Цена победы / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Посвящается Иванову М.Г.,механику-водителю Т-34

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля…

М.Ю. Лермонтов

Каждый вечер они садились за один стол: мальчик – делать уроки, прадедушка – писать свои записки. Дома все знали, что дед, так его, Николая Александровича, называли, пишет воспоминания, и у всех к этому было своё отношение: сын одобрял, потому что и сам потихоньку от всех вёл уже не первый год дневник, который озаглавил «Дневник делового человека»; невестка, жена сына, видела в этом просто блажь выжившего из ума старика; внучка, разведённая тридцатилетняя женщина, никак к этому не относилась, а правнук, тоже Николай, смотрел на пристроившегося рядом с ним за большим письменным столом прадеда-деда и видел в нём чуть ли не своего одноклассника, тоже готовившего домашнее задание. Вот здорово, думал он, если бы дед ходил ещё с ним в школу, получал оценки и отвечал у доски. Но такое вряд ли случится. И правнук смотрел на седую голову деда, склонённую над толстой тетрадью в клеточку, и старался вести себя тихо. Только это не всегда получалось, ведь на дом задавали ещё учить наизусть, поэтому он порой зубрил стихи, но шёпотом, и искоса поглядывал на деда – не мешает ли? А тот в эти минуты отрывался от своей тетради, глядел в тёмный угол комнаты и прислушивался. Иногда, если это был Лермонтов, повторял за правнуком или даже подсказывал; Лермонтова дед любил. Синий двухтомник поэта стоял в книжном шкафу, и дед часто доставал его. Особенно часто перечитывал «Бородино»:

Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Москва, спалённая пожаром,

Французу отдана?

Губы у деда шевелились, он отводил книгу подальше от глаз. Правнук всякий раз говорил ему, что так хуже видно, но дед неизменно усмехался: «Большое видится на расстоянии». Или что-то совсем странное: «И ты под старость дальше будешь видеть ближе, а ближе – дальше». Правнук не мог это понять и принимал деда таким как есть. А по выходным они часто гуляли вместе, даже катались на лыжах: правнук спускался с горы, а дед стоял внизу, смотрел, как он съезжает, и давал советы: «Ты пригибайся ниже и коленки сгибай». Правнук и сам знал, что делать, ведь он смотрел по телевизору горнолыжный спорт, и мама хотела отдать его в эту секцию. Сама она в юности каталась, даже хвалилась какими-то грамотами, полученными на городских соревнованиях.

А ещё дед читал внуку свои записки. Никому не читал, а ему читал. Коле-младшему было в них мало чего понятно, интереснее было, когда дед просто рассказывал о «давнем времени». Мама называла это время «допотопным», говорила, что оно было до Потопа. Коля слышал что-то о Потопе, о каком-то Ное, но в голове у него это было перемешано со сказками об Илье Муромце и Бабе-яге.

Вот и сейчас он закончил делать математику и следил за тем, когда дед тоже остановится передохнуть. А дед дописывал страницу и чему-то улыбался.

– Ты что смеёшься, деда? – спросил Коля.

Николай Александрович оторвался от своего занятия, отложил авторучку и, не прекращая улыбаться, ответил:

– Да, случай один вспомнил военный. Сейчас его пишу.

– Какой? – поинтересовался правнук.

– Стояли мы весной 45-го в Померании, это на берегу Балтийского моря. Невдалеке небольшой городок. А рядом с ним замок старинный. Наша танковая дивизия около этого замка и расположилась. В замке организовали штаб. Вечером собрались в замке офицеры, в большом нижнем зале, вечеруют, значит, отмечают взятие города, и наш батальонный там же. Меня взял с собой, как адъютанта: поднести там чего, подать; ужин-то для них повара наши приготовили. А хозяев замка нет, сбежали. Да так быстро драпанули, или мы так быстро пришли, что не успели они ничего с собой взять. Золото, может, или бриллианты какие прихватили, а картины, вазы огромные, красивые, статуэтки, мебель – всё в целости осталось, всё на месте. Командир дивизии первое дело дал приказание ничего в замке не трогать и не пускать туда никого, выставить охрану, караул. А замок большой, в три этажа, да из камня, не какого-то там кирпича, а из дикого. Глыбы здоровые. Как их только наверх, под крышу подымали! Ну вот, стоит караул, офицеры днём заняты, а вечером – ужин. Что там в верхних этажах или в подвале толком неизвестно – комнат очень много. Офицеры наши, ясное дело, выпили по первой – за Победу, по второй – за погибших товарищей, потом по третьей, – чтобы всем живым остаться, и пошли замок осматривать. Я – рядом со своим капитаном. Хороший был капитан, Селезнёв, сам из-под Казани, его через месяц в Берлине уже убило. Идём мы с ним, нам левое крыло досталось, и во все комнаты заглядываем. А там – ковры, старинные ружья на стенах, шкафы дубовые. В общем – роскошь, как в сказке. Подходим к одной двери, я дёргаю – не открывается, я сильнее – подалась, вроде. Тяну на себя створку и – Бог ты мой! – прямо на меня тигр бросается: пасть открыта, клыки с палец, глаза горят и сам весь полосатый. Я до войны часто в Москве в зоопарк ходил и в цирк, там таких много раз видел… Ну, бросается на меня тигр и уже в двух шагах, у меня сердце чуть не разорвалось от страха.

Дед замолчал.

– А ты что? – спросил нетерпеливо правнук.

– В общем, обкéсился я. Натурально обделался. Молодой был, мне ведь тогда девятнадцати ещё не исполнилось. Хоть полтора года уже воевал, два раза в машине горел, а так никогда страшно не было. Это потом, когда меня комбат в сторону оттолкнул, да всю обойму из пистолета в тигра выпустил, мы поняли что к чему. Хозяин замка, когда на запад драпанул перед самым нашим приходом, прихватить своё имущество не успел и решил хоть как-то отомстить нам, русским, покуражиться. Чучело у него тигра было, добыл, наверно, где-нибудь в Индии, у него почти по всем комнатам чучела стояли и висели, так он это чучело за верёвку к низу двери привязал, верёвку по самому полу пустил, её не видно, а тигр на резиновых колёсиках. Бесшумно двигался. Весёлый хозяин был, шельма!.. Попугал... Всё это после выяснилось. Вот так он на нас… то есть, выходит, на одном мне душу отвёл, отыгрался. А капитан Селезнёв, видя мой конфуз, отпустил меня и потом ни словом никогда не обмолвился про этот случай. Ни при других, ни наедине. Хороший был человек… И ты, Колька, никому об этом не рассказывай. Стыдно мне до сих пор. Вот помру, тогда пускай всё в записках прочитают. Тогда уже не стыдно будет. Договорились?

– Договорились, – ответил правнук. – А про одного только тигра можно?

– Про одного можно. Ну, пошли ужинать, мать, кажется, уже звала нас.

За ужином Коля младший рассказывал всем про случай с тигром, который произошёл у деда на войне. Бабушка и дедушка почему-то отнеслись к этому равнодушно, а мама и вовсе не слушала.

– Это же правда, правда, что тигр был на колёсиках!.. – пытался убедить всех Коля.

– Правда то, что ты уже две «тройки» за неделю получил, – строго сказала мама. – Надо ваши совместные занятия прекращать.

– Не надо! – горячился сынишка. – Деда мне не мешает, и я ему.

– Ладно, ладно, ешь, – вроде бы успокоилась мама, но отцу всё же сказала: – Пап, у нас на даче стол ещё один есть. Нужно его сюда привезти, рассадить эту парочку.

– Весной привезём, – согласился отец, – сейчас с прицепом возиться некогда.

– Вы не колготитесь, – успокоил всех прадед. – Мне немного осталось. К весне закончу писать, а то и сам помру, – пора уж.

Взрослые принялись разубеждать деда, что ещё не пора, что ему жить да жить.

– Сколько ж можно!.. И так девять десятков лет землю топчу, никто в нашем роду из мужиков так долго не жил. Надо давать дорогу молодым… – И прадед с той же улыбкой, как полчаса назад при свете настольной лампы, поглядел на правнука.

После ужина Коля младший и Николай Александрович снова сидели за письменным столом. Правнук читал учебник, а дед писал.

Пятнадцать минут в комнате стояла тишина, только изредка шелестели листы, переворачиваемые правнуком и дедом. Неожиданно Коля зацепился глазами за одну из строчек в учебнике и спросил:

– Деда, а сорок тысяч – это много или мало?

– Чего сорок тысяч?

– Сорок тысяч километров – длина экватора Земли.

– А как ты думаешь: двадцать семь миллионов – это много или мало? – вопросом на вопрос ответил дед.

– Двадцать семь миллионов чего? – не понял уже мальчик.

– Человек. Столько людей погибло в нашей стране во время Великой Отечественной войны.

– Я не знаю, – признался правнук.

– А ты представь население двух городов, таких как Москва. Много это?

– Много.

– То-то же…

– Это значит, что в одной Москве живёт… – мальчик задумался, пытаясь подсчитать в уме результат деления.

– Тринадцать миллионов человек, – подсказал дед. – Примерно… – поправился он.

Правнук потянулся за калькулятором и стал набирать на табло цифры.

– А без него не можешь? – спросил дед, кивая на миниатюрную счётную машинку.

– Мы миллионы ещё только начали проходить, – пояснил Коля.

Дед открыл последнюю страницу своей тетради.

– Давай, я тебе объясню, – предложил он и принялся показывать правнуку, как надо производить арифметические действия с миллионами.

В комнату вошла мама.

– Мам, а мне деда объясняет, как миллионы разделить и умножить!

– Хорошо, – то ли похвалила, то ли согласилась мама. – Ты уроки выучил?

– Выучил.

– Тогда пошли зубы почистишь, и надо уже спать.

– Мам, ещё пять минуточек… – заканючил сын.

– Никаких минуточек, – строго сказала мама.

– Иди, иди, – стал дед тоже отправлять правнука.

У порога комнаты мальчик остановился, посмотрел на косяк и попросил:

– Измерь меня, мам.

На деревянном косяке виднелись отметки, сделанные карандашом.

– Ты же на прошлой неделе мерился!

– Ну и что. Может, я уже вырос?

С кухни подошла бабушка, и они вдвоём с мамой принялись измерять Колю.

– Сто тридцать сантиметров! – радостно сообщил он деду через две минуты.

– Молодец! – похвалил дед. – Значит, у нас с тобой общий рост – три метра, во мне ведь – метр семьдесят.

– А средний… – мальчик снова задумался.

– Средний – полтора, – опять подсказал дед.

– Вот видите, – вмешалась бабушка, – если вас обоих сложить и поделить пополам, то из вас могут получиться два типичных среднестатистических человека. Сегодня передавали по радио, что средний рост землян составляет сто пятьдесят сантиметров. Имеются в виду все – и взрослые, и дети, – пояснила она. Бабушка была по образованию социолог и увлекалась всевозможной статистикой.

– А теперь спать, – напомнила мама всем то, за чем пришла.

– Только пусть деда ко мне придёт, – попросил Коля младший.

– Придёт, придёт, – успокоила бабушка внука, и они втроём ушли.

– Через десять минут Николай Александрович вошёл в спальню к правнуку – пожелать спокойной ночи и «поболтать на ночь» – как они оба называли разговоры перед сном.

– Однако на этот раз мальчик не лежал, как обычно, в кровати, а сидел, облокотившись на подушку, и что-то считал на калькуляторе.

– Деда, смотри: если двадцать семь миллионов умножить на полтора метра, то получится сорок с половиной миллионов метров, или сорок с половиной тысяч километров. Это даже больше экватора!.. – восхитился он.

– Чего умножить? – не понял прадед.

– Ну, бабушка говорила, что средний рост людей – полтора метра, а ты говорил, что в войну у нас погибло двадцать семь миллионов человек. Если положить всех убитых на землю в цепочку, то получится длина экватора.

До Николая Александровича наконец дошло то, что хотел втолковать ему правнук. Он взял из его рук электронную счётную машинку и посмотрел на табло. Там застыли цифры – 40500000.

– Это метры, деда! – не унимался мальчик. – Если перевести их в километры, то надо три нуля откинуть…

– Откинуть… – тихо прошептал прадед.

А Коля продолжал что-то говорить. Но старик его не слышал. Повторяя себе под нос цифры и впервые не пожелав правнуку доброй ночи, он вышел из комнаты.

В эту ночь настольная лампа так и не погасла. Сын с женой думали, что отец просто заработался, принял близко к сердцу вечерний разговор за ужином и старается побыстрее закончить писать свои воспоминания.

Мёртвого Николая Александровича первой обнаружила невестка, она раньше всех поднималась и начинала хлопотать по хозяйству. Без крика и без лишней суеты были разбужены все, кроме Коли-младшего. Вызвали «скорую», чтобы зафиксировать смерть. Два медика, не очень-то торопившиеся и приехавшие только через полтора часа, сразу констатировали инфаркт. Сердце. Это и не удивительно, – сказали они, – старость.

Когда Коля-младший проснулся, то «деды» дома уже не было. Ему всё объяснили. У мальчика заслезились глаза, но он не заплакал. Он сидел за письменным столом и смотрел на последнюю страницу дедовой тетради. Там дедовой рукой много раз было повторено одно и то же арифметическое действие.

Дед до последней минуты проверял в столбик умножение, сделанное правнуком на электронной машинке…