«Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга».
Харуки Мураками
Многими значительными событиями потрясается сегодняшний мир. Сотрясается он энергией мощных Земных вибраций. Шквалистыми волнами новостных цунами она воздействует, по-другому быть не может, на чувственность каждого. Очень точно и образно возбуждает воображение. Когда заходит речь об опасностях.
Их много в окружающем мире. Штормящем глубинными водными стихиями морей и океанов. В подземном гуле землетрясений рассыпающемся на глазах, как карточными домиками, многоэтажками. И погружающемся своей трещащей по всем швам растревоженной сутью в долго тянущуюся, безграничную повальную разруху. С бесконечными сводками, с баррикад кажущегося сопротивления злу – оно в этом мире – непобедимо, о войнах и государственных переворотах. С оголтелыми разборками причин взлётов и падений индексов Доу-Джонса и котировок нефти, золота. Валют.
Всё это каждый день происходит во всём мире. Но как-то вяло согласовывается с реалиями Донбасса. Конвульсивно-судорожно упрямо удерживающемся на плаву своего прокажённо-обособленного бытия. Уродливо-безрадостного исторического момента. Трагически-незавидного. Безобразно-вымученного катастрофическим скоплением, одним махом обобщённой, массы человеческой боли. На одном квадратном метре местной земной поверхности. Ежедневная котировка бремени всевозможных несчастий здесь – стабильно неизменно зашкаливает. Да так, что навязчиво слышится звон в ушах от визга беспрерывно орущих-охающих, предупреждающих, кто его знает о чём, сирен. В воздухе – гул болезненного исступления. Гудит воздух низкочастотным рёвом. От постоянных бомбёжек звуковыми трассирующими сигналами об опасности: это – беспроводные телефонные звонки горожан друг другу: да что же, в конце концов, происходит!?
Инстинктом обречённых людей, однако, уразумевших: опять убивают.
Рыком звериным взбесились силы зла. Разбавилась чума Донецкая, военно-блокадная, сильнодействующей, уже не только на мозги, заразой новейшего вируса. Как не изученной никем смертельной болезни века нового.
Странным образом обострившей кровавое братоубийственное противостояние на местных фронтах. В смраде бешеного человеческого безумия загремели в пригородах гаубицы. Ещё совсем недавно, по-сумасшедшему, перегревавшиеся буйным восторгом праздничных, или не праздничных, всё-таки, фейерверков. Оживились миномёты. Уже несколько ночей подряд грохот стреляющего оружия неуёмно бесится в городской, быстро холодеющей воздушной зачумлённости: после оттепели первых мартовских веселий – конкурсы красоты, кажется, немногим ранее продефилировали по подиумам отмороженной нравственности – опять морозец покусывает.
Разве что, в воздухе не вьюжит...
Но в пригородных полях – кошмар ожившего средневековья: тучеподобные скопления однородной стариковской массы. На всех подступах к Донецку – роящиеся беспокойным говором тесные человеческие толпы. Ринулись люди на материковую Украину. За пенсиями своими, за пособиями. Растоптав разгневанной ордой все грипповые страшилки. Не забыли (Донбасские курилки!), как сильна сила притяжения сердец, страдающих одной, смертельно опасной, для словотрёпов, болью. Не изгаженной, не тронутой потешным – «вы там держитесь!» словоблудством: как пошло ни старались его здесь оживить, проездом, с ветерком, «посочувствовашие» флибустьеры-карьеристы – назначенным терпеть все страдания.
Жаль, что не расскажут – не покажут в тяжко гриппующей Европе, как Донецкие деды и бабки – самые страшные, на сегодняшний день, самые унизительно бесчеловечные часы Донбасской трагедии – по виду своему, как беглые каторжники, блокпосты штурмуют. Как встала дыбом на Донбассе страна огромная, униженная стариковская, на смертный бой. Не в массовке безнадёжно бездарной, киношной, разыгранной тусовщиками на кинематических фестивалях: тужьтесь не тужьтесь, обряжайтесь не обряжайтесь в скудную одежонку военную – лица давно уже не те. Ну не так, понимаете, не так выглядят престарелые, состаренные тяжёлой оболганной жизнью люди. С поспешной покорностью, покладистость дисциплинированного поколения, из прошлого века, привыкшее к тому, что в мире перестали замечать их жалкое существование. В уничтожающей их, людей, затянувшейся войне лозунгов и здравиц. Ещё более растормошённой призраками новых, вызревших в кошмарах опостылевших наваждений, старостей. В последние дни – в шуме искорёженной, так она стала восприниматься, душевности. Типа – в этот трудной час мы должны объединиться, чтобы быть вместе.
Но именно так, действительно громогласно, и не на Донбассе было сказано. А в далёкой Италии.
Не смешно. Стыдно и горько – до слёз. Как обезобразилась здесь, на Донбассе, старческая немощь. Превратившись в изуверско-садистскую, бесчеловечную пытку. За право продолжать жить.
А масок, противогриппозных, в городских аптеках нет. Но, сообщили, что начали в городе яростно бороться с венценосными бациллами. Да старушки, бывшие советские, уже понашили, прирождённые рукодельницы, многослойную марлевую защиту, себе и внукам. И сообщили, может, кто и не слышал: в Великой Отечественной – ПОБЕДИЛИ! Смертельный голодный мор перестройки, после развала Союза, мы пережили. И эту чумную пандемию – переживём. Даже – после многочасовых, часто – суточных побоищ на блокпостах – бояться уже нечего. Рубикон сомнений пройдён.
Умирают. Да. Днями старик замертво упал, не дойдя до окошка паспортного контроля. На блокпосту. На своей стороне. А как дойти-доковылять, если буйствует кругом пляска смерти? Если на одном из КПП, уже отрапортовали, около 10 000 голов человеческих насчитали. Путём регистрации в базе данных. О пересекающих Донбасские блокпосты. Их здесь – немало. Поинтересуйтесь, кому интересно, сколько именно.
И не обойтись. Для пущей убедительности сказанного, без словесного наследия Льва Николаевича Толстого – никак не обойтись. Да такое чувство гложет… даром он море спичками тыкал. Толок воду, то бишь, в ступе…
Но предвидел, величайший творец людской истины, как велики пороки человеческие. И синдром Сальери, к сожалению, не самый худших из них.
Дальше – дословно. Из рукописных истин Толстого:
«Это – одно из самых далёких и милых, и важных воспоминаний. Старший брат Николенька был на 6 лет старше меня. <…> Так вот он-то, когда нам с братьями было – мне 5, Митеньке 6, Серёже 7 лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья). И я помню, что слово «муравейные» особенно нравилось, напоминая муравьёв в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные братья, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу.
<…> Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы, эта тайна была, как он нам говорил, написана им на зелёной палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа, в том месте, в котором я, так как надо же где-нибудь зарыть мой труп, просил в память Николеньки закопать меня» (Толстой Л.Н. Собр. Соч.: В 20-ти тт. Т. 14. М., 1964. С. 465–466).
С надеждой, что люди откроют эту тайну и с постоянным стремлением открыть её, Лев Николаевич прожил всю жизнь и там, где, по преданию, зарыта зелёная палочка – в Ясной Поляне, у дороги, на краю оврага старого Заказа, просил похоронить его.
Толстой сам пишет об этом так:
«Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу, только не под двумя креслами, а под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зелёная палочка, на которой написано то, что должно уничтожить всё зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает» (Там же. С. 467).
Пока. Абсолютно точно, что состоялось. И подтвердилось. Самой жизнью: зло Земное, творимое людьми, никуда не исчезает. В этом работает закон физики о сохранении энергии. И, рано или поздно, скопление его становится таким обширно-растянутым, что, закономерно преобразуясь, в некую другую субстанцию, трансформированная, в данном случае, злостная несправедливость – поражает своей удвоенной-утроенной-удесятерённой силой огромные массы людей.
«Всем людям хочется жить радостно, в любви и согласии, не болеть, не страдать, не умирать, и все живут в разделении, во вражде друг с другом, все болеют, все страдают и умирают. Отчего это? Зачем Бог сотворил людей так, что все они желают добра, а все мучаются?» – размышляет писатель.
И далее:
«Остановитесь жить. Подумайте о том, что; вы, где вы и что вас ожидает. Поймите, что всё, что представляется нам важным: удовольствия, радости и богатства, отечество, приличие, привычки, слава, – всё это ничто в сравнении с главным, истинным назначением жизни – деланием другим того, что хочешь, чтобы тебе делали».