Солнце встаёт на Западе / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Современная литературная Россия богата крупными поэтами, но как-то вдруг обнаружилось, что традиционная школа как реликт сохраняется лишь одним старшим поколением. Молодое же, не нарастившее творческих мышц, чтобы превзойти учителей и одновременно влекомое новизной, предпочло ставить опыты, но уже переведя состав на рельсы западного направления.

«Весь двадцатый век русская литература текла и течёт до сих пор по двум руслам: по интеллигентски-элитарному и по-простонародному,» – таким обобщением в предисловии к книге Василия Стружа Станислав Куняев выявил линию раскола нашей поэзии. Суть его определяется в подходе к развитию литературы: простонародные предпочитают естественную эволюцию в рамках традиционной школы, интеллигентски-элитарные революционируют и эстетствуют.

Собственно говоря, разрыв ранней советской поэзии на два антагонистических лагеря, знаковыми фигурами которых стали традиционалист Есенин и футурист Маяковский, и явился следствием экспериментального прорыва последнего. Только спустя более трёх десятилетий литературный перевал проявил себя появлением двух новых «вершин» в отечественной поэзии. Рубцов. Бродский.

И так же, как и Маяковский, Бродский стал «штучным товаром», потому что перенятый им от своего творческого учителя авторский приём «телеграфной строки» оказался достаточно скуп, чтобы оставить неисхоженных троп последователям. В некотором смысле его метод напоминает архитектурный конструктивизм. Торжественно, рационально, без излишеств в украшениях. Подобная суховатая схематичность не привилась в русской душе, любящей напевность, плавность. Никакие образно-философские находки не смогли поэтому найти в ней отклика. Чтобы это произошло, нужно принципиально иное народное сознание.

А между тем поэзия в состоянии влиять не только на культурный, но и на духовный код нации, и даже более того, при условии, что культуроцентризм в общественном мировоззрении начинает превалировать над Теоцентризмом, – менять его (духовный код). И в этом смысле, выбор Бродского нобелевским лауреатом больше похож на диверсию против русской литературы в виде создания ложного ориентира. Цель – постепенный разрыв связи с традицией устремлённости к запредельному в русской словесности – к той устремлённости, что схожа с неосознанной молитвой в зародышевом состоянии.

И надо заметить, цель не сразу, но всё же осуществилась. Признание Бродского приободрило либеральных поэтов. Однако как бы они ни старались, покинуть орбиту его литературного притяжения никому не удалось. Новая стихотворная методика, подобно планете-гиганту, оказалась губительной для всех, кто рисковал к ней приближаться. И как итог, либеральную поэзию двадцать первого века выхолостили перифразами Бродского. Тем не менее созданная им механистичная поэтика открыла новое направление для молодого постперестроечного поколения. Присуждение Нобелевки русскоязычному «бухгалтеру», как его называли советские критики, оправдало себя.

С одной стороны, это естественное явление – поиск новых путей. А с другой, что есть поэзия? Особый словесно-ритмический строй для создания особого душевного состояния. «Новейшая» же поэзия, в основе своей либеральная, меняет силлабику, тонику и в итоге зачастую попросту ритмически кренится к стихотворной прозе, воздействие которой уже совсем иное; временами она напоминает переводы западной литературы, а то и вовсе подстрочники.

Без всяких оговорок, поэзия имеет право на любые формы, но ценится та, которая встряхивает, исцеляет или преображает. Такая, когда на долгое время по прочтении душа замирает от возвышающего чувства хрупкого соприкосновения с неземным. Новейшая ожиданием подобного душевного полёта не обнадёживает. И даже, при своей формальной подкованности и тяготении к образности, не сотворила образов, сопоставимых с теми, что создал, к примеру, Блок в «Незнакомке» или Александр Ерёменко в открывшем ему дорогу в высшее литературное общество «Добром человеке».

Любой выход из кризиса подразумевает поиск болевых точек. Выдающихся поэтов отличала поэтическая образованность, интеллект, богатый эмоциональный мир, вплоть до страстности натуры, как у Лермонтова и Бодлера. Литературоведчески современная молодая поэзия подкована. Многие преподают литературу в ВУЗах, трудятся в редакциях, имеют хорошее образование и, судя по творчеству, эмпатичны. Всё вроде наличествует, но... не пробуждают дрожи восторга их стихи. Они не выстраданы – сделаны. Так и напрашивается термин «схема», вместо «душа» стихотворения.

Кто-то из литературоведов сказал, что Поэзия – это не слово. В русской традиции – однозначно! Отечественная литература, возможно, более всех остальных народов современного мира связана общими корнями с религиозным сознанием. Есть в ней, естественно, и незначительное число атеистов, причём больших писателей и поэтов, но правил без исключения не бывает. Маяковский и Бродский относились к последним. Но всё же основой высокохудожественной русской поэзии является вера. Именно в сотворённом ею духовном космосе рождались и рождаются образцы высокой поэзии. Можно упомянуть и высокие идеалы, но и они рождены любовью, а последняя опять-таки суть духовности.

В общем, как ни крути, поэзию, в первую очередь, создаёт страдание, но развивает любовь, а венчает мудрость. И значит, нынешняя прозападная не ведала первого, не обладает в достаточной мере вторым и не обрела третьего. А ведь поэзия должна бить, восхищать, учить и, подытожив, – преображать. И как это может получиться, если образцом – механистичная поэзия, если писать о высоких идеалах – моветон или тайна за семью печатями, если никоим образом между строк не проявляется развивающий мышление и эмоциональный интеллект духовный опыт? Откуда взяться находкам в таком случае? И остаётся вариться в собственном соку, и не всегда отличишь одного автора от другого в стиле, приёмах и выборе тем.

Как уже упоминалось, наличием крупных поэтов и СССР, и Россия могли и могут гордиться. Откроешь любую антологию – имена, стихотворная мощь! И каждый хорош по-своему. Но стоит встретить Есенина, Рубцова, понимаешь, что есть они и есть остальные. Рассматривая альтернативную традиционалистам поэзию двадцать первого века, лучше поступить подобным же образом и дать краткий обзор избранного поэтов, чьи имена известны не только либеральным составителям списков «лучших поэтов современности», но и активнее прочих продвигаются в интернете.

Начнём с Екатерины Полянской, которую западные критики считают лучшей российской поэтессой современной России. Вот одно из наиболее востребованных её стихотворений.

Если б я родилась, скажем, в благообразной Германии,

Там, где всё аккуратно – коровы, дома, лопухи,

То любила бы пиво, копила бы деньги и знания,

Уважала законы и вряд ли писала стихи.

Если б я родилась в легкомысленно-женственной Франции,

Там, где так хороши и любовь, и вино, и духи,

То изящно флиртуя, я век не сходила б с дистанции –

Заводила романы и вряд ли писала стихи.

Если б я родилась в золотистой, певучей Италии,

Там, где небо смеётся, а солнце – сжигает грехи,

Там, где зреют лимоны, растёт виноград и так далее,

Я бы пела, как птичка, но вряд ли писала стихи.

Но живу я в России, с глазуньей дар Божий не путаю,

Чтоб в ночи не замёрзнуть, полешки последние жгу,

И люблю непонятно за что эту горькую, лютую,

Неуютную жизнь. И стихи не писать – не могу.

Очередная мода – отдание дани русской традиции. В каких только вариациях не приходилось читать последние строки. Для читателей, плохо знающих русскую поэзию, – сильно! А так – вторично, хоть и красиво.

А теперь заключительная строфа одного из популярных её стихотворений.

И вот, постарев,

поседев в безнадёжной борьбе с энтропией,

устав от привычной сансары,

я вспомнила вдруг, что в учебнике –

обычном учебнике

военно-полевой хирургии,

сказано чётко:

«спеши не к тому, кто кричит –

к тому, кто молчит».

Как видим, недостаток «новой волны» – стихотворная прозаичность – присутствует и у Полянской.

Самое интересное, что читателей, судя по просмотрам и комментариям, привлекают не лучшие её стихи, но в лучших (на мой взгляд) очевидны блоковские интонации.

Особым вниманием со стороны либеральной критики пользуется Вера Полозкова. Ниже, в авторской грамматике, приведено её популярное «Яблоко».

попробуй съесть хоть одно яблоко

без вот этого своего вздоха

о современном обществе, больном

наглухо,

о себе, у которого всё так плохо;

не думая, с этого ли ракурса

вы бы с ним выгоднее смотрелись,

не решая, всё ли тебе в нём нравится –

оно прелесть.

побудь с яблоком, с его зёрнами,

жемчужной мякотью, алым боком, –

а не дискутируя с иллюзорными

оппонентами о глубоком.

у, как тебе естся? что тебе чувствуется?

как проходит минута твоей свободы?

как тебе прямое, без доли искусственности,

высказывание природы?

здорово тут, да? продравшись через преграды все,

видишь, сколько теряешь, живя в уме лишь.

да и какой тебе может даться любви и радости,

когда ты и яблока не умеешь.

Лично мне более всех прозападных импонирует поэзия Полины Орынянской – самая умная, на мой взгляд. Основные принципы стихосложения – образность, метафоричность, соразмерность слогов, неизбитые рифмы – соблюдаются, но отсутствие откровений и новизны не выводит Орынянскую из числа многих хороших.

...Мы все однажды вырастем быльём,

всему свой срок и всякое такое...

Он был живое прошлое моё –

стальной старик, ни ржави, ни припоя.

И пусто мне. И призрачней теперь

былые краски, запахи и звуки.

А снег идёт, срывается в метель.

И стынут руки.

Следующее востребованное интернет-читателем стихотворение Орынянской – «Сделано в СССР».

Ракеты взлетают под стрёкот цикад.

Юг. Хроника дня.

Сорок пакетов выпустил «Град».

Не в меня.

Что я? Простой обыватель в тылу.

Окно в занавесках. Двор.

Птицам, лету, цветам, теплу

радуюсь до сих пор.

Но каждый день я теряю родных

и близких на этой войне.

И каждый снаряд, отправленный в них,

рвётся во мне.

Да кто я? Тётка за пятьдесят –

работа, собачка, сквер,

кухня, швабра, соседский мат...

Но я сделана в СССР.

И пока у меня достаточно сил,

есть вера, надежда, свет,

я не в тылу – я сама этот тыл,

надёжней которого нет.

Это, конечно, не возвышающий патриотический пафос Геннадия Ёмкина («Вспоминаю всё, что в жизни пройдено,/ И шепчу заветные слова:/ – Слава Богу, есть на свете Родина!/ Слава Богу, матушка жива), но уже выражение активной гражданской позиции, чего у нетрадиционалистов днём с огнём не сыщешь.

Поэты-мужчины молодого поколения среди лауреатов авторитетных конкурсов не отметились. Рассматривать же активно продвигаемых в интернете либеральных поэтов «золотой десятки России» нет никакого желания по причине их творческой неяркости.

Ну что ж, теза прозвучала, пришло время антитезы. Два самобытных и, возможно, лучших поэта современной России Николай Зиновьев и Владимир Шемшученко творческой манерой напоминают Лермонтова и Пушкина. Зиновьев по-лермонтовски суров и весом, Шемшученко по-пушкински музыкален. При этом оба глубоки и образны, а главное – горячи! К сожалению, молодых традиционалистов в пример привести не могу, но зато станет понятным, с чем порывают «отказники» и стоит ли плыть на их «пароходе современности». Итак – Шемшученко.

***

Империя не может умереть…

Я знаю, что душа не умирает.

Империя – от края и до края –

Живёт и усечённая на треть.

Она живёт в балтийских янтарях,

Она живёт в курильских водопадах,

Она – и Севастополь и «Варяг»,

Она во всём, что мне от жизни надо.

Оплаканы и воля, и покой,

И счастье непокорного народа...

Имперская печаль – иного рода –

Она созвучна с пушкинской строкой.

Она клеветникам наперекор

Глядит на мир влюблёнными глазами,

Она не выставляет на позор

Оплаченное кровью и слезами.

Пусть звякнет цепь!

Пусть снова свистнет плеть

Над теми, кто противится природе!

Имперский дух неистребим в народе –

Империя не может умереть!

***

Блажен, кто по ночам не спит

И времени не замечает,

Кто сыт пустым холодным чаем,

Кто знает: ДУХ животворит.

Блажен, кто верою горит

И в этом пламени сгорает,

Кто на путях земного рая

Взыскует скорбь в поводыри.

Переосмысливаю быт.

Переиначиваю строки.

Когда орут ньюничевоки,

Поэт молчаньем говорит.

Лучшие стихи Николая Зиновьева растиражированы, повторяться не хочется, поэтому приведу менее известное, но содержащее характерные для творчества поэта философские находки, а завершу отрывком, демонстрирующим умение подмечать проблему и формулировать не в бровь, а в глаз.

Молюсь о раненом солдате,

О горце, ранившем его.

Прошу у Бога благодати

Живущим, всем до одного.

Молюсь о старой проститутке,

Молюсь о банде из юнцов,

Молюсь четыре раза в сутки

По шесть часов.

Молюсь о вышедших в дорогу,

Чтоб с глаз их спала пелена...

Когда душа взывает к Богу,

Она для зла затворена.

***

Как когда-то по Европе

Призрак коммунизма,

Нынче бродит по России

Призрак оптимизма...

Такие стихи двух разноплановых поэтов одним лишь талантом не создаются, их способна породить только горячая вера и мудрость смиряющегося сердца.

Omnia relativa – всё познаётся в сравнении. И оно беспристрастно демонстрирует на этих примерах, и продемонстрирует на любых прочих, что язык современных западников выхолощен, что их поэтическая интерпретация книги жизни вторична, хотя малознакомых с русской литературой привлечёт. Из всех причин такого положения стоит особо вычленить основную опасность для пассажиров, перед которыми явится из тумана «пароход современности» – плоскостная духовность.

Работа над разрушением русского духа ведётся уже давно – целенаправленно, системно, прогрессивно. В области языка – через прививание любви к «прозрачности» проевропейской «цивилизованной» поэзии, через насаждаемую моду на англицизмы. А ведь язык это и есть основа культурного кода нации. И англицизмы далеко не безобидный прикол. Можно провести аналогию с развитием глаукомы. Зона периферического зрения сужается столь незаметно, что болезнь порой обнаруживается только тогда, когда видеть становится возможным лишь перед собой. К сожалению, глаукома считается неизлечимой и заканчивается слепотой. Таким же образом и использование части языкового богатства, а не целого, воздействует на наш духовный и умственный кругозор. И таким же образом англицизмы разрушают Богом встроенный в наше мышление языковой образ Вселенной (именно «образ», но не «система» – чтобы представлять законы бытия объёмно, а не двухмерно).

Бывает в особо знойную пору, розовый свет восходящего солнца так сильно бликует в плиточках многоэтажных «панелек» с западной стороны, что создаётся впечатление, что солнце встаёт именно там, на западе, а не на востоке. Новейшая прозападная поэзия подобным же образом оказывается отражением, но не самой поэтической реальностью. Можно говорить об игре в неё, нежели о проживании её через себя. А между тем поэзия высшего порядка рождается в том внутреннем разрыве, когда земное не в состоянии насытить душу и она устремляется к запредельным высотам, но ещё не в состоянии отрешиться от земного. Этот момент высшего душевного страдания и рождает величайшие творения.

Если действительно в новейшей поэзии отображается вектор духовного развития общества в ближайшей исторической перспективе, то становится не по себе от той заземлённости, к которой мы движемся. Духовным крахом русского народа можно будет назвать момент, когда русский человек предпочтёт механического соловья Бродского и вышедший из него поэтический мир Богоносному Рубцову и его последователям.

Я не ведаю формулы бытия, при этом, как безумец, пытаюсь вывести формулу совершенной поэзии, но, как всякий идеалист, не могу идти за поэзией, которая не имеет идеалов, за которые можно вырвать собственное сердце. И поэтому я остаюсь на этом берегу – с «прямолинейным» Зиновьевым, иногда пафосным Шемшученко, с созерцателем Ёмкиным, «народной» Светланой Сырневой и многими другими замечательными русскими поэтами.

Изображение: Елена Березина (из открытых источников).