Чужой / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Спал Иван Сергеевич Харыбин плохо, а когда просыпался, сразу же вспоминал про письмо.

– Ну, вот к чему? Зачем это нужно было? – с надрывом спрашивал он куда-то в темноту, и в голосе была боль. – Ведь прошло всё, забылось, зачем ворошить? Через столько лет седины мои позорить. Как молчала, так и молчала бы дальше.

Долго живя один после смерти жены, Харыбин привык разговаривать сам с собой. До недавнего времени он беседовал с громадным сибирским котом, желтоглазым, дымчатой масти, очень умным животным, но Барсик попался под ноги пьяному соседу, тот пнул его, кот поболел и умер. На Ивана Сергеевича эта смерть подействовала чрезвычайно угнетающе, он долго ходил расстроенный, повторяя:

– Как же так можно? Звери, а не люди!

Едва улеглось переживание с котом, – вот, пожалуйста, письмо от дочери.

Он включил лампу над кроватью, кинул на переносицу очки и, в который уже раз перечитал: «После того, что я узнала от тёти Таси, не представляю, смогу ли называть вас отцом».

– Вот ведь бесстыдница, девчонка, – возмутился Харыбин, – кто ж тебе отец, если не я? Кто тебя нянчил, пестовал, кто деньги на тебя тратил? Кто в институте выучил? А с какими женщинами, что у меня было – не твоего ума дело.

«Тётя Тася пишет, что тётя Зоя отравилась по вашей вине, она всё мне рассказала. Неужели это правда? Не могу поверить, слишком чудовищно это выглядит. Срочно напишите мне, докажите, что невиновны, у меня такая тяжесть в душе!»

– Оправдываться я перед тобой должен, принцесса, какая! – Иван Сергеевич сорвал очки и швырнул их на подушку. – А Зойка дура была, вот и траванулась.

Пошарив в тумбочке, Харыбин нашёл таблетки, выдавил одну на ладонь, запил чаем.

– Доказывать я ей должен. Ишь, ты!

Иван Сергеевич судорожно сглотнул комок в горле, закашлялся. Он вспомнил всех трёх сестёр, они предстали перед ним одна за другой: его жена Анна, потом Тася, потом Зоя – молодые, весёлые и очень красивые.

Лет тридцать назад Харыбин работал в районной газете в отделе сельского хозяйства и часто ездил в командировки. В глухом селе Сосновка его определили на постой к трём девушкам-сиротам. Ему уже сравнялось сорок, а старшей из девушек – Ане, было всего двадцать два, у председателя колхоза – громадного, с лицом свекольного цвета, мужика, приведшего Харыбина в хату, – никаких предосудительных мыслей даже не возникло.

Иван Сергеевич к тому времени восемь лет был в разводе и в удовольствиях себе не отказывал.

– Женщине объяснить надо, чтобы поняла, что со мной ей хорошо будет, – любил откровенничать он где-нибудь в рюмочной случайному знакомому.

Неизвестно, как он убедил застенчивую Аню, только утром, когда председатель прислал машину, чтобы ехать на станцию, Аня, собрав кое-какой скарб и сказав сёстрам, что напишет, когда устроится в городе, села в кабину вместе с Харыбиным.

Устроилась она быстро и очень даже неплохо – на кабельный завод, обмотчицей. Стала хорошо зарабатывать. С Иваном Сергеевичем они расписались, через год родилась дочь. Однажды муж, раздобрившись, сказал:

– Слышь, Анна, чего твоим сёстрам в деревне маяться? У меня начальник паспортного стола – лучший друг, вмиг их у нас пропишет, пусть во второй комнате поживут, поместимся как-нибудь.

Аня чуть не расплакалась от радости, давно мечтала переселить сестёр в город. Харыбин и сам не понял, что на него тогда нашло, но крамольных мыслей не было, они появились позже.

Анины сёстры тоже стали работать на кабельном заводе, и были довольны, Ивана Сергеевича они уважали и побаивались

После рождения дочери Анна стала часто болеть, однажды её положили в больницу. Зоя и Тася работали на заводе в смену, причём Зоя – в ночь. Тася оставалась в квартире с Иваном Сергеевичем. Вдвоём они кое-как справлялись с озорной Иринкой. Однажды, уложив дочь спать, Харыбин сказал Тасе:

– Что ты всё дома сидишь, в кино бы хоть сходила. Пригласить, что ли, некому?

Тася пожала плечами:

– Приглашают, только я не иду: городские парни наглые, чуть свет погас, начинают рукам волю давать.

– Ну, а если б я пригласил, пошла бы?

– Вам же некогда, вы всё статьи в газету пишете.

– Давай, сегодня и пойдём.

– А вдруг Аня обидится?

– Она не узнает. А узнает, так рада будет, что муж по чужим бабам не бегает, а культурно с её сестрой в кино ходит.

В кино они были ещё несколько раз. Однажды, когда вернулись домой поздним вечером, Харыбин вдруг резко прижал к себе Тасю в прихожей, шепча ей в ухо:

– Хочу, чтобы ты в техникум поступила, у меня директор знакомый.

Поняв, что дело вовсе не в техникуме, Тася стала вырываться:

– Ничего мне не надо, никакого техникума, отпустите, как вам не стыдно!

– Вон как запела, глянь! Думаешь, легко было тебя прописать? Против закона всё, жилплощадь не позволяет. Одно моё слово, вылетишь назад в деревню коров доить. Хочешь в деревню? Хочешь?

Тася заплакала.

– Не хочу.

– Умной надо быть, а не дурой. Ясно?

Вернувшись через месяц из больницы, Аня узнала, что у Таси приняли документы в техникум, но сестра была отчего-то грустная, удручённая, Аня не смогла допытаться, в чём дело.

Иван Сергеевич неловко повернулся, кровать заскрипела.

– Ну, и что? Был грех с Таськой. Так не насильно же, по согласию, а то, что потом у неё, когда замуж вышла, конфликты пошли, скандалы, так это, как сейчас говорят, не мои проблемы. Муж ревнивый попался, принципиальный, я ей мужа не выбирал.

Тася никогда не корила Ивана Сергеевича за те ночи, но едва они оставались вдвоём, каждый раз наворачивались у неё на глаза слёзы.

– Наверное, сама мужу всё и рассказала, – с раздражением думал Харыбин.

– Она, видите ли, честная, один я виноват.

Но теперь эту историю знала дочь. Характер Ирина имела категоричный, уж если возненавидит, так навсегда. «В кого такая удалась?» – поражался Харыбин.

Он потушил лампу, накрылся одеялом по самый подбородок, вздохнул:

– Думал, миновало всё, забылось. Что ей в голову пришло это письмо написать? Ну, конечно, не сложилась жизнь: с мужем развелась, сын в армии погиб, теперь надо виновного найти. Нашла! Какие жестокие люди! – Харыбину снова вспомнился кот. – Звери, а не люди! Столько лет прошло. Вспомнила! Легче стало?

Когда Тася вышла замуж и переселилась к мужу, в комнате осталась одна Зоя, она была самой красивой из сестёр. Зоя писала стихи, но стеснялась этого, каждый раз прятала тетрадку в новое место. В то время, когда почти пятидесятилетний Харыбин решился штурмовать этот бастион, Зое исполнилось двадцать четыре года.

Иван Сергеевич пописывал рассказики, в основном про несчастную любовь, три штуки напечатала областная газета, чем он был весьма горд. Харыбин долго выбирал момент, и однажды, войдя в комнату Зои, сказал напрямик:

– Мы, оказывается, коллеги, я и не знал. Мне случайно попалась на глаза тетрадь с твоими стихами.

Девушка покраснела.

– Ты пишешь стихи, я рассказы, разве нам не о чем поговорить?

– Я не умею разговаривать о стихах.

– Хочу тебе предложить: у нас в редакции есть литературное объединение, приходи.

Сначала Зоя отказалась, потом пришла. Стихи читала, чуть откинув голову и прикрыв глаза, читала хорошо, сами же стихи, на взгляд Харыбина, были так себе – ни складу, ни ладу. Слушали Зою внимательно: красивая девушка, поэзия, богемная литературная атмосфера.

Домой Иван Сергеевич и Зоя возвращались вместе, теперь уж он знал, о чём с ней говорить. Спорщицей она оказалась страстной, ей нравились стихи Асадова, она могла читать их без остановки и называла гениальными. Харыбин мягко, но настойчиво втолковывал ей, что стишки-то средние, для чувствительных школьниц.

Совместные занятия в литературном объединении продлились всю зиму и лето.

Когда летом Анна поехала с Ириной в село, навестить родственников, Иван Сергеевич пришёл с работы навеселе, принёс бутылку вина, предложил Зое вместе поужинать и выпить за его новый рассказ.

– Про что же рассказ, если не секрет? – спросила она.

– Про старого седого человека, который влюблён в молодую девушку, но никак не может сказать ей о своих чувствах, потому что уверен в неудаче.

Никакого рассказа не было, Харыбин всё придумал на ходу, вообще ему лень было писать, надоело.

– И что же он предпринимает?

– Что ему предпринимать? – с натуральной болью вздохнул Иван Сергеевич. – Он же не поэт, писать стихи не умеет, ходит, страдает, не решается на признание.

Харыбин откупорил бутылку, налил вино в фужеры, Зоя пригубила и, лукаво улыбнувшись, спросила:

– Чем же кончается рассказ?

– Этот человек бросает всё: жену, ребёнка, квартиру и уезжает, куда глаза глядят, лишь бы не видеть эту девушку.

Никуда Харыбин уезжать не собирался, но его несло, он уже и сам верил в свою влюблённость.

– Что ж, наверное, это самый лучший выход, – после раздумья сказала Зоя.

– Вы просто жестокая женщина, – с глубокой, его самого удивившей искренностью, проговорил Иван Сергеевич.

Бастион устоял, дальнейшая осада была бессмысленна. Но Зоя вдруг подошла, обняла Ивана Сергеевича, и прижала его голову к груди.

– Вовсе я не жестокая.

Чудесная жизнь «на две жены» продолжалась почти год. Благодаря тщательной предусмотрительности и осторожности, Ивану Сергеевичу удавалось утаивать отношения с Зоей от Анны, но потом произошли события, предугадать которые Харыбин не мог.

Однажды, придя домой, он, застав Зою одну, хотел, по привычке, обнять её, но та резко отстранилась и проговорила, судорожно кривя губы:

– Иван Сергеевич, вы Тасе тоже рассказывали про пожилого мужчину, который никак не может решиться на признание молодой девушке?

Харыбин онемел от неожиданности, с яростью подумав: «Ах, Таська, змея! Убил бы!»

– Я всё знаю и презираю вас.

Следующим вечером Зоя покончила с собой, приняв три пачки димедрола. Харыбин первым обнаружил её холодное тело, лежащее на их с Аней супружеской кровати. Лицо Зои с глубокими синими тенями под глазами и твёрдо сжатыми красивыми губами было сурово и сосредоточенно.

Он надеялся, что жена ни о чём не догадается, она и впрямь не подала виду и лишь через много лет, безнадёжно заболев, в полубреду прошептала:

– Сколько ты горя нам принёс! Потому что чужой.

И теперь, вспомнив воспалённый взгляд жены, Харыбин вновь ощутил непосильную тяжесть этих слов.

Иван Сергеевич так и не ответил на письмо дочери, почувствовав, что дочь всё равно не поверит, что бы он ни написал. Через четыре с половиной месяца он умер.

Бдительный управдом Федоренко, почуяв неладное, взломал топориком дверь и убедился, что интуиция не подвела. Были разосланы телеграммы всем родственникам, согласно обнаруженным у покойного адресам, но никто не приехал. Федоренко пришлось хоронить Харыбина самому, взяв в помощь трёх слесарей-сантехников. Гроб отвезли на кладбище на машине, доставлявшей в ЖЭК баллоны кислорода для сварочных работ. Могила была вырыта на отшибе, машина долго пробиралась по глубокой колее. Кладбищенских рабочих, из экономии, приглашать не стали, справились сами. Когда дело было сделано, сантехники воткнули лопаты в свеженасыпанный бугорок, Федоренко достал из портфеля две бутылки водки, закуску, чтобы помянуть покойного.

Сантехник Веня, разлив по стаканам водку, спросил:

– Так это тот старик, у которого большой серый кот был?

– Да, он, – подтвердил Федоренко, примеряясь глазом, сможет ли выпить содержимое стакана одним глотком.

– А где кот?

– Тоже, вроде б, сдох, – Федоренко выдохнул и выплеснул водку в рот.

Художник: Сандро Боттичелли