Посадите Петра повыше / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Их стало очень много в городе – страшных людей. Они были ниже Андрюхи, не самого высокого мальчишки в классе, почти все с серой щетиной на щеках и подбородках. Они страшно надвигались на Андрюху, сидя на своих каталках. Да какие там каталки – так, платформочка деревянная на четырёх подшипниках. Подшипники катились по асфальту с жёстким шумом. Он был слышен издалека – шум одинокой коляски. Потом к нему присоединялся другой, третий. Люди съезжались и плотной группой двигались к пивной – и тот жёсткий шум подшипников висел над улицей.

А потом эти люди исчезли. И в городе уже не было слышно жёсткого шума подшипников. Поговаривали, что людей этих перевезли куда-то, подальше на Север. Андрюха толком не понял. Да, по правде говоря, и не хотел знать: он рад был не встречаться с ними на улицах.

Удивительно быстро прижился Андрюха в городке, куда приехали они вместе с мамой и бабушкой в эвакуацию. Почему они не возвращались в большой и красивый город, где жили до войны, ни мама, ни бабушка не объясняли. Об отце тоже, сколько Андрюха ни спрашивал, твердили невнятное «пропал без вести», а однажды услышал он шёпотом произнесённое мамой слово «штрафбат». Мама, разговаривая с бабушкой, подошла к его кровати, склонилась над ним, прислушиваясь. Андрюха сделал вид, что спит, тогда-то мама и произнесла это слово. И теперь жили они в маленьком городишке и возвращаться в родной город либо не хотели, либо не могли. Андрюха, честно говоря, не очень страдал. Друзей у него было много, играть мальчишкам было где – в старом городке для этого много развалин. А то, что он, Андрюха, ростом маловат, не беда, иногда даже преимущество, потому что никто лучше него не мог пролезать в лазы, подземные ходы тех развалин. Словом, всё было неплохо. Конечно, если бы папка вернулся (а он мог вернуться только героем, с орденами на груди), Андрюхе и вовсе ничего другого не надо было бы. И хорошо, что не было страшных людей на каталках. Побаивался их Андрюха, как боялся чёрного паровоза, когда был совсем маленьким. Паровоз стоял на путях, пыхтел, пускал клубы пара и дыма и вдруг пронзительно и резко засвистел – двухлетний Андрюха вздрогнул и расплакался. С тех пор воспоминание о том испуге жило в нём, и уже сейчас, каждый раз, когда слышал Андрюха звук проходящего вблизи паровоза, он напрягался, опасаясь, что вдруг снова вздрогнет и расплачется. Он не хотел встречи с паровозом, и не хотел встречаться с людьми на низеньких тележках. Но с одним из них встретиться пришлось. Человек появился в городке неожиданно, когда о других стали забывать. Говорили, что его специально привёз с собой какой-то большой начальник, поскольку тот был хорошим специалистом – то ли сапожником, то ли часовщиком. И для больших начальников он работал. С ним-то и столкнулся Андрюха. В пивной.

Вообще-то, детям заходить в пивную не полагалось, и бабушка строго следила, чтобы Андрюха даже не подходил к ней, но тут сама послала к буфетчице Нинке. Та должна была что-то передать бабушке. Даже кошёлку бабушка дала специально для этого.

До пивной Андрюха добежал быстро, а у входа остановился, стоял, переминаясь, – и нужно было зайти внутрь, и прежний запрет крепко сидел в голове.

– Ну, малец, ты давай или туда, или отсюда, – услышал Андрюха над собой. Оглянулся и увидел однорукого дядьку в гимнастёрке, но без погон.

Андрюха торопливо схватился за ручку тяжёлой двери, пытаясь открыть её – получалось с трудом. Одной своей рукой дядька открыл дверь и, всем корпусом подталкивая вперёд Андрюху, вошёл. Сквозь густой табачный дым Андрюха не сразу разглядел прилавок, а Нинки за ним и вовсе не было. Пробираясь, он слышал гул: говорили громко и каждый о своём.

Андрюха стоял у прилавка и искал глазами Нинку. Наконец увидел: она ходила между столиками. Однорукие и одноногие мужики пили пиво, курили, хватали проходившую мимо Нинку за бёдра и зад, и от того что-то смутное шевелилось внутри Андрюхи и сердце билось сильнее. Нинка на приставания огрызалась, отвешивала подзатыльники, но как-то вяло, а в глазах её заметил Андрюха такую тоску и такую нежность, что, казалось, готова Нинка пожалеть их всех вместе взятых. Наконец она зашла за прилавок. Андрюха встал на цыпочки и протянул Нинке кошёлку.

– А, пришёл? Ну, погодь, я щас, – буркнула она и скрылась в подсобке.

Андрюха стоял, разглядывая всё, что было выставлено на прилавке и за ним, и вдруг во внезапно наступившей тишине услышал громкий голос:

– О, Петро прикатил! Посадите Петра повыше!

Андрюха обернулся – к столику на низенькой тележке подкатывал новый посетитель. «Тот самый, который остался», – решил Андрюха. Мужики засуетились, подтащили к столику стул, приволокли из угла толстую квадратную деревяшку, установили на стуле и туда уже усадили Петра, поставили перед ним кружку пива. Стало ясно, что его в пивной уважают. Он и не был похож на тех других, с серыми лицами, которых Андрюха побаивался. Этот был чисто выбрит, волосы зачёсаны назад, а к гимнастёрке с правой стороны был плотно прикручен орден.

В это время подошла Нинка, и Андрюха повернулся к ней. Нинка держала в руках бабушкину кошёлку, но пока не отдавала, а что-то говорила. Андрюха почти не слышал и понимал плохо. Он прислушивался к тому, что происходило у него за спиной. А за спиной говорил тот, которого назвали Петром. До мальчика доносились лишь обрывки фраз, и он понял только то, что у Петра где-то осталась семья, мать, жена, сынишка, но к ним он, безногий, возвращаться не стал – не хотел быть обузой.

Нинка продолжала что-то объяснять Андрюхе, а он напряжённо вслушивался в слова человека.

– Ну, уж нет, – долетело до него, – здесь меня никто не найдёт. А, если и доберутся, я дальше уйду – обузой не буду.

Сам не зная почему, Андрюха резко обернулся, посмотрел на Петра, их взгляды встретились. Мужчина вздрогнул, ещё ниже опустил голову и просто впился зубами в пивную кружку, закрывая ею лицо. А Андрюха бросился к нему.

– Папка! Папка! Это ты! Я сразу тебя узнал! Пойдём домой! И мамка, и бабушка здесь, – зазвенел во внезапно наступившей тишине голос мальчика.

Почти не отрывая лица от кружки, Пётр глухо сказал:

– Ты, наверное, обознался, пацан. Нет у меня никого. Больше нет. Да и пора мне. Помогите мне, мужики.

Мужчины сняли Петра со стула, усадили на тележку, и он быстро покатил к двери. Андрюха стоял, оцепенев. Очнулся он от того, что его за плечо тормошила Нинка и протягивала бабушкину кошёлку.

– Иди, иди, бабушка ждёт, – говорила она Андрюхе, не давая блестящим в глазах слезам вырваться наружу. – Ну, ступай, беги.

Андрюха машинально взял из её рук кошёлку, подержал её, потом аккуратно поставил на столик и бросился к дверям.

Улица круто спускалась. В этот час на ней почти никого не было. Лишь маячила впереди фигурка человека на низкой каталке. Человек успел отъехать далеко. Он энергично отталкивался колотушками от земли, тележка катилась быстрее, как будто человек хотел убежать от преследователей.

Андрюха побежал за ним.

– Папка! Стой! Стой! Это же ты! Я узнал тебя! Постой, папка! – кричал Андрюха.

Человек заработал руками чаще, потом приостановился, оглянулся и... Андрюха не понял: помахал ему мужчина или просто с досады махнул рукой. И тележка поехала быстрее. Андрюха бежал за ней. Он бежал вниз по улице, надеясь догнать человека на низенькой тележке. На спуске тележка набрала скорость, и вскоре человек скрылся за поворотом.

Размазывая по лицу слёзы, Андрюха добежал до поворота. Внизу, в конце улицы стояла низенькая тележка, на ней, ссутулившись, сидел человек. Он сидел боком к улице, словно не знал, куда ему двигаться – дальше вниз или возвращаться назад.

Андрюха медленно пошёл к нему.

Художник: Владимир Ромейко