Русь сегодняшняя / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

А что о России ни скажешь –

всё правда, и мелешь своё…

Сидишь, сукин сын, измышляешь

о горе, о счастье её.

Был гладким французским маркизом,

немецким бароном ты был,

историк российский; ты визу,

английский фантаст, получил;

ты что-то писал на Басманной

(с ума сойти в этих стенах);

ты на европейский, обманный

ответил девиз в трёх словах.

Захочешь соврать – всё без толка:

твой вымысел тысячи раз

сбывается. Нет лжепророка

в отечестве, в русском, у нас.

***

Цветущая, леонтьевская сложность…

Тропическая, как в широтах наших

не надо бы… Устали от мельканья,

от зыбкости; как прав был Чаадаев:

цветов-то много – нет у них корней.

Подует ветер – Родину прополет…

Плюгавый шут играет чью-то роль.

Он знает кое-что: где грим, где текст;

как зрители весь потеряли ум,

сложили помидоры, можно им

такое представлять – и не такое.

***

Всё спуталось. Игравший – петуха?

четвёртого из свиты Фортинбраса? –

приехал из Германии к нам принц.

***

Ну, старая ты кляча, ну, пойдём

ломать Шекспира! Призраки какие

нам говорят: «Вся Дания – тюрьма!»

А тут? Да мы почти что на свободе!

И чёрные мысли, сгущаясь, текли,

и чёрные мысли понять не могли

о Родине; гибель предвидеть России

не трудно, не нужно: все речи такие.

Опасные мысли смелей и сильней.

О чём? Все о той же несчастной, о ней,

кому столько боли, родимой, терпеть.

Чтоб ей исцелиться – кому умереть?

Весёлые мысли – они под хмельком –

о том, что здесь будет всегда и потом,

какие предстанут роскошные виды,

когда все простятся России обиды.

Спокойные мысли – о времени и

его уменьшенье, о мёртвой любви,

о сборе, о спешке, о смысле отъезда.

Не меньше ли мы, чем мираж сего места?

***

Что наши жизни? – Пузыри земли.

Мы порожденья почвы этой.

Дух

болотный. Дух истаивает бедный,

вдаль увлекаясь ветром…

Неся пенаты (лёгкий груз, не тянет),

Эней уходит. Милая Креуса

изнемогает, нет в ней сил на скорый,

неверный путь и дальний.

Ей казалось,

что Родина ещё не вся мертва,

под черною золою что-то цело, –

золу сдувает и кровавит пальцы,

кряхтит и выковыривает.

Смотрит

вполне безумно на кусок металла

и силится припомнить, чем он был.

***

Её найдут и схватят, но солдаты –

простой народ – боятся бесноватой,

и вот по перепаханному полю

она идёт, она от соли мёртвой

ростков ждёт…

***

Оставь её, благочестивый муж!

Всех тех, в ком силы нет, в ком прыти нет,

оставь судьбе их: грекам или хуже –

чужим богам.

Такая уж дорога,

что без потерь никак. Ты – вот, свободен

для новых впечатлений, новых дел…

***

Куда? В какие страны? – Хоть куда.

Да мало, что ли, космоса! Мы где-то,

махнув за Млечный Путь, себе найдём,

своим пенатам место. По пути

отстанут беды… И Четвёртый Рим.

Не так, как первых три, – не на крови.

***

Вот из свинцовых вод небытия

ты вынырнул где, Китеж-град родимый!

Какие-то две правды, иногда

согласные. Ревнивые две правды.

И не подозревают, что их две.

России правда, русского народа –

о! не одно и то же.

Нет, не власть,

которую легко смести, сместить,

враждует, счётом и бессчётно губит,

воюет нами войны, нами строит,

мостит пути. Власть – только крайний случай.

***

Ах, пушкинская светлая Россия,

ты хороша, щедра для лицеистов,

для декабристов…

Остальным была,

как нам сегодня нынешняя.

Не щадила, не считала,

рубежи отодвигала;

сколько нашего народу –

за чужую власть, свободу,

за Дамаск или за Кубу,

за Донецк расчёт сугубый,

да за то, чтоб в целом мире –

нет войны, чтоб без России.

***

Нет ни трусости, ни плена –

велика честь за отчизну

пасть, и хуже нет измены,

чем такая дешевизна,

когда платишь нашей медью,

нашей мелочью швыряешь,

а без толку: нашей смертью

ничего не покупаешь.

***

И разметала казну свою, и растранжирила щедро,

по полумиру кидала, ни с чем мать родная осталась,

пусто в дому, лишь, негодные к службе и смерти,

ходим по мёртвой земле; отрожалась она. Место пусто!

Что-то лирики в загоне,

что-то физики в загоне.

Ну а кто у нас в почёте?

Никого у нас в почёте.

Дело, значит, не в законе,

не в какой-такой препоне,

а в унылой неохоте,

а в презрении к работе.

И не точны наши рифмы,

и не лучше логарифмы.

Теперь это не нужно, это всё

и выглядит-то как-то… Нас давно

на карандаш. Ещё не либералы,

но очень близко. А пока не взяли –

трусливая, подпольная работа

науки и культуры.

Мы, скрываясь

от патрулей, от их собак лохматых,

исследуем и пишем.

Но наука

разъехалась: здесь дёшево, там лучше –

распродалась.

Ну а культура что?

Нет спроса. Только гулкий лай собачий

за сгорбленной спиной.

Всё, что мы пишем, –

какой-то третий сорт, а столько нервов

и шума…

Слава Богу, что они

не прочитали – честно ненавидят

мысль вольную, правдивую, которой

и не было у нас…

Собираем наши земли,

отбираем у того,

правде русской кто не внемлет:

правда Божия не дремлет,

не боится ничего.

Колокольный звон в Стамбуле!

Над Софией золотой

православный крест: вернули!

Нас века не обманули

своим миром и войной.

Не стыдимся, не боимся –

раньше смерти не умрём!

Лишь тогда мы примиримся,

когда Иерусалимский

славный храм себе возьмём.

***

Было наше, будет наше –

побывавшее в руках

хоть в мечтах. Размах бесстрашен,

с вавилонских наших башен

орлий лёт, взметая прах.

***

Собираем опять земли свои – сколько заброшенных,

позабывших соху, труд над собой, ветру оставленных!

***

Собираем земли, да всем нам хватит

по-толстовски мало, а мы торопим

войск передвиженье, кряхтят юристы,

казусы ищут.

Когда его спросили, он сказал:

«Воруют!» А что я теперь скажу,

чтоб одним словом всё многообразье,

все безобразья жизни, все?..

Вот потому они и запретили

нам мат. Не об изяществе же речи

заботятся, а чтоб простая правда

измучилась, ища себе слова,

чтоб ковыляла в умных, непонятных

народу, чтоб измаялась во лжи.

Как объяснить привязанность к стране,

которая…

Тут надо дух иметь

суровый, строгий, чтоб её любить,

Россию нашу.

Издавна властям

чужд, неприятен (чудится упрёк)

тот, кто своим путём, своим умом

пришёл к патриотизму – мимо них.

И деньги стекались без счёту

и переполняли казну,

и деньги лихую работу

вели, изменяли страну.

Построили тюрьмы большие,

чтоб весь поместился народ,

устроили игры такие,

где выиграли наперёд.

Затеяли войны, купили

победы несметной ценой –

победы, которые были

позорнее Калки любой.

***

Чего ты ещё не достигнешь,

мать-Родина! Нету пути,

который к победе не выгнешь, –

придёшь, победишь, не спасти.

Чего ты ещё не разрушишь

вокруг себя или в себе!

На всё хватит денег – не струсишь,

с полмиром сойдёшься в борьбе.

***

И казнокрады, больше половины

освоив из бюджета, нас спасли

от новых войн, от новых строек хуже

любой войны! Нам всё во вред: богатство

и нищета…

Бессмысленность политики российской

не просто так. Кипучая, она –

маневр и ширма: есть ведь где подспудный

план страшных дальновидности, ума!

***

Купим этого, другого,

нет нам слишком дорогого;

купим сходно по цене,

а запишем как вдвойне.

Люди были нам врагами,

но, оплаченные нами,

для политики большой

служат, дружат всей душой.

***

Словно жив Макиавелли,

словно сам он в самом деле,

хитрый лис, тут наследил,

лисеняток научил.

Мы читали «Государя»:

нет удачи у Чезаре –

нет удачи и у нас,

крепко биты каждый раз.

Нынче хитрости другие,

а не те, что у России,

нынче хитрости в ходу,

что нам, честным, на беду.

Народ…

Пока что не исчерпанный ресурс.

За ложною своею нищетой

от Родины что прячут?

Для чего

мы существуем – власть в стране?

Наукой

вооружась, Батыево потомство,

изобретаем новые налоги.

***

Отдайте,

отдайте юродивому копеечку,

царству-государству отдайте денежку,

медь ему,

серебро ему,

да и душу саму!

Его священному голоду

насыпайте золото!

Накормите его досыта,

чтобы уснуло без просыпа!

***

Всеобщая аскеза. Всё отняли –

поскольку им нужнее. Мы чего,

всё отдали – и налегке: кто – к смерти,

а кто – в чужие страны. Пусть они

одни тут остаются, пусть упьются

своею нефтью, будто кровью Кир.

Сколько у нас, в нашей речи? – Да сплошь одни твёрдые знаки!

Так-этак буква вертись – никуда из соседства не прыгнешь!

Гласным-то что толку? Пусть будут! Только чернеет бумага!

***

Тиха, разумна тактика,

успешна, как всегда:

подтасовали фактики,

и нет от нас следа.

Добытые, убитые

трофеи вот лежат;

до чистоты отмытые

ручонки не дрожат.

Признавшиеся набело

уже осуждены –

те, чьи стихи ослабили

величие страны.

Подкуплены, запуганы

агенты наши там –

медвежьими услугами

они помогут нам.

А религия наша?

Да что о ней!

Торжествующая контрреформация!

Раздрай, разъединенье, все на всех,

почти по Гоббсу, даже хуже Гоббса,

поскольку с ощущением святой,

последней правды, правоты, – шалеет

остервененье… Нам не надо хлеба…

***

Что ни возьми: событье, человека,

хоть самую пустую отвлечённость, –

всё повод, чтобы спорить, чтобы крик

в ушах звенел, всё повод перейти

на личности; руками помогай

риторике – искусству несогласных.

Вот история наша, её

нераскаянность – то есть живая

и не впала ещё в забытье,

не простёрлась, быльём зарастая,

степь да степь, без примет, просто так,

безразличное к людям пространство.

Нет – живее живых! Каждый факт

жив и лжив! Его непостоянство…

***

История качается –

туда-сюда весы;

движенье не кончается,

как смертной мах косы.

Герои и предатели

снуют туда-сюда,

тасуют их мечтатели

без смысла и труда.

За этой ложной лёгкостью

столетия обид,

и с нынешней жестокостью

историю творит

политика российская;

поскольку дальше нет

ей ходу – смысла рыскает

среди минувших лет.

Уж лучше так, чем новой революции

большая кровь. Смирение – достоинство…

***

Уж лучше дотерпеть

до Божьего Суда,

чем кликать суку-смерть

на пиршество сюда.

Уж лучше сволочей,

угрюмых катов власть,

чем к тем, кто их бойчей,

стране на час попасть.

***

Тогда им можно было что-то думать

о будущем, в семнадцатом году…

Мы не умней, но опытней. Не так…

Мы слабы, чтобы верить в свой народ…

И что у нас осталось, что бы нас

объединило? Может, только этот

язык наш бедный. Настрадавшись от

чужих слов, приблизительных значений,

служилой прозой ставший, кое-как

сближает нас. Всё меньше, хуже, глуше…

***

Полуанглийский волапюк звучит –

увы, и мне понятный…

Только ты,

поэзия, ещё жива как будто…

По-старому, -бывалому жива,

нет дела до тебя эпохе наглой,

тебе нет дела до эпохи наглой –

ты мелешь своё, мелешь…

Смешна моя поэзия – да всё

смешно стихосложение в эпохе

наставшей и настигшей.

Что ты хочешь

тут выиграть, играя в современность,

надменно меня, бедного, трактуя,

отсталого?

Мы оба – дрянь.

Но я

не прячусь, откровенен; вещий пафос

в моих стихах звенит, себе не зная

предела, угомона.

Только я

имею шансы на успех, поскольку

молю о нём, выклянчиваю, жду

и тороплюсь писать.

Так униженье –

проверка нашей подлинности.

достаточно унижен для победы.

Слишком долго

злила, бесила, водила

нас политика –

в сердце сплошная злоба:

русский на русского

ярится,

ликует Правда,

Смерти родная сестра.

Раздерут Россию!

***

Не так, как по Солону. Отойду

от бед гражданских, споров. Я ни с кем

направо не иду, налево путь

и вовсе мне заказан. Чем нас больше,

политику забросивших, отставших

от своих партий, тем возможней время –

возможней наше будущее тут.

***

Пора, пора немного помолчать:

мы злу давали волю слишком долго.

Хочу, чтоб десять лет, а лучше двадцать –

ни слова, ни полслова о политике;

ни самых мудрых, справедливых слов,

ни самых добрых и необходимых

не надо… Отдохнёт пускай страна

и мы в ней успокоимся… Смиримся

друг с другом и с другой, не нашей правдой.

И пусть пифагорейское молчание

поможет нам набраться столькой мудрости,

чтобы, заговорив, не помешали

мы миру, процветанию страны.

Безмолвствует народ. А что народу

сказать себе и миру?.. Часть природы…

Плоды земли… Быльё… Густая поросль…

Бессмысленная глубь… Глушь вековая…

***

Единственное, что тут как-то живо, –

мы, наша власть назло стране, лежащей

в своих невидных снах.

Мы – смысл.

Мы – нерв.

***

Хроническая тёмная стихия –

народ. Мы как ни действуй, ни упорствуй

во зле, но свет – здесь. Сколько можно света

на русское унылое пространство.

Осмысленна, когда она народу

враг хуже, чем все внешние, власть наша.

***

Утвердилась над страной

власть высокая,

правит, давит нас собой

власть жестокая.

– Есть ли что живое здесь?

– Люди здравствуют.

– Был народ, да вышел весь!

– Вот и властвуют.

– Нам надо быть готовыми. – К чему?

– Хранить язык как мёртвый. – Так всё плохо?

Чего ты ждёшь от будущего? – Всё

уже случилось. Чувствуешь несильный,

как от латыни, привкус.

***

Какие утвердятся племена

там, где была страна? Молю богов,

чтоб варвары язык наш сохранили…

И то, что есть культуры (дар нещедрый),

от нас, её носителей, принять

бедняги не побрезговали, новым

народом русским становясь!

Прозванье

с судьбою вместе с нашей принимая…

Заключение

А без Родины язык

не бедней, чем был!

В небе солнца яркий лик

молод, мёртв застыл.

И лиет веками свет,

дарит бывший жар;

может, нам убытка нет

от небесных кар.

Художник: Эрнест Лисснер