«Царь к работе охладел…» / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Сняв с полки и отбросив мигом

Условность временных границ,

Откроешь жизненную книгу,

Прочтёшь десятка два страниц.

Потом заглянешь в середину,

Перемахнув десятки лет,

Не встретив больше половины

Героев, не узнав сюжет.

А лёжа в старческой кровати,

Уже почти что не жилец,

Но до поры ещё читатель,

Боишься заглянуть в конец.

И всё же поздно или рано

Дойдёшь и до последних строк,

Узнав, что там в конце романа,

Не заглянув лишь в эпилог.

***

Жизнь с каждым днём к закату клонится,

Пусть и не наша в том вина,

Нет времени вникать в подробности,

Чтоб всё прочувствовать сполна.

Нам в нашем новом положении,

Когда расписан каждый миг,

Нет времени вздыхать о времени,

О том, что мог и не достиг.

Зато имеется возможность,

Отбросив сор и шелуху

И наплевав на осторожность,

Всё говорить, как на духу.

***

Не видно громких транспарантов,

Клише с призывами: «Вперёд!»

По Старой Риге ходит транспорт,

И шестьдесят какой-то год.

И мы все к Домскому собору

Ползём почти без задних ног,

И смотрит из окна с укором

На нас коричневый бульдог.

Насколько фрагментарна память,

Что даже небольшой сюжет

И штрих способны в ней оставить

Порой неизгладимый след.

А после, кажется впервые,

Вживую слушаем орган

С тобой и ловим позывные

Из дальних европейских стран.

Не рассмотреть под микроскопом

Всю жизнь, но стоит вспомнить раз

Тот славный уголок Европы,

Отпочковавшийся от нас,

Как возникает в поле зренья:

Троллейбус, дом, бульдог в окне,

И век, вместившийся в мгновенье

В той, ставшей частью нас, стране.

Люблино-Перово

Когда тоскливо и «хреново»,

Когда в душе моей темно,

Я еду в старое Перово,

Я направляюсь в Люблино.

Пропели петухи. Коровы

Плетутся стадом. Здесь давно

Стояли два села: Перово

И чуть южнее – Люблино.

Пока все живы и здоровы,

В вагонах дачников полно.

Кто направляется в Перово,

Кто электричкой в Люблино.

Взяв кумачовые знамёна,

Тайком сложившись по рублю,

Трудящиеся двух районов

Идут колоннами к Кремлю.

Осознавая на прощанье

По мере трезвости и сил,

Что в этом соцсоревнованье

Опять никто не победил.

Пускай мы жили бестолково,

Пускай нелепо и смешно

Повсюду, в том числе в Перово

И по соседству в Люблино.

Вдали от родины и крова

Мы вспоминаем всё равно

И наше старое Перово,

И наше с вами Люблино.

И пусть всё это и ново,

Другого в жизни не дано

Тому, кто родом из Перово,

Из Тушино, из Люблино.

***

Старый дом в самом центре Москвы и окно,

В этом старом, мне помнится, доме,

На втором этаже жил когда-то давно

Николай Афанасьевич Сёмин.

Чем же он знаменит? Не слыхали нигде,

Кто-то скажет из вас, про такого?

В сорок третьем сражался на Курской дуге,

А потом был у нас участковым.

В меру строг, в меру прост, также в меру хитёр,

Что ещё я могу здесь припомнить

Про него? Капитан, чуть позднее майор,

Ну а в самом конце – подполковник.

По теперешним меркам, не знал ни хрена,

По тогдашним чуть-чуть и не боле.

Но старушки любили его, а шпана

Называла, любя, «дядя Коля».

Все, и стар, как у нас говорится, и мал

Относились с почтеньем, и кто бы

По дороге ни встретил его, отмечал:

«Это, граждане, наш участковый!»

Где увидишь сегодня такое? Нигде!

Видно, стали другими задачи,

Да и цели другими у сил МВД,

Чем при Вас, Николай Афанасьич?

Душа танкиста

С. Простомолотову

Офицеру-танкисту и поэту

Ни грозный «Тигр», ни «Пантера»,

Ни «Фердинанд» не страшен. Страх

Несвойственен для офицера,

Тем паче в танковых войсках.

Броня крепка и танки быстры,

Не только наши, но и сша,

Зато у нашего танкиста –

Поэта тонкая душа.

Пусть враг почувствует на ощупь,

Что значит русский танк в бою.

Сразит огнём, продавит мощью,

Возьмёт пехоту на броню.

А Клим Ярко из «Трактористов»

Напомнит в песне, что она,

Душа советского танкиста

Отваги, мужества полна.

Нам молодёжь пришла на смену,

И седина блестит в висках.

Но остаётся неизменным

«Порядок в танковых войсках».

А поэтические струны

В бою не могут помешать,

И остаётся вечно юной

Танкиста тонкая душа.

***

Есть лирика суровая, военная,

Где свой глубокий, внутренний трагизм.

И даже в нашу бытность повседневную

Отсутствует ура-патриотизм.

А есть другая лирика – пейзажная:

Толстой, Тургенев, Шишкин, Левитан.

И плачет вся природа вернисажная

От стольких нанесённых нами ран.

А есть, ребята, городская лирика.

Покуда не разрушен по частям

Наш город, мы слагаем панегирики,

Грустя по полюбившимся местам.

И, наконец, есть лирика гражданская,

Почти что не читаемая вслух

У нас в аудитории мещанской,

Пока не клюнул жареный петух.

И пусть в литературе всё условно,

Пусть в ней, как в жизни, всё диктует спрос,

Связь этих лирик с лирикой духовной,

Больной, животрепещущий вопрос.

***

На днях услышал от кого-то:

Литература то же фото,

А каждый значимый фрагмент –

Удачно схваченный момент.

И потому так важен дар

Художника поймать всё в кадр,

Умело подобрать натуру

И выбрать нужную фактуру.

А если автор лишь нечётко,

Как говорят сегодня, «сфоткал»,

Нащёлкал кадров и тот час

Уже готов писать рассказ,

Нисколечко не беспокоясь

О качестве, а то и повесть,

То это, выражаясь ёмко,

Любительская фотосъёмка.

Покуда в поисках талантов

Искусство терпит дилетантов,

Любой, кому не подфартило

Пока что, пробует в нём силы.

Чтоб поначалу для разминки

Любительские сделав снимки,

Заняться по большому счёту

Уже художественным фото.

***

Кто сказал вам, что вы – поэт,

Дорогой господин-товарищ?

Брось писать, наш тебе совет,

На поэта ты, брат, не тянешь.

Поэтическая стезя,

Поэтическое пространство

Лишь для избранных, просишь зря

Поэтического гражданства.

Что писал, – всё «коту под хвост».

Поэтическая стихия

Затянула. И в полный рост

Поэтическая индустрия.

Каждый пишущий что-то ждёт

От поэзии: славы, выгод.

Забывая, что право на вход

Лишь у избранных. Делай вывод.

Ниловна

А Ниловне было лишь сорок.

Кто хочет о ней почитать,

Средь книжных полазайте полок:

Роман называется «Мать».

На ней по рассказам и слухам

Жизнь горький оставила след,

Казалась почти что старухой,

Прожив всего сорок-то лет.

Лишь тот, кто бывал в преисподней,

Поймёт её жизнь, господа,

Рабочий был день, как сегодня,

Двенадцать часов и тогда.

Прав было, не спорю, у женщин

Не столько, как ныне, но всё ж,

Чиновников было поменьше

И разных надутых вельмож.

Системы такой потогонной

Не выдержав, умер мужик,

И мужа предсмертные стоны

Слились с сотней тысяч других,

Кто жил в той далёкой России,

Рвал жилы, работал, как вол,

В России, где вечно царили

Бесправие и произвол.

Где жизнь становилась обузой,

А самый трудящийся класс

Ещё не имел профсоюза,

Как вновь не имеет сейчас.

Когда ж осудили и сына,

Увидела Ниловна-мать,

Что силы свои воедино

Народу пора собирать.

Но власть предержащих к народу

В России известен подход.

С ним можно творить, что угодно,

Безжалостно брать в оборот.

Дробить, разделяя на части,

Гнобить, издеваться, топтать,

Народ же по мнению власти

Не должен в России роптать.

Сегодня другая интрига,

Но смело могу утверждать,

Весьма своевременной книга

О Ниловне стала опять.

Когда возвратился к нам ставший

Ещё нестерпимее гнёт,

А власть предержащие также

Плюют на бесправный народ.

Когда всё вернув в одночасье,

Как было, вершителем стал,

Дорвавшийся снова до власти

И сросшийся с ней капитал.

***

Коррупция у нас везде,

В любом сомнительном резоне,

В любом вбиваемом гвозде

И принимаемом законе.

В любой из бесконечных проб

Вновь шило поменять на мыло,

В желанье и стремленье чтоб

Всё оставалось, как и было.

Коррупция живёт у нас

В сознанье, в мыслях, в этикете.

Коррупция сидит сейчас

Буквально в каждом кабинете.

Не обольщайтесь, господа,

А также и простые люди,

Коррупция у нас всегда

Была и есть и вечно будет.

Не верьте тем, кто, лишь трубя,

С ней занят вроде бы борьбою,

Коррупция плодит себя

И борется сама с собою.

Повсюду: в центре, на местах,

Свой срам прикрыть не удосужась,

Её размах внушает страх,

Её цинизм приводит в ужас.

Не в жутком сне, а наяву

Кругом её аттракционы,

Она уродует Москву,

Возводит чудо-стадионы.

Почти открыто, не таясь,

Она звучит по всем каналам.

Коррупция везде, где власть

Объединилась с капиталом.

***

С понедельника и вплоть до понедельника

Без малейших нравственных преград

Бродят всевозможные мошенники,

На мобильный номер мне звонят.

А в Москве – огромном муравейнике,

Где их многочисленная рать,

Даже робот может быть мошенником

И с утра до ночи донимать.

Адвокаты, медики, священники,

Почтальоны, что стучатся в дверь,

Все потенциальные мошенники,

Никому нисколечко не верь.

Всех своих сограждан, соплеменников,

А не только дураков и дур,

Дурит эта армия мошенников,

Множество различных их структур.

Тем кто стар, кто жить привык отшельником,

Тем и вовсе сладу с ними нет,

Ведь теперь на службе у мошенников

Базы данных, цифра, интернет.

Пристают к вам, как клочки репейника,

В душу проникают, чтоб затем

Превратить наивных современников

В жертв своих мошеннических схем.

Заявляют часто собеседники

Мне: «Категорически за то,

Чтоб судить безжалостно мошенников!»

Только весь вопрос: «А судьи кто?»

***

Госдума приняла закон о

возвращении вытрезвителей в РФ

Из интернета

Не знаю, соблаговолите ли

Здесь выслушать меня, друзья?

Вопрос о частных вытрезвителях

Хочу поднять сегодня я.

Семь-восемь лет назад вредители,

Не понимая ни хрена

В российской жизни, вытрезвители

Закрыли, явно с бодуна.

Закрыли, отчитались, выпили,

И тут же стали причитать

Чиновники, простые жители:

«Куда же пьяных-то девать?»

И вот народным представителям

Пришла идея, как опять

Систему спецмедвытрезвителей,

Уже коммерческих, создать.

А потому неудивительно,

Коль в них, чтоб как-то оправдать

Расходы, вскоре принудительно

Начнут и трезвых забирать.

А вот бездомных посетителей,

Кто рад бы провести и ночь

В уютном, тёплом вытрезвителе,

Не примут и погонят прочь.

***

Когда, вернувшись с лохотрона,

Ты ощутишь не в первый раз,

Как ощущают миллионы

Людей, разительный контраст

Своих несбыточных мечтаний,

Присущих большинству невежд,

И горьких разочарований

И неисполненных надежд,

Как тот несчастный Буратино,

Обманутый со всех сторон,

Ты, позабыв свою Мальвину,

Вновь поспешишь на лохотрон.

И это не кошмарный сон,

А форменный Армагеддон.

***

Судов и дел боятся громких

Все нувориши наших дней,

Но суд разгневанных потомков

Над ними будет пострашней.

Не избежать определённо

Его уже им, ничего

Не скрыть, не спрятать, поимённо

Всех назовут до одного.

Кто крал бессовестно все годы

И оставался на плаву.

Кто уничтожил всю природу,

Кто изуродовал Москву.

Кто врал народу с придыханьем

Во имя денег и чинов,

И кто обрёк на вымиранье

Десятки малых городов.

Кто взял нахрапом государство,

Войдя и в бизнес и во власть,

Прикинул все его богатства,

Присвоив большую их часть.

И, приближая час расплаты,

Буквально на флажке, опять

Переметнётся в ренегаты

В надежде дальше процветать.

***

Слух по отечеству пронёсся,

Мол, царь к работе охладел.

Нет, не надейтесь, не отрёкся,

Лишь малость отошёл от дел.

Уже прожектами не грезит,

Уйдя в свой собственный мирок,

Особо никуда не лезет

И всё пустил на самотёк.

Устал латать все наши дыры,

Соседа выручать в беде.

Устал следить за внешним миром,

Раз нет стабильности нигде.

Устал мозги вправлять чинушам,

Присядет, бедный, за рояль,

Играет и отводит душу,

Построив власти вертикаль.

И разливается над залой,

Такой же, как страна, большой,

Мотив про город нашей славы,

Той прошлой славы, трудовой.

И на душе монаршей тошно,

И звуки музыки слышны

Лишь во дворце, живущим точно

Отдельной жизнью от страны.

***

Нельзя бездумно разрушать.

Нельзя построить дом без брёвен.

И разрешить не разрешать

Тому, кто недалёк и тёмен.

Нельзя рубить здоровый сук.

Нельзя быть чересчур практичным.

Нельзя, чтоб вновь сходило с рук

Всё то, что подло и цинично.

Нельзя переступать порог

Приличия и в ложном свете

Преподносить любой порок

И выдавать за добродетель.

***

Возможно, ничего дурного

Тут нет, обычный склероз.

Скворцову путаю с Поповой,

Кому какой задать вопрос

Не знаю? А задав вопросы,

Вновь не могу найти концов.

И господа-единороссы

Все, вроде, на одно лицо.

Так гнусность нынешнего века

Вобрав, впитав, переварив,

Жизнь предъявляет человеку

Десятки корочек и ксив.

И он, такой же, как и все мы,

Забитый, потерявший лик,

Заложник нынешней системы

И вечный чей-нибудь должник.

***

Я вчера ещё весь день хандрил,

Мучился, испытывал сомненья,

Может, потому и сочинил

Грустное, как сам, стихотворенье.

А сегодня заглянул в спортзал,

Пару песен спел под караоке,

И под вечер сел и написал

Жизнеутверждающие строки.

Пусть поэт поэту не под стать,

Но, однако, несмотря на это

Каждый фактор может повлиять

На мировоззрение поэта.

То какой-то праздник на носу,

То грядут «большие перемены»,

Полоса сменяет полосу,

А страдает нервная система.

А когда такая полоса

Тусклая и мрачная, как ныне,

То не мудрено, что грусть-тоска

Переходит в горькое унынье.

И почуяв фальшь внутри и ложь,

Хоть и все поэты лежебоки,

Встанешь рано утром и порвёшь

Жизнеутверждающие строки.