Душа закону высшему верна
Средь темноты, неправды и разбоя,
Когда ни лат, ни дружеской руки,
Тот не умрёт, кто может быть собою,
Всем временам суровым вопреки.
Не сгинет тот, кто в путь идёт без маски
И, веря в жизнь, всему живому рад,
Растит цветы и дарит миру сказки,
Хотя внутри порой бушует ад.
Ты спросишь вновь: нужны ль сейчас поэты?
Но, хороши они или плохи,
Во тьме – бесценна даже капля света,
В войну – нежней рождаются стихи.
Пусть волшебство упрямый ум разрушит,
Пусть лучший мир пока на грани сна,
Не запереть в темницу боли душу –
Душа закону высшему верна.
Наследники
Мы так живём: здесь вечно ходят строем,
Но чуть беда – подмоги не проси.
Отравленные мороком герои,
Наследники потерянной Руси,
Себя мы ищем в каждом поколенье,
До тех времён, что сгинули во мгле.
Одной цепи разрозненные звенья,
Мечту храним о Правде на Земле.
Да, это мы – от Сварога с Перуном.
И посейчас глаголет рус: «Аз есмь!»
Был меч в руках горяч, а нашим струнам
Победная была привычна песнь.
Владели мы и силою, и словом,
И мужеством заклятых бить врагов,
Когда в бою на поле Куликовом
Ещё родимых славили Богов
И помнили, что значило «крамола».
Душа недобрый чуяла обман:
Потом горели мы в скитах раскола,
А Стенька был нам верный атаман.
Не предавая духа славных дедов
(хоть так хотелось – миром и добром),
Мы били всех – хазар, ливонцев, шведов,
А после – шхуны строили с Петром.
И был наш путь нелёгким, горьким, длинным,
Но сердце знало вечности исток:
От добрых сказок нянюшки Арины
До Пушкинских волшебных, вещих строк!
К нам Гамаюн слетала в изголовье,
О древности показывая сны.
В каком бы ни рождались мы сословье,
Друг друга находили меж иных,
И без чинов своей любовью братской
Одной Души в себя вмещали ширь.
Да, это мы стояли на Сенатской,
А после по этапу – и в Сибирь.
А после, после… Вспыхнет, как солома,
Весь мир вокруг – пощады не проси.
Как на стенах Ипатьевского дома
Стигматы от распятия Руси,
Так и у нас в душе остались раны
От всей пролитой крови за века.
Пусть говорят, что прошлым жить так странно,
Но плата за забвенье высока!
Так высока, что можно за мгновенье
В грядущих бедах потерять страну.
И вот уже приходят поколенья,
Не помнящие главную войну.
Им космоса неведомые дали
Увлечь умы, к несчастью, не смогли –
Зашельмовали их, замордовали
Теориями плоскости Земли.
Но мы-то помним, всё хранится в генах –
От горькой боли до прекрасных грёз:
Дым от костров, следы от пуль на стенах,
Чертоги неба с хороводом звёзд…
Нас не поймут и крикнут: «Им не верьте!
Они лишь просто ловят миражи!»
Кто любит Жизнь, тот не боится смерти,
Кто ищет Правды, тот не служит лжи.
И вот сейчас, коль мы чего-то стоим,
Не опускай, мой друг, отважный взгляд.
Ведь в каждый миг привычно за тобою
Все предки враз дружиною стоят.
О простом
Бывает – пел, звенел, бурлил,
И вдруг – молчание повисло.
И ищешь, не жалея сил,
В словах особенного смысла.
Бумагу рвёшь… И душу – в кровь
Пером царапаешь отважно,
То строишь мост, то рушишь вновь,
Так и не смев сказать о важном.
Всё это – чушь. А правда в том,
Что мир и в малости – чудесен,
Колдует Сказка над листом,
Под волшебство любимых песен,
И снова музыка плывёт
Сквозь дум унылые туманы.
Душа – лишь нежностью живёт,
Ведь только нежность лечит раны.
И важно просто сделать шаг
Привычным радостям навстречу:
Натоплен дом. Горит очаг,
И светел мир. И ласков – вечер.
Я тоже могу наотмашь
Я тоже могу наотмашь, без сожалений.
Жестоко и прямо, без ярких обёрток – суть.
Сквозь тысячу чьих-то ложных, досужих мнений
Не так уж и просто жить, не теряя путь.
И вам бы, зеваки, не ведать моих печалей.
Что кануло в вечность, того уж теперь не жаль.
Бывали минуты – музы в бою молчали,
Но пела в руках и в сердце, как лира, сталь.
Поэтому в тёмный час улыбаться смею,
Костёр раздувая, – да мне ли жалеть огня?!
Война эта вечна. Только Любовь – сильнее.
Сильнее пустого быта и злобы дня.
Пусть кто-то желает вечно бежать по кругу,
И кто-то на деньги волен менять мечту.
А я незаметно – русам кую кольчугу.
И кажется только, что кружева плету.
Молоко
(блокадный сон)
Ей снилась бабушка… Она
В руках своих держала крынку,
А крынка – доверху полна!
В горошек белая косынка
Чудною птицей на ветру
Над головой седой парила…
Но сон развеялся к утру,
И встать теперь – найдутся ль силы?
Так зябко – стынет в жилах кровь
(уснула прямо у порога).
Над Ленинградом вновь и вновь
Гудит воздушная тревога,
А на душе темным-темно…
Зачем в убежище? Не надо.
Уже не страшно – всё равно.
Души, не города блокада.
А год назад она цвела,
Хотя от голода шаталась:
В апреле дочку родила,
Любви негаданную завязь –
Весной блокадною, не в срок.
Смотрели люди без участья
На горький материнский рок,
На это трепетное счастье.
Она сияла – все три дня.
К груди малышку прижимая,
Достала дров – зажечь огня,
Шептала: «доживём до мая».
Казалась веточкой – рука,
Тряпьё затёртое – парчою…
Не прибывало молока,
И дочь истаяла – свечою
Едва затеплившейся, но…
Не вспоминай, довольно ада.
Уже не страшно – всё равно.
Души, не города блокада.
Война велит: «Забудь и брось!»
Не мёртвым, а живым – угроза.
Ведь скольких хоронить пришлось!
Уже давно иссохли слёзы,
Погиб супруг, два брата, мать…
Семья за год вся поредела.
А ей младенца вспоминать
Приспичило вдруг под обстрелом.
«Не вниз, в подвал, а в небо путь –
Пришла пора уйти за ними,
Глаза усталые сомкнуть…» –
Решила так. Вдруг слышит имя
Своё. А голос так знаком,
И между трав бежит тропинка –
Туда, где детства сад и дом.
И бабушка даёт ей крынку,
А в ней – парное молоко!
Хлебнула, словно захмелела.
И стало вдруг легко-легко!..
И снова вдруг потяжелело –
Пронзило грудь, как будто ток
Прошёл – аж вскрикнула от страха.
И с болью вдруг набух сосок,
И стала влажною рубаха…
Она проснулась в тот же миг,
Сжимая грудь что было силы.
За дверью – громкий детский крик!
Едва поднявшись, поспешила –
А там… Соседка. Умерла.
Так на ступенях и осталась.
Она вчера лишь родила
(под осень с мужем повидалась).
Любовь – она и на войне
Всё побеждает, вы поверьте.
И на войне сильней вдвойне,
Как жизнь – всегда сильнее смерти.
Комочек маленький – в тряпьё
Закутан бережно. Схватила
И шепчет: «Чудо ты моё!»
И словно это уже было –
Весна холодная, апрель,
Бомбёжка, снежное ненастье.
Но через снег звенит капель,
А на руках – живое Счастье.
Окно под крышей, высоко,
А в нём – горит луны лампадка.
Течёт грудное молоко,
Малыш, причмокивая сладко,
Сопит тихонько на груди.
«Спи! После будешь непоседа».
Всё впереди. Всё впереди:
И Жизнь, и Радость, и Победа!
Ей снилась бабушка. Она
В руках своих держала крынку:
«Пей вдоволь, внученька! Весна
Одела в белые косынки
Все вишни в дедовом саду.
Ну, вот и май, и скоро – лето.
Коль пережили ТУ беду,
Так знай, переживём и эту.
Жизнь – радость, а не только бой.
Почувствуй: от корней до кроны
Весь Род стеною за тобой
Стоит и держит оборону.
Уходят души далеко,
Плоть всходит по весне травою.
Течёт грудное молоко
И Млечный Путь над головою».
Поле тонким звенит бубенцом
Поле тонким звенит бубенцом,
Всё волнуясь, от края до края.
Землю дева Заря, догорая,
Украшает пунцовым венцом,
И звучат доброй сказки слова
Сквозь века, расставанья и вёрсты –
Всё зовут нас на тот перекрёсток,
Где сливалась с огнём синева.
Есть стихи – как живая вода,
С исцеляющей силой большою.
Если к ним прикоснёшься душою,
Не забудешь уже никогда.
Мне бы снова испить этих строк
Из далёкого светлого лета,
Где все песни ещё не допеты,
Где лишь нежности вечной исток...
День смущённую гонит Зарю,
И стихает рассветная сказка.
С бесконечною, трепетной лаской
Каждый миг на тебя я смотрю,
Постигая вселенскую суть,
Что прощанья не знаем мы сроки.
Но, влюблённые, тянутся строки:
Только верь, только пой, только будь!
У Марфы
У Марфы на шее стеклянные бусы, до полу коса.
Глядит, не робея, не знают искуса девичьи глаза.
Смеётся украдкой, в венок заплетает ромашки да лён,
а сердцу так сладко! От нежности тает. Боярин влюблён,
посадником будет в самом Новограде. Да в том ли почёт?
Вовек не забудет, как по сердцу гладя, их песня течёт
по ниве безбрежной, теряется в росах, звенит ручейком...
С усмешкою нежной, с ромашками в косах – идёт в мужнин дом.
У Марфы кокошник с жемчужною вязью. На Ильмене – лёд.
Зима за окошком. Дружина без князя в поход не идёт.
Бело-безоглядно – Детинец метелью с утра замело.
А в тереме ладно и над колыбелью тепло и светло.
Младенца милует. Звонят у Предтечи. Волнуется мать.
Посадник горюет, не хочется Вече ему собирать,
да с зорькою рано пришла на рассвете недобрая весть:
послы от Ивана. Сечёт пуще плети московская спесь!
– Тебе здесь не рады, не хвастай обновой, посол молодой!
Для вольного града Иваново слово не мёдом – бедой
приходится, чашей, исполненной яда, в ней пепел да дым…
Мы вольницы нашей, отцова уклада ему не сдадим!
Года пролетели, как вешние птицы, посадника нет.
Не слёзы-капели скрывают ресницы – другой, новый свет:
варяжскою сталью (в ней Волхова волны) горит гордый взор.
Сверкает печалью под месяцем полным созвездий узор.
К несчастью примета – ни волнам, ни звёздам уже не сиять.
Лишь час до рассвета, и колокол грозный ударит опять.
Как глас человечий – сквозь вьюгу и холод, сквозь ветер и лёд:
«На Вече! На Вече! Вставай, вольный Город, посадница ждёт»!
Да бабье ли дело – стоять над толпою, держа удила?!
– Лишь воля нас грела, от века судьбою нам доброй была!
Ни роскошь оружий, ни серебро-злато нам здесь не важны –
мы воле лишь служим, мы волей богаты и ею – сильны!
Не гнущие спину пред спесью господской не смотрят назад.
У Марфы два сына в земле новгородской убиты лежат.
Где ж сон-избавитель? Очелие ночи – терновый венец.
Иван – победитель. И вольнице отчей отныне конец.
Посадница долю встречает без страха – что берег, что дно.
Коль отняли волю, темница ли, плаха – уже всё равно.
Не капают слёзы – застыла, как маска. Судьба – что река.
Но ноет заноза – закончилась сказка теперь на века.
Крепость-сад
Порховской крепости,
Б.П. Калачёву и Александру Невскому
посвящается
Пахнет сдобой и анисом,
Словно много лет назад.
Александр идёт к Борису
Ранним утром в крепость-сад.
Будто с другом верным, с ровней
Говорит. Пуская пар,
За сосновою часовней
Пышет жаром самовар.
Так же было в прошлом веке:
Вдруг погасли все огни.
Сон смежил Борису веки,
Тут и встретились они.
Гостя вмиг узнал. Ведь даже
Про себя порой шептал:
«Помогай, великий княже,
Чтобы враг нас не достал».
Накануне шли помехи,
Штаб едва наладил связь.
Ну а тут – горят доспехи,
Как с иконы, вышел князь:
– Что, Борисе? Небо чисто,
Ясны звёзды встали в ряд.
– А вчера, гляди, фашисты
В церковь сбросили снаряд.
Обезглавили Николу
Да накрыли в миг един.
До войны была тут школа,
А теперь гора руин.
Расквитались с ними славно,
ох, намяли им бока!
Взяли наши партизаны
На Шелони «языка»...
– С немцем бился я немало,
В бой водил лихую рать.
Нам ведь, русам, не пристало
Перед смертью отступать.
Так неспешно шла беседа.
Без обстрелов крепость – рай,
Словно бы сосед к соседу
В мирный день пришёл на чай.
Это было в сорок третьем.
Падал с клёна алый лист.
А Борис и не заметил,
Как сразил его фашист
(оттого и князь явился –
В путь далёкий отвести).
Он не то, чтобы молился,
Атеистом был почти,
Но зато любил природу,
Красоту приумножал,
До конца служил народу
И от смерти не бежал.
Пара яблочек в котомке,
По карманам – семена...
(Дивный сад спасут потомки,
Как закончится война).
Он – садовник и воитель,
Вместе с князем в грозный час –
Славной крепости хранитель.
По сей день теперь у нас
Сад прекрасный перед взором,
Свечкой в небо – кипарис.
А вдоль стен идут дозором
Александр и Борис.
Наш курс – на Рассвет
Лебединая даль, соколиная высь,
Меж седых облаков солнца огненный взор,
Небосвод, под которым мы все родились,
И Земля, что от смерти хранит до сих пор, –
Вот и всё. В этом суть. Это семя добра,
Что посеяно в душах руками отцов.
Белокрылая Русь, просыпайся, пора!
Поднимай на крыло повзрослевших птенцов,
И по весям – по гнёздам всю белую рать
Собирай на единый всесветный совет.
Мы живём ради жизни, Великая Мать,
Мы летим за тобою, наш курс – на Рассвет!
Уж месяц, как закончилась война
Уж месяц, как закончилась война.
Пестры вокруг цветочные картины!
Не верится, что эта сторона
Под летними цветами скрыла мины.
«Ах, девочки, смотрите на неё! –
Кричала Зина весело и звонко, –
Твой щуп похож на древнее копьё,
Ты, Лидочка, почти как амазонка»!
«Ты лучше повяжи себе платок,
А то не ровен час, надует уши,
Оглохнешь, Зинка, не успеешь в срок
Ты в госпиталь к любимому Ванюше!»
Мрачнеет Зина – всех военных ран
Сейчас страшней любимого напасти –
Вернулся без обеих ног Иван…
«Зато живой! А это ли не счастье?!
Зато сыграем свадьбу к сентябрю,
Я выдюжу, неважно, что безногий»!
И смотрит на вечернюю зарю
Девичий взор, и ласковый, и строгий.
Костёр горел над невским бережком,
Огонь лизал берёзовые щепки.
Сидели наши девушки кружком,
Плели венки из солнечной сурепки,
Смеялись у вечернего костра,
И песни пели – добрые, о мире.
И все двенадцать с самого утра
Ушли в поля.
Вернулось лишь четыре.
Кальвадос
Там, где закат цветком раскрылся ало,
Даря лучи изменчивой волне,
Мы будем пить кальвадос из бокалов
И говорить о мире и войне.
О славном прошлом, вырванном с корнями
(Фантомна боль оторванных корней!)
О том, что было с нами и не с нами
В безумной череде кровавых дней,
Отчаянно хватаясь друг за друга,
Хоть каждый – дальше самых дальних звёзд…
А за окном опять всё та же вьюга –
На тысячи бескрайних русских вёрст.
Так много снега и так мало света,
Вздохнёшь – и изо рта метельный пар.
Какой кальвадос? Даже водки нету.
И я спешу поставить самовар.
Огонь и чай – щедрейшие подарки
Сегодня от неласковой судьбы.
А рядом – Триумфальной краше арки
Могучие старинные дубы.
Смотрю в окно – и словно сказку вижу,
Ожившую на этих берегах.
Она прекрасней Ниццы и Парижа –
Земля моя, уснувшая в снегах.
В такую ночь одна любовь и греет,
На вечность вновь растягивая миг.
А времена – такие ж. Не светлее,
Чем на страницах Ремарковских книг.
Павловская фантазия
Так Мастеру подарен Павловск был.
Не явный – параллельный, дивный, странный.
Где царственный покой не гасит пыл,
Где каждый шаг – как строчка из романа.
Вино в бокалах, свечи и стихи,
И окна в ночь, как в вечность, все открыты.
А взоры так же жарки, как тихи
Шаги его прекрасной Маргариты.
Весна тревожит душу всякий раз,
Не оставляя шанса безучастным.
В час полнолунья – самый сладкий час,
Сплетаются миры в порыве страстном.
Покуда зло в сердцах не проросло,
И дьявол – лишь судья на поединке,
Мы верим. Жарко шепчем: «повезло»
И в старый парк сбегаем по старинке.
Маэстро Иоганн играет вальс.
Пусть музыка покой тропинок сонных
Нарушит! ...Мастер! Мне б смотреть на Вас,
Вовек не отрывая глаз влюблённых.
Сирень роняет в чашу лепестки,
Кентавры вскачь несутся, оживая.
И двое ждут рассвета у реки,
Где вечный май. А может, призрак мая.
Осенней Царевны терем
Осенней царевны терем горит огнём.
Мы ей, как и прежде, верим, всё так же ждём.
Багрянцем одет рябинным изгиб реки,
И ночи уже так длинны, и так хрупки
Рассветы в туманной дымке. Вот-вот она
Волшебницей-невидимкой на грани сна
Придёт, позовёт с собою. Поймаешь взгляд
И сдашься совсем без боя, и будешь рад.
У Осени чудно платье, живой узор!
Манящи её объятья и нежен взор.
Играет с костром, танцуя босой в лесу.
Забрать бы себе такую! Её красу
Ласкают ветра крылами, пронзает свет.
Лишь только плясала с нами, но – раз, и нет, –
Звенит колокольчик в роще, хрустальный смех.
Казалось, чего бы проще, – одна на всех.
Но лишь улыбнётся сладко сквозь сон ветвей.
И вся она – сплошь загадка, и мысли к ней
Всё тянутся, замирая, и не уснуть.
По самому неба краю – за ней бы в путь.
Но снова дожди по крыше, и не успеть.
У Осени косы рыжи – янтарь и медь,
А щёки горят калиной, взглянуть – пропасть.
Не стыд, а огня лавина – пожар и страсть!
Кружись в золотом и алом, люби – до слёз!
Ведь времени слишком мало – спешит мороз.
Но радость невыразима – задорный пыл.
И тот не замёрзнет в зиму, кто с нею был.
Снежинки хрупкая звезда
Какая в мире чистота! Весь парк, как в сказке, заколдован.
Уснувший пруд во льды закован, и своды старого моста
Искрятся в золоте утра, блестят таинственным свеченьем.
Любуясь этим золоченьем, душа так трепетно добра!
Сберечь бы в сердце дивный час, пусть даже этот свет не вечен,
Но ведь не зря он был замечен, не зря заветным стал для нас…
Пусть после снега белизну растопчут грязные ботинки.
Зеленоглазые снежинки, пророча раннюю Весну,
Запомнят всё и сберегут, и сказку новую расскажут
Про тех, кто у добра на страже, кто в танце солнечных минут
В первейший день календаря и новорожденного года
Ходил с рассветом в Храм Природы и слушал песню снегиря.
А пар клубится над рекой, как будто борода Мороза.
К замёрзшей кожице берёзы прижавшись жаркою щекой,
Стою и слышу шёпот льдов и крон сосновых разговоры….
Распутав птичьих лап узоры, читаю тайнопись следов,
А в ней всё то же, что всегда: «Таится Чудо в каждой крошке».
Слезою тает на ладошке снежинки хрупкая звезда…
Какой рассвет сегодня!
Какой рассвет сегодня! Словно сон
О вечности, не сбывшейся когда-то.
Лиловых колокольцев тонкий звон
И рокот бурный грозовых раскатов –
Всё в нём сплелось. Почувствуй и услышь,
Как травы тихо шепчутся с тобою.
И сердца быстрый стук пронзает тишь,
Смиряясь с неизбежною судьбою.
Душа моя, ты – нежности исток!
Пари в лучах, дыши росой медвяной.
Вернётся лёгкость хрупкой вязью строк
И танцем птиц над солнечной поляной.
В глазах от разноцветия рябит,
Но радуется сердце, миру внемля.
Любуйся миром Божьим и люби,
Пока глаза глядят на эту Землю.
Поэтам России
А осень смотрит нам в глаза печально, ласково, и строго.
Бушует дальняя гроза, размокла слякотью дорога,
Полыни горечь на губах и боль порой невыносима.
Но, друг, гони тоску и страх, ты на Земле стоишь родимой.
Тебя не сдвинуть, не скосить, не растоптать, не уничтожить.
Твои слова – от предков нить, завет – добро и правду множить.
Полно предателей в дому, и оттого на сердце скверно.
И всё ж – важнее самому быть смелым, искренним и верным.
И я пророчить не берусь, но верю, верю в перемены
И в то, что солнечная Русь однажды вырвется из плена.
Ещё крепка земная ось, ей не нужны пустые скрепы.
Как много крови пролилось – за злата звон, за фальшь нелепых
Извне навязанных идей, которые – гроша не стоят...
Над вечной глупостью людей смеются боги и герои,
А может, как и мы, грустят, в рассвет сознания не веря…
У осени печальный взгляд. Но это вовсе не потеря,
А вновь – надежда на весну, луч солнца между туч суровых…
Ты сберегаешь тишину, в которой вновь родится Слово.
Не отступаешь, не спешишь, а держишь свой рубеж у края,
Живым созвучием души весь мир огромный обнимая.
Художник: Виктор Васнецов