К 200-летию со дня рождения Николая Гавриловича Богословского

 

В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (1905) Николай Гаврилович Богословский указан как писатель и протоиерей, в Биографическом словаре русских писателей (1989) – как прозаик и краевед, на мемориальной доске на главном здании Новгородского музея-заповедника – как его основатель, священник, писатель и археолог, на мемориальной доске, установленной на развалинах церкви Святого духа Селищенского военного городка, – как священник, общественный деятель и основатель Новгородского музея древностей. А еще он историк, публицист, собиратель фольклора и глава большой семьи. Николай Гаврилович состоял членом Санкт-Петербургского Общества поощрения художников, Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, членом-корреспондентом Московского археологического общества и членом-сотрудником Императорского Русского археологического общества. Кто же он? Какой его след в истории четче и важнее спустя 200 лет после его рождения?

Николай Гаврилович Богословский родился 28 марта (9 апреля) 1824 г. в селении недалеко от города Сердоболя (ныне Сортавала, Карелия) в семье пресвитера Никольской Коробосельской церкви Выборгской епархии. Следы его предков-священников теряются в середине XVII века.

Детство Николая прошло в военном поселении, где его отец, Гавриил Алексеевич Богословский, служил иереем в церкви Гренадерского императорского Австрийского полка. Во многом благодаря детским впечатлениям, будучи уже в зрелом возрасте, Николай Гаврилович посвятит большую часть своих исследований и литературных занятий истории и быту военных поселений.

В возрасте 23 лет Николай оканчивает Новгородскую духовную семинарию по I-му разряду в числе лучших выпускников. В этом старейшем духовном учебном заведении России кроме предметов общего богословского курса преподавали медицину, физику, поэзию, риторику и другие предметы светских университетов. Была среди семинарских курсов и церковная археология – дело, которому Николай Гаврилович посвятит многие годы жизни.

Богословский принимает сан священника и три года служит в церкви священномученика Климента папы Римского на Торговой стороне Новгорода. Следующие три года – он священник домовой церкви князей Васильчиковых в Санкт-Петербурге и преподаватель Закона Божьего в Сергиевском приходском Ланкастерском училище.

 

Грузино и «Рассказы о былом»

 

В 1854 году отец Николай получает назначение старшим священником Андреевского собора в село Грузино Новгородской губернии, бывшее поместье графа Алексея Андреевича Аракчеева, близкого императорским домам Павла I и Александра I государственного деятеля и военного реформатора. Село, расположенное на правом берегу Волхова в 135 верстах от Санкт-Петербурга и в 80 верстах от Новгорода, Павел I пожаловал Аракчееву в 1796 году. За короткий срок здесь была воздвигнута усадьба с многочисленными постройками, садами, парками и прудами.

Для создания дворцово-паркового ансамбля из Петербурга были привлечены лучшие архитекторы (Ф.И. Демерцов, В.П. Стасов) и скульпторы того времени (Тома де Томон, И.П. Мартос, С.И. Гальберг). Поместье графа Аракчеева сравнивали с лучшими дворцами Петербурга и его пригородов.

В грузинский[1] период Николай Гаврилович сформировался как историк и писатель. Десять лет собирал отец Николай устные рассказы старожилов об Аракчееве, о жизни и порядках в военных поселениях, работал с домашним архивом графа. В своих очерках и повестях, написанных на основе этих исследований, он рассказывает, как жизнь в военных поселениях повлияла на крестьян, и «насколько может быть применима западная цивилизация к Русскому Народу». Строчные и прописные буквы говорят об отношении автора к сторонам этого вопроса. Фраза в кавычках – из Предисловия к книге «Рассказы о былом. Времена военных поселений», которая была издана в качестве Приложения к «Новгородскому сборнику» за авторством Словского (Новгород, 1865). Предисловие к сборнику Николай Гаврилович заключает словами: «Надеюсь, что первый том моих сочинений будет принят и оценен обществом милостливо, что послужит лучшим поощрением к продолжению трудов моих».

Первый том сочинений Богословского был воспринят не очень «милостливо». Петербургский «Голос» А.А. Краевского положительно оценил историческую составляющую книги, но раскритиковал ее художественную сторону. «Нет сомнения, – пишет анонимный критик, – что рассказы очевидцев этих знаменательных событий, и даже людей, знакомых с ними по местным преданиям, не только любопытны для современников, но и составляют драгоценный материал для будущего историка». Однако «вместо того, чтоб ограничиться передачей воспоминаний новгородских старожилов об аракчеевских поселениях в том виде, как ему удалось их слышать, он некоторые из них сообщает в виде каких-то повестей, где чрезвычайно трудно отделить истину от того, что придумано для полноты рассказа и красоты слога. Как произведения художественные – эти повести не могут рассчитывать на какое-нибудь значение: важность их чисто историческая».

Эти критические заметки относятся к двум повестям книги: «Экономка» – о жизни и плачевной кончине Настасьи Федоровны Минкиной, фаворитки графа Аракчеева, и «Шумский» – о судьбе ребенка, подкинутого этой Настасьей Аракчееву за родного сына. В этих произведениях «Голосу» не понравилось «множество подробностей, очевидно, вымышленных, и длинные разговоры, тоже придуманные».

К четырем другим произведениям первого тома (критик их называет статьями или эпизодами), «Новгород», «В деревне», «Естьянская шурма» и «Граф Аракчеев», «Голос» более благосклонен, считая, что в них автор «довольствуется уже точным рассказом личных своих наблюдений или собранных им преданий». Кстати, «Шумский» и «Естьянская шурма» были опубликованы несколькими годами ранее в «Отечественных записках» того же А.А. Краевского. В «Естьянской шурме» подробно рассказывается о том, как обращали в военное поселение Холынскую волость, где в основном жили раскольники.

 

Военные поселения

 

Рассказы и очерки из быта аракчеевских поселений – главная тема литературного творчества Богословского. Основная мысль, которую автор хочет донести до читателя – это то, что реформаторские проекты, подобные аракчеевскому, – беспочвенны в русских условиях.

Учреждение военных поселений в Новгородской губернии началось с 1816 года. «Для чего утверждалось Военное Поселение, – напишет в I-м выпуске Новгородского сборника Богословский, – не было объяснено ни в каком акте; только впоследствии гр. М.М. Сперанский, в брошюре «о Военных Поселениях», старался выяснить цель учреждения Военных Поселений и ожидаемую от них пользу Государству».

Главными причинами их учреждения, по М.М. Сперанскому, являются неудобства рекрутских наборов, а именно их неуравнительность, разрыв родственных связей и брачных союзов, трудность распределения рекрут, бесприютность в отставке, вред земледелию и народонаселению. С помощью учреждения военных поселений решались задачи продовольственного снабжения армии и уменьшения государственных расходов на ее содержание. Население военных округов надлежало «составить из прежних их обывателей и из войск; первым заменив обязанности, вновь на них возлагаемые, соразмерными им выгодами, вторым доставив поземельную оседлость и, следовательно, способы продовольствия и семейной жизни, без ущерба и перемены в воинском их устройстве».

В своем очерке «Граф Аракчеев» Богословский с присущей ему тщательностью изложил деятельность главного героя по ведению казарменного хозяйства. «Аракчеев принялся чистить берега Волхова. После уборки хлеба крестьяне, все поголовно, не исключая и женщин, выгонялись по целым месяцам, несмотря ни на какую погоду, на работу. Распоряжения были бестолковы; лес рубился на свал и сжигался на месте. Надсмотрщики были уполномочены делать, что им угодно; они били всех без разбору… Смертность была изумительная, развивались хронические болезни».

«Берега Волхова в течение каких-нибудь пяти лет совершенно изменились. Люди и природа преобразовались из русского во что-то чухонско-немецкое. Вместо лесов явились необозримые равнины, пересекаемые в различных направлениях дорогами, обсаженными березками, конечно, подстриженными. Явились поселенные роты, вытянутые в одну ровную линию версты на три, с интервалами, плацами, бульварами, эксзерциргаузами[2]и шпилями, в которых помещались церкви, а за перегородками, возле церкви, школа и гауптвахта! Хоть все это и драло русский глаз и ухо, но зато было стройно, чисто и опрятно…»

«Все старое было истреблено с корнем – следов не осталось прежних сел и деревень; даже церкви, если они приходились не по плану, были снесены, а кладбища все заровняли так, что и следов не осталось дорогих для русского крестьянина могил... Конечно, вместе с этим, и жизнь изменилась. Явились ефрейторы, капральные, фельдфебели и так далее. Сельские и полевые работы пошли в пересыпку[3]. После сохи или косы поселянин брал в руки ружье, выкидывал им на двенадцать темпов и вытягивал ноги в три приема, тихим учебным шагом. В поле требовали чистоту и правильность, чтобы глазу было приятно смотреть, а на смотру требовали, чтобы поселянин смотрел бойко и весело. Чуть который поселянин задумается и нахмурится, налетит капральный и пустит в ход свои руки, приговаривая: смотри веселее».

Часть солдат было обращено в поселян, им приказано было жениться, на ком хотят или на ком укажет начальство. Дело было спешное, сватов посылать было некогда, солдаты хватали в поле девок и, не спрашивая родных, тащили в церковь. Случались брачные церемонии с тесаками и кольями, но приходили солдаты и родственное согласие достигалось. «Впрочем, девушке, вышедшей за солдата, выдавалось в награду по 25 рублей ассигнациями, по усмотрению начальства. А начальство было из немцев и цинически смотрело на русские поверья и обычаи. Ко всему этому надобно прибавить, что у каждого хозяина было по четыре постояльца, молодых, из рекрутов, с которыми он должен был делить труды в поле, экзерциции[4] на плацу, семейные радости и печали; словом, здесь все было общее…»

«Устроив дороги, Аракчеев начал перестраивать деревни на свой госпитально-голландский лад. Ни одна деревня не осталась цела и на своем месте: все они перестраивались без всякого соображения в отношении к хозяйству крестьян, но для вида, чтоб все было симметрично, прямо и гладко… Архитектура домов была уродлива и неприятна для русского глаза…».

Критик В.П. в «Историческом Вестнике» (1882), оценивая произведения Богословского, сравнивает методы Аракчеева с идеями социализма и коммунизма, которыми было наполнено русское общество того времени. «Посмотрите вокруг повнимательнее, и вы убедитесь, что идея аракчеевщины как идея порядка, равенства и животного благополучия могла бы годиться для очерка организации будущего строя общества. Частью и средства Аракчеева заставить благоденствовать путем насилия и крови общи тем средствам, которые практикуются сентименталистами нам современными. Разница только в легальности и среде, где работала ненавистная аракчеевщина, и где работает нынешний воинствующий социализм... Надо совершенно ослепнуть, чтобы в основе идей военных поселений, как их понимал Аракчеев, не замечать чисто коммунистической подкладки… Не отрицая индивидуальности человека, нельзя быть деятельным коммунистом. И в этом смысле Аракчеев смело становится о бок с Бакуниным. Он также хотел гигиенической чистоты, сытного и вкусного обеда для всех и каждого, – одинаковой работы улучшенными орудиями труда, простора и даже комфорта в жилищах. Но он не желал знать личных наклонностей людей, которых взялся осчастливить... Он верил в равенство способностей и требовал равенства сил и вкусов. Не того ли требуют и не на то ли самое рассчитывают благодетели грядущего?»

 

«Новгород»

 

Очерк «Новгород» отличается от остальных «рассказов о былом». В нем нет ни военных поселений, ни Аракчеева. Николай Гаврилович вырисовывает живописные картины городского быта, торговой жизни, нравы и привычки новгородских купцов и мещан. В этом очерке наиболее ярко проявились таланты Богословского-писателя.

«В Новгород ехал я по московскому шоссе от станции Бронницы. Дорога сильно томила меня своим однообразием; по обеим сторонам ее, почти на расстоянии двадцати верст, тянется мелкий лес смешанных пород, невысокий и до того частый, что, кажется и зайцу сквозь него пробраться трудно… С версту еще за часовню тянется лес; а потом уже начинается низкая болотистая равнина, посреди которой на небольшом возвышении расположен Новгород. Весной низкая местность покрывается вся водою и обращается в огромное озеро. Привольно гулять взору по этому обширному пространству, где ничто не встречается ему на пути, разве только мелькнет на солнце одинокая, белая каменная церковь, остаток от древних монастырей. Самый Новгород издалека кажется огромным монастырем; из зелени окружающих его садов видны только колокольни, да главы церквей».

В мельчайших подробностях Богословский описывает стены в комнате новгородского постоялого двора: «Весь передний угол был занят образами и тускло освещался едва мерцающей лампадкой; от образов в два ряда по всем стенам тянулись картины в деревянных рамках за стеклами. Чего тут не было? И Щеголев со своей тщедушной батареей, и Муравьев на огромном коне перед Карсом, похожим на коробку с курительными свечками, и Севастополь, и Синопское сражение, и Павел и Виргиния, Атала и Шаткас и множество портретов разных генералов, от которых нет прохода на всяком постоялом дворе. Висело между картинами и зеркало; но такое кривое и уродливое, что страшно было в него посмотреться».

А какие замечательные подробности передает автор устами хозяина постоялого двора о колокольном времени:«…мы по церковному звону считаем время… В городе у нас звон почти каждый час бывает. Вот хоть бы с утра начать. В два часа звонят в Юрьеве монастыре к заутрени, редко разве не услышишь этого звону, когда уж силен бывает сиверик[5]: а то всегда слышно, – явственно; звон густой такой; колокол-то тысячу пудов; а по праздникам-то в двухтысячный звонят. В четыре часа у нас зазвонят к утрени, в шесть – к ранней обедни, в семь звонят к обедни у Иоанна архиепископа, в девять к поздней обедни звонят, в одиннадцатом часу – к «Достойну», в двенадцать – школьники идут из училища, в третьем – гимназисты, в четыре к вечерне звонят, в шесть – ко всенощной, в семь – в девичьем монастыре ворота запирают; а в девять зорю бьют, – так часов-то, выходит, и совсем не нужно…».

Интересен пассаж о чтении новгородцами книг: «Читаем, да мало. Писать их нынче поразучились как-то; занимательности мало в нынешних книгах. Старинные романы читать приятнее; такие там ужасы описаны, инда мороз по коже обдирает, как читаешь; про подземелья разные, про разбойников, про приведения писали и разные такие ужасы описывали, и так занятно, что хоть и страшно читать было, а от книги не оторваться. Теперь завели писать про бар, да про приказных; а что в приказных-то любопытного? Постоянно в глазах они у нас, стоит зайти в любой трактир, да поставить графинчик водки, таких историй про себя наскажут, что живот надорвешь, смеявшись. А еще про мужиков завели… для больших бар может оно и любопытно».

«Молодые купцы моду повели «Искру» выписывать; все своих знакомых в карикатурах ищут. Чуть найдут кого схожего по бороде или по чему другому и бегают из лавки в лавку да хохочут. «Вот, мол, Павла Ефимыча в «Искре» представили, усы его, к верху задранные, – ей Богу его». Смеху с ними не оберешься».

Замечательно описание утра в купеческом доме: «Встают они утром рано, в пять часов непременно, помоются и начинают молиться Богу; молятся долго и усердно, всех святых, каких у кого есть образа, вспомянут на молитве. Бывает у другого образа четыре Божией Матери, он так и вспоминает на молитве: Мать Пресвятая Богородица Казанская, Знаменская, Владимирская, помилуй меня. Потом он обойдет все комнаты и помолится у всех образов. После садится где-нибудь в уголку с женой к самовару и пьет чай... Рассказывают друг другу, кто какой сон видел и толкуют его значение. В это время, если есть взрослые сыновья, являются поздравлять с добрым утром, пьют вместе чай, но ведут себя так чинно, точно в церкви. Дочери пользуются правом спать сколько им угодно. После чая хозяин уходит по своим делам и пьет снова чай в лавке или в трактире с приятелями, раз пять до обеда. Хозяйка, оставшись дома, принимает разных старух, которые приносят сплетни со всего города».

О главных принципах торговли: «Не обманешь – не продашь, на том вся торговля стоит. Известно, здесь свои приемы. Первое надобно, чтобы приказчик был красивый, за словом в карман не лазил… Кусок материи или ситца прыгает у другого, как мяч у фокусника, повернет его так и этак, распустит, соберет в руке, как в платье примерно и все так живо, что материя-то так и блестит на свету, разными красками отливает, сама в глаза бросается. Начнет приговаривать, так какой угодно барыне голову вскружит. Цвет этот, сударыня, говорит, вам к лицу будет, от него у вас в глазах будет больше блеску, и другое такое, что у барыни и зубы загорятся». И еще: «А мужик… вот хоть бы и купит дугу и ездит на ней, пока в щепы не размочалит. Так посудите сами, если дать ему прочную-то дугу, его и век в лавке не увидишь, все на ней ездить будет: а это в торговле не выгодно».

 

Музей древностей

 

В начале 1863 года Николай Гаврилович получает назначение сверхштатным священником в клир Знаменского собора города Новгорода. В это же время он утверждается секретарем губернского статистического комитета – должность, традиционно занимаемая в Новгороде священниками. Этот пятнадцатилетний период в жизни Богословского стал самым плодотворным на поприще историка и археолога.

Как секретарь Новгородского губернского статистического комитета Николай Гаврилович собирает сведения о земельных угодьях, населении, заводских и кустарных производствах. Объезжает уезды, деревни и монастыри, изучает кустарные промыслы и памятники древности, собирает и хранит предметы новгородской культуры, ведет раскопки курганов.

Главным делом жизни отца Николая стало создание музея древностей (ныне Новгородский музей-заповедник), первого публичного музея в Новгородской губернии, который уже почти 160 лет является крупнейшим центром русской истории и культуры. Программы статистического изучения Новгородской губернии и создания музея, намеченные предшественником отца Николая на посту секретаря Новгородского статистического комитета протоиереем Федором Васильевичем Гиляровским, были практически разработаны и осуществлены Богословским в 1863–1868 годы.

Одновременно со сбором статистических сведений статкомитет поручает Богословскому «при объезде… посещать старинные храмы Новгородской губернии, осматривать разные уцелевшие церковные вещи, негодные к употреблению, и попутно собирать вообще предметы старины, а также характерные вещи, могущие служить образцами при изучении этнографии новгородского края и его промышленности как заводской, так и кустарной». Из первой же своей поездки по губернии Николай Гаврилович привез «так много вещей, преимущественно церковных, что явилась возможность открыть музей».

Собрание древностей разместилось в доме Богословских – части служебной площади, арендуемой статистическим комитетом. Первую музейную коллекцию составили исторические предметы, собранные с дозволения Епархиального начальства в монастырях и церквях Новгородской губернии, находки из археологических раскопок и 360 дел Аракчеевского Грузинского архива.

Днем основания музея является 4 мая 1865 года. По заданию научных обществ Николай Гаврилович собирал антропологические коллекции, проводил археологические раскопки. Двумстам лицам в губернии было разослано обращение с просьбой о содействии создающемуся музею. Граждане жертвовали древнее оружие, коллекции минералов и окаменелостей, церковную и крестьянскую утварь, образцы местных производств, макеты земледельческих орудий. Крестьянин Ларион Шипичев передал модель мельницы с описанием устройства, священник Т. Серпухов – образцы этнографических предметов, аграрной продукции и гербарий. В результате геологического исследования уездов собраны образцы глин, песка, известняков, каменного угля и окаменелостей. Музей формировался как научное и просветительское учреждение.

Для посещения публикой музей был открыт в конце 1867 года в доме Богословских. К тому времени они воспитывали троих сыновей и троих дочерей от 4 до 14 лет. В их же доме впервые в городе открылась для читателей Публичная библиотека бесплатного пользования. Хранившиеся в ящиках в статкомитете тома Николай Гаврилович систематизирует и дополняет собственными книгами. Библиотекарем на общественных началах становится Дарья Васильевна, супруга Николая Гавриловича. Десять лет музей располагался в доме Богословского и двух снимаемых им помещениях. За это время семья прибавилась четвертым сыном и четвертой дочерью.

 

Новгородские сборники

 

Помимо службы священником и секретарем статкомитета Николай Гаврилович заведует типографией Губернского Правления и редакцией газеты «Новгородские Губернские Ведомости». В первые два года со дня основания музея статкомитетом изданы пять выпусков Новгородского сборника, в которых опубликованы материалы его секретаря по истории, топографии, статистике, промышленности, сельскому хозяйству и этнографии губернии, являющиеся в наше время ценнейшими историческими документами. «Чтобы сохранить вполне физиономию каждой местности» описаны самые мелкие административные единицы, за которые был принят приход. «...Русский народ даже еще в языческий период тянул, как к центру, к тем местам, где был идол, или место, важное по его религиозным понятиям. В тех местах Новгородской губернии, где остались жальники[6], селения группируются гуще около них…».

Основная информация была собрана с помощью приходских священников, их отчетных ведомостей. Что не доставало, было дополнено из сведений, полученных от Волостных Правлений и Полиций.

В пяти сборниках были опубликованы материалы по городам Белозерску, Валдаю, Демянску, Кресцам, Череповцу, их уездам, монастырям и отдельно по каждому из почти 250 приходов.

Первый сборник начинается главой о городе Белозерске. Краткий исторический очерк поражает глубиной истории этого края. «На вече Новгородском, на котором было решено призвать Варяго-Русских князей, участвовало племя Весь, господствующее в Белозерске. Брат Рюрика Синеус получил в удел Белозерск; с этого времени Белозерск с его волостями, заключающими в себе нынешние города Череповец, Кирилов, Вологду и часть Олонецкой губернии, сделался самостоятельным княжеством в 862 году. Синеус княжил только два года; после его смерти владел Белозерским княжеством один год Трувор, после смерти которого Белозерское княжество перешло во власть Рюрика, но не слилось с Новгородом, а было отдельным, под управлением рюриковых бояр 17 лет».

После исторических следуют топографические сведения, статистика по количеству и сословному составу населения, вероисповеданию, рождаемости, смертности по возрастам, бракам, зданиям, церквям, заводам и фабрикам по видам производств, ремеслам и ремесленникам, промыслам, количеству домашнего скота. Приводятся сведения о почвах, огородничестве, садоводстве, травах, урожаях, скотоводству и рыбных промыслах.

В отдельные главы собраны былины, поверья и предрассудки, свадебные обряды и песни, местные слова и выражения, загадки, пословицы и поговорки новгородского края. Богословским подготовлен очерк образа жизни и характера жителей Новгородской губернии, народный взгляд на уход за рогатым скотом.

В Приложениях к сборникам опубликованы материалы по истории военных поселений, переписка графа А.А. Аракчеева, Белозерские писцовые книги 1677 года и другие документы.

Газета «Голос» по достоинству оценивает «Новгородские сборники», но сетует: «Неужели же на всем пространстве русской земли один только Новгород в состоянии интересовать наше общество? Неужели его пример не отзовется на других городах наших».

Николай Гаврилович как никто другой знал город, его окрестности, состав населения губернии, экономику ее заводских и кустарных производств. Поэтому ему вверяли сопровождать высокопоставленных светских и духовных особ, давать объяснения на экспозициях, представляющих на выездных промышленных выставках Новгородскую губернию. В 1878 году Николай Гаврилович составил книжку для туристов «Господин Великий Новгород», пользующуюся популярностью у путешественников. В английском путеводителе по России того времени Богословского назвали «опытным и энергичным руководителем для всякого желающего основательно осмотреть Новгород».

 

Публицист

 

В конце очерка «Новгород» под впечатлением крестного хода крестьян, брезгливого отношения городского к ним общества читаем яркие и эмоциональные строки публициста-народника: «Не странное ли дело! Люди, считающие грехом – проспать заутреню, оскоромиться в постный день, жертвующие своим состоянием по монастырям и церквам, спокойно и без угрызения совести обманывают и давят своего брата, пользуясь его невежеством и безответственностью? Где же причина всему этому, где корень зла?»

«Русь! Русь! Сколько ядовитых ран разъедают твою могучую грудь! Народ со всеми задатками могущества и силы, народ, который не раз доказал страшную свою силу всей образованной Европе, даже в заблуждениях которого видно стремление к жизни, требование чего-то разумного, одним словом народ, который нисколько не растратил сил своих, еще свежих и молодых; а между тем цепенеет в какой-то томительной дремоте и не ищет себе исхода из этой мертвой жизни, из этой нищеты и неблагодарного труда. И где та сила, которая могла бы разбудить его и указать ему тот славный путь, по которому пойдет же он когда-нибудь? В нем нет разъедающих начал, признаков близкого падения. Нет, это не мертвый народ, а только погруженный в летаргический сон какою-то могучею рукою!»

В «Естьянской шурме» Николай Гаврилович восклицает: «Русское братство! Не ты ли было началом русской общины; не ты ли спасало Русь, когда ей грозили беды, когда она восставала перед изумленными врагами вся поголовно с такою страшною силой, что могущественные народы трепетали тебя? И на это-то братство, на эту хлеб-соль русскую накладывали руку, хотели из русского человека сделать, если не француза, то по крайней мере немецкого бюргера, чтоб он за кружкой пива и в копоти табачного дыма сидел по целым часам молча в харчевне или толковал о политике, не принимая в ней деятельного участия. И зачем было гнать это историческое братство из русской земли? Кому оно мешало? Мало ли кому… не укладывается в социальные рамки Прудона и Луи-Блана… Пировали же наши предки по целым неделям и не ходили по миру, не умирали с голоду. Прожили же они без Миля и Прудона и мы прожили без них».

В майском выпуске 1868 г. «Вестника Европы» М. Стасюлевича Николай Гаврилович под инициалами Н.Б. публикует статью «Первый епархиальный съезд в Новгороде», в которой выступает как поборник прав находящегося в изоляции духовного сословия. «Вековое молчание приходского духовенства наконец было прервано в Новгороде. Vinctumcateniscorpus[7] обнаружил первые признаки жизни после векового сна, длившегося с тех пор, как приходское духовенство насильственно было разъединено с земством… Поставленное с одной стороны в полное подчинение, доходившее до рабского унижения, с другой в безгласное и безучастное отношение к проявлениям общественной жизни, приходское духовенство могло только выражать деятельность в одной обрядовой стороне своего служения… Явление священника в обществе обусловилось исключительно официальным требоисправлением; оно даже стесняло как его самого, так и общество. Вследствие всего этого появилось какое-то враждебное отношение общества к духовенству, в особенности раздражаемое явлениями в литературе отрывочных и поверхностных указаний на больные места vinctumcateniscorpus. Но все это произошло от совершенного удаления приходского духовенства от общественной жизни, по причинам совершенно от него независящим».

О положении духовного сословия в те же годы писал министр народного просвещения (1861–1866 гг.) А.В. Головин: «Духовенство в последние годы не приобрело уважения прихожан, а напротив того, возвысив значительно плату за требы[8], возбудило к себе неуважение народа».

Похожее находим в письме отставного чиновника В.В. Ярмонкина: «Вся жизнь священника и его семьи находится в прямой зависимости от крестьянина, поскольку сход назначает жалованье священнику. Получение жалованья священником непосредственно от крестьян крайне унижает его, производит неприязненные чувства между ним и мирянами, подрывает религиозные чувства…».

 

Духовенство в литературе

 

Наиболее яркие указания в литературе на «больные места» были в «Очерках бурсы» Н.Г. Помяловского: педагогическая система, основанная на бессмысленном повторении («долбня ужасающая и мертвящая»), бесчеловечная жестокость пьяниц-преподавателей, дикие обычаи и традиции семинаристов, не совместимые не только с религиозной жизнью, но и с человеческим достоинством вообще. Как результат, выпускники семинарии – невежественные и равнодушные к вере нигилисты. Помяловский заключает, что бурсацкая религиозность оказывается полным «животным атеизмом необразованного человека, атеизмом кошки и собаки».

Эффект разорвавшейся бомбы среди духовенства вызвала, опубликованная в Западной Европе М.П. Погодиным без ведома автора книга священника И.С. Беллюстина «Описание сельского духовенства». «Если б дали премию придумать что-нибудь, чтобы более уничижить, опозорить духовенство, из высокого и чудного служения сделать чуть не ремесло, то верно никто бы не придумал бы лучшего средства, как эти нечестивые поборы с прихожан, что зовутся доходами. Священник отслужил молебен – тянет руку за подаянием; проводит на вечный покой умершего – тоже; нужно венчать свадьбу – даже торгуется… И какими глазами должны смотреть на него прихожане? О, пройдите из конца в конец Россию и прислушайтесь, как из-за этих проклятых доходов честят духовенство... Какая же после этого польза от всего его служения? Какое нравственное влияние может он иметь на прихожан, когда они хорошо понимают главную цель всех его действий?».

«Одну способность только показывает большая часть учителей – обирать деньги. Зло это всюду пустило глубокие корни; но нигде оно не обнаруживается так небоязненно, так нагло, с такими страшными притязаниями, как в духовных училищах, в духовных правлениях и консисториях… О хорошем месте в епархии лучшему (лучшему по аттестату) студенту и мечтать нечего. Такие места обыкновенно раздаются племянницам архиерейским; а если их нет, то сволочи, окружающей архиерея».

По свидетельству современников, эта книга повлияла на проведение в 1860-е годы церковных реформ.

«Наше все» А.С. Пушкин еще в 1830 г. написал свою «Сказку о попе и его работнике Балде» о скупом священнике, который к тому же держит на оброке чертей, что есть издевательское оскорбление духовенству. По понятным причинам при жизни поэта сказку не издавали. В первом издании в 1840 году, пройдя цензурную обработку Жуковского, вместо попа появился купец Кузьма Остолоп Осиновый Лоб. Только в 1892 году эта сказка Пушкина издана в собрании сочинений под редакцией П.А. Ефремова по рукописи.

Среди немногих произведений второй половины XIX века, рассказывающих о положительных представителях духовенства, – «Соборяне» Н.С. Лескова, «Жизнь сельского священника» Ф.В. Ливанова, «Авва» Д.Н. Мамина-Сибиряка и немногие другие.

В этом ряду стоит и первое литературное произведение Богословского «Взгляд с практической стороны на жизнь священника. Письма отца к сыну», изданного отдельной брошюрой в Санкт-Петербурге в 1860 году под псевдонимом Словский. В своей книге 35-летний отец Николай рассуждает о том, каков должен быть истинный служитель Тайн Христовых, в чем его идея и задача всей жизни. Если кратко – быть полезным ближнему.

«Жалок тот, кто избирает себе какое-либо поприще для того только, чтобы иметь средства к существованию; он никогда не будет доволен своим состоянием; он ничем не наполнит пустоты своего сердца, которое будет снедать скука и какое-то безотчетное требование чего-то… Человек, какое бы не избрал звание для служения обществу, всегда заслуживает почтение и уважение, когда он проходит это звание с достоинством, одушевленный идеею общей пользы; и чем выше звание, тем более ему почета, но тем более от него требуется способностей к исполнению своих обязанностей, пожертвований, лишений и борьбы с самим собою и с своими страстями; а поэтому гораздо благоразумнее и почетнее избрать низшее звание, но по силам себе, чем высшее, но против своих сил».

«От священника требуется, чтобы он стоял выше всех своей примерной нравственностью. Человек слаб; он может впасть в заблуждение, может поддаться искушению, может даже нравственно падать; а потому люди очень снисходительно смотрят на невольные проступки других, но только не на проступки священника».

«…Что значит жить? Жить – значит действовать на основании правил религии и нравственности для пользы ближнего и собственной… Жизнь священника должна проявляться в нравственном совершенствовании себя и ближних и в постоянном проявлении мысли, облеченной в слово… Если в человеке есть особенное чувство, оценивающее его поступки и направляющее его к добрым действиям, это цензор всех действий человека – совесть, то и в благоустроенном обществе есть еще один класс, носящий на себе обязанности цензора – это духовенство».

Книга представляет собой 12 писем священника своему сыну, стоящему перед жизненным выбором. Только через десять лет после написания этой книги у Богословских родится сын Николай, который единственным из сыновей Николая Гавриловича станет священнослужителем.

 

Ликвидация музея

 

Отсутствие средств на содержание музея вынудило статкомитет обратиться за субсидией к Новгородскому губернскому земству. Земское собрание выделило средства, но с условием передачи его земству. В январе 1868 года статкомитет передает музей со встречным условием, «чтобы все находящиеся в музее предметы и имеющие впредь поступать в него, считались бы его (статкомитета) достоянием, все дела и отчетности по музею подлежали бы ведению земства».

Характер деятельности и предназначение музея меняется коренным образом. Главная его задача, по мнению губернской управы, – содержание образцов всех производств губернии, хранение для распродажи семян хлебов, трав и огородных растений. Историческим экспонатам уделялось второстепенное значение. Просветительская и научная направленность публичного музея сменилась на маркетинг губернской промышленной и сельскохозяйственной продукции.

Несмотря на изменение профиля музея, исторические экспонаты по-прежнему занимали доминирующее положение. По описи музея, составленной Николаем Гавриловичем в 1868 году, в его 28 отделах хранились бытовые и церковные предметы, оружие, монеты, минералы, гербарии медицинской направленности, модели архитектурных сооружений, промышленных и сельскохозяйственных машин, этнографические рисунки, образцы аграрной и промышленной продукции.

Работа в статкомитете и музее занимала все время, на литературную деятельность его не хватало. В эти годы Богословский публикует исторические и археологические материалы в журналах «Древняя и Новая Россия», «Христианское чтение», «Исторический вестник». В московский журнал «Русский Архив» Петра Бертенева Николай Гаврилович передал собственноручно переписанные с подлинников письма Настасьи Минкиной к графу А.А. Аракчееву. Письма были опубликованы в № 10 за
1868 г. с припиской издателя: «Правописание восстановлено; в подлинниках оно, разумеется, вопиющее».

Настасью Федоровну Михаил Булгаков упоминал в романе «Мастер и Маргарита», описывая бал у Сатаны: «Госпожа Минкина, ах как хороша! – представил Коровьев очередную гостью. – Немного нервозна. Зачем же было жечь лицо горничной щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут».

К 1877 году в музее числилось 2 тысячи наименований предметов. Земство развивало промышленный и сельскохозяйственный отделы, комплектацией исторического отдела занимался Богословский. Некоторые предметы он приобретал за свой счет либо за счет каких-либо услуг с его стороны и по большей части с условием, чтобы эти предметы хранились в Новгороде в музее, который не имел собственного помещения до 1879 года.

Третья часть снимаемого Богословским дома (пять комнат) была занята музеем. Для размещения коллекции были взяты в аренду два каменных дома с надворными постройками.

Для посещения музей был открыт три раза в неделю с 12 до 16 часов. Входная плата не взымалась. Экскурсоводами были сам Николай Гаврилович и его супруга Дарья Васильевна. Она же была и главным библиотекарем.

Тем временем назревал конфликт между статкомитетом, который считал музей просветительским и исследовательским учреждением, и земством, которое рассматривало музей как хранилище образцов губернской промышленной и аграрной продукции.

В январе 1878 года земским собранием в субсидии музею было отказано на основании «ничтожной доли пользы, которую приносит это учреждение», а «смета земского расхода в настоящее время значительно обременена». Собрание постановило «музей закрыть, открыв Управе кредит в размере 480 рублей на расходы по ликвидации его».

В защиту музея Николая Гаврилович направляет Записку-обращение к Новгородскому губернскому земскому собранию. Определенно отец Николай находился во взвинченном состоянии и позволил себе начать свое послание со слов, что считает «излишним объяснять пользу учреждения местного музея, что хорошо известно всякому образованному человеку…»

Богословский пытается убедить Земство, что «…замечательные археологические памятники могли бы способствовать развитию образования и были бы достоянием всего новгородского общества, не ограничиваясь ни одним каким-либо учреждением или сословием…». Пытается надавить на совесть чиновников: «Епархиальное начальство настоятелям монастырей и церквей предписало указами допускать меня производить исследования и собирать коллекции для музея, имея в виду, что к предметам археологии могут относиться и священные изображения и предметы, освященные употреблением церковным, которые будут почтены должным уважением, быв поручены священнослужителю».

Николай Гаврилович заключает свое обращение словами, что «музей есть достояние всего новгородского общества». «Льщу себя приятною надеждою, что собрание меня, как учредителя музея, не лишит права голоса в решении [его участи]».

Летом 1878 года музей был окончательно ликвидирован. Церковные древности были свалены в сарае в полном пренебрежении к священным предметам, часть из которых была возвращена бывшим владельцам, часть расхищена. Активно «поработали» с коллекцией коллеги из столицы. Представитель Санкт-Петербургской духовной академии вывез большую часть церковно-археологических предметов, а заведующий Санкт-Петербургским Артиллерийским музеем – старинное оружие.

Окончательной гибели музея воспрепятствовал приезд в Новгород сыновей императора, Сергея и Павла Александровичей, и его племянников, Константина и Дмитрия Константиновичей. После встречи с Николаем Гавриловичем, осмотрев оставшиеся древности, они пожертвовали 1000 рублей на восстановление музея и взяли его под свое покровительство. Великокняжеские субсидии на содержание музея поступали до 1917 года.

Однако в том же году Богословский вынужден был уволиться с должности секретаря статистического комитета. Земским и духовным начальством были созданы условия, при которых деятельность отца Николая как заведующего музеем стала невозможной. Духовное начальство «нашло неудобным совмещение обязанностей священнослужителя и секретаря статкомитета». Земская управа изменила требования к должности секретаря, которым теперь должно быть лицо высшего образования. Николай Гаврилович имел среднее образование (духовная семинария) и состоял на основной службе как священник. Безусловно, на все эти решения не могло не повлиять следственное дело, которое было заведено в 1877 году на 24-летнего сына Владимира в связи с его деятельностью революционера-народника. Владимир был выслан из Петербурга с установлением гласного надзора полиции.

 

И снова военный городок

 

На протяжении двух лет отец Николай остается сверхштатным священником Знаменского собора в Новгороде, но уже с ноября 1878 года он отправляет богослужения при Спасо-Преображенской военной церкви в Муравьевских казармах Новгородского уезда. К этому добавляется пастырская деятельность в храме Святого Духа в Селищенских казармах. Богословский со своей многочисленной семьей переезжает в военный городок недалеко от казарм и села Селищи, в 50 верстах к северу от Новгорода. В 1881 году отец Николай принимает сан протоиерея.

После увольнения из статкомитета и музея Богословский написал и издал очерки «Земский Ярыжка» (1878), «Семинарист» (1879), «Егорушка» (1880), «Старые порядки» (1880).

Красивая повесть для детей и юношества «Егорушка» выходит в журнале «Семья и школа» К. Клинкевича. «Речка Щебериха выползла потихоньку из болота, незаметно прокралась тонкими струйками между плотным кустарником, заглянула в лес, проточила песчаный бугор и змеей поползла по склону почвы. Скатится под горку светлою струей, зашуршит ласково по камушкам, словно мать шепчет молитву над колыбелью ребенка, опустится в ложбину, раскинется широко по зеленой, густой осоке, а потом соберет свои воды в маленькое озеро и заблестит зеркалом, отражая небо и солнце». Лес вырубили, крестьян обманули, по Щеберихе сплавили лес до Петербурга. Егорушка, сын приходского священника, дослужился до приказчика.

В повести «Старые порядки; историческая повесть из быта военных поселян» описан быт офицеров военных поселений.

 

Аракчеевщина

 

Через 17 лет после «Рассказов о былом», в 1882 году, в издательстве А.С. Суворина в Санкт-Петербурге выходит сборник очерков и повестей Богословского под названием «Аракчеевщина». Пять произведений были опубликованы в предыдущем сборнике, и только очерк «Онофрей и Осип, конец военных поселений» был издан впервые.

Книга получила резко отрицательные отзывы ведущих отечественных журналов. Особенно злобная критика появилась в «Отечественных записках». «Есть люди экономные, и есть люди расточительные. Г. Богословский из расточительных. Весьма скромных целей достигает усиленными средствами и безрасчетно расточает слова, слова и слова для внедрения читателю весьма скудной мысли. Мысль г. Богословского состоит в том, что Аракчеев был человек не хороший и сделал много вреда. Как мысль, это, конечно, очень скудно, хотя, без сомнения, фигура Аракчеева и картина всего того, что он натворил, достойны кисти мастера. Но г. Богословский не мастер и, вдобавок, человек чрезвычайно расточительный. Отсюда и проистекают два немаловажных недостатка его книги: во-первых, необыкновенная скука, одолевающая читателя на первых же страницах и препятствующая ему добраться до последних; во-вторых, отсутствие аракчеевщины. То есть, пожалуй, в книге фигурируют и сам Аракчеев, и его сын, и его любовница, и военные поселения; все это есть, но все это завалено такою массою ненужного хлама, из-за которого решительно ничего не видать».

Ненамного сдержаннее о книге высказались в «Русской мысли» В.М. Лаврова, предположив, что «многотерпеливый читатель, – если ему удастся осилить всю книгу до конца, – непременно скажет какое-нибудь дурное слово насчет фантазии автора и выдаст плохой аттестат его таланту». После 1882 года Николай Гаврилович Богословский уже нигде не публиковался. 

 

Почти забвение

 

В ХХ веке музей и его собрание получили такие удары, от которых он мог и не оправиться. В 1928–1929 годах районным Советом безбожников созданы антирелигиозные музеи в помещении Грановитой палаты и в Софийском соборе. Имя Н.Г. Богословского, основателя музея и хранителя бесценных редкостей, в годы советской власти, мягко говоря, не являлось предметом внимания представителей новгородской социальной и культурной среды. Не побуждала к объективному рассмотрению деятельности отца Николая его принадлежность к духовному сословию.

Непоправимый ущерб собранию музея был нанесен во время Великой Отечественной войны. За годы оккупации в 1941–1944 годы на территории области были уничтожены и похищены около 30 тысяч музейных предметов и 75 тысяч томов книг научной и исторической литературы. Все музейные здания были разрушены.

В послевоенные годы Новгород и его музей восставали из руин благодаря государственному вниманию, энтузиастам русской старины и гражданам Великого Древнего города. Ровно через 100 лет после кончины Николая Гавриловича Богословского, в 1992 году, IV Сессия Генеральной Ассамблеи ЮНЕСКО включила архитектурные памятники Новгородского музея-заповедника в Список Всемирного культурного наследия.

Сегодня Селищенские казармы и храм Святого Духа, где служил последние годы Николай Гаврилович, представляют собой руины величественных краснокирпичных сооружений. В полукилометре от казарм на Орельском кладбище был захоронен отец Николай. Где могила Богословского – неизвестно. Метрические книги по Орельской церкви за 1892 год утеряны.

В 2006 году на обнаруженных остатках фундамента разрушенной деревянной церкви Орельского кладбища, на возможном месте захоронения отца Николая, был водружен погребальный крест.

Роль Николая Гавриловича Богословского как основателя Новгородского музея древностей, первого собирателя и хранителя уникальных исторических предметов и документов трудно переоценить. На вопрос, кто же он больше: священник, писатель, историк, публицист, археолог, краевед или общественный деятель, следует ответить, что он в первую очередь – Гражданин России с большой буквы, вся жизнь которого была наполнена служением Богу, народу и государству.

 

 

 

Литература:

 

1. Богословский. Взгляд с практической стороны на жизнь священника. Письма отца к сыну. СПб. 1860. 113 с.

2. Богословский. Первый епархиальный съезд в Новгороде / Вестник Европы. Т. 3. Кн. 5. 1868. С. 374-384.

3. Богословский Н. Аракчеевщина. СПб. 1882. 543 с.

4. Богословский Н. Егорушка / Семья и школа. Педагогический и иллюстрированный детский журнал. Санкт-Петербург. 1880. №3 С. 253-284, № 4 С. 373-397.

5. Богословский Н.Г. Энциклопедический словарь / Брокгауз и Ефрон. Т.1 (Дополнительный). СПб. 1905. С. 283.

6. Волошина С. Духовенству в русской литературе не повезло. Горький медиа. Код доступа: https://gorky.media/context/duhovenstvu-v-russkoj-literature-ne-povezlo/19 марта 2020

7. Записка-обращение Н.Г. Богословского к Новгородскому губернскому земскому собранию в защиту Новгородского музея. ОПИНГМ. Ф.20. Оп. 1. Д. 10. Л. 9-10об. Черновой автограф. Подлинник.

8. Карнишина Н.Г. Государственно-церковные отношения в России во второй половине XIX в. / Вестник Томского государственного университета. История. 2014. № 5 (31). С. 16-22.

9. Моисеев С.В. Николай Гаврилович Богословский. 1824-1892. Новгородский краевед, протоиерей. Великий Новгород. 2001. 60 с.

10. Н.Б. Первый епархиальный съезд в Новгороде / Вестник Европы. 1868. Т. 3. Кн. 5. С. 374-384.

11. Новгородский сборник. Выпуски I–V. Новгород. 1865-1866.

12. Новые книги. Аракчеевщина. Сочинение Н.Богословского. Спб. 1882. Отечественные записки. 1882. № 7. С. 109-111.

13. Письма Настасьи Федоровой Минкиной к графу А.А. Аракчееву / Русский Архив. 1868. № 10. С. 1566 – 1673.

14. Описание духовенства. Русский заграничный сборник IV. Лейпциг. 1858. 166 с.

15. Осьмакова Н.И. Богословский Николай Гаврилович / Русские писатели 1800 – 1917: Биографический словарь // Редкол.: П.А. Николаев (гл. ред.) и др. Т. 1. М.: Изд-во «Советская энциклопедия». 1989 – Сер.биогр. словарей: Русские писатели. 11 – 20 вв. С. 304.

16. Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. Ленинград: Лениздат. 1977. 174 с.

17. Словский. Рассказы о былом. Времена военных поселений / Приложение к Новгородскому сборнику. Новгород. 1865. 360 с.

18. Сперанский М.М. О военных поселениях. Новгородский сборник. Выпуск 1. Новгород. 1865. С. 2-15.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование