***
У меня в глазах
Тёмная вода,
У меня в глазах,
И огонь костра,
Что сквозит в мечтах.
Солнце в небесах,
И лишь… тени… здесь…
У меня в глазах,
Как у змея смесь…
Верю только псу,
Зверю и ежу…
В Бога… и красу…
Власти – погожу.
Мухи в голове,
Не кипят давно,
В пепле хат… в земле…
Всё моё вино.
Мир нащупал я,
Зрячею рукой,
Верной… как земля…
Серо-голубой.
Бог именовал,
Так, когда-то мир,
Я давно познал,
Сон где, явь, где пир…
На моё окно,
Голубь прилетел,
Слёзы за стеклом,
С хлебом голубь ел.
Свеж, как ангел чист,
Неоплаканный…
Как прощальный лист,
За закатами.
С ним я не жилец!
Несъедобные!
Генерал – конец,
Земли скорбные…
Хрипнет голос мой,
И ломается,
Не воспетый в зной…
В окна лается.
От меня молитв,
Вы не требуйте,
Грешен я от битв…
Не побрезгуйте.
Я стою у стен,
Старокаменных,
Чёрств мой хлеб взамен,
Строчек раненных.
В вязах придорожных берегов
Вязы придорожных берегов,
Жалобно визжат и плачут грязью,
И противны мрак и свет домов,
Что вдали потеряны за вязью.
Я стою на голой вышине,
Я совсем один, кругом всё пусто…
Сочтены все дни, даны что мне,
В очереди этой как-то грустно.
Я молюсь, мой голос не дрожит,
На часах дежурят мои мысли,
А над старым вязом вьют стрижи,
С колесницы облаков и выси.
И над кручей теплятся кресты,
С колоколен храмов одиноких,
Одичали Боги… и пусты…
В придорожных вязах и убогих.
Ищешь что! В пыли моей судьба!
Вскормленная на большой дороге…
Что опять ты хочешь… от меня…
Ты бери скорей… я твой в остроге…
Ты плыви, плыви в моей ладье,
Ты плыви, куда несут потоки,
В поздний день победы… на скамье…
На алтарь остывший у осоки.
Всё на ощупь пробуя вперёд,
Долго одиночествуя в мире,
От неправды… правды… и щедрот…
Я уже устал на этом пире.
Ни живой, ни мёртвый… и ничей,
Остаюсь я в придорожных вязах…
Немота холодная ночей…
Мне ложится в путь… в последних фразах…
Я родился у синего моря
Я родился у синего моря,
А над морем родилась весна,
Где собаки-шторма, с небом споря,
В пене лаяли зло на меня…
Там шагал раньше воздух бессонный,
Приоткрыв моё небо в цветах,
Был я вороном чёрным… и вольным…
В язык ветра я верил в мечтах.
Я был сердца добрее и хлеба,
Как запретный прохладен был сад…
Я на пустошах мира жил слепо,
Шёл по жёлтой листве наугад.
Каждый день я хотел быть весёлым,
Я не знал, что у жизни есть… кисть…
В виде дикого волчца… с тяжёлым,
Огне-красным названием… жисть…
А теперь на закате кошмара,
У руин я поставил шатёр,
Мой последний оплот от… хазара…
Недобитой зари мой костёр.
Жду кровавые сгустки рассвета,
На куски разорвав свою грудь,
Вырвав собственный голос… в куплетах…
Разом вместе с гортанью… чуть-чуть…
Воск надежды
Дуга улетевшего голубя
Видна мне в часы ожидания,
В тифозной горячке… из прорубя…
Воды ледяной… выживания…
Как солнце на землю упавшее,
Я жду воск надежды… неистовый…
И пусть моё сердце уставшее,
И голубь, какой-то… таинственный.
Он зёрна склевал буйносхожие!
Как песня в заре прозвучавшая,
Ушёл в небо… в радуги Божие…
Перо мне оставив… вещавшее…
О солнце упавшем на голову,
О чёрной пустыне грядущего,
Бесцветные жизни… всем поровну,
Незрячим всем нам… без ведущего.
Надежда как птаха пугливая,
Всё кружит и кружит за стенами,
В стране трижды мёртвой… ранимая…
С раздавленным носом и венами…
Как жизнь коротка бестолковая!
В надежде на изгородь времени…
В тумане мечтаний… лиловая…
В немом нетерпении к темени.
Где мрак восхищаясь невежеством,
В лиловых прыщах… и припудренных…
Меня награждает… увечеством…
В намордниках мне же прикупленных.
Господне копьё вечно поднято,
Над свежей могилой рассыпчатой…
В часы ожидания… холода…
Но с верой, надеждой улыбчатой…
К дождливой заре
Достичь бы мне рая дождливой зари,
Чтоб я возгордился на Бога,
В Иванову ночь моей тёмной души,
До тёмной зимы… эпилога.
Полночное солнце покинуть давно,
Чтоб жить на последней ступени,
Качнуть мир живых и бесшумно окно…
Закрыть в эту ночь без сомнений.
Что доброго в жизни! Что нужно нам в ней!
Как в жизни усталости много!
Я вновь ощутил одиночество… дней…
С враждебной холодностью Бога…
А люди на свете торопятся жить,
Безбожно скребутся в дверь рая…
Но там без угара им скучно… смердить…
По пыльной дороге шагая.
Какая же это угрюмая ночь!
И все эти улицы мира…
Жужжат острословы, а я бегу прочь…
К дождливой заре… без мундира.
В агонии туфель, чужих пиджаков,
В приют романтических нищих…
В огромный закат… по дороге шипов,
Из роз… и останков погибших…
Заголодалый
Зажав в стальной кулак
Цветущий шар земной,
Беда даёт мне знак…
Восстать любой ценой.
У самых чёрных ям,
И даже у могил,
Надеждой я упрям,
Пусть из последних сил.
Смотреть я буду в день,
Как в небольшую жизнь,
И даже на сирень,
В саду последних вишнь.
В горячий пар тревог…
И, может, в пасть земли…
Не дай погаснуть, Бог!
Моей искре в пыли.
Пусть смотрит смерть в лицо,
Умерших и живых,
Стучит в окно венцом…
Днём снятым у святых.
Заголодалый я…
Бью смерть внутри себя,
Казнящий Бог меня…
Дай мне ещё огня.
Не с рощами крестов,
В стране за пеленой,
Дай звон колоколов,
В затмении… весной…
Чтоб умирая… смерть…
Я смог опередить…
Вернуться в сад успеть,
И день ещё… пожить…
Перекрестясь
Перекрестясь на звон колоколов,
Я на пороге зала, как в лакейской,
Им поклонюсь одной из всех… голов…
Ощерив зубы стиснутые дерзко.
Тяжёлый звон из треснувших могил,
Заполнит льдом звенящее кадило…
И тихий треск свечей, что я хранил,
Раздует вены мне осточертело…
Перекрестясь в обочину нырну,
Нырну в закат неласковый и длинный,
Колоколов пусть плачет медь… вовсю,
Я всё равно нырну в ее глубины.
Утешусь водкой, библией на миг,
И пусть фокстрот оплакивает землю,
Я слишком пуст… и грустен мой родник,
И зной, и дым… и сон густой под тенью.
Не верю я! Ни гриму! Ни слезам!
Перекрестясь! Как дым табачный выйду!
И вновь вернусь в мир роз пунцовых… храм,
Желая лечь в готовую могилу.
Как призрак сброшу Родину с себя…
Перекрестясь прощясь безлично, тихо,
И голод Бог… а жажду… сатана…
Простят мне всхлест за пройденное лихо.
Перекрестясь в ту сторону ворот…
Отдам Ему… поклон шутливый, лёгкий…
И мне в ответ задует правдой… свод…
С тяжёлым духом хлева, тёплой водки.
Я пережил угрюмые часы!
Я эту жизнь люблю… и очень… нагло…
Но свеет прах у ног ее косы…
И я на звон перекрещусь украдкой.
Вино ностальгии
Дома родного уютность,
Светлые пятна и лица,
Детства услады воздушность,
С шёпотом неба мне снится.
В добром вине ностальгии,
Пьян аромат дней счастливых,
Где старики дорогие,
В мыслях остались незримых.
Из жёстких лет и скрипучих,
С болью дрожит в сердце песня,
И скользит памяти лучик,
В озеро снов и созвездья…
Память плетёт паутину,
Из навсегда дней ушедших,
Из снов различных… в картину…
И на висках поседевших.
Исповедь книга любая!
Синий, минувших дым, вёсен!
И ряд могил… у сарая…
Там позабытых у сосен…
Дремлет сном вечным былое,
Вот срок и мой на исходе,
Тень розы чёрной… в покое…
Я на песке вижу вроде.
Рядом вино ностальгии,
Время течёт молчаливо…
Вы! Небеса голубые!
Шепчете сны мне красиво.
Память как птица-синица!
Как песнь души, но немая…
Над пустотой кружит в лицах…
Там, где жила раньше стая.
***
Засмеявшись лунной ночью,
Разолью я свои дни,
В ночь единую… и волчью…
А всю ночь… в день западни.
Горн ветров хмельной и вольный,
Тот, что вымолить не мог,
Я солью в куплет… крамольный,
В язык Бога между строк.
Ветроногую свободу,
Груз соломенной тоски,
Обниму… и сброшу сходу…
В чашу жизни… на тиски…
И серебряную пулю,
Загоню себе я в грудь…
Засмеявшись в ночь глухую,
Ощетинившись на суть…
***
Я на время не раз огрызался,
И по выбитым мчался следам,
На зелёном сукне ренессанса…
Как игральная карта из драм.
Продираясь украдкой с тех улиц,
На пылающем в ночь сквозняке,
В царстве хамов и честных натурщиц,
Я все мысли раздал по строке.
Невозможно бежать к себе вечно!
Где из серой полыни кресты,
Где купают в крови сталь беспечно,
Над могилой, где ждут две сосны.
Где земля бок зажала пробитый,
Фонарями распорот где мрак…
Где мой рот матерщиной набитый,
В репетиции смерти собак.
С чумой на пиру
Ненавижу я воду стоячую,
Пустоту да и с ней зевоту,
И вчерашнюю мудрость щенячую,
На рассвете стук в дверь… поутру…
Поединок художника с пошлостью,
Ненавижу юрода колпак,
Чувство страха капризное… с подлостью…
Звон печальный в итоге лопат.
Ненавижу довольство животное,
Сладострастников галиматью,
Птичье личико… сытое… потное…
Лица ватные ближе к питью.
Улиц руки с шагами чугунными,
Свиньи головы… рачью икру…
Мне сегодня не лучше … с разумными…
И не хуже с чумой на пиру….
Можно
Можно выпить за жизнь номер два,
Один раз в жизни смерть неизбежна,
Можно вычеркнуть жизнь… как слова…
Черкануть жизнь из жизни небрежно.
Закричать волосатой строкой!
Среди мусора можно… и ветра…
Из свистящих ножей… за рекой…
Можно звёзды срезать в небе щедро.
И под каменным можно крестом,
Не молясь обнимать свою радость,
А потом осенив крест… пестом,
У лакея лакеем стать в старость.
Роясь в мусоре можно молчать,
Камни плаца топтать крепостного,
Ещё можно смеяться, жевать…
На развалинах памяти… много…
Отстегать можно правду мечом,
Замолчать на развалинах мира,
Можно жить и тюремным ключом,
Погреметь на глазах у мундира…
И поштучно себя продавать,
Разбавляя баланду надеждой,
Водкой с руганью рот полоскать…
Затеряться по жизни невеждой.
Можно водкой и библией жить!
Поблевать можно жалобно в тазик!
Но я против, чтоб час свой затмить…
Я хочу жить без страха… и грязи…
Без песен зло
У злых людей нет песен и стихов,
Для зла незрим и крест шестиконечный,
Зло – ночь ума, невежество грехов,
Чем ночь белей, чернее зло и вечно.
За пай скрывают злые лязг костей,
Они шипят пергаментные речи,
И не хотят смотреть в глаза людей,
Лишь иногда глазами из картечи…
В тайник души проникнув плесень зла,
Ломает мозг гуляя фарсовито,
В бреду борьбы… в безумье мятежа…
Телами трупы кроет деловито.
Во мне тоскуют гневные слова!
И в них кресты безвестно одиноки!
На сцене зла… комедия греха…
И без стихов, без песен злые строки…
Двуногий мотылёк
Лишён лица и речи я,
Двуногий мотылёк,
Молчат пустые города,
Но тлеет фитилёк.
В висок вгрызается тоска,
И я меняю тон,
Меняю имя… мотылька…
На гул толпы и фон.
Зелёный сон зарылся в ночь,
Похожую на день,
Слепой лишь с палкою шёл прочь,
Стуча ей об мишень.
На мертвых маршалы конях,
Промчались без лица,
Набив трухою черепа,
Втоптавши в грязь слепца.
На храме корчится урод,
С поднятым кулаком,
А я бреду, закрыв свой рот,
Двуногим мотыльком…
На лай науськанных собак,
Шагаю наугад,
В монахи беглые… в кабак…
Впотьмах бреду назад.
Меня победою зовут
А я живу! И буду жить!
Писать пейзажи натощак,
Лозы опрыскивая нить,
В саду петлистом делать шаг.
Меня победою зовут!
Усталый голубь с моих рук,
Клюет зерно совсем без пут,
Надежды воск разлив вокруг.
Прощай звериное тепло!
Прощай и грохот катастроф!
А я живу… Вам всем назло…
Плыву в ночь розовых крестов.
Живу расстрелянный без пуль,
Спалив мосты молюсь камням,
Всю свежесть мира… и лазурь…
Отдав ладоням и корням.
Любуюсь жизнью жадно я!
Среди толпы чужих людей,
Шагая бодро к лавке дня…
Что на углу… у фонарей…
Я вырвал дух на волю свой!
Живу, играя в небесах,
Я нагло жизнь люблю… с душой…
В угрюмых даже парусах.
Скончался в небе пусть Господь,
И пусть вся память в лоскутах,
За семицветный мост! За плоть!
Я пью за радугу в цветах!
В себе самом умея жить,
Убитый пусть… но и живой,
С лицом благим, вручая кисть…
Мне явлен Бог… одной строкой…
В простых цветах я лягу в луг,
От зла с обветренным лицом,
В цветущий шар земной, как друг,
И буду жить не подлецом…
А мир велик! Он тоже мой!
Облитый светом фонаря…
Я свет приветствую… живой…
И у тюремного окна…
Люди – глина
Мне кажется, что люди, – это глина,
Готовая для обжига в печи,
Но разная, без формы… мешанина,
Как смутные, неровные стихи.
Охапка слов, палаческие страсти,
Иль как огрызки вымершей луны,
Они богов лепили прежде в масти…
И потрошили мир для сатаны.
Со смутною улыбкой равнодушья,
Они всегда хотят второй земли,
Они из глины вылепили… ружья…
Мне кажется, что люди все в пыли.
Из глины смерть теперь за облаками,
Пусть мечутся и гибнут облака!
А мы себя замесим… племенами…
И вылепим из глины… племена…
Как камни люди стали равнодушны,
Зачем горит оплывшая свеча!
Перед людьми… мы люди… безоружны…
Мне кажется, что глина… горяча…
Вы знаете
Вы знаете, как пахнет нищета?
Вы знаете, как пахнет потный камень?
Тела калек, крысиная моча…
Скрыв сыпь и грязь в крови паршивый парень.
Вы знаете, как пахнет плеск знамён?
Вы знаете, как пахнет гильотина?
И эшафот… без солнца, без имён…
Где вы вокруг танцуете уныло…
Вы знаете, как пахнет жидкий сон?
Как неуютно, холодно и больно
Рассвета ждать, как мокрый глины ком,
Что ждёт удар лопатою покорно.
Вы знаете, как смотрят смерти в лоб?
В густую тьму, над брошенной могилой,
Как густо пули цокают о столб…
Как пахнет кровь размешанная с глиной.
Как синевой и дымом до краёв
Накрыты дни, оставив только камни,
И крест кривой на месте тех боёв,
Где перевал хрустит песками дальний.
Должна быть смерть такая, как и жизнь!
Чтоб умереть, не думая о смерти!
Чтоб на душе был запах белых вишнь,
И даже в час последней круговерти.
Право
Я высосал мучительное право,
Обтачивать небыстрые слова,
В кольце огня, как скорпион отравой,
Уйти… скончаться рано до греха…
Я в праве сжечь зародыш крутолобый,
На посох опираясь в склоне лет,
Из ничего творить… и петь в трущобы…
В долину безглагольную из бед.
Уйти в подвал, в его гнилые лапы,
Иль в грязные туманы кабаков,
Мне право это выдали… сатрапы…
Под револьвером песенных ладов…
Въедаюсь в жизнь! Я шлёпаю по грязи!
По трупам крыс, сбежавших с корабля!
Когтистый зверь, скребущий душу фразы…
Ты право – совесть хищная моя…
Правда и вера в ногах
Я бежал по заснеженным улицам,
Принимая урок немоты,
Небом я несмущённый, не умница,
В жизнь попав с теневой стороны.
На исписанных стенах похабщиной,
Из затасканых мыслей… слова…
В эту жизнь я насильственно спадщиной,
Втиснут в жалких потугах ума.
Раздавить бы в пыли мне всё низкое!
Там, где лают охрипшие псы,
Одичалые псы… с обелисками…
Разжиревшие от колбасы…
Глаз булавочный, клику поповскую,
В желчно-трипперном блеске белков,
Разложить как путану… матросскую…
За веселье ужасных грехов…
Повысвистано всё! Прособачено!
Потушил ангел солнце моё…
Неразумных гнев губит… назначено,
С человечьим ли, волчьим лицом.
Я мечтаю о солнце потерянном!
О разрушенных старых богах…
И бегу в этом мире… растерянно…
Ища правды… и веры… в ногах…
Звонарь
Поет калека, пляшет нищий,
Вконец с промотанной душой,
Новоумершие… за тыщи…
С налитой кровью головой.
И балансируют задами,
В постелях смутных… и ничком,
Обсыпав руганью и вшами,
Святых, всевышних старичков.
В подвязках розовых иконы,
Целуют с копотью в носу,
Мясисто-пьяные погоны…
Нагадив в божию росу…
Неся живот в святой жилетке,
Сморкаясь пальцами в алтарь…
Угодник молится… монетке…
И лишь всевышнему… звонарь…
Тени сна
Металась последняя карта,
Допита бутылка вина,
Разинул пасть мрак от азарта,
Баюкала хмелем луна.
Жемчужно-молочные звёзды
В разливах фонарных огней,
На тёмно-пустынные вёрсты,
Бросали узоры теней.
В бокалах с вином рдеют густо,
Окурки… в унылом часу,
Трепещет последний час… грустно…
Запутался счет на весу…
Из давних мелькают снов тени,
С испитым лицом…. стукотня,
Истёртые смертью ступени,
Со смертью в глазах ребятня.
В душе закрестились верёвки,
И свет над крестом-фонарём,
В пасть улицы лил зарисовки,
Ненужности тусклым огнём.
А я сквозь железные прутья
Решётки тюрьмы… из окна…
Вам голуби неба… лоскутья…
Горстями… крошил… из пшена.
Зарытое вино
Поросло травой неосторожной
В погребе зарытое вино,
Сном веков убитое… тревожно,
Брошенное временем на дно…
От земли и пыли задохнувшись,
В музыке окованных камней,
Забродила влага… не проснувшись…
Хорошея, становясь хмельней.
Доживу и я до самой смерти!
Выбитый бедою из седла,
Перед вечным сном пройдусь по тверди…
Старое вино допью до дна…
Позову я чёрта на защиту!
И у жизни отнятые дни,
Попрошу оставить… инвалиду…
И вино зарытое… в тени…
***
Из раны берёзы кровь белую,
Пролили в листву омертвелую,
Слезами стеклянно-застылыми,
Берёза клялась над могилами…
Вода из кувшина разбитого,
Смешалась с костями зарытого…
И в сером, дремотном забвении,
Льёт слёзы берёза в мучении.
Травой мы питаемся горькою!
Кровь белую путаем с зорькою…
И камни зарыли холодные,
В поля без берёзы бесплодные…
Веткой вишни
Мне вернуться бы с этого поля,
Там где мирные сёла в огне,
По пустынной равнине из горя,
Обнажить свою душу в строке.
В заклубившемся смерче событий,
Причаститься бы мне у земли,
Чтоб уйти в предрассветные нити,
И растаять до белой зари.
Мне бы к ветру припасть молодому,
В душном смраде стать каплей дождя,
И куплет отстрадать по другому…
Отшагать его вёрсты не зря…
Мне услышать бы музыку улиц,
Уходя от гранат и ножей,
Написать тень рассвета… для умниц…
От себя отказавшись в душе.
Мне бы надо быть жёстче и злее,
В одном слове гореть от войны,
В жёсткой койке стыда стать смелее,
Быть хозяином ветра, луны.
По земле уходящий от праха,
Я вернусь, заметая следы,
От секунды к секунде… без страха…
В одиночку, в четыре стены…
Мне бы выйти с полей! Прямо к солнцу!
И откинуться бы на траву!
Растопить гнев в себе и иконцу,
В руки брать каждый раз поутру.
Исколоться бы спелой соломой,
Хлеб на воле безумной вдыхать,
Парки лет прежних вспомнить с истомой…
Не прощая себе всем прощать.
Мне бы выпить бы сладкий сок жизни,
Искупленье и грех на кресте,
Мне обнять бы… и веткою вишни…
Я взойду на сожжённой земле…
Пепел
Я пепел, сдуваемый ветром с ладони,
В странице грядущего дня,
Плод времени зрелый, душой истомлённый,
Галопом загнавший коня…
Стою на углу, на развалинах мозга,
Как не был рождён, хоть и был,
На стылом брегу, в зябкой дрёме из воска…
Отпущенный Богом… в распыл…
А пляска мчит дальше в скуделе паскудной,
Уродливо корчась в пылу,
Покорно рантье и паяцы потрупно…
Хватают хвалу… на полу…
И зеркало разума тоже тускнеет,
И настежь цинизма врата,
Где людно трава не растёт, а желтеет,
Мертвец не раскроет и рта…
Углём, проповедуя, пишут о белом,
Сыреют о тёплом слова,
Старею в тоске я и духом, и телом,
Стекают со стен зеркала.
Изжаленный роем надежд и раздумий,
Под грузом ночных фонарей,
На крики кричав я один рвусь на пули…
В нагую свободу камней…
Горящая кожа, истерзан рассудок,
Мы стали лишь горстью теней,
Знамёна в могильном безмолвии суток,
Насилия крест из огней…
Куражатся вольные лучники смерти,
По прелому праху земли,
Из самых глубин преисподни и тверди,
Узорно вслух лгут короли…
Мне ночь по живым отзвонила печалью,
Пусть так! Да простит меня Бог!
За мысль, что искрится холодною сталью,
За пепел сдуваемых строк…
Душа журавлиная
Просится в небо душа журавлиная,
Там, где орлиная высь,
Просится в птицы… к рассвету… наивная…
Крылья пока не срослись.
Ветром душа до земли пригвождённая,
С верой взойти в небеса,
Налита гулом от звёзд ограждённая,
В клетке плетёт паруса.
Воли возжаждав в скудели ветшающей,
Лес заповедный в душе,
К тёплому, светлому рвётся мечтающий,
К солнцу, но не в парандже.
Луч солнца бывшего, в ножнах забвения,
Где-то в начале начал…
Выпал из времени, но из затмения,
Путь для души прокричал.
В клетке тоскует душа журавлиная,
Крылья в тисках коротки,
Сквозь пальцы ночь проскользнула пустынная,
Тайной водою тоски…
Пусть слёзы – дни! Месяца! И столетия!
В вечность секунд и минут,
Душу запрятать нельзя от бессмертия,
Там… журавли её ждут…
В душу оденутся вздохи ожившие,
Чёткое эхо кнута…
Выкинут в прошлое, души погибшие,
Ради любви и Христа…
Глупые уши! Безликие грешники!
Пусть кое-как да скорей!
Вспыхнете вовремя… чисто… в подснежники…
В души… в сердца… журавлей…
Дремлет доверчиво в снах журавлиная,
Просится в небо душа,
В ночь по живым, отзвонила… полынная…
В коже горящей дыша…
Художник: Винченце Априле
