нет. Значит, лёд образовался недавно и, скорее всего, на месте разрывов ледяных полей, и он не очень толстый.

Нахожу видимую внутреннюю трещину, толщина льда на глаз примерно около десяти сантиметров. По моим представлениям, такой лёд вполне должен держать мой вес и тем более на лыжах. Пробую осторожно, сначала одной лыжей, нормально, не трещит. Пробую пройти по этому новообразованию вдоль кромки торосистого льда, держит хорошо, скользит хорошо. Отталкиваюсь только палками, скорость приличная. Осторожно пробую отойти от кромки торосистого льда, чтобы спрямить путь, и пересекаю эту поляну почти через её середину.

Однако поляна закончилась, и опять пошёл нудный торосистый  лед. Останавливаюсь,   чтобы оценить ситуацию. Время уже прилично, до Мантсинсаари подать рукой, впереди, куда ни глянь, торосистый лёд, ветер слабый южный, мороз около десяти градусов. Сориентировался по карте в отношении неопознанного острова – это второй Крестовый, первый Крестовый отсюда не виден, поскольку он очень мал и без леса. Принимаю решение идти в направлении Крестовых до пяти часов вечера и заночевать на льду.

По торосистому льду на лыжах передвигаться стало совсем невозможно. Снимаю лыжи, принайтовываю их и палки к корыту и – вперёд пешком. Скорость, конечно, мизерная. При такой ледовой обстановке для того, чтобы пройти весь маршрут необходимо находиться в движении всё световое время.

Мысли, мысли… мысли, они твой неугомонный спутник в ледовом и тем более одиночном путешествии. Постоянный и бесконечный внутренний диалог проходит на фоне монотонного движения, когда на подсознательном уровне определяется оптимальный путь среди торосов, а ноги сами находят нужное место среди этого хаоса.

Вскоре на пути опять встречается участок чистого льда, но уже в виде извилистой реки, то

сужающейся до ручейка, то расширяющейся как озеро. Надеваю лыжи и стараюсь идти по ней как можно дольше, но когда она круто отворачивает в сторону, приходиться выходить на торосистый лёд и снимать лыжи.

Участки чистого льда стали попадаться всё чаще. Иногда они соприкасаются друг с другом. Выискиваю, если это удаётся, такие соединения и передвигаюсь по чистому льду. Путь получается более изломанным, однако выигрыш во времени очевиден. В основном же, идти приходится по торосам.

В половине пятого решил закончить движение. Впереди отчётливо видна гряда Крестовых

островов и чуть левее в дымке сам Валаам.

Где ставить палатку? В торосах полноценно палатку поставить сложно, значит, придётся заночевать на тонком льду. Подыскиваю подходящее место у кромки торосистого льда и распаковываю корыто. В бинокль осматриваю лёд и острова. Видимость хорошая, просматриваются не только деревья на втором Крестовом, но и купол Спасо-Преображенского собора на Валааме. Впереди в пределах видимости в бинокль сплошной

торосистый лёд.

Начинаю ставить палатку. При сверлении дырок под колья для оттяжек из-подо льда появляется вода. И это при углублении бура примерно наполовину, то есть сантиметров шесть, семь. Совсем не густо. Но, тем не менее, палатку всё-таки ставлю. Сразу же начинает точить червь сомнения, а не уйду ли я в такой ситуации под лёд ночью.

Пока ещё не начало темнеть, решаю обследовать близлежащий участок торосистого льда с целью поиска более подходящего места для ночёвки. Метрах в ста нахожу небольшую ровную площадку на краю торосистого льда, на которой можно поставить палатку. Снимаю палатку со старого места и устанавливаю на более надёжное. Раскладываю спальные принадлежности и приготавливаю всё для ночевки.

Начинает темнеть. Надо поторапливаться. Но, в принципе, ничего страшного, на льду даже после захода солнца, а особенно в лунную ночь есть фоновое освещение, позволяющее сносно видеть. Штатно разжигаю примус. Для воды использую осколки льда, которого здесь в изобилии. Готовлю ужин. Спирт решил не доставать, настрой пока что-то не тот. Поужинал с аппетитом.

Затащил в палатку всё снаряжение, кроме примуса, от него прилично  пахнет  бензином. Переоделся для ночлега и забрался в пуховой спальник. Сразу стало тепло и уютно.

Мысленно вспоминаю прожитый день и оцениваю правильность принятого решения. Вроде всё нормально. Достаю приёмник, необходимо послушать прогноз погоды на завтра. Долгие попытки поймать какую-либо нужную станцию на средних волнах не приносят успеха, и это всего в двухстах километрах от Ленинграда. Да, приёмник, мягко говоря, не очень. Какая погода ожидается завтра, к сожалению, не известно. Но ничего не поделаешь. Завожу на семь часов маленький будильничек, который во всех путешествиях висит у меня на шее, и пытаюсь уснуть.

Сон, как всегда, рваный, и не понятно, спишь ты или не спишь. Ночь безветренная и безлунная. На внутренней поверхности потолка палатки образовался иней, это замёрзший конденсат от дыхания.

Однако, под утро палатка изнутри стала мокрой, а это значит, что мороз ослаб и температура не ниже четырёх, пяти градусов. Неужели грядёт оттепель, вот это ни к чему.

 

 

День второй

Главное – я остался жив

 

По будильнику встаю в семь часов. Сегодня двенадцатое февраля, воскресенье. До восхода солнца ещё далеко, но это оптимальное время для подъёма. Пока приготовишь завтрак, поешь, свернёшь стоянку и упакуешься, как раз начнёт светать. Приготовление завтрака и всё остальное продумано до мелочей и отработано до автоматизма.

На термометре, привязанном к оттяжке палатки, температура минус один градус. Из этого

следует, что днём, скорее всего, будет плюс.

К половине девятого полностью справился со всем необходимым и в путь.

Небо затянуто высокими облаками, но видимость неплохая. Впереди, как и вчера, просматриваются Крестовые, сзади различим берег и особенно хорошо Мантсинсаари. Ледовая обстановка всё та же, торосы и участки чистого льда. Тактика движения прежняя, что и вчера. По торосистому льду пешком, пыхтя как паровоз, но продвигаясь как черепаха, по чистому льду на лыжах с ветерком.

Выискивая участки чистого льда, подошёл почти к первому Крестовому. До него не более

трехсот метров. Это небольшой гранитный островок без деревьев с каким-то ажурным сооружением, скорее всего, для навигационного оборудования. От меня до острова и далее в Ладогу только чистый лед. Есть соблазн подойти к острову, но столь большое пространство чистого льда пугает, неизвестно какой он там толщины.

Всё-таки, когда иду по этим участкам чистого льда, всё время точит червь сомнения и боязни. Чувствую, что в этом есть определённый риск. Впрочем, во всех моих путешествиях присутствуют элементы риска, наверно, без этого не обойтись. Весь вопрос в том,  какова  его цена. Риск хорош и оправдан тогда, когда он не переходит грань, отделяющую его от авантюризма. Но кто знает, где те весы, на коих можно это взвесить.

Надо признаться, что я всегда прятал эти мрачные и неприятные мысли подальше. Наверно, это оттого, что пока ничего не случалось. А ведь приключись какая-либо хворь, или повредишь ногу и не сможешь передвигаться, или, скажем, провалишься под лёд (упаси нас, Боже, от такой напасти) или в пургу собьешься с маршрута, то здесь тебе никто не поможет, и всё будет зависеть только от тебя самого. И искать-то тебя никто не станет, поскольку с внешним миром связи никакой, и твой точный маршрут никто не знает.

По ходу продвижения вперёд характер торосов стал немного меняться, в створах между островами стали попадаться непроходимые участки. В таких местах высота ледовых нагромождений в мой рост и выше. Приходится искать обходы или по чистому льду, или по менее заторошенному.

У одного из гигантских нагромождений решил остановиться на обед. Небо просветлело, показалось солнышко. Оно всегда приносит радость и хорошее настроение. Как всегда, обед занял не более пятнадцати минут. Всё-таки здорово, когда всё отлажено до мелочей, это приносит удовлетворение. Но вот трапеза закончена, и снова в путь.

Через час движения по этому хаосу обнаруживаю, что одной лыжной палки нет. Очевидно, она выпала из под резинки на ходу, вряд ли я её забыл при остановке на обед. При перетаскивании через льдины, порой торчащие вертикально, моё бедное корыто испытывает такие мощные удары, что я удивляюсь, как оно вообще давно не развалилось. Хорошо, что я его сделал клёпанным и из дюраля. Пластмассовое, каким мы пользовались в прошлых путешествиях, давно раскололось бы от нескольких таких ударов. Палку, конечно, жаль, ведь кроме своего основного назначения она использовалась как стойка для палатки. А потерялась, как раз та палка, которая использовалась в качестве передней стойки. Да, эта потеря плоха вдвойне. Во-первых, теперь не поставить нормально палатку, а это приведёт к тому, что ночевать в ней придётся не как в домике, а как в мешке, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-вторых, любая потеря в путешествии – это не самая лучшая примета.

Немного погоревав, решил, что бессмысленно отправляться на поиски палки по двум причинам. Практически невозможно найти то место, где она потеряна, поскольку при движении по торосам почти совсем не остаётся следов. Во всяком случае, отыскать их очень сложно. А потом, неизвестно, где она выпала, и можно на поиски потратить массу времени, а ещё больше сил. В конце концов, эта потеря существенная, но не катастрофическая. Вот если бы потерялся мешок с провизией или примус, или, скажем, бензин, то выжить было бы сложно. Итак, Бог с ней, с этой палкой, до Валаама доберёмся и без палки.

Мысли начали вить свою паутину. Перед выходом с Валаама надо будет налегке сходить на западную оконечность острова и посмотреть в бинокль ледовую обстановку в сторону второй части пути. Если такие же сплошные и труднопроходимые торосы, то, может быть, целесообразнее отправиться с острова на вертолёте. А сколько это будет стоить, пожалуй, тех денег, которые я взял с собой не хватит.

Вот и третий Крестовый. Впереди видны Баевые, а за ними святая обитель, основная цель

моего путешествия. Но до Валаама идти ещё, как минимум, день.

Время около трёх часов. До четвёртого Крестового около километра. Надо до него дойти, а там можно и заночевать. Передо мной метров двести торосов, а дальше до острова чистый лёд. Обхожу торосы слева по извилистой полосе чистого льда примерно метрах в семи, восьми от кромки торосистого. Лёд изредка стал потрескивать, чуть слышно, как стекло. Раньше я такого никогда не ощущал. Потрескивания стали чаще, и я нутром почувствовал опасность. Необходимо быстрее подойти к торосистому льду.

Разворачиваюсь вправо и в этот момент чувствую, что вертикально опускаюсь вниз. Резанула мысль безысходности и отчаяния. Нет, нет, этого не может быть. Но, тем не менее, я в воде, и меня неумолимо тянет вниз.

Чувствую, что плавательные движения, которые делаю автоматически руками и ногами, на поверхности меня не держат. На ногах лыжи, одежда намокла.

Бросаю взгляд на небо, лёд, острова. Зловещая тишина, вокруг ни души. Я никогда ещё не

испытывал такого страха. Хотелось кричать, звать на помощь, но я отчётливо понимал, что здесь никто не протянет мне руку.

В путешествиях я уже привык к одиночеству. В удачные моменты одиночество и радовало и удовлетворяло, но сейчас меня охватила жуть.

Может быть, пришло время умирать.

Утонуть, исчезнуть  бесследно.

Неужели это все?

Неужели жизнь закончилась?

А как же Алёна?

А как же мама? Она так много труда положила, чтобы дать тебе жизнь, так уж и ты, будь любезен, потрудись от неё так легко не отказываться.

Надо бороться и бороться до последнего. О случившемся никто не знает, и ты слишком далеко находишься от людей, чтобы надеяться на спасение.

Шоковое состояние первых секунд прошло. Чувствую, что правая нога освободилась от лыжи. Очевидно, крепление держало ботинок не совсем крепко, поскольку дырки были уже разбиты, а поверх ботинок одеты брезентовые бахилы. Движения стали более упорядоченными и осмысленными. Я почти полностью начал контролировать ситуацию.

Поворачиваю голову назад и бросаю взгляд на корыто. Оно пока ещё на плаву, но перёд немного черпает воду. В носовой части примус, бензин, мешок с провизией, и это сместило центр тяжести. Отчётливо осознаю, что если я и выберусь, а корыто утонет, то это явная гибель. До берега более двадцати километров, до Валаама тоже около этого. В мокрой одежде по торосам, да ещё в темноте, ведь часа через два уже стемнеет, мне явно не дойти. Необходимо как можно скорее доплыть до торосистого льда и вытолкнуть корыто на него.

Тонкий лёд, на который я пытаюсь опереться, сразу же обламывается. Какой тонкий лёд. Просто удивительно, как он меня держал, когда я шёл по нему на лыжах. Наваливаясь и обламывая тонкий лёд, медленно продвигаюсь к кромке торосистого. Холода не ощущаю. Периодически оборачиваюсь и посматриваю на корыто. Оно явно просело, но ещё на плаву.

Вот и кромка торосистого льда, её надводная часть около пятнадцати, двадцати сантиметров. В первую очередь надо спасать корыто. Подтягиваю его к себе и пытаюсь задвинуть на лёд. Но безуспешно. Кромка торосистого льда высока, и при попытке выдвинуть корыто на лёд, я погружаюсь в воду, а оно от таких манипуляций, похоже, дополнительно её черпает. Так я его только утоплю собственными руками.

Необходимо сперва и как можно быстрее выбраться самому, а затем вытащить корыто. Пытаюсь выбраться на лёд. Пальцами абсолютно не за что уцепиться. Усиленно работая ногами и цепляясь за лёд ногтями, делаю всё новые и новые попытки. Ничего не получается. Кисть левой руки вся в крови, очевидно, порезал о лёд. Пытаюсь зацепиться за лёд зубами. Это уже похоже на агонию.

На левой ноге отстегнулось крепление второй лыжи. Вытаскиваю её на лед и, используя как упор, пытаюсь выбраться. Ничего не получается.

Неожиданно обнаруживаю на правой руке петлю лыжной палки. Вот оно моё спасение. Достаю лыжную палку из воды, втыкаю её острым концом в лёд, подтягиваюсь и вылезаю. Слава Богу, корыто ещё не утонуло. С хода вытаскиваю его на лёд.

Кажется, жив.

Необходимо быстро оценить ситуацию. Наверху корыта принайтованы пуховка и пуховые брюки. Они сухие. Отстёгиваю резинки и освобождаю пуховку. Внутри пуховки фотоаппарат, он сухой. Раздеваюсь до пояса и одеваю пуховку на мокрое тело. Сразу становится теплее. Всё-таки пуховка это великое дело.

Быстро распаковываю корыто, оно почти на одну треть наполнено водой. Мешок с провиантом вроде не промок, это уже хорошо. Примус и кастрюльные принадлежности подмокли, но для них вода не страшна. В рюкзаке дело похуже, если не сказать, что совсем плохо. Практически всё, что находится в рюкзаке, промокло. И что самое страшное, пуховой спальный мешок превратился в мокрый тяжеленный ком. Лишь только небольшой кусочек его нижней части остался сухим. Но я мрачно осознаю, что это временно, наверняка он вскорости напитается водой от остальной мокрой части. Палатка мокрая. Унтята (меховые чулки) – тоже насквозь. Бинокль сухой, подмок только его чехол, да и то снаружи. Не успела вода пройти и в полиэтиленовый мешок, в котором документы, деньги, подарки для отца Серафима и запасные шерстяные носки.

Сажусь на пенку, разуваюсь, снимаю остальную мокрую одежду и одеваю пуховые брюки. Всё-таки и пуховые брюки это тоже не менее великое дело. Молодец, Николай Тимофеевич, ведь ты над пуховым снаряжением трудился не один месяц, зато вот теперь оно тебя выручило.

Выливаю из ботинок воду, надеваю сухие носки и, как это ни печально, мокрые ботинки. Теперь нужно, как можно сильнее, отжать пуховой спальник, хорошо бы до стадии сырости,  но это не так-то просто, если не сказать, что безнадёжно.

С мокрой одеждой и выжиманием покончено. Начинает бить дрожь. Непонятно, то ли от холода, то ли от стресса. Скорее, от того и другого. Достаю из мешка с провизией полиэтиленовую бутылочку со спиртом, в ней триста грамм спирта. Делаю два глотка. Горло обжигает и перехватывает дыхание. Через несколько секунд по телу разливается приятное тепло. Ощущаю сильный эмоциональный подъём.

И опять-таки, ты – молодец, Николай Тимофеевич, в этой ситуации ты сделал всё правильно, ты остался жив. А это главное. Самое плохое позади (если бы я знал, что меня ожидает в ближайшие дни, я бы так не радовался).

Окидываю взглядом поле битвы. Вокруг хаотично разбросана мокрая одежда и всё снаряжение. На снегу расползшиеся пятна крови от порезанной руки. Далее дорожка из воды и обломков тонкого льда. В результате моего барахтанья небольшие плиточки льда выбросило наверх. Их толщина всего несколько, сантиметров. Ещё раз удивляюсь, как такой лёд мог меня держать. Надо сделать снимок, второй в этом путешествии. Солнце, хотя уже и на исходе, но освещение хорошее.

Ловлю себя на мысли, что теряю драгоценное время. Сейчас основная и единственная задача, как можно скорее добраться до Валаама.

Вес мокрой одежды и снаряжения возрос настолько, что всё дотащить просто не реально, надо с чем-то расстаться. Оставляю на льду всю мокрую одежду, которая была на мне во время купания, кроме шерстяного свитера (свитер оставлять жаль). Унтята и рюкзак тоже оставлять жалко. Пуховой спальный мешок, он оказался самый тяжёлый. Но оставлять его не поднимается рука. Да и потом, пока он весь не пропитался водой, нижнюю часть можно использовать ночью для согрева ног. Что ни говори, а пуховой спальный мешок это последнее, с чем я расстанусь.

Что ещё не понадобится. Ремнабор для лыж, а он весит прилично.  Одной лыжи уже нет, она осталась подо льдом, да и палки одной тоже нет. В результате беспристрастной ревизии оставляю, как мне кажется, самое необходимое: мешок с провиантом, бензин, примус, кастрюльные принадлежности, палатку, полиэтилен под палатку, пенку, топорик, документы, деньги. И балласт, с которым жаль расставаться: свитер, унтята, пуховой спальный мешок, рюкзак, бинокль, и приёмник.

Надо поторапливаться. На глаза попадается лыжа, с помощью которой я безуспешно пытался выбраться на лёд и мой главный спаситель – лыжная палка. Что теперь от них толку. Сгоряча забрасываю их в воду и только потом осознаю, что остался без второй стойки для палатки. Это ошибка и, к сожалению, как оказывается, не единственная.

Смотрю на часы. Стекло изнутри мокрое, ведь они побывали со мной в воде. Но, как ни странно, идут. С трудом рассматриваю время, где-то без двадцати четыре. Ещё можно идти хороший час.

Ну что ж, путешествие продолжается. Только теперь – на чистый лёд ни мыслями, ни ногой. Теперь только по торосистому льду.

Начинаю движение в темпе, необходимо согреться. Минут через десять согрелся полностью и, более того, вспотел. Внутренняя поверхность пуховки, а она выполнена из каландрированного капрона, стала прилипать к телу, и это неприятно. Но, что такое неприятно по сравнению со всем остальным, это такая мелочь, что на неё и внимание обращать не стоит.

Торосистый лёд стал уходить круто вправо от Крестовых, но ничего не поделаешь, по тонкому льду я более не ходок.

В спину стал дуть восточный ветер. Небо чистое. Начинает смеркаться. Среди торосов подыскиваю небольшую площадку более или менее пригодную для установки палатки. Вся установка теперь заключается в растягивании дна, поскольку стоек у меня уже нет. Можно, конечно попытаться использовать вздыбленные льдины, чтобы приподнять верх палатки. Но для этого нужно искать подходящее место, а этим заниматься нет никакого желания.

Надо что-то поесть, однако есть абсолютно не хочется, более того, ощущение, что меня подташнивает. Вскрываю пакет с завтраком и заставляю себя съесть немного шпика с ломтиком хлеба. На десерт шоколад.

К нижней оттяжке палатки прикрепляю термометр. Температура около минус двух градусов. Ветер усиливается, но небо чистое.

Стелю на дно палатки пенку. Затаскиваю в палатку корыто с оставшимся снаряжением и размещаю его слева от себя, с правой стороны ставлю мешок с провизией. Может, это хоть немного приподнимет надо мной крышу палатки. В ногах укладываю спальный мешок таким образом, чтобы в его сухую нижнюю часть можно было бы засунуть ступни ног.

Застёгиваю молнию палатки и ложусь на пенку. Итак, на мне куртка и брюки на голое тело, на ногах уже мокрые шерстяные носки, на руках мокрые шерстяные варежки и на голове мокрая шерстяная шапочка. Если ночью температура упадёт, то в такой одежде без спального мешка мне несдобровать.

Закрываю глаза и стараюсь ни о чём не думать, но не тут-то было. Мозг, как жернова, начинает перемалывать прожитый день, выхватывая различные ситуации из череды происшедшего. Мысли также внезапно обрываются, как и возникают, не оставляя никакого следа. Они перескакивают с одного на другое, то, забегая в завтрашний день, то уносясь в прошлое.

Ощущаю, что меня начинает бить дрожь. И это уже от холода. А почему, собственно, когда человеку холодно его начинает трясти? Ведь в природе ничего не бывает зря, в природе всё рационально. Дрожь – это постоянное периодическое сокращение мышц. А при сокращении мышц выделяется тепло. Стало быть, если искусственно усилить это явление, то можно согреться. Так и поступаю. Усиливаю дрожь до такой степени,  что  моё  тело   начинает   ходить ходуном. Через некоторое время чувствую, что становится теплее. А может быть, это только кажется. Всё-таки я ещё нахожусь под мощным давлением стресса.

Снаружи ветер усиливается. Палатка остервенело полощется и мотается из стороны в сторону, надуваясь как пузырь, так, что и не надо никаких стоек. Мысленно пытаюсь определить направление ветра на данный момент. Палатку я поставил параллельно Крестовым. Ветер дует вперёд, значит его направление с востока. Это не совсем хорошо. Если лёд разорвёт, то он будет перемещаться от восточного берега к Валааму, образуя трещины, параллельные берегу. Стало быть, обратный путь к восточному берегу будет затруднителен или вообще отрезан.

Определение направления ветра это первый признак упорядочения мысли, это хорошо. Необходимо проанализировать прожитый день и наметить план действий на завтра, а вернее уже на сегодня – тринадцатое февраля, понедельник. На моих безотказных детских часиках около часа ночи.

Итак, день прожитый. Сразу же от начала путешествия мне пришлось идти, в основном, по торосам ,перемежающимися с участками чистого тонкого льда. Всё-таки при такой ледовой обстановке до Валаама дойти было вполне по силам. Это решение было в какой-то степени рискованным, но оценить его как неправильное я не могу.

Потеря лыжной палки. Это ошибка, но не очень существенная.

Продвижение по чистому льду. Здесь, конечно, был элемент риска. Но ведь я опробовал такой лёд и по внутренним трещинам оценил его толщину. В районе Мантсинсаари толщина чистого льда была около десяти сантиметров – этого вполне достаточно, чтобы выдержать мой вес и тем более на лыжах. Там, где я провалился, у четвёртого Крестового, чистый лёд был уже всего несколько сантиметров. Всё правильно. По мере приближения к

Валааму глубина Ладоги  возрастает, достигая двухсот метров, а чем глубже водоём, тем медленнее он промерзает. На глубоких местах более тёплая вода из нижних слоёв поднимается наверх, остывает у льда и снова опускается вниз. Такая циркуляция замедляет процесс образования льда, и он, естественно, тоньше, чем на более мелких местах. Это вторая ошибка, которая вполне могла стоить мне жизни.

Решение двигаться дальше в сторону Валаама после открытия купального сезона? С одной стороны, до Валаама немного ближе, чем до восточного берега, с другой стороны, при эвакуации могут возникнуть труднопреодолимые сложности, из-за которых можно закуковать на острове надолго без денег и нормальной одежды. Очевидно, здесь сыграло роль желание, во что бы то ни стало добраться до цели, особенно после такой передряги.

О преодолении всего маршрута, конечно, не могло быть и речи, поскольку до Приозёрска в таком виде мне не дойти. Это я представлял себе совершенно чётко.

Ещё можно было бы повернуть на север. До северного берега примерно столько же, сколько и до Валаама, но там глухомань, и поэтому возникнут проблемы с выходом к какому-либо транспорту.

У восточного берега под боком поезд, но до него немного дальше, чем до Валаама. Решение идти на Валаам я оценил как правильное. Самое главное, быстрее добраться до людей. Ведь, во-первых, ещё неизвестно, чем в ближайшее время обернётся моя ледяная купель, а, во-вторых, если нагрянет настоящий мороз, то фактор времени будет одним из решающих.

И всё-таки главный итог дня прожитого, это то, что я остался жив, сумел спасти пуховую

одежду, провизию и снаряжение.

Конечно, при всём при этом был и Божий Промысел. Если бы не отстегнулась лыжа, то как знать, смог бы я вообще продержаться на плаву. Если бы на руке не оказалось лыжной

палки, неизвестно, смог бы выбраться на лед и тем более раньше того, как утонуло бы корыто со всем содержимым.

Сегодня я отчётливо осознал, что страх является надёжным индикатором опасности и производит самый мощный мобилизующий эффект. Важно лишь суметь удержать себя в руках и не дать перерасти страху в животный ужас, в панику.

В экстремальной ситуации страх даже необходим.

Теперь о задачах на сегодняшний день. Встать вовремя, ведь маленький будильничек, висящий у меня на шее, побывав в воде, остановился и, очевидно, навсегда. Приготовить завтрак и заставить себя плотно покушать. Во что бы то ни стало к концу дня дойти до Валаама, а для этого нужны силы и силы немалые. Попытаться получше отжать мокрое снаряжение с тем, чтобы облегчить корыто, ведь от этого впрямую зависит и скорость, и энергетика. Полностью контролировать свои действия. На тонкий лёд – ни в коем случае, второй раз могу и не выбраться, тем более, что ближе к Валааму он должен быть ещё тоньше.

Здравые рассуждения вроде все. Жернова мыслей начали вхолостую перемалывать всякую ерунду, идущую в основном от эмоций. Ну что ж, и это неплохо, надо как-то убить время. Так, час за часом, переворачиваясь с одного на другой бок и дрожа от холода, ожидаю подъёма.

В надежде, всё-таки, поймать какую-нибудь станцию и услышать прогноз погоды включаю приёмник, но он молчит. Наверно, так же, как и будильничек, приёмник замолчал навсегда, ведь и он, бедняга, тоже побывал в воде. А жаль, сейчас прогноз погоды был бы, как никогда кстати.

 

 

День третий

Там где тонко там и рвётся

 

На моих безотказных часиках около семичасов утра. За эту ночь я не сомкнул глаз ни на минуту. Ну, что ж, это не впервой, зато следующую ночь буду спать, как убитый.

Расстёгиваю молнию и вылезаю из палатки на четвереньках. После такого лежания всё тело задеревенело, и для того, чтобы привести себя в норму, необходимо немного размяться. Ветер по-прежнему остервенело треплет палатку, пытаясь сорвать её с нижних оттяжек.

Ещё темно, но к такой освещенности я уже привык. Вытаскиваю всё из палатки и сворачиваю её. За ночь на ветру палатка полностью высохла, стала маленькой и лёгкой. Это хорошо. Ещё раз отжимаю всё мокрое, но эффект небольшой. Как я и ожидал, нижняя сухая часть спального мешка напиталась влагой и стала такой же мокрой и тяжёлой, как и остальная. Теперь от спального мешка толку никакого, он только балласт.

Вскрываю мешок с завтраком и растапливаю примус. Всё-таки для моего норовистого примуса разогрев сухим горючим недостаточен. Он долго релаксирует и рычит, без толку расходуя горючее, но наконец выходит на режим. Приготовление пищи, своей отлаженностью приносит некоторое успокоение. Пакет попался с пюре, и я позавтракал с аппетитом. Заправил термос горячей водой и начал упаковываться.

Вот и светает. Осматриваюсь по сторонам, и моё сердце сжимается. Там где вчера были участки чистого льда, сегодня они превратились в ручейки, реки и озёра, в которых не по-зимнему плещется вода.

Сильный восточный ветер в сочетании с тёплой погодой сделал своё дело и, как я и предполагал, торосистый лёд разошёлся, как раз, по этим слабым участкам. Там где тонко, там и рвётся, это уж воистину. Шутки – шутками, но, кажется, я попал в ледяной капкан и, как знать, удастся ли из него выбраться.

Достаю бинокль и пытаюсь рассмотреть обстановку вдали, но это бесполезно. Кривизна поверхности скрадывает всё, что находится на уровне льда на расстоянии полутора-двух километров.

Надо внимательно осмотреться и принимать новые решения.

Слева за Крестовыми лёд вроде сплошной. Очевидно, его нагнало ветром, и он упёрся в острова, как в дамбу. Но до Крестовых вода, да и в Ладогу особого смысла идти нет. Передо мной широкая полоса открытой воды, уходящая от Крестовых на север и преграждающая путь к Валааму.

По направлению к двум северным островам обстановка получше, но сплошного ледяного покрова тоже нет. Сзади к восточному берегу ситуация такая же, как и в сторону Валаама,

может быть, немного получше.

Что делать? Двигаться на север вдоль полосы с водой в надежде найти перемычку, чтобы свернуть к Валааму? Ориентируюсь по карте. До двух северных островов, один из которых сейчас уже виден довольно хорошо, двенадцать-тринадцать километров. Ну что ж, планы меняются, и, как мне представляется, довольно круто. О том, чтобы сегодня дойти до Валаама не может быть и речи. В который раз я повторяю себе – «загад не бывает богат». И это становится для меня плохой приметой, что-нибудь задумаешь, и получается всё наоборот.

Небо в сплошной и низкой облачности, ветер сильный, но видимость хорошая.

С не очень-то радостными раздумьями отправляюсь в путь по направлению к северному берегу. Мысли опять начинают вить свою паутину. Ноги сами находят нужный путь в этом ледяном беспорядке. Глаза стремятся увидеть то место, где эта  извилистая  река,   странным  образом очутившаяся среди льдов, или вообще исчезнет, или сузится до таких пределов, что через неё можно будет перебраться.

Вдоль этой странной реки я иду вот уже часа два и, похоже, что она и не собирается сдаваться в плен ледяным полям, а расширяется ещё больше. Теперь её ширина уже метров пятьдесят-шестьдесят.

Моя пуховая одежда изнутри промокла от пота, поскольку температура воздуха близка к нулевой, а энергии при движении по торосам тратится значительно больше, чем по ровному льду.

Я думаю о том, что наедине с природой мы находимся в полной зависимости  от неё  и пренебрежение этим обстоятельством, как оказывается, приводит к печальным последствиям. Природу вокруг пальца не обвести.

Цивилизация в определённой степени нивелировала эту зависимость, особенно в условиях

больших городов. Здесь мы почти не замечаем ни перепадов температур, ни циклонов, приносящих нам ветер, дождь и снег. Для нас ничего не стоит, нырнув в метро или автомобиль, добраться до дверей своего дома.

Но, находясь один на один с капризами погоды, мы должны быстро адаптироваться и своевременно менять тактику жизнеобеспечения. Особенно это актуально в зимних путешествиях по льду. Здесь можно попасть и в оттепель, когда температура воздуха выше нуля градусов, и тебя не один час поливает дождь. Или в мороз за двадцать градусов, когда ветер и снег заставляют вести себя совсем по-иному. Ледовое путешествие требует постоянной трансформации экипировки не только в зависимости от погодных условий, но и от фазы путешествия. В движении это одна экипировка. Она должна защищать от ветра и осадков, но в то же время давать телу свободно дышать и не задерживать то тепло, которое мы выделяем при движении. На стоянке – это другая  экипировка, защищающая не только от ветра и осадков, но и экономно сберегающая наше тепло. Ночью, когда мы находимся в палатке и делаем вид, что спим, экипировка совсем иная. Здесь необходима серьёзная тепловая изоляция не только ото льда, но и общая теплозащита, поскольку ночью тепловыделение организма резко падает. И всё это должно быть лёгким, приспособленным к быстрому и спонтанному использованию.

До первого северного острова километра три, и я с чувством обречённости вижу, что путь к этим островам отрезан такими же водными преградами, чередующимися одна за другой.

Время около двенадцати. Надо пообедать и осмыслить ситуацию. Но сначала пообедать, поскольку продираться сквозь торосы становится всё труднее и труднее.

Вскрываю пакет с обедом и достаю термос с горячей водой. В этот момент пластмассовое

донышко у термоса отваливается, и колба падает вниз на лёд. Но, и это удивительно, не разбивается. На этот раз, Николай Тимофеевич, тебе очень крупно повезло. Пытаюсь вставить колбу на место, но она выскакивает у меня из рук и опять падает на лёд, теперь уже разбиваясь вдребезги. Ну что ж, я лишился и термоса, и на сегодня горячего обеда. Конечно, можно было бы разжечь примус и вскипятить воду, но на это уйдёт время, а я уже панически чувствую, что фактор времени становится решающим. Надо как можно быстрее выбираться из этой западни.

Наскоро перекусываю шпиком и шоколадом и привожу корыто в походное положение.

Итак, что мы имеем? К Валааму путь отрезан. В этом направлении льда очень мало, в основном открытая вода. На север ситуация немного получше, однако преодолеть эти чередующиеся друг за другом реки и озёра, как мне кажется, не реально. На юг? Во-первых, перед Крестовыми открытая вода, а во-вторых, в Ладогу идти просто незачем. Остаётся только на восток, то есть туда, откуда и пришёл. Однако,  в сторону восточного берега обстановка далеко не блестящая. Такие же реки и такие же озёра, только их направление несколько иное, может, от этого и кажется, что в эту сторону пройти можно. Но, опять-таки, другого выхода у меня нет.

Сейчас около часа дня. Небо по-прежнему затянуто облаками. Отчётливо видны два северных острова, в дымке Крестовые и Баевые. Ни Мантсинсаари, ни, тем более, восточного берега, не видно. Температура близкая к нулевой. Ветер почти стих, если и есть, то небольшой южный или юго-западный.

Начинается ещё неизведанная фаза моего неудавшегося путешествия. Начинается борьба за выживание. Теперь основная задача – как можно быстрее выйти к берегу и не столь важно, в каком месте. По прямой до восточного берега чуть больше двадцати пяти километров. А сколько придётся петлять, это известно только Всевышнему. Теперь нужно быть в движении не только весь световой день, но и утренние, и вечерние сумерки. Теперь

надо выжать из себя всё, что у меня есть, а, может быть, и больше.

Сориентировался по компасу на восток и с мыслями о том, возможно ли вообще отсюда

выбраться, двинулся в путь.

Однако строго на восток продвижение оказалось недолгим. Водные преграды всё время отжимают меня по направлению к первому Крестовому. Но это в среднем. Зачастую же ловлю себя на том, что иду в совершенно разных направлениях порой противоположных друг другу. И тут ничего не поделаешь, такова обстановка, другого пути с высоты моего приземлённого обозрения я не вижу.

Часа через два движения река, вдоль которой пробираюсь, начала уходить ещё более вправо, а конца и края ей не видно. Это направление почти обратное тому, которое мне надо.

Что делать? Выход только один – переплывать. Если хочешь выбраться из этой западни, то надо переплывать. Возвращаюсь километра на три назад. В этом месте ширина водной полосы где-то метра четыре, пять. Перепрыгнуть, конечно, нельзя. Принимаю решение переплывать, и не мешкая.

В первой половине дня мне приходили в голову мысли о том, что возможно придётся снова залезать в ледяную воду, но я отодвигал их на задний план, как что-то далёкое и сугубо теоретическое. Но вот это стало реальностью. И теперь решение переплывать далось мне совершенно спокойно и легко. Наверно, потому, что физиологическое желание выжить заглушило все сомнения и страхи.

Надо хорошо и быстро обдумать технику переплыва. Первое, не утонет ли корыто. Многое я  оставил у того места, где провалился, и поэтому вес снаряжения стал меньше, но многое и намокло, и стало тяжелее. Поддерживая, осторожно спускаю его на воду. Плавает, но запас плавучести очень маленький. Что делать? Кое-что можно перебросить, например, примус, топорик, кастрюльные принадлежности, рюкзак, свитер. Остальное, в том числе пуховку и пуховые брюки, придётся погрузить на корыто.

Второе, как выбраться на лёд на той стороне. Нож, его можно воткнуть в лёд и подтянуться. Да, не зря скандинавские рыбаки-любители всегда на льду имеют при себе приспособления, напоминающие шило и висящие у них на шее. Воткнул такое шило в лёд, подтянулся, и никаких проблем. Нож тоже неплохо, только его надо воткнуть в лёд так, чтобы он не сложился и не поранил руку. Ну вот, кажется, всё обдумано.

Перебрасываю на ту сторону всё, что наметил. Снимаю ботинки и также перебрасываю их

на противоположную сторону. Ступни ног обжигает лёд, и первые несколько минут, пока ноги не привыкли к такому холоду, ощущаю боль.

Снимаю пуховку и пуховые брюки. Хотя температура воздуха около нуля, но ветер обдувает обнажённое тело, и оно покрывается гусиной кожей.

Беру раскрытый нож в зубы. Спускаю корыто на воду, держа в руках верёвку, за которую его тащу по льду. На руках опускаюсь в воду и, оттолкнувшись от кромки льда, начинаю плыть.

Холода не чувствую совсем. Очевидно, сказывается сильное возбуждение.

Препятствие переплываю очень быстро, мне показалось даже мгновенно. Втыкаю нож в лёд, подтягиваюсь и, помогая ногами, вылезаю на лёд. Смахиваю с тела крошки льда, надеваю пуховку, брюки и отправляюсь на поиски ботинок. Они улетели чуть подальше. Надеваю ботинки и начинаю собирать остальное переброшенное снаряжение.

Покончив со сборами, достаю бутылочку со спиртом и выпиваю небольшой глоток. Спирт надо экономить, неизвестно сколько раз он ещё понадобится. Привожу корыто в походное положение и как ни в чем не бывало отправляюсь снова в путь.

Впереди перед собой не вижу серьёзных водных препятствий. Мелкие преграды, образовавшиеся на стыках ледяных полей и представляющие собой нагромождение льдин с промежутками, заполненными водой с ледяной крошкой, я научился преодолевать уверенно. Зачастую приходится перетаскивать корыто на руках через торчащие льдины или перебираться по полупритопленным. Несколько раз угодил правой ногой в воду, но это уже не имеет никакого значения, всё равно в ботинках постоянно хлюпает вода.

Оттого, что я не вижу впереди открытой воды, на душе стало немного спокойнее. Неужели всё позади. Однако не прошёл я и часа, как открылась очередная река, заставившая изменить направление движения и опять в сторону первого Крестового. Да, рано я порадовался – «загад не бывает богат».

Усилился юго-западный ветер, по небу поползли низкие тёмные облака. Погода явно портится. Температура воздуха, как мне кажется, повысилась, потому, как я очень сильно потею, и пуховая одежда изнутри постоянно мокрая.

Всё время хочется пить, но останавливаться для кипячения воды времени нет. На ходу отламываю кусочки льда, растапливаю их во рту и с жадностью глотаю небольшую порцию воды.

Очередной и непредсказуемый поворот водной преграды заставляет повернуть на северо-запад, то есть в сторону северных островов. А это направление почти обратное тому, как я двигался почти весь этот день.

Начало смеркаться, но ещё светло и я вижу северные и Крестовые острова. Оцениваю своё

местоположение. На данный момент нахожусь на линии между ближайшим северным островом и первым Крестовым.

За целый день движения накопилась ужасная усталость, но идти ещё можно час, и это надоиспользовать.

Совсем стемнело. Продираться через этот хаос стало небезопасно: можно или сломать ноги, или угодить в воду. А в пуховке этого очень бы не хотелось.

В темноте распаковываю корыто, достаю палатку и всё остальное. В том месте, где остановился, растянуть палатку таким образом, чтобы вход был по направлению к ветру, не удаётся. Но искать другое место, просто нет уже сил.

Абсолютно не хочется есть, и более того, как и раньше, постоянно подташнивает. Единственное, что необходимо сделать перед тем, как залезть в палатку, так это вылить из ботинок воду и отжать носки.

Затаскиваю всё, что у меня есть, в палатку и залезаю в неё сам. Без стоек она превратилась в большой мокрый мешок, не пропускающий ни воду, ни воздух. Ложусь на пенку и с удовольствием вытягиваю гудящие ноги.

Пока мне ещё тепло, но минут через двадцать тепло уйдёт и начнёт колотить дрожь. Это я знаю по вчерашней ночи. Сегодня дело усугубляется ещё и тем, что в спальник ноги не засунешь, поскольку он теперь весь мокрый, и вдобавок на ногах мокрые носки.

Итак, день прожитый. Самое главное, что я осознал в этот день, так это то, что отказ от резиновой лодки – это авантюра, равносильная самоубийству. Раньше, в предыдущих путешествиях это сходило с рук, теперь же приходится расплачиваться дорогой ценой. Ну что ж, как говорил Владимир Ильич, «массы учатся на собственном опыте». Если, конечно, этот опыт ещё пригодится. Но впрямую к сегодняшнему дню это отношения не имеет, это скорее к вопросу о стратегии ледовых путешествий, и особенно по большим водоёмам.

Теперь непосредственно о дне сегодняшнем. Пока с нагрузками и переохлаждением организм справляется уверенно. Несмотря на то, что я уже дважды побывал в ледяной воде и ноги постоянно мокрые, простудных явлений пока нет. Это хорошо. Психологическая устойчивость ещё не потеряна, хотя мои злейшие враги – мысли упорно стараются спихнуть меня в эту пропасть. Здесь надо быть начеку и не давать распускаться тому второму, который притаился и пытается паниковать.

Решения, которые приходилось сегодня принимать, были продиктованы скорее обстановкой, чем каким-то анализом, и тут от меня практически ничего не зависело.

Каково мое местоположение относительно восточного берега? Достаю планшет с картами и фонарик. Фонарик работает исправно, хотя он тоже побывал в воде. Наношу на карту дневной путь. Конечно, приблизительно. Получается ломаная линия, похожая на галсы парусника, идущего против ветра с мизерным продвижением к берегу.

Сейчас я нахожусь на линии первого Крестового и ближнего северного, то есть до

восточного берега около двадцати километров. А это значит, что за целый день изнурительной борьбы с торосами, продвижение к восточному берегу составило всего пять-шесть километров. Если учесть, что в пути я был около одиннадцати часов, то получается,  что к берегу приближаюсь со скоростью меньше, чем полкилометра в час. Скорость черепахи. Это обстоятельство повергает меня в некоторое уныние. И, тем не менее, медленно, но я всё-таки продвигаюсь к земле.

Теперь о задачах на завтра. Задача единственная и самая главная. Как можно быстрее двигаться к земле. Сейчас дует юго-западный ветер, он мой союзник. Он гонит ледяные поля как раз в том направлении, куда мне необходимо. В этой обстановке фактор времени становится решающим. Пока дует юго-западный ветер, выйти к берегу, возможно, реально. Если ветер изменит направление на северный или восточный, то всё изменится ровно наоборот, и шансов выйти не только к восточному, но, вообще, к берегу, практически не будет.

Совершенно отчётливо осознаю, что теперь моё дальнейшее бытие полностью зависит от её величества Природы.

Стратегическое направление движения остаётся прежнее – восточное, но ледовая обстановка вносит такие коррективы, что порой это направление из стратегического превращается в топтание на месте. Но, здесь я бессилен что-либо предпринять.

Очевидно, что и завтра водных преград будет в изобилии. Не исключено, что ещё не один раз придётся преодолевать их вплавь. Возможно, что и плыть придётся на значительно большее расстояние. Надо оценить, на какое максимальное расстояние можно рискнуть. Вспоминаю из литературы, как долго человек может продержаться в ледяной воде. Свои возможности оцениваю в минут пятнадцать-двадцать, это, как мне кажется, максимум. Если учесть, что за собой необходимо тащить корыто, то метров пять-семь за минуту проплыть можно. Следовательно, рискнуть можно на сто, сто пятьдесят метров. Не многовато ли? Если не будет другого выхода, то поплывёшь и больше. Такой боевой настрой меня немного развеселил.

Порывы ветра усилились, и временами идёт то ли дождь, то ли мокрый снег. Палатка, превратившаяся в мешок, изнутри стала мокрой иотвратительной.

На моих маленьких часиках всего около двенадцати. Как медленно течёт время. Я думал, что вчерашняя бессонная ночь и усталость свалят с ног, и я усну как убитый, но не тут-то

было. Полноценного сна нет. Однако в какой-то момент проваливаюсь в поверхностную дремоту, отчётливо чувствуя и холод, и неровности льдины, на которой лежу. Но это продолжается недолго. Ощущение того, что задыхаюсь, выводит из полусонного состояния, и я панически пытаюсь понять, в чём дело. Наконец до меня доходит, что палатка не пропускает воздух и мне не хватает кислорода. Приходится немного расстегнуть молнию и проветрить то небольшое пространство, которое есть над головой.

В таких периодических дремотах и проветриваниях проходит долгая ночь. Около семи часов вылезаю из палатки.

 

 

День четвертый

Свобода одиночества манит к себе, но за неё надо платить

 

Мой главный союзник,  юго-западный ветер, направление не изменил, это радует.

Разжёг примус и вскипятил воды. Полноценный завтрак приготавливать не стал, совсем не хочется есть, да и экономия провизии в моём положении не помешает. Вскрыл несколько мешков с завтраками, насыпал в полулитровую кружку примерно до половины сухого молока пополам с какао и залил горячей водой. Получилась довольно густая и калорийная, но не очень приятная на вкус смесь. Заставил себя всё это выпить, а затем, вспоминая, как вчера мучила жажда, напился простой горячей воды, сколько в меня влезло.

Быстро и привычно упаковал снаряжение, привёл корыто в походное положение и ещё по

темноте начал пробиваться сквозь торосы.

Не прошёл и часа, как с каждым шагом стал ощущать, что за ночь силы не восстановились, и я катастрофически быстро устаю. Что же будет дальше, если за три дня борьбы с торосами мои силы уже почти на исходе.

Постепенно начинает светать. Видимость очень плохая, и не видно ни Крестовых, ни северных островов. Но дождя нет. Характер ледовой обстановки совсем не изменился, и, судя по компасу, я продвигаюсь как и вчера вечером в сторону первого северного острова. А это значит, что моё движение на восток равно нулю.

Около девяти часов туман разогнало, и впереди по направлению движения начал просматриваться остров. Это первый северный. До него километра четыре, пять. Перед островом открытая вода вперемешку с битым тонким льдом. А как хорошо было бы добраться до первого северного, ведь от него до берега всего шесть километров. Но это иллюзия, судя по обстановке, за ним тоже вода.

Через полтора часа поисков удалось обнаружить перемычку между ледяными полями, и направление движения изменилось на юго-восточное. Это опять-таки почти параллельно берегу, только в обратном направлении.

Внезапно налетел туман, и мой единственный ориентир растворился. Теперь приходится постоянно контролировать движения по компасу.

Постоянная борьба с торосами и нагромождениями на стыках ледяных полей в поисках проходов и перемычек превратилась в какое-то самоистязание, приносящее ненормальное удовлетворение. «Мы совершенны в гребле на галерах», вспоминаю я некогда прочувствованную мысль. Теперь это подтверждено ситуацией, в которой я очутился.

Свои мысли я уже перестал контролировать. Теперь они сами по себе, ноги сами по себе, глаза сами по себе. Увидев в очередной раз ледяное поле без водных препятствий, наивно радуюсь, в надежде, что, может, вот сейчас наступит конец моим мучениям, но каждый раз через километр-полтора открываются всё новые и новые водные преграды. И я в который раз повторяю – «загад не бывает богат».

Вот уже часа два продираюсь вдоль очередной реки, а конца и края ей не видно и, более того, она заставляет повернуть на юг. Драгоценное время уходит, а продвижение к берегу, по моей оценке, отсутствует.

Надо переплывать. Около часа ушло на поиски узкого и, как мне показалось, наиболее перспективного места. Но в этот раз расстояние явно больше чем вчера, где-то около пятнадцати метров. На этот раз перебросить ничего не удастся. А для всего снаряжения, которое осталось, у корыта явно не хватит плавучести. Как ни жаль, но с чем-то придётся расстаться и на этот раз.

Оставляю часть снаряжения на льду, словно приношу  его  в   жертву   моему   ледяному вампиру. Раздеваюсь, подготавливаю корыто к спуску на воду, беру раскрытый нож в зубы и вперёд.

Выбираюсь на противоположной стороне по уже отработанному способу. Выпиваю глоток спирта, одеваюсь и привожу корыто в походное положение. От осознания того, что я уже осмысленно и без особого усилия над собой могу преодолевать водные преграды вплавь, а отчасти и от алкоголя, моё положение кажется мне не таким уж безысходным, и в несколько приподнятом настроении продолжаю свой нелёгкий путь.

Эйфория была недолгой. Вскоре я понял, что попал в мини-западню. Это громадное ледяное поле, с одной стороны окаймлённое той рекой, через которую только что переплывал, а с остальных сторон – широкой извилистой лентой тонкого битого льда, через который ни переплыть, ни перебраться невозможно. Стало быть, надо возвращаться и переплывать обратно там же, где и переплывал сюда.

Ну что же – надо, значит, надо. Только теперь без спирта, его осталось совсем на донышке. Остатки спирта следует оставить на самый крайний случай, неизвестно, что ещё ждёт впереди.

Возвращаюсь к исходной точке и отработанным способом переплываю через водную преграду. Однако, теперь для того, чтобы переплыть эту реку, пришлось приложить значительно больше усилий, теперь пришлось плыть против ветра и бороться с, хотя и не очень большими, но волнами, бьющими в лицо. Выбравшись на лёд, почувствовал, что устал и устал основательно. Больше мне столько не проплыть, во всяком случае, сегодня. Собравшись, начал движение в юго-восточном направлении вдоль реки, которая, как я вижу, изгибается дугой на юг. А это уже движение от берега. Но ничего не поделаешь, другого выхода нет. Надо искать перемычку.

Часа через два река стала сужаться и в конце  концов исчезла,  превратившись  в вал из нагромождений льдин. Вот здесь-то мне и удалось изменить  направление  движения  и теперь  на  северное. Это не строго к берегу, но всё-таки какое-то продвижение к цели.

По-прежнему вокруг меня торосы и вода. Ловлю себя на мысли, что по мере того, как пытаюсь выбраться из этой западни, становлюсь частицей того, что меня окружает и начинаю свыкаться с этой обстановкой и создавшимся положением.

Всё, что происходит и существует вокруг, имеет ко мне самое непосредственное отношение, формирует настроение и мироощущение.  Вот уже торосы не кажутся такими однообразными. Это – то нагромождение вертикально топорщащихся льдин, через которые приходиться пробиваться с большим трудом, то небольшие поля с льдинками, набросанными как битое стекло. Чаще всего попадаются участки с заснеженными торосами,  где ноги проваливаются неизвестно куда и каждый шаг даётся с боем. Иногда   это поля с большими льдинами, уложенными  друг около друга как блины. Движение по таким полям наиболее быстрое и лёгкое. Но, к сожалению, такие участки встречаются крайне редко.

Неожиданно обнаруживаю приближающуюся ко мне чайку. Она зависает почти надо мной и долго смотрит, вращая своей маленькой головкой. Наверно, она удивляется,  глядя на меня, и думает, что бы это могло значить. Мы смотрим друг на друга, и я вслух прошу мою неожиданную гостью, а вернее хозяйку, показать выход из этой западни. Чайка, ты самая мудрая и добрая из  всех чаек, скажи, пожалуйста, где  есть  проход  к  берегу в этом   

бесконечном лабиринте льда и воды. Я тебя очень прошу, очень. Тебе сверху должно быть видно, где тот путь к берегу, который я ищу с таким трудом, и есть  ли  вообще  этот  путь.

 

Насмотревшись на меня,  чайка отваливает в сторону, но через некоторое время возвращается и, покружив, улетает в направлении берега. Смотрю ей долго вслед с чувством своего бессилия и беспомощности. В пределах видимости чайка стала снижаться, и я обнаруживаю, что там она не одна. Значит, там вода. Этот вывод хотя и безрадостный, но полезный. В том направлении продвигаться не стоит.

Порывы юго-западного ветра стали приносить заряды дождя со снегом. Часа два меня поливает дождём. Куртка намокла и стала тяжёлой. Вода с куртки стекает на брюки, которые промокают почти насквозь. Единственное хорошо, что ветер в спину. Вскоре дождь прекращается, и на сильном ветру я начинаю подсыхать и, как ни странно, одежда становиться почти сухой. Такая чехарда с дождём и высыханием продолжается до вечера. Под ногами, среди льдин, жижа из воды и снега. В ботинках, конечно, хлюпает вода, но на такие мелочи мы уже внимания не обращаем.

Как и вчера, постоянно высасываю из мокрого снега воду, утоляя, таким образом, жажду. Ведь температура воздуха около нуля, и пуховка изнутри постоянно мокрая от пота.

Вот уже несколько часов продвигаюсь в направлении к берегу и часам к трём выхожу к такой реке, ширину которой на глаз мне просто не определить. Она такая широкая, что кромка противоположного ледяного берега просматривается смазано. Это грандиозно. На этой реке волны уже как волны. Сочетание поразительное, вокруг лёд и в то же время открытая вода, по которой  гуляют волны. Это красиво, но в моей ситуации восхищение перемешивается с отчаянием. И что ещё более печально, так это то, что эта река сориентирована параллельно берегу, и ни вправо, ни влево не видно ей ни конца, ни края.

Что делать? По моим представлениям, я должен находиться ближе к Питкяранте, чем к Мантсинсаари, поэтому, наверно, целесообразнее продвигаться влево на север. Сейчас нет ещё четырёх часов, значит, до остановки можно идти хороших полтора часа.

Силы почти на исходе. Я иду всё медленнее и медленнее. Почти на каждом шаге приходится заострять внимание. Перетруженные ноги перестают слушаться. И вот я остановился. Мне кажется, что сил больше нет.

Некоторое время, ничего не соображая, просто стою, и вдруг тот, который сидит внутри меня, вслух спрашивает, «жить хочешь?», и я ему вслух отвечаю – «хочу». Тогда двигай ногами, дорогой, двигай. Двигай, сколько можешь, помогай поднимать ноги руками, но только не останавливайся. Остановишься – не выживешь. А ну-ка ноги, лентяи, давайте пошевеливайтесь, хватит отлынивать. Постоянное движение к берегу – твой единственный шанс, внушаю я себе. Другого выбора у тебя всё равно нет.

А что же будет дальше, свербит в мозгу. А дальше будет ещё труднее, так что готовься.

Этот диалог вслух как будто придаёт дополнительные силы, и я медленно начинаю передвигать ногами и иногда, действительно помогая поднимать их руками.

Перебираясь через очередные нагромождения льдин, полузанесённые снегом, падаю на четвереньки, медленно вхолостую перебираю ногами и делаю вид, что передвигаюсь. Единственное, что меня сейчас утешает, так это то, что когда-то этот кошмар должен кончиться. Так долго продолжаться не может.

Лишь ценой постоянной внутренней борьбы удается сохранять относительную самодисциплину.

Меня постоянно одолевают сомнения в правильности принятых решений. Правильно ли я сделал, что пошёл в эту сторону? Оптимален ли мой выбор?

Впереди на льду рассеянное внимание привлекло что-то непривычно тёмное, неверно, это подтаявшая льдина освещается так, что она почти чёрная. Неожиданно это нечто тёмное, пластично изменив свою форму, исчезает в воде. Да это же тюлень! Как оказывается, я здесь не один. Поразительно, на Ладоге ещё есть тюлени. Извини, мой единственный свидетель, что  пришлось  тебя потревожить, я этого не хотел.

Вот уже около пяти часов. Надо останавливаться. Я полз вдоль этой широченной реки почти полтора часа, а она не только не сужается, а наоборот, превращается в море. Ну что ж, утром придётся топать в обратную сторону.

К вечеру облака стали повыше, дождь прекратился, и я увидел очертания берега, а на берегу высокую трубу. Это Питкяранта. До неё километров семь-восемь. Я вижу жилище людей, обо мне же не знает никто.

И вправо, и влево, на сколько видит глаз, плещется вода, и я уже не верю, что где-то есть проход к берегу.

Мне стало жутко от осознания реальности остаться здесь навсегда. Не надо было напрягать воображение, чтобы понять, что произойдёт, если ветер изменит направление и погонит ледяные поля от берега. От отчаяния я долго кричу во весь голос что-то бессмысленное, сжимая кулаки и трясясь всем телом. На глазах у меня наворачиваются слёзы.

Да, свобода одиночества манит к себе, но, как оказывается, за неё надо платить.

Наконец приступ отчаяния ослабевает, оставляя уставшее и безвольное тело невесёлым мыслям. Надо взять себя в руки и организовывать ночлег.

Найти подходящее ровное место для того, чтобы растянуть палатку-мешок не удаётся, и я кое-как расправляю её между двумя вертикально торчащими льдинами.

Нехотя вскрываю два пакета с завтраком и без особого желания съедаю две порции шоколада. Заворачиваю корыто, как оно есть, в полиэтилен, хотя защищать его от дождя, практически лишено смысла, поскольку и так уже всё промокло насквозь. Залезаю в мокрый мешок под названием палатка.

Голова моя работает плохо, мысли путаются, заплетаются и перескакивают с одной на другую. Я уже не провожу логическую оценку прожитого дня и не намечаю чётких планов на завтрашний день, как это делал в прошлые ночи.

То я начинаю впадать в панику, думая, что уже нет никакого смысла бороться и лучше оставить всё как есть, предоставив судьбе. То я начинаю оценивать прожитую жизнь. И говорю себе. Тебе пятьдесят четыре года. Чем ты можешь похвалиться за прожитые годы? И итог моей жизни представляется мне сплошным убожеством. И эта мысль так же неутешна, как и то, что преградившее путь море мне никогда не переплыть.

То я начинаю думать о том, что моя сестра Ира, конечно же, организует на поиски вертолёт, и я ставлю себя на место тех людей, которым якобы придётся это делать. Мысленно вырабатываю план поисковых работ. Первое, надо выяснить, ушёл ли я из Ууксы, второе, дошёл ли до Валаама. А  для этого необходимо опросить очень много людей. И если меня нет на Валааме, то следует исследовать не только все острова от Ууксы до Валаама, но и всю северо-восточную часть Ладоги. А как это сделать? Ведь вертолёт не может сесть ни на скальные, покрытые лесом острова, ни тем более на такой лёд. А сколько это всё будет стоить, это ж уму непостижимо. Чем больше я разрабатываю план предполагаемых поисковых работ, тем менее и менее реальным он представляется. Кого я хочу обмануть? Всё это утопия.

То я начинаю думать, что это Божий Промысел, и Всевышний вполне заслуженно послал мне суровое, но справедливое испытание. Надо было жить праведно и чисто, говорю я себе, и искренне сожалею о грехах содеянных.

То я пробую переключить свои мысли на то, что буду делать, если мне посчастливится выжить. И мне  искренне хочется прожить остаток жизни с чистыми помыслами и благими деяниями.

То я начинаю лихорадочно оценивать ситуацию и прорабатывать различные варианты действий на завтрашний день.

И так без конца и без начала. Я не могу остановить эти жернова и впадаю в какой-то безумный транс. Днём борьба с торосами и водой пожирает моё тело, а сейчас отчаяние вот-вот доберётся до моего рассудка. Мне кажется, что я схожу с ума. Так проходит час за часом и, наконец, воспалённый мозг начинает соображать, что надо как-то взять себя в руки. Прежде всего, необходимо остановить эту мельницу и сосредоточиться не на  утопиях и отчаянии, а на том, что необходимо бороться до последнего. Признание своего бессилия – это начало конца.

В воскресенье, провалившись, ты был в ситуации близкой к безнадёжной, говорю я себе. Но ведь выбрался же. Ну вот. Что же ты раскисаешь сейчас.

А вспомни Каллахэна, который очутился один в океане на резиновом плотике без пищи и воды, и боролся за жизнь более двух месяцев. По сравнению с ним у тебя ситуация просто блестящая. У тебя есть одежда, у тебя есть пища, у тебя есть примус с бензином, и если не угонит и не раздробит лед, ты можешь продержаться ещё не то что дни, а недели.

Медленно, но верно начинаю контролировать своё внутренне поведение. Через это отчаяние надо было пройти, чтобы вновь уверовать в свои силы и возможности. И хорошо, что этот кризис пришёлся на ночь. Пожалуй, это была самая длинная и самая трудная ночь в моей прожитой жизни.

Впоследствии тех, кому я рассказывал о моём неудавшемся путешествии, более всего удивляло то, что я добровольно залезал в ледяную воду и плыл. Для меня же это было, пожалуй, самым простым. Самое сложное было не свихнуться, не отдать себя полностью на съедение страху, отчаянию и эмоциям.

Теперь надо здраво осмыслить моё положение, обдумать план действий и настроить себя на бескомпромиссную борьбу. Анализировать день прожитый, скорее всего, не стоит, поскольку это была неуправляемая  изнурительная  борьба с торосами и преодолением одной и той же водной преграды вплавь, не давшей положительного результата.

Что можно предпринять в этой ситуации? Можно облить палатку бензином и поджечь. Ночью с берега такой факел должен быть виден очень даже хорошо. Но я понимаю, что это абсурд. Во-первых, все давно уже спят. Во-вторых, даже если кто-то и заметит мой SOS, то не пошевелит и пальцем, чтобы что-то предпринять. Это приведёт только к тому, что я лишусь и палатки, и большей части бензина. Нет, в моём положении надо делать ставку только на самого себя.

Сейчас у меня четыре врага – открытая вода, время, усталость и отчаяние. Но у меня есть и союзники – юго-западный ветер и физиологическое желание выжить. Я думаю, что мы вдвоём одолеем этих четверых.

Почему я так вымотался за эти дни? Я отдавал всё, что у меня было на борьбу с торосами и водой. Я как можно быстрее стремился выйти к берегу, пока дует мой самый главный союзник юго-западный ветер. Всё-таки я преодолел основную часть расстояния. В принципе, до берега рукой подать всего шесть-семь километров. Я не берёг себя и сделал всё, что было в моих силах. И не моя вина, что сейчас передо мной такое море воды.

Завтра, пока всё ещё дует юго-западный ветер, надо, во что бы то ни стало попытаться выйти к берегу. Для этого необходимо увеличить скорость движения, а сил осталось совсем мало, если не сказать, что их почти нет.

Корыто, которое приходится тащить за собой, отбирает основную часть сил и резко снижает скорость. Как увеличить скорость? Можно оставить на льду всё снаряжение и провизию. Если повезёт, то налегке можно попытаться броском найти проход и преодолеть эти небольшие километры до берега. А там, уже на земле, до выхода к жилью или к транспорту можно продержаться несколько дней и без пищи. А если не повезёт и не удастся  быстро найти проход к берегу? А если снова надо будет переплывать? Без корыта не переплыть, поскольку некуда будет положить единственное, что у меня останется – пуховую одежду. В этом варианте цена риска – жизнь. Нет, это не годится. Нужен разумный компромисс. Надо максимально облегчить корыто, оставив в нём только самое, самое необходимое. С остальным, как это опять не печально, придётся расстаться.

Теперь о стратегии движения. К Питкяранте не выйти. Такое море не переплыть. Следовательно, придётся идти обратно и искать или перемычку, или приемлемое для переплыва место.

Ночь почти на исходе, это третья абсолютно бессонная ночь. Сегодня пятнадцатое февраля – наступает четвертый день моей отчаянной борьбы за выживание.

 

 

День пятый

Бросок к спасению

 

Около семи часов вылезаю из мокрой палатки-мешка. Небо в сплошной облачности и видимость очень плохая. Направление ветра не изменилось, это отлично. Дождя пока нет, это тоже отлично, но не столь существенно.

Есть совсем не хочется, более того, ощущение постоянного подташнивания не покидает меня вот уже четвёртые сутки. Как и вчера, развожу примус и заставляю себя выпить полулитровую кружку кашеобразной смеси какао и сухого молока. В завершение под завязку напиваюсь горячей воды.

Теперь ревизия снаряжения. Оставляю самое необходимое: корыто, палатку, примус, бензин, мешок с едой и балласт, с которым не в силах расстаться – пуховой спальный мешок. Если по ходу будет совсем невмоготу, то придётся расстаться и с ним.

Итак, из почти восьмидесяти единиц снаряжения, одежды и провизии осталось только шесть. Почти всё, что у меня было, пришлось принести в жертву зимней Ладоге. А сколько отдано времени и сил на совершенствование и изготовление снаряжения, но ничего не поделаешь – хочется жить.

С ревизией покончено, корыто приведено в походное положение, и я отправляюсь в путь.

Первые километры продвигаюсь почти в темноте. Вот и рассвело. Картина всё та же. Справа торосы, слева – широченная полоса открытой воды, уходящая за горизонт.

Пройдя несколько часов, обнаруживаю, что ширина водной полосы стала заметно меньше.  И вот часам к одиннадцати выхожу на перемычку между ледяными полями.

На этой границе льдины с треском и грохотом то вздыбливаются, то выскакивают на поверхность, то уходят под лёд.

Улучив подходящий момент, перебираюсь на соседнее ледяное поле и меняю направление

движения на северо-восточное.

Как и вчера, сильные порывы ветра стали приносить заряды дождя. Я то намокаю, то просыхаю. К этому мы уже привыкли, это нам не вновь.

Часам к двум видимость немного улучшилась, и в дымке показалась береговая черта. К сожалению, впрямую продвижение к берегу отрезано водными преградами. Однако, теперь они не такие широкие, а самое главное есть, как мне кажется, зримые варианты извилистого, но приближения к берегу.

Мне хочется вот уже сейчас поверить, что спасение близко и реально. Но, как и в прошлые дни, ледово-водная обстановка заставляет постоянно менять направление движения, а берег всё так же недосягаем.

Я очень, очень устал. Правую ногу начинает сводить судорога, только этого нам и не хватало. Всё чаще и чаще останавливаюсь. Идти, совсем нет сил. Голова идёт кругом, в глазах мутный туман. Но в то же время я вижу берег, в спину меня подталкивает мой главный союзник, и это меня подхлёстывает. Вот уже в сотый раз спрашиваю себя «жить хочешь?» и сам себе отвечаю – «хочу». Тогда двигай ногами, двигай. Осталось совсем немного. Я знаю, что ты выдержишь. А если ты выдержишь, если не остановишься, то у тебя появится шанс прожить более достойную жизнь. Это придаёт мне силы, и я начинаю двигаться.

Я то приближаюсь к берегу, то удаляюсь от него. Начинает темнеть. Направление моего движения юго-восточное.

Впереди, сквозь дымку, всего в нескольких километрах проклюнулся остров. Неужели это

Мантсинсаари? Во что бы то ни стало надо сегодня дойти до этого острова.

Я нахожусь в движении уже более десяти часов и от усталости плохо соображаю. Мои разум, душа и тело пришли в полный разброд. Я чувствую, что скоро не выдержу и свихнусь от напряжения.

Иногда ловлю себя на том, что не контролирую, по какому льду иду. Под моими ногами среди хаоса торчащих льдин каша из снега и воды. Однако, остров всё ближе и ближе. До него осталось не более полукилометра. Передо мной большое поле льда без торосов и соблазн его перейти – очень велик. Но, как ни трудно, заставляю себя обойти его и наконец подхожу к острову.

Моё существо отказывается в это верить. Конечно, остров – это ещё не берег, но это уже близко к спасению. Так я думаю, и в это мне хочется верить.

Сейчас восемь часов вечера. Вдоль берега острова двухметровая стена льда. Очевидно ветер, волны и мороз сотворили такой ледяной вал. Приходится искать место, где можно подняться на эту стену. Сначала карабкаюсь сам, затем затаскиваю моё изрядно похудевшее корыто.

Что это за остров? Если это Мантсинсаари, то на северной оконечности должен быть маяк. Но на то, чтобы это проверить, сил уже нет. Это мы сделаем завтра, а сейчас надо немного отдохнуть, поставить палатку и приготовить ужин.

Снег в прибрежной части острова довольно глубокий, так что площадку под палатку приходится основательно утаптывать. Делаю это долго, не спеша с чувством радости и удовлетворения – подо мной земля.

В прибрежных кустах выламываю две палки и почти полноценно ставлю палатку.

Не торопясь, разжигаю примус и готовлю ужин. Сегодня торопиться некуда. Я всё ещё отказываюсь верить в окончание моих мучений. И умышленно оттягиваю тот приятный момент полного осознания своего спасения. Ветер почти стих, и, похоже, начинается мороз. Я впервые за эти дни обратил внимание на ноги. Такое ощущение, что обе ступни полностью онемели и потеряли чувствительность. Но почернения нет, стало быть, обморожения ещё нет. Надо попробовать на примусе высушить хотя бы носки, но для этого придётся остаться босиком на время сушки. Тем не менее, это необходимо. Если ночью мороз усилится, то в мокрых носках можно запросто и, возможно, уже окончательно обморозить ноги.

Уменьшаю горение примуса до минимума и размещаю наверху экрана шерстяные носки. Время идёт, бензин выгорает, а носки высыхают очень медленно. Скорее они подгорают, чем высыхают, и я прекращаю это занятие.

Небо очистилось от облаков, и около одиннадцати часов при лунном освещении залезаю в

палатку. Пытаюсь не поддаваться эмоциям и не расслабляться. Ведь ещё надо добраться до берега и выйти или к жилью, или к транспорту. А как быстро это удастся сделать, пока не совсем ясно. Своё местоположение оценить не могу, поскольку к острову подошёл в темноте, и знакомых ориентиров обнаружить не удалось.

Однако, подсознательное ощущение того, что я уже спасся, развращает волю. Мысли начисто покинули голову, а бессонные и выматывающие ночи сомкнули веки, и я провалился в сон.

Через три часа очнулся от ужасного холода, очевидно мороз усилился. Делаю постоянные движения ногами и телом, это своеобразная зарядка, дабы удержать то небольшое количество тепла, которое во мне ещё осталось. Какого-либо заметного согревания не наблюдается, но и дальнейшее остывание организма прекратилось. В такой лежачей зарядке проходит остаток ночи.

 

 

День шестой

Мир не без добрых людей

 

Вот и светает. Сегодня шестнадцатое февраля. Мороз около тринадцати градусов. Ветер  северный, северо-восточный, он гонит теперь мои ледяные поля в обратную сторону, он гонит их от берега. Всё-таки не напрасно я выложился и успел выбраться из этой западни, пока ветер не изменил направление. Всё-таки я действовал правильно: или бороться и отдать всё до последнего, пока ветер поджимает лёд к берегу, или остаться в этом плену навсегда.

Наскоро завтракаю, какао с сухим молоком, сворачиваю стоянку и в путь к берегу. С трудом спускаюсь с ледяного барьера и вдоль береговой кромки по льду начинаю двигаться на северную часть острова. Однако скоро обнаруживаю, что остров заканчивается, а никакого маяка нет. Но зато совершенно отчётливо в полутора километрах виден сплошной лесной массив, это берег. Это берег! Моё существо всё ещё отказывается в это поверить.

Осторожно, не спеша, чтобы на этот раз не провалиться, направляюсь в сторону лесного массива.

Сильные порывы северо-восточного ветра затрудняют продвижение. Они словно пытаются остановить моё приближение к желанной цели, к земле. Они словно пытаются вернуть меня обратно в Ладогу.

Ты опоздал, северо-восточный ветер, я тебя опередил и успел-таки проскочить, пока ты раздумывал. Теперь ты бессилен что-либо со мной сделать. И прав был мой отец, когда говорил: «Человек делает время».                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 

Теперь верю,  что остался жив. Не спешу ещё и от того, что мне приятно осознавать, что вот уже  максимум через час я буду в полной безопасности ото льда и воды. Я буду на земле и совершенно не важно, в каком именно месте.

Вот я и у берега. Долго стою и смотрю на лес, на острова. Кругом по-прежнему ни души. Надо продвигаться вдоль береговой черты на север в сторону Питкяранты. Неожиданно обнаруживаю след от лыж. Пытаюсь идти вдоль него. Лыжный след то появляется, то исчезает, это оттепель сделала своё дело. Однако вскоре обнаруживаю ещё несколько лыжных следов, и все они идут примерно в одном направлении. Вглядываюсь в ту сторону и, мне кажется, что сквозь стволы деревьев виднеется крыша дома. Подхожу ближе, так оно и есть. Постепенно в поле зрения появились другие дома, это какой-то посёлок. Но, странно, ещё не так светло, а ни в одном доме нет освещённого окна. Однако, вдалеке одно окно всё-таки освещено. Проваливаясь почти по пояс в снегу, медленно подхожу к этому дому.

Останавливаюсь у крыльца и опускаюсь на колени. То ли от усталости, то ли оттого, что напряжение стало уходить, и я помимо своей воли стал расслабляться.

Дверь дома слегка приоткрылась и пожилая женщина, выглянув, спросила: «вы не бандит?».

Через полчаса, посмотрев на себя в зеркало, я её прекрасно понял. Вид у меня был далеко нестандартный. Пуховая одежда издрызгалась, на сильно исхудавшем и измождённом лице недельная щетина. За эти дни я похудел на восемь килограмм, а это значит, что в борьбе за выживание каждый день терял в весе более двух килограмм.  И это неудивительно, ведь петляя и продираясь сквозь торосы, за четыре дня я преодолел около ста пятидесяти изнурительнейших километров. Если бы не опасность и риск, можно было бы рекомендовать такой эффективный и гарантированный способ похудания и без всякой диеты.

От волнения я бормотал, что-то невразумительное, но всё-таки хозяйка пригласила меня в дом. Это был самый прекрасный дом из всех домов. Это был не дворец, это был заурядный дачный  домик. Но в нём  было тепло,  в нём был человек, который мог мне помочь.

Мы разговорились. Эту приветливую женщину звали Вера Васильевна. Я показал ей свой паспорт и в общих чертах рассказал о том, что со мной приключилось. Она долго охала и удивлялась, затопила печь и высушила мою мокрую одежду. Затем поставила передо мной полную тарелку горячего картофельного супа и объяснила, как выйти к транспорту.

Здесь я впервые почувствовал себя легко и непринуждённо, словно это был мой настоящий дом. Мне захотелось чем-то отблагодарить эту гостеприимную и смелую женщину. Я отдал ей всю провизию и деньги, оставив себе только на дорогу. В полдень мы с ней расстались. Я от всего сердца поблагодарил её, пожелал здоровья и всяческого благоденствия, она пожелала мне доброго пути.

Через час по глубокой лесной тропинке я вышел на дорогу и, как оказалось, в том самом месте, где утром первого дня повстречал двух рыбачков со шнеками на плечах. Вот такая неожиданность.

Через час автобус домчал меня до Питкяранты, и на следующее утро я был уже в Ленинграде.

Дом встретил  меня  обычной прохладцей.

Никому, ни о чём рассказывать не хотелось.

Я купил пива и пошёл париться.

 

 

Эпилог

Жизнь употребляется на одноразовое дело

 

Потребовалось более двух месяцев на то, чтобы моё физическое состояние пришло в норму. Анемия ног полностью исчезла лишь по истечении четырёх месяцев.

Возможно, во мне ещё существуют какие-либо скрытые внутренние изменения, но пока они не дают о себе знать. Однако терморегуляция и обмен веществ в моём организме явно изменились. Сейчас мне не требуется столько пищи, как раньше, для поддержания энергетики и веса на прежнем уровне. Резко снизилось потребление жидкости, за день я удовлетворяюсь лишь одним-двумя стаканами воды.

Пока ещё мне не снились события тех дней, однако длительное время всё происшедшее я многократно проживал заново день за днём, неделю за неделей. Постепенно этот процесс стал угасать, и через полгода я лишь отрывочно вспоминаю мою ледовую одиссею.

Когда меня прихватывает хандра несправедливости и неустроенности этой жизни, я мысленно возвращаюсь в те дни, и это меня успокаивает.

С течением времени у меня возникла потребность поделиться обо всём с другими, а драматические грани пережитого постепенно начали стираться и превращаться в дорогие сердцу и мыслям воспоминания с некоторым налётом юмора.

Я не хочу, чтобы у читающего сложилось впечатление, что моя борьба за выживание была

обусловлена каким-то особым характером или силой воли. А лишь потому, что решение бороться изо всех сил, до последнего было для меня более лёгким, чем осознание возможности уйти из этой жизни. Я хотел выжить ради самого простого, к чему инстинктивно стремится человек – ради жизни.

Что я вынес из всего этого? Это была часть моей жизни, маленькой по времени, но значительной по употреблению и результату. Окрепла вера в самого себя, и, я надеюсь, что это испытание дало мне опыт и силы смотреть в лицо трудностям в будущем.

Но самое главное, я понял, как расточительно мы проживаем свою жизнь, по-настоящему не удовлетворяясь самыми простыми мирскими деяниями и просто тем, что мы есть.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование