ВМЕСТО ПРОЛОГА

 

Я люблю поэта Маяковского, как это ни странно звучит для многих. Для меня – это комок нервов, сгусток энергии и «сердце, которое гудит повсеместно». Часто согласую с ним свои дела и чувства.

Вот как сегодня. Возникли слова и уютно примостились рядом: «Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях – ярчайший где, я вспоминаю одно и то же…»

А вспоминаю я... телевышку. Ни странно ли? Но в жизни много странного и загадочного. «Только не это» – скажете вы. Стоит она себе и стоит в каждом городе.

Но дело даже не в том, что я её видела каждый день в течение почти сорока лет своей работы на ТВ и она примелькалась, а потому, что это сооружение стало для меня символом всего интересного и значимого в жизни, если не сказать, самой жизнью. Примерно, как Эйфелева башня для Парижа. Я помню этот символ ТВ, как первую любовь, первый роман, первое свидание. Кстати, о первом свидании с ней я и хочу рассказать…

 

Тогда мы ещё жили в Кисловодске. Там я родилась, прошло моё детство, остались друзья, родня, оттуда начался мой путь.

Этот городок был жемчужиной Курорта кавказских минеральных вод. У нас был свой микроклимат, поскольку жили в чаше из гор. Зима тёплая, а летняя погода не грозила зноем, намереваясь сжечь всё живое, как это бывает в Поволжье. Может быть, от такого благолепия и люди на Кавказе мягче, добрее, жизнерадостнее.

В тот день, я, дитя спокойствия и довольства, шла в школу номер два по улице с названием Широкая. Дорога к школе не была очень просторной, а скорее походила на аллею из каштановых деревьев, но мне она казалась необыкновенно большой, хотя была, в некотором роде, опасной.

Каштаны роняли свои орешки, стремясь к размножению, а предприимчивые мальчишки использовали их в виде «снарядов». Иногда приходилось дорогу к школе преодолевать, как сапёру минное поле. И больше всего доставалось именно той девочке, которая нравилась мальчикам. Так что любовную науку я постигала с довольно ощутимыми «побоями», поскольку поклонники у меня были всегда. С пятого класса меня сопровождала слава поэтессы.

В те счастливые времена поэзия была для меня лишь интересной игрой слов, которая к тому же быстро поднимала мой авторитет среди однокашников. А литературу я любила и всегда с удовольствием шла на урок.

Но в этот день, неожиданно обнаружила, что забыла написать сочинение. Поразмыслив, решила, что Надежда Вениаминовна, учитель по этому предмету, любившая меня за мой талант как родную дочь, естественно, простит мне такой промах.

А она любила литературу так, как сейчас даже родственников не любят. Надежда Вениаминовна совершенно естественно пребывала среди героев книг, которые и были её семьёй.

Всю свою энергию она тратила на тех учеников, которых считала талантливыми. Ей удалось заразить любовью к прекрасному весь класс. И все мы, как гриппом, переболели сочинительством. Писали в поте лица, невзирая на способности, и перепробовали практически все жанры.

 

Надежда Вениаминовна вошла в класс и сразу произнесла:

– Тетради на стол.

Я лихорадочно стала соображать, что же ей сказать. Хотела правду, но погасить её улыбку не посмела. Видя, что я как бы не в себе, Надежда Вениаминовна подошла к парте.

– Диана, что с тобой?

И я брякнула первое, что пришло в голову.

 – Тетрадь дома забыла.

– Так, беги и принеси. Мы подождём.

Я вышла, как в тумане. До дома всего минут пять ходьбы...Что делать?

И тут меня осенило – стихотворение! Ведь никто не запрещает использовать этот жанр.

Надежда Вениаминовна, любя Поэзию, иногда заменяла ею уроки русского языка. Для неё грамотность была не так важна, как содержание. Этот маневр давал, конечно, свои отрицательные плоды. Мы все, талантливо раскрывая суть произведения и рифмуя любые строки, делали неимоверное количество ошибок в написании этих же строк.

Но… духовное воспитание, как и Красота, требует жертв. Я помню, как мы ломали головы на философских диспутах: «Онегин и Печорин, как две реки – Печора и Онега».

Интересно, что тогда я всегда была увлечена не тем героем, которого учительница рекомендовала считать положительным. И если весь класс во главе с Надеждой Вениаминовной был за Онегина, то я, совершенно искренне, за Печорина. Мне он казался более мужественным, а главное, загадочно-холодным. В те годы холодность казалась мне признаком настоящего мужчины. Видимо, я путала её со сдержанностью. Да и великий Пушкин как бы поощрял и объяснял такое поведение: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей».

 

Но в этот раз тема была – о маме. Загнанная в угол собственной ложью, я мобилизовала всё своё вдохновение и тут же написала стихотворение. Радостно вбежала в класс, положила на стол свою тетрадь и облегчённо вздохнула.

Почти год я читала это произведение на всех вечерах. Народ рыдал от умиления, и именно оно привело меня на телевидение, куда были приглашены молодые таланты.

Телецентр находился в Пятигорске, и мы ездили туда на электричке. Первое свидание с телевышкой было ошеломляющим. Она появилась, когда мы только подъезжали к городу. Гордая, изящная и независимая, она словно парила в небе, потому что стояла, как и положено, на самой высокой точке, на горе Машук. Когда подошли к телецентру и проникли в «святая святых» того времени, я так волновалась, что боялась перепутать слова.

Эфиры тогда были «живыми». О записи и речи не было. И само теледейство казалось необычным оттого, что не было похоже на привычный концерт. Ни зрителей, ни аплодисментов – полная тишина.

На людей, кружившихся вокруг нас, мы смотрели, как на небожителей. Операторы с тяжёлыми камерами и наушниками на голове представлялись марсианами, а весь этот мир – сказкой.

 

Со временем, я несколько утратила эту восторженность и наивность. В сказке, по классике жанра, появилось немало отрицательных героев, но то первое впечатление долго заслоняло мне любой негатив в этом плане.

Я приходила на работу как на праздник. Что бы там ни происходило, всё было овеяно романтическим ореолом и страстным желанием продлить эти счастливые минуты.

В то время телевидение имело колоссальный авторитет, и то, что видели на экране, было правдой и истиной во всех инстанциях. Достаточно было сказать, что ты работаешь на телевидении, как поднимался в глазах собеседника на три ступени выше.

Но в те детские годы я не могла знать, что стану одной из этих немногих, кто жил и творил под телевышкой. С лёгкой руки любимой учительницы я готовилась влиться в ряды писательской братии: как минимум – журналист, как максимум – поэт.

Но, видно, судьбу не обойдёшь И когда в 1965 году мы приехали в Ульяновск, папа устроился работать редактором именно на телевидение.

 

 

И ВОТ Я ЗДЕСЬ…

 

Город на Волге встретил меня равнодушными прямыми дорогами, пасмурной погодой и многочисленными дымами из огромных труб. Глаза тщетно искали горы, неожиданные повороты улиц и синее небо.

Мне здесь совсем не понравилось, и до сих пор я чувствую себя на ульяновской земле временным гостем. Я навсегда осталась на Кавказе и, как бы ни изменялся Ульяновск, он не смог стать моим городом.

В сердце впустила только Волгу-матушку. Она поразила моё воображение мощью и величавостью. На Кавказе речки быстрые, а спокойное течение Волги мирило меня с бурным душевным протестом, связанным с переездом.

Меня в Ульяновске возмущало всё: неприветливые лица, некрасивые люди (они были небольшого роста и светловолосые), а я привыкла к «чёрной масти», жара, отсутствие фонтанов и цветов.

Улица Минаева была сплошь застроена «сараюшками», да и вся центральная часть города, ближайшее Засвияжье, Северная часть – всё это старые маленькие домики.

Я должна была здесь окончить школу. С французским языком была всего одна школа – сороковая, что у тюрьмы. С улицы Гончарова, где мы поселились, нужно было ехать на трамвае.

Папа как журналист, тем более телевизионный, привык решать вопросы, используя своё «положение в обществе». Он договорился, что я буду учиться в третьей школе, которая была поблизости, а французским языком со мной будут заниматься индивидуально. Но это оказалось не под силу и мне, и учителям. Вскоре я всё же пошла в сороковую школу, в которой и окончила одиннадцатый класс.

Ребята в нём были неплохие, но совершенно без полёта, вдохновения, а главное, инициативы. Подвигнуть их на какой-то интересный вечер или поход было практически нереально. Такая инертность поражала меня в этом краю на каждом шагу.

И со временем это мнение мне изменила только телевизионная атмосфера. Именно здесь собирались люди, которым драйва нужно было чуть больше, чем давала «родина Обломова». И судьба милостиво вела меня на ТВ.

 

Я не прошла по конкурсу в педагогический институт, не добрав одного балла. А поступала туда только потому, что из трёх ульяновских вузов он был единственный – гуманитарный. К тому же меня понесло на «дошкольный факультет». Это при том, что страстным моим увлечением была литература. Но меня почему-то привлекла идея воспитания малышей.

В детстве я постоянно играла в школу. Мои куклы были очень образованы, поскольку я серьёзно готовилась к «занятиям» и штудировала книги от и до. Благодаря этому и сама получала необходимые знания. Видимо, детские пристрастия и сыграли роль в выборе факультета.

Но подобных мне было немало среди абитуриентов. Конкурс был огромный именно сюда. Папа, конечно, мог вмешаться и помочь, поскольку отсутствие всего одного балла могли и простить. Но он принципиально был против педагога в моём лице. Журналист или что-то подобное, но только не назидательная дисциплина. «Они все сядут тебе на шею, а ты станешь неврастеником» – убеждал он меня. Но я как всегда пошла своим путём. Слава Богу, что судьба оказалась мудрее.

И тут – удача! На телестудии освободилось на два месяца (столько длился «декретный отпуск»), место помощника режиссёра.

– Пойдёшь? – спросил папа как-то за ужином.

– На телевидение? – еле выдохнула я. – Да! Да! Да!

 

И вот я здесь… Вышка не показалась мне такой романтичной, как в детстве, потому что вблизи она не выглядела устремлённой в небо, а давила своей громоздкостью и внушала некоторое опасение за безопасность. Потом я не раз наблюдала, как работали на этой высотке: красили, проверяли антенное хозяйство. И технический персонал Телецентра, а это была отдельная от Студии организация, опоясывал её лентами и строго следил, чтобы мы, «легкомысленные служители Муз», не попали под сорвавшийся неожиданно предмет.

А в первый свой рабочий день я не шла, а летела по коридору, с восторгом разглядывая каждую табличку на дверях. Навстречу нам шла симпатичная девушка. Папа остановился и, показав на неё, сказал: «Вот, смотри, такая молоденькая, а уже ассистент режиссёра». Мне это «звание» ни о чём не говорило, я ещё не знала всей иерархической лестницы на телевидении, но прониклась уважением к должности ассистента режиссёра. Потом меня представили главному режиссёру, зам. председателя по телевидению и наконец подвели к непосредственному моему начальнику – старшему помощнику режиссёра.

Полина Александровна была словно создана для этой работы. Аккуратная, приветливая, грамотная, воспитанная и внимательная. Она обняла меня и повела в студийный павильон.

 

Сейчас, имея цифровую технологию, трудно представить, что вся студийная площадь была заставлена громоздкой техникой. Телекамеры тогда были тяжёлые и неповоротливые. К тому же они крепились кабелем к аппаратуре. Когда оператор начинал с ней передвигаться, а делать это надо было тихо и быстро, то ему помогали специальные люди (рабочие). Они держали кабель, чтобы оператор не запутался и вовремя подъехал к нужному месту.

Весь потолок большого павильона был усыпан осветительными приборами. По краям, у стен стояли штативы, на которые помощники должны устанавливать зрительный ряд: фото, рисунки, картинки, титры и субтитры. Рядом примостились большие, на колёсах микрофоны, которые назывались «журавлями». Под потолком огромное окно – там за пультами сидели: режиссёр, ассистент, звукорежиссёр со своим ассистентом и техническая бригада.

Те, кто работали наверху, управляли всем и всеми, кто находился внизу. Команды подавались по наушникам.

Поэтому продвижение по карьерной лестнице на телевидении так и шло, в естественном направлении: снизу и наверх.

Если представить, что у режиссёра две руки, то ассистент – это правая, а помощник левая. У каждой свои функции. Но помощник непосредственно связан с «выступающими» людьми и всем материалом, который идёт из павильона. Он отвечает за тишину, за любую, возникшую по ходу передачи ситуацию и быстро должен прийти на помощь.

Полина Александровна строго следила, чтобы мы в студию входили только в тапочках, ведь передачи шли «вживую», и слышен был каждый шорох в эфире. Курьёзных ситуаций в этой профессии было множество.

 

Однажды к нам в Ульяновск приехал известный фотограф. Он много путешествовал, размещал свои фото на всемирных выставках и естественно привёз море своих шедевров. Я была помощником у режиссёра Бориса Даниловича.

Он был красивым, крепким мужчиной с упрямым, несколько жёстким характером. Знал себе цену, поскольку единственный из режиссёров имел специальное образование, окончив Ленинградский институт «Театра, музыки и кинематографии». В его дипломе была обозначена специальность – телевизионный режиссёр, в то время как другие были бывшими актёрами или театральными режиссёрами.

Ну а потом его мужественная внешность пленила не одно женское сердце. Треть студии, естественно женщин, была к нему неравнодушна. Но не помню ни одного обнародованного романа с его стороны.

Может, я тогда была слишком молодой и меня оберегали от подобных слухов. А такая практика была на студии. «Старшие товарищи» даже вульгарные анекдоты не рассказывали при девушках – берегли нашу нравственность. Но и режиссёрами сплошь были люди интеллигентные. Так или иначе, но Борис Данилович держался очень независимо.

За десять минут до эфира, я поднялась на второй этаж за выступающим фотографом, чтобы ввести его в студию. Фотографии, вставленные мною в картонные рамки (паспарту), разложенные в порядке беседы, мирно лежали на столе. Режиссёр беседовал с гостем.

Я взяла огромную кипу в руки, повернулась, чтобы выйти, и вдруг вся эта гора зрительного ряда рухнула на пол, разлетевшись по всей комнате. До эфира – пять минут! Вернуть всё в прежний вид – невозможно.

Борис Данилович побагровел. Я думала, он сейчас влепит мне оплеуху, при всём его корректном поведении. Сама находилась в состоянии шока, и мне было даже как-то всё равно, что дальше будет. К тому же душил какой-то истерический смех.

– Ты в своём уме? – заорал наконец Борис Данилович. – Что теперь делать?

И лихорадочно кинулся поднимать с пола фотографии. Я рванулась за ним и дрожащими руками стала их складывать в одну стопу. И тут нам на помощь пришёл сам фотограф.

– Будете показывать в том порядке, как собрали. А я какой снимок увижу по монитору, о том и буду говорить.

Мы с ним вихрем ворвались в студию. Я водрузила на штативы фотографии и тут же загорелся на камере красный огонёк – «в эфире».

Слав Богу, обошлось! Но только благодаря профессионализму и опыту самого выступающего. Не все так ориентировались в студии и могли свободно общаться с журналистами.

Иногда придёт человек весёлый, спокойный, а сядет в павильоне за стол, увидит, как на него камера поехала, микрофон опустился, свет зажёгся, и всё – онемел. Был человек – стал вроде полена.

 

Ещё смешнее бывало на спектаклях. В те времена, конца шестидесятых – начала семидесятых, телестудия ставила и выдавала «живьём» телевизионные постановки.

Я работала в лит-драме и естественно принимала активное участие в этом действе.

У помощника режиссёра было множество дел при таких постановках. Мало того, что надо было вовремя заводить и выводить актёров, менять декорации, ставить титры на штативах, но и делать «дождь» из лейки, а то и снег, размешивая нафталин в банке с водой, стучать об железо или водить по стеклу, создавая нужный шум.

Иногда что-то шло неправильно, и надо было ползком, по-пластунски, пролезть под камерами на другую сторону студии.

Помню, шёл спектакль с несколько детективным уклоном. Напряжённая сцена происходила у героев в комнате. Из их разговора следовало, что один из них в западне, поскольку они находятся на девятом этаже. В это время, помощнику поступил приказ в наушники от режиссёра.

– Быстро приготовься хлопать. Сейчас будет выстрел.

А хлопушка осталась на другой стороне студии. Помощник режиссёра Лида инстинктивно рванулась за ней прямо мимо выгородки окна, где сидели герои, якобы на девятом этаже. И весь честной народ, сидящий у телевизора, в испуге лицезрел, как мимо окон пронеслось что-то похожее на инопланетянина: в наушниках, на высоте многоэтажного дома и без видимого средства передвижения. Актёры и те оцепенели. А она, тем же макаром, назад.

Долго потом ходили слухи по городу, что был спектакль по телевизору и там появился, не по сценарию, неопознанный объект. Что бы это значило?

Зато мы, как только отключились камеры, зашлись от смеха. Только Лиде, конечно, досталось от режиссёра.

 

Как бы ни казалась профессия помощника самой низшей ступенью, но и она требовала разносторонних знаний, умения общаться с людьми и хорошей реакции.

Было много концертов и конкурсов. Музыкальная редакция работала в полную силу. Приезжали целые хоры, оркестры, чтецы и певцы. Всё это в одной передаче. В задачу помощника входило: ввести нужный коллектив вовремя и тихо вывести, пока идёт другой номер.

Была среди нас Валентина – боевая, подвижная, но, как говорится, без царя в голове.

Когда приглашали много народу, то в павильоне работали на нескольких площадках сразу, где позволял «свет». Располагали выступающих и на «задней» стороне, под окном, где сидел режиссёр. Он не мог там никого не видеть напрямую, только лишь в объективе камеры.

Шёл концерт. Валентина по списку готовила людей и заводила на площадку. Режиссёр контролировал этот процесс и в наушники подсказывал ей следующий номер. Как только сверху прозвучало:

– Готовь людей. Сейчас – адажио из «Лебединого озера».

Валентина выбежала в коридор и зычным голосом закричала:

– Кто из вас Адажио, заходи!

Привыкшие ко всему артисты и внимания не обратили, что «адажио» превратилось в фамилию. Но когда она начала составлять на них явочный лист, а это тогда делали обязательно, чтобы платить по нему гонорар, и спросила: «Какое у Адажио имя и отчество» – вот тут уже хохотали все вокруг.

 

 

НЕДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

 

Прошло два месяца, как я окунулась в интересный мир телевидения. Но сейчас с горечью должна была покинуть студию. Другого занятия я себе не представляла. Теперь это стало моей целью в жизни, мечтой и смыслом всего происходящего.

Видя моё подавленное настроение, мама, которая в то время работала главным бухгалтером торгового Треста, спросила:

– А где бы ты хотела поработать? Учиться всё равно уже поздно в этом году.

– Если уж куда-то идти, то я бы хотела, где есть общение с людьми…

– А давай я тебя устрою на курсы продавцов. В Детском мире «Сказка» как раз набирают группу.

«Для бедной Тани все были жребии равны», справедливо заметил Пушкин, и я согласилась с этим. Правда, не так кардинально и с явной надеждой на возвращение своей любви.

Так судьба неожиданно сделала крутой поворот, но как выяснилось ненадолго.

На курсах я училась хорошо. От мамы мне досталась эта черта – во всём находить интересное. Я иногда смотрела, как она ночами, перед сдачей баланса, сводила «дебет с кредитом», и меня брала тоска. Цифры утомляли меня одним своим видом.

– Мама, неужели тебе не скучно?

– Да, ты что! Знаешь, как интересно когда всё сходится и выстраивается в прямую линию.

Нет, это было не по мне. И в магазине, куда приходили разные люди, общение с ними было куда приятнее.

Приближался Новый год. Директор магазина решила доставлять детям подарки по заказу. Привезли костюмы Деда Мороза и Снегурочки. Снегурочкой назначили меня.

Облачившись поверх тёплой одежки в расшитый сарафан и шапочку, я отправилась в поездку. Дедом Морозом был молодой парень, который и машину вёл.

Дети, увидев нас на улице, замирали от восторга, а потом бежали до самого дома, где мы вручали подарки. Пока добирались до нужного адреса, мы обрастали детворой, как пеньки опятами.

 

Подошёл к концу процесс обучения. Я была отличницей, поэтому у нас с директором магазина состоялся такой диалог.

 – Могу тебя оставить здесь, в Детском мире.

Для многих, кто учился на курсах, это было бы большой удачей, но не для меня. Я не собиралась делать профессию продавца своей главной дорогой в жизни. Но директор об этом даже не догадывалась, видя мой энтузиазм.

– А хочешь, бери киоск. Там у тебя будет три продавца.

– Можно, я подумаю?

– Конечно.

Дома, на семейном совете, когда я гордо объявила, что мне предложили киоск с тремя продавцами, папа, хотя и далёкий от торговли, но умный человек, коротко сказал:

– Забудь навсегда, что ты, лапша, сможешь управлять матёрыми торгашами. Да они тебя до тюрьмы доведут в два счёта. Не успеешь охнуть, как проснёшься на нарах. Нет. И речи быть не может.

 

Я дала согласие работать в «Сказке». Выбрала отдел «Для самых маленьких». Чтобы у меня была выручка, директор стала подбрасывать дефицит в виде детских колготок. У моего отдела стали толпиться сумасшедшие очереди. Я еле успевала считать деньги, если учесть, что я вообще с трудом их считала.

В конце месяца стали сдавать отчёты, и у меня обнаружилась недостача, равная зарплате. Я в рёв: «Ну, откуда? Я же считала, ничего не брала». Директор успокаивала:

– Это что! Я когда начинала, полгода работала без зарплаты.

– Но я ведь ничего не брала, – рыдала я, уверенная, что недостачи бывают только у воров.

Дома, когда всё рассказала родителям. Папа ликовал:

– Подумаешь зарплата! Ты возьми ещё киоск с тремя продавцами. Там у тебя будет сразу минус три зарплаты. – И вдруг, улыбнувшись, сказал. – А на телевидение пойдёшь? Теперь уже постоянно.

Я думала, что я проснулась после страшного сна.

– На студию? – заорала я. – Да! Да! Да!

Утром я как птичка взлетела на второй этаж к директору:

– Я увольняюсь. Ухожу на другую работу. У меня тут ничего не получится.

Директор спокойно смотрела на меня.

– И даже не думай. Успокойся. Отдохни с недельку и бери любой отдел. Я тебе своё место подготовлю. Будешь директором такого солидного магазина.

Но я сияла, как начищенный самовар, и твердила одно слово «нет». Получив всё же категорический отказ, я в панике вернулась домой. Папа, узнав причину моего отчаяния, отправился к моей директорше. Как потом выяснилось, он, презентовав ей море комплиментов, сказал:

– Вы поймите, продавцом нужно родиться. Диана совершенно не пригодна для такой сложной работы. Человек, который вместо математики, коей занимается всякий умный человек, писала всю жизнь стихи. Для неё дважды два – проблема. Она вам будет делать постоянные недостачи, и вы потеряете все свои знамёна и вымпелы. Пусть уж она сидит где-нибудь в библиотеке. Там от неё вреда будет меньше.

Директор сдалась.

Я снова бежала на студию, как на свидание. И началось увлекательное путешествие, длиною почти в сорок лет. Чего там только не было…

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование