Неужели миновало время серьёзных литературоведческих исследований? Неужели настало время исключительно для безудержного эпатажа во всех сферах?
А какое нынче великое количество литературных критиков, экспертов, желающие прославиться хотя бы на миг! Они берут любую, устоявшуюся в веках тему, и с великим апломбом выворачивают её по примеру сентенций Оскара Уайльда.
Наизнанку и издевательски.
Но вовсе не для смеха... а для далеко не шуточного расшатывания моральных устоев человечества в целом. Имея своей целью деградацию общества.
Чтобы отдельно взятая голова закружилась, и обыватель сказал бы: «Так вот в какой грязи собака-то зарыта...!»
И плюнул бы.
Смачно.
В гения всех времён и народов.
Стащил бы того с пьедестала и мимоходом высокомерно говорил бы:
– Этот чудак?.. А его и не было совсем!
Акцент смещается с гениальных мыслей очередной жертвы американской «культуры отмены», с безупречной формы произведений классика на... увы, недостойные шушуканья... И вот находится уже «лже-долгожитель», тот, кто якобы «свечку держал» и всё знает точно, как оно было и с кем! Ему, вишь, сам гений на ушко шептал свои мерзкие тайны...
Но на самом деле мерзости и гениальные произведения – две вещи несовместные. Их советовали разделять и сами носители гена гениальности. Фёдор Иванович Шаляпин даже особо писал в своих воспоминаниях, что актёр-человек и актёр-творец – разные вещи и даже личности. Но, не в коня корм, такие нынче «исследователи» пошли. А на поверку –обманщики и пошляки.
Дорвались графоманы и литературные убийцы уже до Александра Пушкина, Вильяма Шекспира. Да-с… никого не пожалели, ни своего, ни чужого.
Начнём с Шекспира.
Не секрет, что энциклопедический объём знаний, ощущаемый в пьесах, необыкновенно широкий словарный запас, искромётный юмор, знание и владение древними языками и классической литературой – всегда вызывали сомнения в том, мог ли простой стряпчий по имени Вильям Шекспир в ту давнюю эпоху овладеть этими знаниями и ещё в ранней юности применить их пьесах и стихах с таким блеском. Исследователями, настоящими и серьёзными, назывались высокие имена первейших дворян Великобритании той поры, и приводились разные доводы относительно возможного авторства того или иного.
Но всегда вопрос ставился лишь в одной плоскости: как на самом деле звали автора, скрывшегося под псевдонимом Вильям Шекспир?
Одного человека.
Одного гения, постеснявшегося выйти к рукоплещущей публике.
Но страшный напор «культуры отмены» или, как точнее выражаются – отмены культуры в мировом масштабе – привёл в содрогание и народы, и сами основы литературоведения. И теперь, вместо глубоких исторических исследований, на потеху почтеннейшей публики горе-критики и якобы-исследователи вытаскивают только «достоверные» альковные подробности жизни королевы Елизаветы Английской и объявляют Шекспиром коллектив «авторов-родственников», конгломерат ближайших придворных Елизаветы во главе с самой королевой...Да и сами сочинения, впечатлившие и впечатляющие глобальностью (в прежнем значении слова) мысли ныне объявляют – бесталанными и введёнными в литературный оборот только с целью осуществления лингвистической революции в английском языке... Чтобы англичане просто заговорили посовременнее… И при чём тут мысли, поэтические откровения, полёт вдохновения и слёзы восторга? Примитивный момент обучения, а не Шекспир! Ну что на это скажешь?
– Молодец, фейкоплёт... Возьми с полки пирожок.
Может, стоит начать с разговора о языке?
Язык, как всем известно – форма мышления, способ самосознания народа, скрепа идентичности людей, говорящих на этом языке.
Как же происходило становление литературного английского языка? Начало истории не берём – на островах проживала куча довольно диких племён и наречий, сохранилось мало письменных памятников, но зато имеется масса догадок лингвистов и историков.
Затем по мнению историков Англии верх взяли саксы.
Саксы, возможно, имели в своем лексиконе и славянские корни, если допустить, что с римлянами на остров попало и славянское племя, предположение, поэтически воплощённое в «Легенду о короле Артуре и Рыцарях круглого стола». Эта теория имеет много приверженцев, но обсуждение её выходит за рамки данной статьи.
О словах поэтического языка. Архаика.
Джон Рональд Руэл Толкиен в своей знаменитой сказочной трилогии о кольце власти для придания атмосферы древности и былинности употреблял в тексте много совершенно архаичных, забытых слов. Одно из этих слов – «leecher». В последствии в языке это слово замещено словами с иными корнями «healer» (health), «doctor».
Если прочесть это былинное слово по-русски, получится: лечить, лекарь, лекарство, лечебный. А непреложное правило лингвистики гласит: слово принадлежит тому языку, где ему существует больше родственных. В русском языке оно осталось, есть много однокоренных и производных. В Англии же – ушло в архаику.
…О глаголах.
Как известно несчастным школярам английского языка, в нём бок о бок живут два типа глаголов, спрягающихся по абсолютно разным правилам:
глаголы неправильные – сакские
и нормандские – правильные.
Всё глаголы, названия действий, сохраняются в веках лучше названий явлений и предметов – существительных. Так вот, всё глаголы, обозначающие базовые понятия жизни необходимые человеку, остались в английском языке от саксов. И теперь бедные школяры учат наизусть таблицу временного изменения «неправильных» глаголов, образующих свои прошедшие формы по ушедшим в века правилам забытого сакского языка.
Их, этих глаголов, мало.
Но они самые важные. Жизнь упрямо не отдала их на растерзание языку французских захватчиков и не погрузила в забвение.
А менее важные действия теперь обозначены «правильными» глаголами, по происхождению нормандскими. Вот их-то – основное количество.
Вильгельм Завоеватель Британских островов сотоварищи говорил на старофранцузском. В нем было очень много латинизмов, ведь в основе нормандского языка лежала латынь. Кстати, при римской оккупации Туманного Альбиона (Белых островов) латинские корни тоже частично вошли в язык саксов и других племен вместе с новыми явлениями и понятиями.
Вильгельм своим завоеванием осуществил разграничение общества, в какой-то мере действующее и ныне. Столичная аристократия оказалась противопоставлена джентри (теперь), сквайеров – тогда.
Возникла городская и деревенская знать.
Победители, Вильгельм и его нормандские приближенные, находились в Лондоне, побежденные дворяне саксы – у себя в деревне.
Лондон говорил на французском, деревня – на сакском. Поддерживали сквайеров и свободные йомены (фермеры).
А тут ещё на сцену истории языка оказались выведены «скрайберы» (или «скриберы») – переписчики, писцы, учёные клерки.
Чтобы привести смешанный язык той эпохи хотя бы к какому-нибудь единообразию, взаимопониманию побеждённых и победителей, скрайберы «скребли» гусиным пером по пергаменту, записывая и толкуя сакские слова, создавая из смеси языков единый письменный язык. Но беда была заключена в том факте, что скрайберы в большинстве своём были нормандцами, прибывшими в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем.
Писцы были не местные.
Им было неважно, как правильно прописать сакское слово. Писали его по фонетическому принципу, как слышали, не согласуясь с сакской орфографией. Для писцов было важно только одно, чтобы буквы располагались в удобной для написания последовательности, чтобы меньше отрывать перо от бумаги, вывести слово в едином росчерке. Скрайберы даже намерено переставляли буквы в несчастном сакском слове для собственного удобства написания. Отсюда – нелогичное и трудное правописание в современном нам английском.
Отсюда же и пословица: «Произносим – Манчестер, пишем – Ливерпуль».
Со временем и люди, и язык, как-то сжились, переплелись. Язык как живое явление развивался и совершенствовался...
Допустима и даже желательна аналогия с русским языком России времён Кантемира и Ломоносова.
В английском языке при отце Елизаветы – Генрихе VIII Тюдоре – в языке были такие же довольно неуклюжие формы и обороты, как позже, во времена Елизаветы Петровны (дочери Петра Первого), и Екатерины Великой в России.
Читать староанглийских поэтов затруднительно. Сквозь дебри старинного языка Чосера нужно просто продираться, но даже и тогда был поэт, Джон Донн, писавший весьма понятным языком и очень остроумно.
У нас в России работу с развитием русского языка в поэзии и прозе начал Михайло Ломоносов.
Язык прозы по существу своему и роли в литературе всегда будет более современным, так как приближен к разговорному.
А вот поэзия как жанр возвышенный и торжественный в силу своей особенной патетики цепляется за старые освященные временем формы: слова и выражения. Невозможно представить себе оду, написанную разговорным языком.
Безусловно каждый поэт влияет на современный ему язык. Ведь поэзия до крайности эмоциональна.
На людей эмоции воздействуют прямо, минуя логику.
Доходя сразу до сердца.
Этим и обусловлено изменение состава слов языка в период творчества великого поэта. Даже не ставя себе этой цели, творец, подобный Шекспиру или Пушкину, Байрону или Крылову, изменяет стиль мышления своего народа посредством воздействия на народный язык: осовременивая его, вводя в обиход новые или разговорные, или иноязычные, или наоборот – родные слова и литературные грамматические обороты. Не случайно похороны Крылова вылились во всенародное шествие – как дань памяти великому просветителю, а Пушкина захоронили тайно, опасаясь массовых антиправительственных манифестаций народного горя и гнева.
Неверно представлять себе, что был архаичный Кантемир, громогласный, но часто неловкий в оборотах языка Державин, а потом раз! И сразу возник Пушкин с его понятным каждому, лёгким и красивым стилем выражения.
Многие поэты уже писали современным им языком и до Пушкина. А проза прямо показывает нам, что её язык развивался и осовременивался много быстрее, чем за ней поспевала поэзия.
Сергей Аксаков, родившийся при Екатерине Великой и бывший ребёнком при Павле Первом в книге о своем детстве приводит диалоги (прямую речь) тех времён. Они звучат абсолютно современно для нас и понятно.
Поэзия же обладает несколько большим консерватизмом и инерцией, сохраняя для нас древние ушедшие слова.
Такое положение дел типично для любой страны.
И для Англии тоже.
Предположить, что елизаветинской кликой был задуман проект «Шекспир» только для изменения языка… ? Для этой цели более подошла бы проза, а не поэзия.
Но Шекспир – поэт! И какой!
К тому же, в произведениях его кроме обновлённой лексической стороны (не главной для признания тебя гением) имеется целый букет иных талантов и достижений мирового масштаба:
– сюжеты, крепко сбитые, с успехом идущие уже которое столетие,
– характеры, достоверные, живые, интересные, современные, узнаваемые, далеко не ходульные,
– поступки, очень типичные для всего человечества, а не высосанные из пальца автора
(…сколько же веков обсуждают поведение и действия героев Шекспира? И сколько будут ещё обсуждать...),
– эмоции , бьющие ключом прямо в цель – в сердце читателя, зрителя,
– такое остроумие диалогов, что не знаю, с кем из авторов можно Шекспира сравнить,
– сонеты… полные глубоких мыслей и неожиданных для читателя выводов поэта– новатора. Темы сонетов Шекспира актуальны и поныне*.
Всё это в совокупности означает, что просто в назначенный срок родился гений.
Такой обычный гений слова, эмоции, ума и сюжета.
По заказу этого не сделаешь.
Нанять его можно.
Искусственно создать, а ещё – разнонаправленной группой придворных – нет! Видимо, те псевдоучёные, кто продвигает эту версию, не читали басню Крылова о лебеде, раке и щуке и результате их труда.
Гений приходит в этот мир, чтобы показать человечеству его потенциал.
Если кормить тысячу мышей, из них не вырастет более крупное животное – кошка. Если собрать команду даже очень талантливых сочинителей, будет хор – каждый со своим голосом и стилем.
Шекспир, Леонардо да Винчи, Пушкин – гении. Завистливым мелким умам неподвластные!
… Сам же автор бессмертных стихов, Вильям ли Шекспир, граф ли Оксфорд Эдуард де Вер, итальянец ли Микеланджело Кроллаланца ( перевод его имени с итальянского –»трясти копьём», тот же, что и имени Шекспира – «shake spear») или кто иной, сам выказал свою позицию.
По собственной воле покрыл своё имя тайной.
Вот и нам следует уважать волю ушедшего. И теперь каждый, кто произносит славное имя «Шекспир», слышит, как оно отдаётся эхом в веках…
Вспомним же в этой связи строки иного гения и иной земли – Александра Сергеевича Пушкина.
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
О сносе ещё одного памятника, теперь – Пушкину.
Однако... русофобия зашкаливает.
Поразительное время настало – повсеместного отказа западной цивилизации от своих корней и предков, время «культуры отмены», а на деле – полной отмене гуманистической всемирной культуры и замены её набором безнадёжных и смертоносных для человечества постулатов Кьеркегора.
Диктат смерти восторжествовал в западноевропейском и заокеанском мировоззрениях. Диктат смерти всему, что несёт красоту, радость, полёт мысли, счастья и развития. Взамен нам всем навязывается могильный тлен и «конец истории» рода людского. Фальсифицируют всё – существовавшее века и века, составившего всемирный золотой фонд.
Пересматривают очевидное: даже итоги Второй Мировой войны. Вовсю в западном мире идёт борьба с реальной историей человечества, памятью и памятниками. Какая существенная разница между сносом мерзавцем чехом памятника маршалу освободителю Праги – И.С. Коневу и сносом нерукотворного памятника А.С. Пушкину, исподволь производимого в странах – бывших республиках СССР – мировым правительством «глобалистов»?
Отчего же Пушкина так яро ненавидят, отчего уже много лет подряд летят в него ядовитые стрелы клеветы, недоброжелательства и прямых запретов на существование его поэтического наследия?
Суть этого явления – в необыкновенном воздействии строк Пушкина на современного человека. В талантливой доступности его мыслей, в его гуманизме, оптимизме, свете и патриотизме. В том, что именно Пушкин является надёжной скрепой русской идентичности, а русофобы по приказу глобалистов целят именно сюда. Разбить скрепу и рассыпать единство народа. А также ограничить доступ народам мира к русскому языку и его носителю – поэзии Пушкина, ибо известно, что язык не только отражает мышление, но и воспитывает, формирует молодое поколение, на нём говорящее, формирует само мышление.
Вот и сносят украинские правители маленькие и большие памятники Пушкину, запрещают упоминание о нём, жгут книги.
Но и в России находятся отщепенцы, не брезгующие наветом и клеветой на великого поэта и гражданина.
Началась эта открытая травля пасквильными «Анекдотами из жизни Пушкина» Даниила Хармса (1935 год). Тут уместно привести цитату из «Мастера и Маргарита» М. Булгакова.
«...Рюхин поднял голову и увидел..., что близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.
Какие то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. « Вот пример настоящей удачливости..».
– Тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем– то на никого не трогающего чугунного человека.
– Какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что– нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...?» Не понимаю! Повезло, повезло!– вдруг ядовито заключил Рюхин...Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...»
Да – бессмертие!
И некоторым – и прежде и теперь это – как кость в горле.
Казалось бы, зачем неплохому писателю Даниилу Хармсу говорить подобные гадости о Пушкине? Не иначе, как для подготовки почвы для последующего посева…? Который и наступил в 90-е годы, когда начался планомерный капитальный снос русской культуры, принявший теперь катастрофические размеры.
Вот и приходится признать, что в настоящее время не исследования, а пародия на исследование правит бал.
И не серьёзный исследователь, а просто журналист самоучка г-н Козаровецкий издаёт книги и читает лекции на тему: почему великий Пушкин был «недостойным человеком и плохим поэтом». Тем временем, доказательная база этих инсинуаций настолько слаба и смешна, насколько и постыдна для выноса к широкой аудитории. Однако же, выносится! Моральная же сторона подобного действа такова:
1. Журналист не озабочен уместностью, правильностью приводимых им цитат, выдирая их «с кровью» из тела романа, нарушая смысл и логику. Часто даже притянутых за уши доказательств нет совсем. Все ложится под колеса навязываемой теории. Это – обычная неразборчивость в средствах для достижения поставленной цели.
2. Неискушённому и малообразованному человеку сообщается заведомая ложь – что роман « Евгений Онегин» – произведение, написанное плохими стихами со слабой сюжетной линией и плохо очерченными персонажами.
3. Журналист многократно подчёркивает, что роман в стихах Пушкина – это только пасквиль поэта на «учителя и друга» другого поэта – Катенина. По мнению псевдо-исследователя, данный роман в стихах – просто низкая месть Пушкина, месть длиной в почти десять лет. Основанием же для мести, как уверяет нас журналист – явилась сплетня, якобы имевшая место, сплетня Катенина о Пушкине.
Причем, имя автора сплетни документально никем не доказано, это невозможно было тогда, невозможно и теперь. Распускал ли Катенин эту сплетню? Неизвестно. Представленные же журналистом доказательства – тоже слухи, мнения и сплетни. Соответственно, в реальности – Катенин тоже может являться жертвой интриги, оболганным человеком, как и сам Пушкин.
Но предполагать в гении русской поэзии способность затаить месть на долгие десять лет и ради одной этой мести сознательно уродовать свое творение? Такая мысль возможна только в человеке, ненавидящим Пушкина и память о нем.
Утверждение Козаровецкого, что роман – якобы слабый, стихи – якобы плохие, идёт абсолютно вразрез с мировым мнением, с ощущениями каждого из читателей романа, и является грязным наветом на поэта, оставаясь на совести самого Козаровецкого.
Каким же в действительности был характер молодого Пушкина? Того, который начал Первую главу…?
Имеются воспоминания декабриста Пущина, того, кому посвящено широко известное стихотворение поэта.
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
И вдруг Пушкин увиделся нам глазами его современника, друга, росшего рядом с поэтом.
… Юноша горячий и ранимый, страшно задиристый, но с ущемленным самолюбием, тянущийся к тогдашней «золотой молодёжи – сливкам общества», не очень-то до него снисходившей, даже больно обижавшей. Поэт, уже заявивший о себе во весь голос, в воспоминаниях Пущина виден нам человеком мягким, терпевшим в ссылке в Михайловском довольно тираническое отношение к себе той самой, всем нам известной няни, с которой и спорить-то побаивался… Таков у Пущина образ молодого Пушкина.
Евгений Онегин – без сомнений антипод самого поэта. Антитеза автору.
Евгений – юноша, принадлежавший к высшему свету. Описывая успех и популярность Онегина в обществе, молодой автор немного даже «компенсирует» свою обиду и недостаток всего вышеизложенного в своей собственной судьбе ... Пушкин позволяет Онегину наслаждаться «лёгкой» и блестящей жизнью, в то время как он сам …
Но, не будем забывать, что роман создавался долго, десять лет. И Пушкин, написавший первую главу, разительно отличается от Пушкина, завершающего этот роман в стихах.
О чём же роман? О неудавшейся любви?
Не один десяток лет речь ведётся о зашифрованных главах романа, к любовной интриге Онегина не имеющих отношения.
Так что, в конечном итоге, Онегин и его взаимоотношения с Татьяной выходят явно не самоцелью романа, скорее, канвой, позволяющей автору рассуждать о русской жизни, о жизни общества, современного Пушкину, о философии, политике, искусстве, природе – обо всём на свете. В этом роман «Евгений Онегин» бесконечно схож с центральным произведением лорда Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда». Мысли самого поэта на ту или иную животрепещущую тему и есть цель написания подобного романа в стихах. Достаточно просто непредвзято прочитать текст, чтобы увидеть и осознать этот факт. Рассуждения Пушкина длиной в десять лет жизни, в десять лет приобретения им жизненного опыта, трансформация понимания человеком самой сути вещей – всё это много выше простого желания высмеять удачливого в свете Катенина. Возможно, в самом начале и сгоряча так могло быть задумано, но чем дальше шла работа над романом, тем менее Пушкина занимала именно эта задача, слишком много он сам пережил, передумал, и захотел сказать нам. Ведь Пушкин в его стихах виден нам как очень тонкий и умный, знающий и мудрый человек, далеко не мелочный.
Мнения поэтов – друзей Пушкина о «Евгении Онегине» сильно расходятся и не могут служить нам истиной в последней инстанции, аксиомой, которую нам следует слепо принимать на веру.
Ведь мнения друзей бывают и предвзяты. Достаточно вспомнить, что тот же П.А. Вяземский навязчиво и грубо, даже глупо, преследовал И.А. Крылова, т.к. ратовал за другого баснописца. Какого? Вы помните его имя?
Нет?
А вот Вяземский ставил его творчество много выше творчества Крылова. И только перед смертью слегка раскаялся и чуть переменился в своей бескомпромиссности.
Имя этого баснописца – И.И. Дмитриев.
Сколь много на свете людей, желающих под сенью гения приобрести известность любой ценой...
Самоутвердиться за чужой счёт.
Сам журналист Козаровецкий на вопрос об отсутствии цитат, подтверждающих его точку зрения, отвечает: «Да нет, к чему?»
А и верно, к чему? Он же сам в себе уверен! Самоуверенность в позиции клеветника и есть его доказательства. Что там у Киплинга? Знаменитая сентенция бандерлогов:
– Это правда, потому что мы все так говорим.
Если нужно разрушить освящённый веками образ, расшатать авторитеты, внести яд сомнения в души подрастающего поколения, то к чему им знать текст разрушаемого романа, да и вообще, зачем им читать Пушкина? Лучше им читать странные и злые строчки Хармса…
Зачем поэзия, логика, история, здравый смысл наконец? Ничего нет, ничто не существует.
Есть только космическое болезненное самомнение горе-исследователя, который кладет в прокрустово ложе своей «теории» любое возражение, обрубая ему по примеру разбойника Прокруста, все, что выходит за пределы: руки, ноги, голову. И он рушит, рушит всё, до чего дотягивается его мысль. Ему не важно, что в «Евгении Онегине» Александр Сергеевич Пушкин выступает новатором, революционером стиля и формы. О чём и сам Пушкин написал друзьям, тому же П.А. Вяземскому – есть «дьявольская разница» между другими романами и начатым романом в стихах.
«Дьявольская разница»… однако, поэт не расшифровал, что дьявольская разница между стихами и романом в стихах состоит в том, что он, поэт, принял решение написать роман стихами, но приближенными к разговорной речи, а вовсе не в традиционно-возвышенном стиле, таком типичном и привычном для поэтов – друзей Пушкина и его современников. Отсюда и их первое (да и у некоторых и постоянное) неверное восприятие романа. Ведь Пушкин изменял установленные и освященные временем традиции стихосложения. Будучи высокообразованным человеком, отмеченным печатью гения, обладающим чувством юмора и острым взглядом – он написал замечательную вещь. Ею будут восхищаться, любить, находить своё, учить наизусть и превозносить поколения и поколения вперёд.
Но сегодня на наших глазах происходит бескомпромиссная борьба с общечеловеческими и конкретно – русскими – идеалами, гуманным мировоззрением. И ведётся эта борьба гибридными методами. В том числе и посредством возмутительных пародий. Теми средствами, что мы именуем ныне иноязычным словом «стёб».
А не заглянуть ли нам попутно вглубь веков? В те времена, когда пародия служила очищению искусства, а не пыталась нагло занять его место...
Во времена не столь отдалённые...
времена поэзии Пушкина, Баратынского, времена басен Крылова,
времена искромётной пьесы Грибоедова «Горе от Ума»...
Вот тогда жил, да и очень хорошо поживал, некий граф Хвостов Дмитрий Иванович. Он был не только граф, но ещё и графоман (фанатик неуспешного сочинительства).
« Стихи слагать и их читать – всегда намерен!» – таким был его девиз.
Реликт замшелого старого стиля патетического, нескладного стихосложения, но очень плодовитый автор, он издавал свои книги в роскошном оформлении и за свой счёт. Тайно или явно, как придётся, он подбрасывал или оставлял книги в домах знакомых или литераторов. Был он постоянным объектом злых эпиграмм Пушкина, борющегося с устаревшим стилем и неумной патетикой.
И пошли от Хвостова сатирические образы горе-пиитов друг за дружкой.
… Братья Жемчужниковы и А. Толстой создали пародию – «великого поэта-графомана», незабвенного Козьму Пруткова.
«…Кого власы подъяты в беспорядке,
Кто, вопия, всегда дрожит в нервическом припадке,
Знай, это Я!
.........
В моих устах – спокойная улыбка!
В груди – змея!»
Вот манифест этой пародии на поэта.
…Позже, в советское время коллектив авторов «Литературной Газеты», кстати, основанной А.С. Пушкиным в 1830 г., вдохнул жизнь в другого продолжателя дела графа Хвостова, «Евгения Сазонова» (трибуна-патетика) . И присвоили ему титул «людоведа и душелюба» (с примечанием, что жена поэта – Люда), автора издевательского романа «Бурный поток», остроумно и смешно протаскивающего штампы современной ему советской поэзии и прозы.
Серия Мемуаразмы. Из Сазониады.
На своем жизненном пути , как пишет маститый эссенизатор (от названия жанра «эссе»),
«…Встречал я гениев не раз.
Былое вспомнишь,
Вспомнишь Думы...
И создаешь Мемуаразм.
…Раз, с Просперо Мериме
Мы играли в буриме.
Оказалось, Мериме
В буриме – ни «бе», ни «ме».
…Известный классик Честертон
Играл неплохо в бадминтон.
И я известный классик, но,
Предпочитаю домино....
…Справа под руку вёл я Шопена,
Слева под руку вёл я Жорж Занд.
.... Погружался во тьму материк…
– Вы – талантище, – Жорж прошептала.
– Ты – велик! – пробасил Фредерик.»
Вот так как-то. Вот такие «глубокие и точные» ... мемуаразмы.
И читатели улыбались, даже хохотали над напыщенными глупостями, в которых сгорали штампы и ходульности современной им советской литературы, в огне сатиры очищалась она...
Минула вечность.
И обрушилась на нас «новая реальность Зазеркалья».
Topsy-turvey world. Мир-перевёртыш.
Мир лимериков.
Мир, где порок называют добродетелью, а ложь «святой правдой». А высокие чувства заменили на площадную пошлость.
«О боги, яду мне, яду!.. И было в аду видение»: журналист пытался устроить затмение «солнца» русской поэзии.
Что это было?
Мемуаразм?
Евгений Сазонов во плоти?
Союзы писателей, «как с вашим сердцем и умом...» вывести на всеобщее обозрение подобного «Евгения Сазонова» с апломбом Козьмы Пруткова, настырностью и графоманством Хвостова?
Но ведь он был выведен к нам.
И суть-то в том, что вышеперечисленные сатирические персонажи по сути своей высмеивали ходульность, глупость, порок, никчёмность, самомнение бесталанных авторов. Они своей напыщенной глупостью оттеняли, подчёркивали настоящее величие добра и гения.
А в нынешнем мире-перевёртыше живое воплощение Пруткова и Сазонова на полном серьёзе нападает на признанные гениальные стихи классика, объявляя их « плохими» и «пародией», низводит величие Шекспира до уровня просто лингвистического приёма, зачёркивая гений и принижая его место на Парнасе.
Это и есть сегодняшний мир-перевёртыш, мир без всемирной культуры. Мир, в котором долгие века развития человечества до высокого уровня вдруг в одночасье отменены, зачёркнуты.
И над миром воссияла зеркальная троица:
«фейк», обман – стал желаннее истины,
«хайп» – заменил успех заслуженного признания,
«стёб» – с наглым презрением стал на место таланта.
А сплетня и максим бандерлогов «это правда, потому, что мы все так говорим» полностью вытеснили настоящие и бесспорные факты, науку и мнение культурной части человечества.
Коллективный бесталанный «графоман Хвостов», наконец, стараниями «глобалистов», рыдая от счастья, стал в либеральных СМИ на место Пушкина? А группа корыстных царедворцев интриганов покусилась на место Шекспира во всемирной литературе?
Реникса! Чепуха!
Может, лучше «продать козу» по известному анекдоту?
Может, коза лишняя в нашей жизни?
И сразу станет спокойнее?
И воздух чище?!
А пародия останется пародией, как ей и положено?
А Гении...
А что им?
Гении и сейчас пребывают в незыблемой Вечности.
И им смешны эти современные клоунские потуги.
Примечания.
* Чем не современная тема сонета 2? О модной теперь теме «чайлдфри»…
Когда все сорок зим разбелят уж виски
И вспашут гладкость щёк морщины увяданья,
Когда бесплодной старости тиски
Нежданно охладят твои желанья,
Тогда тебя спрошу – А где твоя краса?
На что истрачен пыл минувших лет?
Ты отведёшь запавшие глаза,
Чтоб спрятать стыд – за прошлое ответ.
Гнев, сожалений горьких полоса…
А как бы ты ответить гордо мог:
Меня вознаградили небеса!
Вот сын мой – продолжение и итог!
Ты завершаешь путь, твой сын в его начале!
И жар его весны растопит все печали. (перевод автора)
