О калошках и следах на белом поле / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Такая странная у меня привычка – сначала включить музыку, а потом только лишь открыть вордовский лист, белый, как январское поле, и слушать музыку, погружаясь чёрными калошами букв в беспробудную белизну электронного листа. И так всегда…

Вот и с этим листом мы встретились под этюд-картину Сергея Васильевича Рахманинова ля-минор (соч.39). Прекрасный вечер, музыка, музыка и рассказы Нины Шамариной, о которых мне предстоит что-то сказать.

Однако, говорить ли мне о них или о Нине? Ведь для меня всё, что пишет писатель, является его личной характеристикой, его творческим лицом, и то естественно, как день и ночь. Так вот о той самой естественности… Говорить о Шамариной-писателе будет противоестественно, если не говорить о её личности. Но сейчас мне о ней рассказывает даже не её слово, а Рахманинов, потому как он давным-давно проник во все характеристики русского человека и его земли. А Нина – русская и она – земля. Такая переломанная, перемученная, застылая в молитвах своих и охрипшая от немого крика. Да, Рахманинов видел таких людей, он и сам был таким, потому и говорил о них в своей музыке так подробно и точно. Мне слышится, что никто более не смог описать Нину Шамарину и её лицо, глаза, прячущие боль и житейскую умудренность, её руки, которые так и не успели согреться и согреть, её хрупкое тело и ее судьбу.

Да, без личности не бывает писателя, но почему-то именно русский писатель, равно русский композитор, наделены особой статью – они осмысляют мир не как окружающее пространство, события, действия. Не поверхностными придумками, историями и опытом. А проникая во всё услышанное и взятое под перо всеми аналитическими средствами своей сознательной души.

Он не говорит о своем лирическом герое, он переживает, исследует каждое сказанное слово, вводя его в живое пространство текста.

Все рассказы Шамариной, которые мне довелось прочитать, проникнуты этой её личной жизнью писателя в тексте; подчеркнём, писателя русского. Если мы просмотрим всё, что я смогла прочитать в объёме, то заметим, что объём глубок, и глубина эта трепещет, как раненое живое существо, которое нельзя описать как вид, но можно признать как особь. Благо, оно имеет одну безусловную русскую черту – человечность.

Именно эта черта, с моей точки зрения, свойственна каждому большому русскому писателю – о чём бы он ни писал, он всегда проявляет человечность, а проявляя её, будит в читателе. Это то, что высокопарно мы называем высокой духовностью, что опять же, с моей точки зрения, может совершенно к ней не относиться, потому как духовность – это нечто эфемерное и часто мимо проходящее, а человечность – то, что всегда подаст руку, поднимет, омоет, залечит.

Если мы откроем книгу Нины Шамариной «Двадцать семнадцать», то в каждом её рассказе мы найдём эту преобразующую, экологически важную черту в каждом рассказе. Равно её новые прозаические произведения «Рассказ о Даме, окровавленном человеке и чудесном плетёном стуле», «Письмо с карантина», «Вспышка – как выстрел», которые в принципе являются некими экспромтами, трамплинами к новой книге, к новому большому писательскому действию.

Говорить о том, какое эссе из трех мне понравилось больше, бессмысленно. Они не параллельны, это разные вещи, все хорошо написанные, неравнодушно сложенные.

В первом мы наблюдаем то, что часто случается с нами – мы обмануты, но так важно, чтобы это был сон. И мы говорим себе: успокойся, это сон… ты спишь. Ведь бесполезность крика, беспомощность боли надо как-то пережить (и опять это слово, равное по трудоёмкости своей пережевыванию), вот и пережевывается всё иллюзиями сна, затиранием красок, притушиванием пламени.

Второй рассказ, из мною названых новинок, говорит о вынужденном погружении в себя через заточение на самоизоляции. Тебя отрезают от внешней среды, её суетности, её зацикленности, и Он, тот кто заставил жить так «узко», проявляется сам шире и проявляет тебя больше. Становится важна справедливость и органика, необходимым становится и очищение души, как шаг к экологии сознания. Большое и малое, близкое и далёкое, небесное и земное признаются равными в важности своей, пробуждая в человеке истинную природу его существования, смыслы её боли и радости, как важную черту гармонического существования в мире.

Третий рассказ для меня – вещь особенная, ведь писалось по предложенному мною заданию в нашей онлайн-игре «ЛитераZOOM». И музыка Абеля Корженевского, судя по всему, пришлась Шамариной по вкусу. Совпали два автора по глубине своей. Часто так бывает, что большой композитор пробуждает большого писателя. И здесь я еще раз хочу сказать, что большой писатель – это не тот, кто складно пишет. Складно пишущих пруд пруди. Для меня важно то, что я уже сказала ранее, что открыла, через мои личные критерии оценки текста, будь он прозаическим или поэтическим. Сие здесь не важно, жанровость тут ни при чём. Все едино, когда мы говорим о качестве того, что либо назовём литературой, либо оставим за порогом этого вида искусства.

Нина Шамарина порог перешагнула и, хоть не смогла она защитить лиса от чёрного внедорожника, несущегося по белому полю, но вышла на поле своего белого вордовского листа и прошлась калошками буковок, не оставив равнодушными читающих эти следы… Следы размышлений, переживаний, осмыслений русского писателя и философа.