Пародии

Дай Бог

Дай бог не вляпаться во власть

И не геройствовать подложно,

И быть богатым, – но не красть,

Конечно, если так возможно.

                  (Евгений Евтушенко)

Дай бог не обижать жену,

Прощенья всем, кого обидел,

И если что-то умыкну,

Дай бог, чтоб кто-то не увидел.

Дай бог судье на лапу дать

И верить: всё в суде уладят,

И дальше книги издавать,

Конечно, если не посадят.

Дай бог, чтоб срок был небольшой

И впрок тюремная котлета,

Чтоб быть поэтом, – но с душой,

Достойной звания поэта. 

Превосходство

Когда, раздвинув остриём поленья,

Наружу выйдет лезвие огня,

И наваждение стихосложенья

Издалека накатит на меня…

Я вспоминаю лепет Пастернака.

                   (Сергей Гандлевский)

Когда свой томик трепетно беру

И с ним ложусь в тенёк под куст малины,

То вспоминаю всякую муру –

Сюсюканье Цветаевой Марины.

Когда автограф с важностью даю

И еду на побывку в Комарово,

То вспоминаю, как галиматью,

Сухое бормотанье Льва Толстого.

Когда на свадьбе через тёмный сад

До ветру будем бегать мы, слабея,

То мы поймём, что пили суррогат,

И вспомним стих Гандлевского Сергея.

Гастрономическая география

Я бы в Томске томился,

В Туруханске струхнул,

На окно бы косился,

Опустившись на стул.

           (Александр Кушнер)

Города изучаю

И жую беляши.

Я в Сахаре бы чаю

Насластил от души.

Съем я в Тете тетерю,

Выпью в Були бульон,

Я по атласу сверю

Свой дневной рацион.

В Гусь-Хрустальном румяный

Будет ждать меня гусь,

Я на стул, словно пьяный,

Тяжело опущусь.

Съев в Салайне салаку,

По стихам загрущу,

А пока Титикаку

Я на карте ищу.

Муки творчества

Всё мир я спасаю, всё духом скорблю.

Как сбросить мне эту обузу?

Я каждую ночь своим сердцем кормлю

Свою сумасшедшую музу.

                                 (Николай Зиновьев)

Тревожные мысли по кругу неслись,

На глобусе выцвели краски.

Спасительных строчек, поди, заждались

В Гвинее, Мали, на Аляске.

Я грыз карандаш, я зачёркивал вздор,

Но муза явилась – о чудо!

И, видя голодный, блуждающий взор,

Я выложил сердце на блюдо,

Печёнку, кишечника пару мотков,

Отрезана правая почка.

И вот не осталось уже потрохов,

А только одна оболочка.

И гладила муза свой круглый живот,

Мне с хищницей не было сладу,

И чтобы её подзадорить на взлёт,

Я музу пошлёпал  по заду.

Она натянула короткий подол,

Взмахнула крылами, зарделась –

И рухнула тут же на письменный стол:

«Прости меня, Коля, объелась!».

Реминисценции

Здесь колдуны беду пророчат

И память держат без огня,

Здесь всё равно меня растопчут

Копыта медного коня.

Здесь небеса белеют мутью,

Повсюду бродит ОРВИ…

                   (Михаил Анищенко)

До святок дотяну едва ли,

Весь побледнел, озноб уже.

«Ты будешь жить, – врачи сказали, –

Но только сделай БЦЖ».

Не сплю, ворочаюсь в кровати,

Белеют чем-то небеса,

Нева чернеет чем-то, кстати,

И всей-то ночи – полчаса.

Ветра, ветра, меня заносит.

Я в БДТ – а там «Ромэн»,

Цыганка мило ручку просит.

Уйди, лукавая Кармен!

Всё как-то сразу: эта речка,

И эта крепость, и т. п.

Бросаю гневное словечко,

Я возмущён как член СП.

О город, страшный и зловредный!

Покоя нет ни тут, ни там,

Ещё и всадник этот медный

За мной несётся по пятам.

Бегу и плачу безутешно,

Чем вызываю интерес,

Реминисцирую, конечно.

Ну, что б я делал без А.С.*?

*  А. С. Пушкин

Неожиданность   

Благодаря гашишу

Я всё прекрасно вижу:

И Дельвига во фраке, и Гоголя в плаще,

И Царскую деревню,

И Анну-свет-Андревну,

И маленьких каких-то, бесцветных вообще.

                               (Виктор Брюховецкий)

Как накурюсь гашишу,

Такое, братцы, вижу!

Вон Кушнер в панталонах и в чепчике Эсхил,

Мережко без корсета,

На поприще поэта

Державин, в камилавке*, меня благословил.

А книг моих-то – тыщи,

И не тома – томищи!

Ни критики, ни бури мне не страшны теперь.

Иду уже смелее,

Передо мной, в ливрее,

Сам Александр Сергеич распахивает дверь.

Наутро я в тревоге:

Стою в трусах, без тоги,

Со шприцем и в халате какой-то изувер.

Где фраки и манишки?

Всё странные людишки,

И вывеска огромная: «Наркодиспансер».

* Головной убор священника

Кошмары

Женщины, которых разлюбил,

Мне порою грезятся ночами,

С робкими и верными очами –

Женщины, которых разлюбил.

***

Женщины, которых разлюбил,

Мне зачем-то изредка звонили…

                (Анатолий Аврутин)

Вспоминаю Краснодар и Клин,

Видел всё от края и до края.

Кто не знает – Родина большая,

Как поэт скажу и гражданин.

То Тува, то Коми, так и жил,

Но звонили изредка в печали,

Плакали и даже угрожали

Женщины, которых разлюбил.

Всё виденья, белый свет не мил,

Ну, а мысли – можно ужаснуться:

Вдруг возьмут да вместе соберутся

Женщины, которых разлюбил?

И тогда уже не до утех,

Отвернусь, пожалуй, на арапа.

Лес головок, каждый скажет «папа».

Хватит алиментов ли на всех?

Потоп   

И этот плавный лёгкий взлёт

вовек продлится над

тем, что бежит, летит, течёт

с восхода на закат.

                (Марина Струкова)

Ну, до чего унылый вид,

и что-то – просто страх –

уж не летит и не парит

в суровых небесах.

Вода лилась, стекала вниз

и становилась злей,

а также появлялась из-

под вековых корней.

Она бежит который день,

бурлит и бьётся об.

Затоплен сад, снесло плетень,

считай, второй потоп.

Вон жук пускает пузыри,

накрыло лопухи.

Не тонут ну никак Мари-

ны Струковой стихи.

Провидица

Лет через двести, максимум – через триста

Мир на Земле изменится несказанно:

Переведутся лётчики, машинисты,

Звёзды уйдут на небо с телеэкранов…

                                    (Вероника Сенькина)

Я подсчитала: через триста лет

Не будет ни тарелок, ни стаканов,

Маразм рекламы, ну, и прочий бред

Исчезнут навсегда с телеэкранов.

­            

Колдуньи, маги улетят во мрак,

Как будто ввысь, но главное не это –

От «Дома-2» и Ксении Собчак

Вот отдохнёт уставшая планета!

Сквозь дырку в шаре вытечет вода,

И росы испарятся, и туманы,

Поэтов бестолковая орда

Переведётся, словно тараканы.

О, времена великие грядут!

Земля по тишине истосковалась,

И если пародисты не уйдут,

То это значит – я пока осталась.

Злая мобила

Зима. Что делать мне в вагоне? Я встречаю

Проводника, несущего мне чаю,

Словами: мы опаздываем? нет?

И не найдётся ль свеженьких газет,

Чтоб, в новостях пошарив хорошенько,

Узнать, что стало с Юлей Тимошенко,

Не взорван ли иракцами Багдад

И что в Москве – дожди иль снегопад?

                                       (Николай Переяслов)

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю

Слугу, несущего мне утром чашку чаю,

Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?

Пороша есть иль нет? и можно ли постель

Покинуть для седла, иль лучше до обеда

Возиться с старыми журналами соседа?

                                                (А.С. Пушкин)

Зима. Что делать мне на даче? Я скучаю,

Друзьям мобильными звонками докучаю:

Цела ль Москва? проснулся ли Мадрид?

Что Абрамович нынче? ходит иль сидит?

Всё значимее тут я задаю вопросы:

Как Тимошенко Юля? не остригла ль косы?

А Вова Путин? В будущем году

Займётся ли он танцами на льду?

И почему моя фальшивит лира?

Где вы, певцы любви, свободы, мира?..*

И тут мобила начала басить:

«Кончай, дружок, под классиков косить!».

* Стих Н. А. Некрасова

Размышления о туалетной бумаге

За пятнадцать копеек любимых поэтов
Покупали на завтрак, обед и на ужин.
Если сыт от духовной пищи всё лето,
Туалетной бумаги рулончик не нужен.

                        (Марина  Шамсутдинова)

Давно известно, в мире всё двояко,

Душа и плоть, трава и облака,

Духовное питание, однако,

Полезнее котлет и шашлыка.

На завтрак Тютчев, а Толстой – на ужин,

В обед с Рубцовым справишься едва.

Всё так путём, глядишь, совсем не нужен

Рулон бумаги или даже два.

Не до супов и не до винегрета,

Затишье в кухне, не включённый газ.

Лежишь себе, допустим, с книжкой Фета,

Который день в потёмках унитаз.

Не бродишь с бутербродами по дому,

Не пачкаешь словами чистый лист,

Но может быть и вовсе по-другому,

Когда зайдёшь, к примеру, в «Букинист».

Полны еды духовной магазины,

Товар лежалый, страшно за живот:

Возьмёшь стихи какой-нибудь Марины –

И от духовной пищи пронесёт.

По поводу мудрствования

Грустный запах покоя

В спелых гроздьях дождя.

Кто придумал такое:

Уходить уходя?

       (Владимир Овчинцев)

Вкусный смех чертовщины

В белом вое пурги.

Можно, пудря морщины,

Также пудрить мозги.

Немощь бледного слова,

Мысли слабая нить.

Ну, и что тут такого:

Не спеша не спешить?

Нет, однако, покоя,

На кровать я гляжу.

Может, кто-то и стоя,

Я же лёжа лежу.

Вот уж ловкость поэта,

Что горит, не горя:

Ни про то, ни про это

Говорить, говоря!

Возвращение блудного сына

Зима давно уж в пеньюаре

Лежит на мёрзлом тротуаре…

***

Большим цветочным одеялом

Весна приляжет у корней…

***

Стареет осень, и ничто

Остановить её не может…

                   (Давид Кладницкий)

По улицам вечно слоняюсь.

Морозец, но как он бодрит!

Зиме я помочь не пытаюсь –

Люблю, когда дама лежит.

Ну, кто-то другой бы, понятно,

Сказал ей: «Немедленно встань!»,

Но мне, как мужчине, приятна

Для взгляда прозрачная ткань.

Ах, топики, юбочки мини! –

Весна с чемоданом спешит.

К бесполому лету, в бикини,

Признаться, душа не лежит.

А с осенью сущие муки:

В тряпье разноцветном ко мне

Всё тянет иссохшие руки –

И я возвращаюсь к жене.

Подлая душа

Казалось, нехитрое дело,

Однако, дурак я большой:

Она предложила мне тело,

А я отозвался душой.

           (Кирилл Ковальджи)

До полночи свечка горела,

И будучи смелой весьма,

Холёное гладкое тело

Она предложила сама.

Взяла простыню, одеяло,

Во всём был покой и уют.

Кровать застилая, сказала:

«Делов-то на пару минут!».

Я начал уж было сдаваться,

Шнурки развязал не спеша,

Но – надо же этому статься! –

Во мне взбунтовалась душа.

И, как в заколдованном круге,

К двери отступил я на шаг

И строго ответил подруге:

«Прости, без любви ну никак!».

Снискал я недобрую славу,

В душе оставался же шрам:

Ведь мог бы, дурак, на халяву.

Да ну эту душу к чертям!

Раздумья поэта

Едва шелестели кроны,

кичились морями карты,

Над стылой землёй безгласой

почудился Божий глас…

А это всего лишь тронул

какой-то пацан моцартый

Разлив чёрно-белых клавиш,

и боль потекла из глаз.

               (Анатолий Аврутин)

Почудился голос тайный,

и вот понесло куда-то.

Поэт, на пляжу лежатый,

подумал в какой-то миг,

Что дар его не случайный,

что мыслит тургеневато,

Могутый и великатый,

однако, родной язык!

Блоха и таракан

Вчера на кухне таракана я поймал,

Поднял за ус его брезгливо над диваном.

Хотел убить… Но посмотрел в глаза

Он мне с укором странным и пространным.

Я посмотрел в глаза его тогда

И понял, что под корочкой хитина

Скрывается особая среда

Интеллигентного, печального мужчины.

                                        (Алексей Кащеев)

Я чай хлебал и ел варенье.

Тут, уважительно тиха,

Как мимолётное виденье,

Явилась на столе блоха.

Была беременна и в трансе.

О этот безнадёжный вздох,

Ах, эта ножка в реверансе!

Мелькнуло: жаль, что я не блох!

Я понял суть её печали,

Ведь я поэт, а не чурбан.

За блюдечком усы торчали –

Вот он, виновник таракан!

Я подтолкнул его к подруге,

«Совет вам да любовь», – сказал,

Но он попятился в испуге, –

Мол, кто такая? Ну, нахал!

Я кончил стих, доел варенье.

Редактор, видно, был козёл,

Коль, прочитав моё творенье,

В санэпидстанцию пошёл.

Зад вдохновляет

Я живу на задворках Самары,

Где цветёт ботанический зад…

                     (Сергей Лейбград)

Ай да зад! Тишина и прохлада,

Ну, а в мае – так только держись!

Я кругами хожу возле зада,

Так и нюхал бы целую жизнь.

Эх, такого роскошного зада

Не видал я во веки веков.

Душам творческим много ли надо,

Раз нюхнул – и томищи стихов!

Источает какие-то чары,

Как-то в радость его белизна,

Что живу на задворках Самары.

Да, поэтам из центра хана!

Снова май, и на сердце отрада,

Я всегда тут весною ходил,

А сегодня рванул мимо зада.

Просто я к логопеду спешил.

Стихи-колыбельные

Пока мы спали, ты и я,

В саду листва шумела,

И неба тёмные края

Сверкали то и дело.

Пока мы спали, у стола

Чудак с дремотой спорил,

Но спал я, спал, и ты спала,

И сон всех ямбов стоил.

Мы спали, спали наравне

С любовью и бессмертьем,

Давалось даром то во сне,

Что днём – сплошным усердьем.

Мы спали, спали, вопреки,

Наперекор, вникали

В узоры сна и завитки,

В детали, просто спали.

                       (Александр Кушнер)

Пока шумел девятый вал

И молнии сверкали,

Спал я, и Евтушенко спал,

И наши жёны спали.

Закрыта дверь, погашен свет,

Но это всё детали,

Поэт – он и во сне поэт,

В такие смотрит дали!

Кипит работа, вплетены

И образ, и идеи,

Влетают в кружевные сны

И ямбы, и хореи.

Глаза протру – и ясно мне

(Пусть кто-то и смеётся),

Что лучшее пишу во сне,

Всё там и остаётся.

Читал я, вопреки читал,

И вопреки усердью

Молчал, молчал огромный зал,

Закрывший путь к бессмертью.

В такой-то час, средь бела дня,

Причём на жёстком стуле,

Сидели, слушали меня,

И на тебе – уснули!

О  поэтессах

Пусть подыхают от зависти все поэтессы…

***         

Съешь меня с печальной миной
И к другому перейди.
Шоколада, мандарина
У меня полно в груди.

                (Александр Чулков)

Вовсе не без интереса,

Сняв халат и бигуди,

Так бывает, поэтесса

Припадёт к моей груди. 

В кои-то, признаться, веки,

Унесу её в постель,

Пропою про чебуреки,

Про творог и про кисель.

Будет плакать до рассвета,

На лице раскиснет грим.

Я, видать, похлеще Фета,

Ну, и прочих, что за ним.

Ей читая, до прихожей

Провожу, задув свечу,

Сборник свой с бесстыжей рожей

Ей торжественно вручу.

Как же наши интересы?

Я какой-то нервный стал.

Не приходят поэтессы.

Может, плохо я читал?

Откровение

А поскольку дворянства нету 
И пред Господом все равны, 
Как талантливому поэту, 
Мне на Родине нет цены. 

***                                      

Читал мои стихи и плакал,

Печаль не в силах превозмочь.

Спать не давал своим собакам –

Стихами их травил всю ночь. 

                    (Евгений Семичев)

Не надо бунтов и огня,

Всё проще и виднее глазу,

Однажды прочитав меня,

Дворяне вымерли бы сразу.

Перо на то и есть перо,

Чтоб сразу в сердце ядом века,

Глаголом обожжёт нутро,

Глядишь, и нету человека.

А тут, устав от разных дел,

Сосед по даче, выпив лишку,

С тоской в глазах у будки сел,

Раскрыл подаренную книжку.

Не знал, всплакнувший над строкой,

Что твари строки не во благо,

Стоял такой истошный вой,

К утру преставилась дворняга!

Не от морозов и жары

Не от того, что плох Создатель,

Подохли даже комары.

Я так скажу: живуч читатель.

Серафим

У дежурного ангела много
Неотложных, насущнейших дел…
Остановит машину, какая
Пешехода должна была сбить.

***

Что просим? Матерьяльны мы,
И просьбы наши матерьяльны.

***

Чёрная мне местность не мила –
Шаровой простор узреть мечтаю,
А не виден из мово угла.

                       (Александр Балтин)

Я на перекрёстке, вид унылый,

Здания из камня и стекла.

Серафим дежурит шестикрылый,

Вижу тень евонного крыла.

Подлетел, я руку пожимаю.

«Чё стоишь?» – глаголит серафим.

Скукотища всюду, отвечаю,

Мол, духовной жаждою томим.

Вон «хрущёвка», тесно мне в квартире,

Дивный Кипр увидеть бы на миг.

Подсобрался, рот раскрыл пошире,

Показал я грешный свой язык.

Серафим же посмотрел печально

И сказал: «Закрой, пожалуй, рот.

Мыслишь ты уж очень матерьяльно,

По-другому быть и не могёт».