 |
          |
|
 | ||
«Солнце поднимается с востока, и отсюда новый мир грядёт…» Стихи Мао Цзэдуна |
 Мао Цзэдун (1893–1976) – китайский революционер, государственный, политический и партийный деятель XX века, главный теоретик маоизма. 1-й Председатель ЦК КП Китая. Создатель КНР. Журнал Time включил Мао Цзэдуна в сотню выдающихся людей XX века в категории «Лидеры и революционеры». Помимо политической прозы в литературное наследие Мао Цзэдуна входит ряд поэтических произведений, написанных в стиле древних китайских стихотворений, так называемых «цзюти шицы». Вышедшее в 1996 году в Пекине «Собрание стихотворений Мао Цзэдуна» содержало 67 стихотворений, созданных Мао Цзэдуном с 1915 по 1966 год. Из них 39 были опубликованы при его жизни. Стихотворения Мао до сих пор пользуются популярностью в Китае и за рубежом. К самым известным из них относятся: «Чанша» (1925), «Великий поход» (1935), «Снег» (1936), «Ответ Ли Шу-и» (1957) и «Ода к цветкам сливы» (1961). Известно также его стихотворение «Плавание», написанное в 1956 году после первого заплыва Мао через реку Янцзы, к 1966 году он пересёк её 42 раза. В 1967–1968 годах в КНР была выпущена серия почтовых марок, на 10 из которых факсимильно воспроизведены автографы стихотворений Мао Цзэдуна. Недавно в Китае открылся огромный мемориальный комплекс, посвящённый Мао Цзэдуну.
Горы
Горы! В просторы к вам гоню хлыстом коня, Проснувшись рано. Туманы сонные вас прячут от меня, Хлещу туманы.
Горы! Узоры ваших каменных морей, Сложили складки. Восторг рождаете в душе моей, Зовёте к схватке.
Горы! В озёра неба, в нежность облаков Вонзили пики. Так землю подпираете. Таков Ваш долг великий.
Снег[1]
Я на север взглянул – там кругом белизна, Новых красок и сил ожидает весна.
О весенних потоках мечтает Восток, Льдом застыл на горах голубой водосток.
За хребтами далёкими кружится снег, Словно сбившийся с верных путей человек.
Спит река подо льдом, вьются кольца над ней – Белоснежные кольца серебряных змей. Сплошь на севере нашей любимой страны Горы дремлют громадные, словно слоны.
Как захватчиков звал с незапамятных пор Поднебесной страны необъятный простор!
Дух наш скован столетия снегом и льдом, Жил мечтой о свободе отеческий дом.
Императоры грозные, бури, враги Расковать не сумели теченье реки.
Лишь сегодня приходит к героям весна Пробудить азиатскую землю от сна.
Люпаньшаньский хребет
Высоко в небесах перелётные гуси Покорить призывают пространства свои. Если сдался препятствиям, если ты струсил, Человеком Китая себя не зови. Половина отечества пройдена нами, Впереди возвышается древний хребет. Водрузить предстоит там победное знамя, А иного решения попросту нет. Повинуемся зову хребта и закону – Свяжем лапы верёвкой седому дракону.
1935
Чанша[2]
Днём осенним, сияющим солнечным днём, Я стою над рекой и любуюсь закатом, Вижу горные склоны в наряде цветном, Мандариновый остров и много загадок… Реку север влечёт, а орла – небосвод, Рыба плещется на мелководье. Всё живое своим распорядком живёт, Ухватившись за Чьи-то поводья. По зелёному руслу великой реки Целый день беспрерывно снуют челноки. Наблюдая картины природы родной, Величавой, могучей, спокойной, прекрасной, Понимаешь – не мы управляем страной, – Кто-то более сильный, премудрый и властный… Вспоминаю далёкое время своё, Споры долгие, юные страсти. Так хотелось страну и её бытиё Подчинить нашей собственной власти! Но житейские наши в пути челноки Задержало теченье великой Реки.
Великий поход[3]
По рекам, горам и полям мы прошли С боями за год двадцать тысяч ли[4]. Пять горных хребтов у нас за спиной. Там снег по колено и скалы стеной. Круты берега нами пройденных рек, Стремителен был их течения бег. Но мы одолели усталость и страх Улыбкой и песней на смелых устах.
Дабайди[5]
Красный, жёлтый, синий, лиловый Небо построило ряд… Не выразить самым прекрасным словом Этот мирный закат. Когда-то здесь пушки били по цели, Царили иные цвета. Пули свистели, взрывы гремели… И вот покой, красота.
Славлю Мэйхуа[6]
Да, снег и дождь идут при цвете слив. Но человек не должен быть тосклив. Его задача – в будущее взгляд, Там все цветы весной заговорят. Они покроют горы и поля, Проснётся обновлённая земля. И ты, поэт, стряхнув оковы сна, Скажи: «Приветствую тебя, весна!»
Башня жёлтого аиста
На востоке Янцзы, Где притоки река собрала, Башня древняя В небе осеннем маячит. Башня Жёлтого аиста[7] Сердцу китайца мила, Потому что приносит Своим пилигримам удачи. Признаюсь откровенно, В местах этих не был давно. Наконец побывал На горе-Черепахе[8] в ненастье. И обычай исполнил – Здесь выплеснул в реку вино. Пусть вернётся в Китай Жёлтый аист и счастье!
Пещера отшельника в Лушани
В сумерках синих видна чуть луна. Незрима с ней рядом пещера одна. В ней жил одинокий отшельник – даос. Чудо природы (И важный вопрос)[9].
Праздник двойной девятки[10]
Люди ветшают скоро. Небо стареть не хочет. Правда, подули ветры, Лето ушло, но затем Праздник в Китай приходит Нами любимый очень, Праздник двойной девятки, Осени и хризантем. Ветры суровые дуют На грозных полях сражений, Случается непогода И на полях труда. Очень люблю я осень, Время борьбы и свершений, Когда одета природа В наряды из снега и льда.
Плаванье[11]
Я воду брал на язык И рыбу ел из неё. Потом переплыл Янцзы, А думал, плывя, про своё. Что лучше штормы и гром, Свобода бегущей реки, Чем старческий вздох о былом, Чем мускулы слабой руки. Мудрец[12] когда-то сказал, Глядя в речной простор: «Теченье никто не связал, Расчёт природы простой». Мы же построим мост, Плотиной скрепим берега. Расчёт наш точен и прост – Пусть людям послужит река. Вода светлей бирюзы Течёт без конца в океан. Может, богине Янцзы Такой удивителен план?
Хуаньсиша[13]
Царила ночь, и бесов злая вьюга Бесчинствовала в той глухой поре. И миллионы не могли обнять друг друга, Как в старину случалось на дворе… Но солнце воцарилось над Китаем, Душивших нас драконов больше нет. И нынче слов сердечных не хватает, Чтоб описать проснувшийся рассвет.
Почтенному Лю Яцзы[14]
Вдвоём засиделись за чаем мы с вами Однажды в осенний час. Я потчевал щедро своими стихами В ту пору известного вас. Наверно, об этом забыли вы ныне, Прошло ведь лет тридцать пять… Стихи мои вам посвящались в Чунцине,[15] И новая встреча опять. Теперь уже ваши творенья читаю, Понять до конца их стремлюсь. Но, друг мой, зачем по былому Китаю Такая тяжёлая грусть? Взгляните – из долгого сонного плена Страна пробудилась везде. Повсюду великие перемены В душе, на земле и в воде.[16]
Письмо жене[17]
На губах и бровях твоих отблески гроз – Горьких чувств неушедшая вьюга. А на тёмных ресницах лишь капельки слёз. Нелегко нам глядеть друг на друга. Мне известна причина – строка из письма, Где пишу, что разлука стучится. Но, поверь, за зимою приходит весна, Значит, новая встреча случится. Жизнь – страданье, об этом сказали не мы, В ней за рощами часто пустыни… Освещает дорогу осколок луны, Под вратами восточными иней. Призывает отплыть парохода гудок, Сердце сжалось – пора на край света… Так, давай остановим печали поток, Песня радости нами не спета. Как обвал на Куньлуне пусть грянет гроза, Унесёт и тоску, и разлуку. Сохраним нашу верность друг другу, Над вершинами вместе откроем глаза!
Куньлунь[18]
Над Китаем царит несравненный Куньлунь, Вся страна ему служит покорно. Управляет погодой, движением лун, К небу льды пододвинул спокойно. Как дракон из нефрита парит выше туч, Мы от страха порою весенней Цепенеем, когда беспредельно могуч Шлёт разливы и землетрясенья. Я его вопрошаю: – Куньлунь, почему На себя ты взвалил столько власти? Неужели приятно челу твоему Замышлять для Востока напасти? Как опору найти и волшебный топор, Разрубить твоё мощное тело На три части? Слепое могущество гор Справедливым и правильным сделать? Часть одну я тогда европейцам отдам, Часть другую – заносчивым Штатам. Разумеется, третья, останется нам. И конец всем долгам и утратам!
Женщинам, одетым в военную форму
Солнце Китая восходит над миром, Приоткрывая его красоту, Вашим любуется новым мундиром, Вашим уменьем стоять на посту. Как необычны такие стоянки, Люди об этом не знали века, Что научились носить китаянки Форму солдата, не только шелка!
Читая историю
Стала человеком обезьяна, Обработав несколько камней. «Мудрость» эту в нас вбивают рьяно. Те, кто всех «учёней и умней». А потом была эпоха бронзы, Якобы, придумали мечи… Управляли на планете бонзы, Помогали бонзам палачи. Всякие мне попадались книги, Иногда прочтёшь – помрёшь с тоски. Надевают тяжкие вериги На стремленье к счастью, на мозги. Убеждён, и этого не скрою, – В книжных рассужденьях – горы лжи. Делают историю герои, Мастера поступка и души. Их немного, на таких равняюсь. Я не книжный враг, не ретроград. Но, признаться, часто охраняюсь От советов чуждых и цитат. Азия – у нашего истока. С запада к нам мудрость не придёт. Солнце поднимается с востока, И отсюда новый мир грядёт.
Мама
С великой болью говорю о маме. Она ведь так любила сыновей! А я был занят всяким делами… И вот скорблю и каюсь перед ней. Все мамины заботы не забуду, Она теперь живёт в иных мирах. Как на земле, постичь стремится Будду,[19] Которому дела земные – прах. Над прахом мамы ныне тень скользит И дождь в родной деревне моросит.
Мальчик
С мечтой добиться славы и успеха, Покинул мальчик деревенский дом, В огромный город навсегда уехал. Кто в юности не думал о таком? «Умру, но не вернусь домой! – В ту пору Он думал так. А где зароют прах Неважно. Главное – подняться в гору». (Он тосковал о жизненных горах).
Приезд В Шаошань[20]
О прошлом не хочется много писать, Покинул село я треть века назад.
На времени том, на холопстве тех мест Поставили мы окончательно крест.
И множество ли по Китаю прошли, И новые звёзды на небе зажгли.
И видит сегодня родная земля – Герои её засевают поля.
Зимние облака
Зимою в небе облака – Как белые степные кони Бегут, когда лежат снега – Тепло земное вдаль их гонит.
Нас от опасного врага Хранят отвага, ружья, спешность… Спасает сливу-мэйхуа От холодов краса и нежность.
Одна лишь муха лезет в щель И пропадает там в метель.
Взошёл на гору Цзинганшань
Меня раздумья в небо уносили, Родную землю тоже было жаль. Поэтому отдал ей столько силы!.. И вот опять взошёл на Цзинганшань Здесь иволги и ласточки летают, Не зная наших бесконечных бед. Не тронуты снега, и льды не тают. Всё как в ту пору, через сорок лет…[21]
Сны о боях военных вижу реже. Но и теперь влечёт меня борьба. И ощущая силы в себе те же – Рукой коснуться лунного серпа.
Победа[22]
Деревья в огне, а горы во мгле. Сраженье закончилось к ночи Победой на этой священной земле. Ликуют бойцы, что есть мочи.
Героям земным отдаём нашу дань. Поклон их отваге и гневу. Но этим триумфом у Бучжоушань[23] Мы больше обязаны Небу
Прощай, бог чумы![24]
Лазурное взморье, зелёное взгорье, Раздолье крестьянских полей… Всё это постигло великое горе – Нашествие малых червей!
Бурьяном родные поля зарастают, Чума истребляет народ. Кружится над сёлами демонов стая И злобные песни поёт.
Я в небо гляжу временами, не скрою, Там светлые звёзды и мир. «Когда обуздаете нечисть, герои?» – Вопрос задаёт Алтаир.[25]
Звезда хочет знать наши мысли о боге, Не зря же вопрос задала. Она разделяет все наши тревоги, Заботы, болезни, дела.
Отвечу – С народом сегодня считаться Чиновным приходится нам. Подобны шестьсот миллионов китайцев Прославленным полубогам.[26]
Прикажут – дожди на поля будут литься, Поднимутся в небо мосты. На самом верху захотят поселиться – Исполнят такие мечты.
Хребты исполинские быстро распашут Мотыгами из серебра, Великие реки плотинами свяжут– Настала такая пора.
А идолов всяческих, злобных и страшных, Которых не видим нигде, Сожгут на свечах и на лодках бумажных Отправят гулять по воде.[27]
[1] В прозаических комментариях к этому стихотворению Мао Цзэдун писал безо всякого стеснения, что поставил прямую задачу поэтическими средствами раскрыть политическую задачу – описать освобождение страны от тысячелетнего феодального гнёта. Верный своему стихотворному стилю и классической традиции, он сделал это на тех образах и метафорах, которыми пользовались поэты древности. Вместе с тем освободил стихи от налёта грусти, элегичности, «лунности», которая свойственная всей классической китайской поэзии даже в её лучших образцах. Такой сплав нового духа и древней образности, как считают специалисты, ставят стихи Мао Цзэдуна в один ряд с крупнейшими образцами классики. Я освободил стихотворение «Снег» от некоторых собственных имён, затрудняющих их восприятие широким кругом читателей. Но в комментариях считаю нужным отметить, что «великий кормчий» называет в их числе великих императоров Поднебесной, пытавшихся жестокими методами освободить Китай от вековой спячки. Среди них имя Чингисхана. Этот завоеватель Китаем не овладел, зато императором Поднебесной стал его потомок Хубилай. Здесь важно отметить, что время их «поэзии» (так в тексте и говорится об этих суровых правителях) ещё не пришло. Это время, по словам диктатора, приходится на его эпоху. Сам он руководствовался отнюдь не конфуцианскими методами управления, предпочитал властвовать с помощью философии легизма, а там царило правило: «чем крепче плеть, тем лучше государству, и наоборот: чем она слабее – тем ему хуже». Нет возможности раскрывать весь «веер мыслей» в данной связи, также рассуждать на тему «несовместности гения и злодейства». Кстати, автор данной формулировки Пушкин не отрицал гениальности Ивана Грозного, Петра Первого и Наполеона. Думаю, живя сегодня, признал бы такое качество и за Мао Цзэдуном.
[2] Родина Мао Цзэдуна [3] Немногословный «великий кормчий», как иногда всерьёз, а иногда с иронической усмешкой называют Мао Цзэдуна историки, откликнулся на событие стихотворением, где всего восемь строк. В них перечисляются, главным образом, географические точки Похода, что массовому русскому читателю ничего не говорит. Зато любой китаец понимает масштабы и трудности великого военного Подвига. Я постарался освободить свой перевод от топонимов, акцентировал внимание на духе стихотворения и сдержанности автора. Оставил те же 8 строчек. [4] Ли – 0,6 км. Таким образом, за один год с октября 1934 по октябрь 1935 года китайская Красная армия прошла во время Великого Похода пешком (и лишь немногие солдаты на лошадях) 12 тысяч км, потеряв 90 процентов личного состава. Приходилось сражаться не только с гоминдановцами, но и с японскими захватчиками. Вот какие дела стоят за скупым стихотворением в восемь строк.
[6] Мэйхуа – сорт сливы, прославленной в китайской поэзии с древнейших времён. Это плодовое дерево воспевали безымянные великие поэты «Ши Цзина», Ли Цинчжао, Ли Бо и другие знаменитости. Дело в том, что данный сорт сливы цветёт алым цветом в самом конце зимы, когда на горах, а кое-где и в полях ещё лежит снег и очень холодно. Мэйхуа, также символ выносливости в китайской символике, выдерживает температуры до –50 градусов по Цельсию. Стихотворению Мао Цзэдуна предшествует такая ремарка автора: «Прочитав стихотворение Лу Ю, (великий китайский поэт 1125–1210) “Воспевая цветы сливы”, я захотел оспорить точку зрения автора». Дело в том, что прекрасные стихи Лу Ю ставят грустный акцент на недолговечность цветения мейхуа, цветы быстро опадают. «Спор» же Мао в перенесении акцента с грусти на оптимизм – скоро весна покроет цветами всю землю. Что ж, великий китайский вождь имел свои основания для этой метафорической правоты. [9] Последняя строчка выделена мною в скобки, поскольку в оригинале Мао Цзэдуна таких слов нет. Но важный вопрос остаётся. Почему из всего богатейшего Лушанского заповедника поэт выбрал пещеру даосского отшельника, естественное природное образование? В Лушани сохранилось немало останков древнейших храмов конфуцианских и буддийских, целый ряд из них ныне действующих. Они взяты под охрану ЮНЕСКО. Между тем, Мао говорит лишь об одной пещере – именно обители древнего даоса. Некоторые исследователи объясняют данный факт следующим: в «Особом районе Китая» Мао длительное время проживал в пещере, а также всю жизнь находился под сильным влиянием идей Лао Цзы. [11] Название сообщает реальный факт. В 1955 году, в возрасте 63 лет, Мао «вразмашку» переплыл реку шириной более километра. [13] Название реки, в водах которой, согласно легенде, некая древняя красавица Си Ши стирала одежду. Аллюзия Мао прозрачна – прекрасные современные преобразования Китая заложены «волей Тенгри – Неба» ещё в древнейшие времена. [14] Лю Яцзы – известный китайский поэт и демократический деятель, близкий к кругам Гоминдана (1887–1958). Мао неоднократно встречался с ним, хотя оба находились во враждебных политических лагерях. Тем не менее, тот и другой очень ценили друг друга, писали взаимные посвящения. Лю Яцзы посвятил Мао даже целую поэму. [16] В подстрочнике буквально сказано: «Река Фучуньцзян засияла небывалой красотой». Здесь ныне построено крупнейшее в мире (26 км длиной) водохранилище. [17] Жену Мао Цзэдуна звали Ян Кайхуэй (1901–1930), и её судьба была трагической. Это была вторая жена будущего китайского лидера (брак с первой, как известно, был навязан отцом Мао Цзэдуна, но юноша отказался от этого союза и, по его словам, никогда не жил с этой женщиной). Ян Кайхуэй рано вступила в КПК и помогала мужу в его опасной деятельности. У молодых родились сыновья. В конце августа 1927 года, накануне разлуки с женой, Мао подвернул ногу и долго хромал. Как оказалось, расставание с Ян Кайхуэй, которая писала о нём трогательные стихи, оказалось роковым. В 1930 году вторую и самую любимую жену Мао взяли в плен гоминдановцы, потребовали публичного отречения от мужа. Она этого не сделала. Её казнили на глазах её 8-летнего сына. О стихах, посвящённых ему, великий кормчий узнал много лет спустя. Трагичной и одновременно яркой была судьба старшего сына (младший рано умер). В 1937 году его перевезли в Москву, он поступил в военно-политическую академию, в 1943 году он вступил в ВКП (б), получил звание лейтенанта и в составе советских войск прошёл через всю войну. По её окончанию он был принят Сталиным и получил из рук советского руководителя именной пистолет. Жизнь Аньин завершил в Корее под бомбами американской авиации. Публикую свой перевод стихотворения этой замечательной женщины, о которой Мао Цзэдун с грустью вспоминал всю жизнь. [18] Куньлунь – самый высокий в северо-западном Китае горный хребет, отдельные вершины которого достигают высоты чуть ли не 8000 м. Отличается очень суровым климатом, активной тектонической деятельностью и практическим безлюдьем, что для густонаселённого Китая не характерно. Самое интересное то, что фантастические мечты Мао о преобразовании природы Куньлуня в наши дни реализовались неожиданным образом. Здесь прорублена и отсыпана в горах многокилометровая железная дорога. Её отдельные участки пролегают на высоте свыше 5000 м. Это – непревзойдённый в мире шедевр китайской инженерной мысли и искусства. В короткий срок создан уникальный мост Пекин – Гималаи, куда устремились туристы со всего мира. [21] В оригинале «через тридцать восемь лет». Мао вспоминает события 1927 года, когда впервые появился в районе этой горы и принялся вместе с Чжу Дэ формировать отряды Красной Армии Китая. Апрель 1949 г. [22] Стихотворение называется в оригинале «Против первого карательного похода Чан Кайши» (1930.) . Это первое военное нападение своего давнего политического противника Мао успешно отразил. [23] Бучжоушань – мифическая гора, которую, согласно легенде, разрушил, ударив её головой, древнекитайский герой Гунгун. Комментируя данное стихотворение, Мао писал: «Гунгун – настоящий герой-победитель… Умер ли он? Похоже, что нет». [24] Этому стихотворению предшествует предисловие автора: «30 июня [1958 года] я прочитал в «Жэньминьжибао» (главный печатный орган КПК) о том, что в уезде Юйцзян [провинции Цзянси] простые крестьяне самостоятельно уничтожили возбудителя шистосоматоза (тропических эпидемий). В голову стали приходить разные мысли, и всю ночь я не мог уснуть. Потом повеял лёгкий ветерок, и восходящее солнце заглянуло в окно. Глядя на южное небо, я перенёс свои радостные чувства на бумагу».
[26] В тексте стихотворения Мао сравнивает современных китайских героев с легендарными правителями Яо и Шун.
|
||||||||||||||||||||||
|
СЕТЕВАЯ ВЕРСИЯ
/ АРХИВ НОМЕРОВ
/ АВТОРЫ
/ РУБРИКИ
/ ПЕЧАТНАЯ ВЕРСИЯ
/ О ЖУРНАЛЕ
/ КНИГИ
/ ПАРТНЁРЫ
/ АКТУАЛЬНО
/ КАРТА САЙТА
|
|
