Юбилеев у Галины Ивановны и Андрея Андреевича этой осенью не случилось: ни семьдесят лет жене, ни на пять лет больше мужу, ни 50-летие их свадьбы – ничего не удалось отметить. Формально, конечно, всё было помечено в семейных календарях: и звонки, и смски, и дети, и внуки сумели даже переслать в деревню, где обосновалось старшее поколение, новый ноутбук, чтобы отец-дед смог, наконец, заменить свою «рухлядь» – прародителя компьютера. А маме и бабушке были переведены на банковскую карту 70 тысяч рублей: она вроде бы копила деньги на поездку в Италию. Так что с внешней стороны всё произошло, юбилеи были зафиксированы, но на расстоянии: в деревне – чаепитием юбиляров наедине с праздничным тортом, в городе, как рассказывали потом двое взрослых сыновей – ужином с внуками.

А накануне, ранней весной, повсеместно был объявлен жестокий карантин. Затем – первые рухнувшие надежды: хлопотно, но, тем не менее, чётко, прошли сдача в кассу вокзала заранее выкупленных железнодорожных билетов, отказ от путёвок в санаторий на море и, наконец, принятие твёрдого решения не возвращаться из деревни в город и не устраивать праздничных застолий. Никто и подумать не мог, что эпидемия уже смогла подобраться к опытным и закалённым в боях с сезонными вспышками гриппа жителям городов. И что же было дальше? Дальше – был испуг пенсионеров, не оказалось лазеек и путей к отступлению: на поезда и пригородные электрички не пускали без спецпропусков, железнодорожные платформы – пустовали, машины блокировались на въездах и выездах из населённых пунктов.

Вереницы «Скорой помощи» забивали все мало-мальски пригодные для проезда магистрали, спорткомплексы-стадионы, дома-дворцы культуры, не говоря о больничных стационарах, были под завязку заполнены больными. «Скафандры», зоны отчуждения с убийственно-ядовитыми красными, жёлтыми и зелёными красками. И маски, маски, всякие-любые, на лицах людей. И уже не поймёшь: где больные, а где и кто – здоровые? А лозунг «Май, труд, мир» стучался в ворота пустых дачных посёлков, и великий праздник Победы никто не знал, где и как, и будут ли встречать вообще.

Оформление спецпропусков на государственных сайтах оказалось такой же утопической затеей, как и возможность честно и прямо поговорить с руководством города один на один. «Мы любим вас...» – кричали руководители через свои сайты, и на них же – предлагалось жителям «продираться» сквозь коды и пароли к заветным пропускам. А если ты в прошлом – учитель, библиотекарь или сельский доктор, компьютер познал только в рамках «письмо-ответ», в лучшем случае? И рядом нет взрослых, продвинутых в ИТ, детей? Что делать тогда? Значит, судьба такая: сиди в квартире, звони в соцуслуги, проси исполнить заказ из магазина или аптеки.

 

***

 

Андрею Андреевичу, как пенсионеру, было легче уже потому, что он никуда не спешил, сумел, достав своё, богом забытое удостоверение журналиста времён СССР, прорваться сквозь компьютерные «заслоны». И техника выдала ему, наконец, многозначный номер с набором цифр и букв, который именовался «пропуск». Он сделал ксерокопии и заложил плотного теснения бумажки в водительское удостоверение, паспорт и даже в журналистский билет. Поехали с женой на своей старенькой, но добротной и вместительной машине, из столицы к южному направлению. В районе Бутово полосы МКАДа были ужаты до одной с правом досмотра транспорта. Остановка недлинная, ГАИ тут же разворачивала нарушителей пропускного режима на запасной путь, спускала с горки, где машины поджидали патрульные в спецкомбинизонах, с автоматами на груди и в масках-респираторах на лицах.

Документы водителя осмотрел капитан полиции в обычной маске, закрывающей только рот, и, как показалось пенсионеру, то ли в подпитии тот был или от усталости, но его качало из стороны в сторону. А машину обошёл молодой помощник патрульного начальника – лейтенант. Чёрная маска с белым клапаном, в отличие от старшего по званию, закрывала две трети его лица, так что не было слышно, что он говорил. А он просил открыть багажник, подвинуть на сиденье упакованные тюки. И вдруг капитан, стащив маску с губ, сказал:

– Езжайте, а домой не спеши, отец. Видишь, что творится... Недели через две введут новый пропуск, устанешь пыль глотать, чтобы его достать. Тебе нужна штраф-стоянка? То-то... Давай, вперёд и не появляйся в городе. – Он хлопнул ладонью пару раз по крыше машины.

Жена всё это время сидела на переднем сиденье, молчала, смотрела на маленькую иконку Святого Христофора с младенцем на плече, прикреплённую на приборную панель автомобиля. Когда выехали к лесному массиву, она сказала, едва слышно:

– Спасибо, Господи. Храни нас, всё это время...

Особого-то леса вроде бы и не было, это не трасса, ведущая на Север, где ели и сосны закрывали всё пространство от дороги до горизонта. К Югу шли смешанные лиственные леса, по весне мрачные, с остатками бурой заросли на кронах. Зато трава на солнцепёке успевала к майским праздникам вымахать чуть ли не с метр высотой. От волнения и переживаний Андрей Андреевич захотел есть, сказал громко, не поворачивая головы в сторону жены:

– А не заскочить ли нам в кафе – шантан?

– С поцелуями и обнимашками... – Съязвила жена. – Только и жду нас там, в эпидемию. Но ты можешь остановиться на стоянке, я тебя покормлю из моих запасов...

Расстегнув куртки и сняв вязаные шапочки, они разлили по складным стаканчикам кофе из термоса (хотя обычно брали с собой чай), развернули пакеты с бутербродами, заулыбались, вспоминая, сколько раз они бывали на этой стоянке перед выездом на трассу, чтобы уже ничто не отвлекало водителя от дороги. Он пил кофе, зная обо всех возможных запретах кардиолога, наливал не особо крепкий, но без сливок. Ему тут же вспоминался пионерлагерь, где к приезду родителей в день посещения, вожатые отрядов принимали дежурство в столовой на себя и выставляли на столы трёхлитровые графины с «пионерским кофе», сваренным из цикория на сильно разбавленном молоке. За столиком с Андрюхой Красновым сидели трое пацанов из их заводского посёлка, где в частных домах держали коров, естественно, у них было много молока, даже топлёного. Но там никогда не варили кофе, похоже, даже не знали, что это такое. Да и Андрей тоже пробовал его всего пару раз, когда с мамой ходил в гости к завпарикмахерской, тёте Анфисе. Почему мама дружила с ней, оставалось загадкой, но по «красным дням календаря» та приглашала её к себе, сразу после демонстрации, до прихода вечерних гостей. Может, потому что на каждый праздник мать драила её квартиру, правда, за деньги, и в оплату, видимо, входил этот, так называемый, «первый обед». В конце застолья всем его участникам давали большую чашку кофе с молоком.

Андрей, помня праздничные обеды у тётки Анфисы и видя, как соседи – пацаны с полным недоверием смотрят на тяжёлый графин со светло-коричневой жидкостью, пододвинул его к себе, налил стакан кофе и выпил без остановки. Потом сделал это ещё, минимум, пару раз, и когда принесли на второе котлету с картофельным пюре, понял: прямо сейчас его вырвет и он даже не успеет добежать до туалета. За обеденный стол к пацанам он уже не вернулся. С тех пор не может пить кофе со сливками или молоком.

 

***

 

Галина Ивановна замечала, конечно, что муж, садясь за руль, стал дополнительно растирать кисти рук мазью, нитроспрей уже держал не только в кармане куртки, но и в бардачке машины, а в ранние утренние и вечерние часы надевал очки с более сильными линзами, в которых работал на компьютере. Он довольно поздно закончил курсы шофёров, теорию знал неважно, путался в названиях узлов и деталей машины, хотя водил, как сразу показалось жене, так серьёзно и основательно, что она доверялась только ему, когда вдруг в дороге засыпала по времени на целых полчаса, а то и больше.

Не доезжая несколько километров до своей деревни, расположенной на берегу судоходной реки, они заскочили на центральную усадьбу бывшего крупного совхоза (по-старому названию), где предприимчивые фармацевты из райцентра оборудовали сразу два аптекарских пункта. Жена хотела посмотреть дезинфицирующую жидкость, в городе её быстро раскупили дачники. На удивление, тишина и покой царили и на сельской площади, и в довольно просторном зале аптеки. Две женщины в белых халатах и лёгких масках на лицах разговаривали между собой:

– И что? Ты дала ему феназепам?

– Мать звонила, просила помочь. Иначе он поехал бы в город. А там точно пропадёт...

Увидев пенсионеров, фармацевты нисколько не смутились, хотя Андрей Андреевич знал, что это лекарство находится под строгим наблюдением у наркоконтроля. Времена 90-х, как все чиновники хотели бы зафиксировать, закончились, а тогда можно было на любом углу купить и не только это специфическое средство от бессонницы. Он невольно обратил внимание, как дёрнулось лицо жены, как она перевела взгляд на рекламную витрину, стала читать информацию о поступивших в продажу новинках от простуды. «Наверное вспомнила, – подумал он, – как вытащила меня с того света. Я ведь уже ничего не соображал в 91-м, потеряв работу, доброе имя, авторитет...»

Он пил в то время уже с кем угодно, что угодно и сколько влезало в глотку. Ещё, слава богу, вспоминал о детях, двоих мальчишках, боясь испугать их своим видом, старался до ночи не появляться дома, утром, до их побудки в школу, уходил на улицу, как будто бы на работу. Бывшие друзья, сослуживцы и подчинённые, отвернулись от него, не давали в долг денег, а продавцы и хозяева лавок на соседних улицах не хотели брать за бесценок подписные тома из «Библиотеки классиков литературы». И всего лишь двое – трое из десятков знакомых, громче всех оравших, что они друзья до гроба, которым он и помогал, и способствовал их карьере, искренне стремились помочь лично ему и семье.

Кончиться всё могло ужасно. В бывшем киоске «Союзпечать» на соседней улице продавали не только палёную водку, но и лекарства, в частности, шкалики «Боярышник» на спирту. Но у безработного Андрея Андреевича не было денег даже на этот бомжовский алкоголь. Собутыльники по похмелью разглядели на нём весьма приличную дублёнку, сказали, что будут его поить сегодня весь день, а вечером он подарит им шубу. Он согласился, но вдруг вмешалась продавщица киоска, закричала, открыв боковую дверь ларька:

– Паразиты! Совсем совесть потеряли! Ведь он замёрзнет и ззздохнет из-за вас, сволочи! – И обратилась к хозяину дублёнки. – Подойди к окошку... Вот тебе шкалик и таблетки для сна. Выпей дома, прими пару таблеток и ложись спать. Как проснёшься, пей много воды и ещё пару таблеток... И пей столько таблеток, сколько будешь спать, хоть трое суток. И никуда, ни шагу из дома. Жена с тобой? Пусть закроет тебя в комнате и контролирует. Иди щас же! – Он успел прочитать на согнувшемся в трубочку серебряном листочке с таблетками слово «Феназепам».

Ему было стыдно за себя, больно за своё отношение к семье: предал жену, двоих мальчишек, которых любил больше жизни. Он вернулся домой, где никого не было, жена на работе, дети – в школе. Разделся, встал под душ, помыл голову, ополоснул тело, вытерся насухо полотенцем и зашёл с большим бокалом холодного кипятка в спальню. Эта комната стала его обиталищем с неубранной, мятой кроватью, постоянным запахом перегара. Не раздумывая ни секунды, он выломал из серебристой формочки больше десятка таблеток, забросил их в рот и выпил всю воду. Пузырёк с настойкой остался стоять на прикроватной тумбочке...

Очнулся он от яркого света, направленного на него. В полутьме на фоне чёрного окна стояли два человека в белых халатах, курили, о чём-то разговаривали. Один из них, увидев на кровати шевеление рук, сказал:

– О, смотри, очнулся... Видишь нас, слышишь, понимаешь? – Обратился он к больному. – Ты – дома, жена быстро среагировала... Мы успели с промывкой и прочее... А тебе надо завязывать, мужик. Ты – молодой, здоровый, дети у тебя хорошие. Что, смертельно, что ли с работой? Да хоть дворником щас можно устроиться, хоть кооператором работать. Кому какое дело. Мой тебе совет: деньги за-ра-батывают, с неба ничего не падает... И спи: много и спокойно. Без похмелий. А мы – не будем про тебя на работу сообщать, ха-ха-хе-хеех... У нас – частная «Скорая», понял, да? Вот визитка, если что – звони.

На прикроватной тумбочке стояла настойка на чистом спирте. Она так и простояла всё время, пока больной выздоравливал, буквально выкарабкивался с того света.

 

***

 

Сон уходил медленно, долго заставляя его верить, что он проснулся, но находится в двух измерениях того самого состояния, которое стал ощущать только на восьмом десятке лет жизни. В первом измерении – реальном, было уже пять часов утра, и он понял, что окончательно проснулся. Во втором, ирреальном, он как будто ещё досматривал, додумывал, дочитывал свои сны, которые почти зрительно, построчно ложились на страницу чистого листа бумаги. Не на экран компьютера, стоящего на столике, рядом с постелью, а именно на листок бумаги, как это было с ним давным-давно, в детстве, когда он написал своё первое стихотворение.

Он осторожно встал, зная, что, наверное, разбудит жену, влез в рукава халата из толстой мрачно-бордовой ткани, вышел из комнаты. «Живу, как тот самый изгнанник, когда-то замурованный в лагеря НКВД и во сне писавший свои романы. Потом он переписывал их по памяти на бумагу, – думал он, не без иронии, стоя у кухонной плиты и помешивая в турке кофейный помол. – Но увы, в наше время, когда нет ни денег, ни связей, как у того переселенца-триумфатора, бессмысленно заниматься литературой...»

Жена тихо зашла на кухню, погладила его по спине, сказала шёпотом:

– Крас-но-ов, не больше одной чашки и с хорошей разбавкой... А мне не надо. Я ещё, наверное, посплю... – Поцеловав его в плечо, вышла, почему-то прикрыв за собой дверь.

Он не раз замечал, как она неосознанно пытается закрыться, уединиться: то ли боится помешать его работе в интернет – журнале, то ли старается уйти от разговоров и контактов. Моложе его по возрасту, жена выглядела усталой от однообразия будней, которые они проживают вместе, а главное – от невостребованности её опыта и знаний по культурологии после выхода на пенсию. К тому же последние годы они никуда не выезжали, даже в санаторий. Урология подвела Андрея Андреевича неожиданно, но о болезни отца дети не знали (так он решил), думали: вот чудак, затворник, сидит безвылазно дома. И в связи с таким поведением родителей сыновья не раз перехватывали инициативу, сумевшие быстро распорядиться скромными, но всё-таки достаточными для турпоездок деньгами, которые неожиданно для себя начал зарабатывать отец, став в интернете известным журналистом – международником.

Работал он, как правило, рано утром, наверное, сказывался возраст. Но бывало и так, что ко времени завтрака он снова засыпал, тогда уже жена старалась его не будить лишний раз. Вот и сегодня он уснул около девяти утра, просидев за компьютером с четырёх часов ночи. Но услышал, как встала жена, приготовила завтрак, она собиралась сходить в поликлинику. По привычке потрогала его лоб, сказала:

– Если хочется, поспи ещё, это полезно нам. За компьютер – не опоздаешь, да и герои твои не разбегутся. Помягче с памятью, ибо наживёшь кучу врагов... Хотя сейчас в интернете чёрт ногу сломит, но ты – упорно идёшь под своей фамилией. Не зря звонил бывший министр, и я поняла: он недоволен твоей публикацией...

– Галь, не переживай, ладно? За ним столько грехов, что впору прокуратуру подключать. Пусть ему хоть немножко будет стыдно... А ты всё-таки идёшь на прививку? Зачем? Мы выполнили свою норму? Выполнили. Зачем этот укол, надо на двух остановиться...

– Для нас стараюсь. Чтобы всё было с гарантией. Через месяц – и тебя погоню на прививку. Так будет спокойнее...

Жена вернулась из поликлиники раздражённая, оказывается, в коридоре с процедурными кабинетами смешали всех подряд: и старожилов, и новичков, пришедших по первому разу. Один из последних, заметила не только Галина Ивановна, кашлял, хотя и скрывал это.

Температура буквально обрушилась на супругу в конце второго дня после прививки, муж подумал, что это – запоздалая реакция на вакцину. А когда у неё появился кашель, стало понятно: стопроцентный ковид. Андрей Андреевич не избежал участи супруги, правда, у него было какое-то время в запасе и, в отличие от неё, он попал в профильную стационарную больницу, оснащённую по последнему слову техники. А Галину Ивановну «Скорая» увезла в спорт-комплекс на пятьсот коек, переоборудованный в инфекционный стационар. Здесь она вдруг со страшной очевидностью поняла, что не выкарабкается и что смерть бродит где-то рядом. И самое страшное было в том, что она никого не могла увидеть, проститься с мужем, сыновьями и внуками...

Андрей Андреевич, на удивление врачей, поправился быстро, и как только вернулся домой, разыскал старых, авторитетных в медицинских кругах, друзей, подключил их к спасению жены. Вечером позвонили из приёмной замминистра, коротко, по-военному, доложили о состоянии больной, о том, что у неё миновал кризис и что она будет жить. Домой, по указанию главврача, её привезли на «Скорой», и ни муж, ни сын (второй был в командировке в Арктике, никак не мог выбраться из-за непогоды) не смогли узнать свою маму и жену. Невестки постарались привести её в порядок: лысую голову прикрыли шёлковым платком, в шкатулке нашли запасные зубные протезы, с большим трудом надели их на разбухшие дёсны, на лицо наложили грим, кремы и пудру.

Андрей Андреевич всё время находился рядом, хотя жёна старшего сына настоятельно просила его не мучить больную: даже находясь в таком состоянии, та долго не хотела показываться людям на глаза. Четверо внуков (трое мальчишек и девочка) смогли зайти к бабушке в спальную комнату после обеда, который приготовили невестки, он прошёл в полном молчании. Галина Ивановна лежала на высоких подушках, из-под инфекционной маски видны были только глаза. Из них заметными струйками бежали слёзы. Она попыталась что-то сказать, но никто не смог понять слов. Муж наклонился к ней, она что-то шептала, понятное только ему, но маску снимать не стала. Андрей Андреевич повернулся к детям со словами:

– Бабушка очень рада видеть вас. Она ждала эту встречу и очень надеялась, что увидит вас. На это ушли все её силы. Теперь ей надо окрепнуть и тогда снова всё будет по-старому. И даже лучше... Мы снова соберёмся все вместе, как разрешат врачи. Это – эпидемия, страшная вещь, – похоже, последние слова дед добавил от себя.

Потом раздался звонок на домашнем телефоне, с дедом говорил незнакомый мужской голос: «Это – центральная диспетчерская ЯНАО (национальный округ). – Мужчина волновался. – Удивительно, но связь установили. Это – Краснов, Андрей Андреевич? По нашей связи выходит ваш сын...»

– Пап, ты? Как мама? Я, наконец, вылетаю ночью вертолётом, до аэропорта. Только что на собаках не ехал... Дай поговорить с мамой...

Андрей Андреевич передал трубку жене, добавил:

– Это – Сергей, он уже едет в аэропорт...

Галина Ивановна долго не могла говорить, слёзы буквально задушили её, наконец, она сорвала маску и буквально крикнула младшему сыну:

– Я выжила, чтобы снова увидеть вас всех, сынок... Береги себя, ради меня, семьи, своих деток... До встречи, родной, мой.

 

***

 

Ранним вечером дети и внуки разъехались по домам, в квартире остались два пенсионера, недавно так странно, мягко говоря, отметившие свои юбилеи. Галина Ивановна, первое что сделала, сняла маску, потом шёлковый платок, завязанный тюрбаном на практически лысой голове, сказала:

– Не помню, где потеряла протезы, Андрюша. Ты меня прости за такой вид... 

– Главное, мы живы, милая, моя родная жена. Я так люблю тебя... 

– И я тебя. Ведь я уже побывала на том свете, отметилась там... Но мне вдруг стало так страшно, что я не попрощалась с тобой, не сказала того, что хотела бы сказать. В общем, я вернулась с того света... 

– Я чувствовал, что ты уходишь. Каждой ночью я чувствовал, как ты уходишь от меня... Навсегда. Я бы не выдержал без тебя. 

Андрей Андреевич встал из кресла, стоявшего рядом с кроватью, сходил в свой кабинет, вернулся, сел снова в него, вплотную пододвинулся к Галине Ивановне. Сказал: 

– Слышал: два раза не умирают. Но я, думаю, на этот раз у меня всё бы получилось, если вдруг остался без тебя...

Он достал из кармана халата серебристую пластинку с таблетками и надписью «Феназепам»...

 

 

Художник: Г. Вуд (по мотивам работы «Американская готика», из открытых источников).

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование