Хищно ощупав хоботком ягоды, Иван Петрович ещё раз оглянулся по сторонам – нет ли кого-нибудь поблизости – и, убедившись, что в этом перелеске он действительно один, принялся жадно есть.

Ягоды были кислыми – в иной день и иные времена Иван Петрович наверняка побрезговал бы подобными дарами природы, но сегодняшний день, как ни крути, иным совершенно точно не был. День был обычным – то есть именно таким, когда Ивану Петровичу очень хотелось есть, а вот денег на то, чтобы посетить буфет, кафе или даже просто ближайший к офису гастроном, не было.

Денег у Ивана Петровича оставалось ровно столько, чтобы заплатить за комнату, которую он снимал у многодетной семьи алкоголиков в одном из самых спальных районов города, и на пару суповых наборов, при помощи которых он надеялся как-нибудь дотянуть до получки.

Получка, кстати говоря, в этом месяце обещала быть особенно неубедительной – отчёт по реализации сахера, который Иван Петрович закончил как раз перед самым обеденным перерывом и даже успел сдать в отдел аналитики, с необратимым пессимизмом говорил о серьёзном падении продаж.

И хотя виной тому наверняка была только что внедрённая государством программа по фиксированию цен на продукты первой необходимости (на самом же деле предполагавшая их повсеместный и узаконенный рост), расплачиваться за произошедшую десегментацию рынка и, как следствие этого, падение доходов фирм-посредников, наверняка предстояло именно Ивану Петровичу.

«А ты рынки новые не ищешь!» – утверждал обычно в таких случаях глава отдела аналитики Сашка Упырёв, уверенно обрезая премию Ивана Петровича, и тем самым наглядно демонстрируя как свою маркетинговую прогрессивность, так и совершенную бесправность своего рядового сотрудника.

Поэтому, трезво оценивая свои ближайшие перспективы, эту поляну с ягодами Ивану Петровичу следовало хорошенько запомнить. Что он, собственно говоря, и сделал, сориентировавшись по нескольким пням и оврагам.

В том, что, несмотря на свой отвратительный вкус, ягоды определённо не были ядовиты, Иван Петрович не сомневался – его опытный хобот в подобных вопросах никогда не подводил. Встав для пущего удобства на четвереньки, ел Иван Петрович спокойно, без опаски, не обращая внимания на собственное размашистое чавканье и жгучий, липкий сок, стекающий прямо по подбородку.

С едой у Ивана Петровича в последние годы действительно было туго. Достаточно было вспомнить, как прошлой осенью, в этих же краях, он питался сырыми лисичками и некоторыми видами лишайника. То были особенно тяжёлые времена, вспоминать о которых Ивану Петровичу очень не хотелось, но приходилось, хотя бы уже только потому, что времена эти до сих пор не закончились.

Вот и сейчас, переползая от ветки к ветке, Иван Петрович как мог утешал себя предположениями о том, что излишняя кислотность ягод вполне могла предполагать наличие в них витаминов, которые для страдающего агрессивной чесоткой Ивана Петровича наверняка были бы весьма кстати.

Обглодав несколько кустов полностью, Иван Петрович бросил беглый взгляд на часы, после чего с утроенной энергией занялся очередным кустом. Ему следовало торопиться – начальство, в лице того самого Сашки Упырёва, в очередной раз громогласно объявило войну со злостными нарушителями дисциплины, и опаздывать Ивану Петровичу было нельзя. У себя в офисе он и без того выделялся своим возрастом и общей жизненной неконфликтностью, а значит, в случае любого сокращения штата, право стать первой жертвой наверняка оставалось за ним.

На фоне молодёжи, не имевшей опыта работы ни в одной из сфер торговли или производства, но стремившейся этими сферами смело и размашисто управлять, сорок пять лет Ивана Петровича действительно выглядели возрастом не только почтенным, сколько древним. А его исполнительность давно вызывала действенную зависть со стороны коллег и ставила в тупик начальство, не привыкшее иметь дело с профессиональным и добросовестным отношением к работе со стороны своих подчиненных.

Поэтому времени у Ивана Петровича, как ни крути, оставалось в обрез – ровно столько, чтобы обглодать ещё парочку ветвей, утолить свою кислотную жажду из ручья, который протекал неподалёку, после чего совершить свой привычный, многокилометровый забег в мир урбанистических грёз и надежд, которые по-прежнему манили своей привлекательной близостью, но пока каждый раз оборачивались лазанием по оврагам и чащам, в робкой надежде отыскать гриб повкуснее и при этом не попасться на глаза кому-нибудь из коллег или знакомых.

В том, что он далеко не единственный, кто намеренно посещает дальние лесные закоулки в попытках насытиться дикоростом, сэкономив тем самым червонец-другой, Иван Петрович не сомневался. И всё же, быть общепризнанным дикоедом ему очень не хотелось – в глазах общества это могло здорово навредить любым планам на будущее. Планам, которые у Ивана Петровича, даже не глядя на чесотку и совершенное отсутствие денег, всё же имелись.

 

***

 

Едва добравшись до города, Иван Петрович ловко затесался в толпу коллег, неторопливо возвращавшихся после обеденного перерыва на службу, сбавил шаг и попытался отдышаться. Вид большинства офисных собратьев не оставлял сомнений в том, что им не приходилось, подобно Ивану Петровичу, каждый день прочёсывать дальние чащи в поисках прокорма, запоминать отдельные пни и продираться через заросли всевозможных кустарников. Скорее всего, своё обеденное время они провели в прилегающих летних кафе, лениво обсуждая друг с другом невыносимые тяготы своей жизни, большинство из которых, без сомнения, заключались в необходимости после обеда вот так, не торопясь, возвращаться на службу.

«Счастливые, сукины дети! – подумал Иван Петрович, заходя в просторный холл их офисного здания. – Очень счастливые, и очень сукины...»

На шестой этаж, где располагался офис их фирмы, Иван Петрович традиционно поднялся по лестнице пешком. Конечно, после стремительного кросса по пересечённой местности и пригородным паркам, это была лишняя нагрузка на ноги, но пустынные лестничные пролёты как нельзя лучше подходили для того, чтобы окончательно привести себя в порядок, как следует отряхнув костюм от листвы и травинок, которые могли бы выдать коллегам его дикоедство.

Так как отчёт по сахеру был уже сдан, остаток рабочего дня у Ивана Петровича обещал пройти относительно мирно, без каких-либо плановых катаклизмов. А значит, у него было достаточно времени, чтобы детальнее покопаться в тех самых надеждах, которые здесь, в тесном, но вполне цивилизованном окружении, казались куда более достижимыми, нежели в диком лесу.

Кто знает – ближе к вечеру, возможно, Иван Петрович даже обменяется многозначительным взглядом с кем-нибудь из женщин своего или соседнего отделов…

Убогость подобного общения с противоположным полом, на самом деле, ничуть не смущала Ивана Петровича – он верил, что когда-нибудь именно один из таких взглядов окажется способным перерасти в прочные семейные отношения или хотя бы в мимолётный офисный секс, между которыми умудрённый жизнью и чесоткой Иван Петрович не спешил находить принципиальной разницы.

Правда, сегодня в этом смысле особых перспектив пока не просматривалось. Во-первых, дело было в ягодах – на чесотку Ивана Петровича они оказывали влияние, противоположное ожидаемому (а когда беспрестанно чешешься, выдавить из себя многозначительный и томный взгляд – задача не из лёгких). Ну и к тому же, в отделе на данный момент просто не было женщин, которые могли бы расценить Ивана Петровича как возможную пару.

За соседним столом сидела Светлана Раструб, которую он долгое время расценивал как наиболее вероятный вариант для несерьёзных, но тесных отношений, однако все взгляды скромного специалиста по сахеру она усердно игнорировала, предпочитая вариться в среде дилетантского актива, несмотря на свои тридцать с лишним лет и порядочный опыт разводной судьбы. Лера Коцупиха третий день была на больничном, Кета Арбузова, как оказалось, отпросилась у начальства и смылась на рынок добывать себе подвенечное платье (стало быть, смотреть на неё теперь уже и вовсе было нечего), а судьба двух стажёрок, имён которых Иван Петрович не знал, была ему неизвестна, хотя, скорее всего, они просто отправились в какой-нибудь менее ответственный отдел.

Была, конечно, ещё Аля Мухомедова, совсем юная девушка, которая со всей своей провинциальной скромностью сидела в углу офиса, чуть позади Ивана Петровича, заваленная кипами бумаг, в которых даже сам Иван Петрович не смог бы найти ни концов, ни смысла. Но она была слишком юна, слишком скромна и (если уж говорить совершенно откровенно) не слишком красива, так что Иван Петрович предпочитал на неё своих взглядов не тратить. Тем более что длительное отсутствие премии и стойкое безразличие со стороны всех без исключения коллег неминуемо гарантировали, что всего через каких-нибудь пару месяцев эта юная особа просто исчезнет из их офиса, унеся свои разбитые мечты в неизвестном и никому не интересном направлении…

«Придётся, наверное, опять весь вечер просто чесаться, – разочарованно подумал Иван Петрович о своих ближайших и таких привычных перспективах. – Хоть бы не заметил кто…»

Но, к сожалению, мысли об осторожности в этот раз у Ивана Петровича явно запоздали – младший статист Валик Белявский, воодушевлённо заметив дискомфорт коллеги, с принципиальностью недавно потерявшего девственность подростка решил тут же прервать традиционную послеобеденную тишину отдела.

– Что-то наш Иван Петрович вертится как уж на сковородке! Что же это, Иван Петрович – мастурбируем прямо на работе, или, может быть, просто отчёт по сахеру не успеваем сдать, а?

– Я его уже сдал... – с досадой ответил Иван Петрович, смущённо достав руки из-под пиджака.

– Как сдал?! – взволнованно вскрикнул Валик, подскочив на своём кресле.

Над отелом повисло завистливое молчание.

– Выслуживаешься, да?! – с интонацией преданного неизвестно кем партизана прошипел Валик, взволнованно почёсывая прыщи на щеках. – Ещё никто свои отчёты не закончил, а ты уже успел...

– Конечно, по сахеру ведь отчёт, – едко поддержала молодого паршивца Светлана Раструб. – Чего там составлять? Просто калькулятором обойтись можно…

Разумеется, в отделе все прекрасно понимали, что именно отчёт по сахеру – самый сложный, требующий анализа массы данных самого розничного толка. Но так как занимался им Иван Петрович, коллеги не упускали возможности выказать своё презрение старожилу при помощи вот такой вот явной и гнусной лжи. Та же Света Раструб вела сектор импортной сельди, которую неизвестно из какой придури некоторые магазины решили внести в номенклатуру товаров, и рыночное движение по которой основывалось в первую очередь на истечении сроков годности продукта, а вовсе не на покупательской активности.

– Привыкли пятилетки в три года сдавать, – решил высказать своё мнение по этому поводу и Андрюша Андромедов, заведующий сектором сбыта гофрированных труб малого диаметра. – А на коллег им всегда плевать было!

Промолчал только Женька Пичугин, который весьма терпимо относился к Ивану Петровичу, но часто вынужден был нырять в общее мнение. На него Иван Петрович по этому поводу зла не держал – кажется, у парня были схожие проблемы в финансовом плане. Иван Петрович не раз замечал на жилетке молодого человека отдельные листья, похожие на листья дикорастущей бузины – растения, которое можно было встретить только в самых глухих чащах и буреломах, на приличном расстоянии от города. Посещать эти буреломы человек мог только с одной единственной целью – в поисках бесплатного пропитания.

Но, к сожалению, Женька был один. Все остальные редко упускали повод покуражиться над самым опытным и исполнительным работником отдела.

– Вот-вот! Индивидуализм старой закалки, – продолжал язвить Андромедов. – А чего вы, собственно говоря, удивляетесь?! Такие как Иван Петрович всегда только о себе и думают! Если вдруг на кого-нибудь даже охотник нападёт, ему дела не будет – пройдёт мимо, лишь бы его не трогали... Правда, Иван Петрович?

– Ой, мальчики, давайте не будем об охотниках! – взволнованно отозвалась Светлана Раструб. – Я потом ночами спать не могу, как услышу... Говорят, опять двое людей пропало...

– Так это ж ещё на той неделе писали...

– Ну да. До сих пор ведь не нашли...

– Да уж и не найдут, ясное дело…

– А вот нечего по лесам шляться…

Сам Иван Петрович в охотников не верил, но сейчас предпочёл придержать свои мысли по этому поводу при себе – банальная урбанистическая байка о страшных монстрах, поджидающих каждого, кто только решит покинуть пределы города, волновала весь офисный актив уже не первый месяц, надёжно удерживая позиции самой обсуждаемой темы. Ивана Петровича это полностью устраивало – по крайней мере, в подобные моменты коллеги забывали о его существовании, и в этом плане Иван Петрович испытывал к несуществующим монстрам даже что-то вроде благодарности.

– Мы ж чуть перекур не пропустили! – спохватился через пару минут всё тот же Валик Белявский, взглянув на настенные часы и моментально утратив интерес ко всему на свете, кроме тонкой папиросы и нескольких барышень из соседних отделов, при помощи которых он явно намеревался самоутвердиться в роли офисного самца.

Отдел опустел в считанные секунды, и некурящий Иван Петрович с облегчением выдохнул – несколько минут относительного спокойствия были в его распоряжении.

 

***

 

– Не расстраивайтесь, Иван Петрович! Они просто вам завидуют... Просто кроме вас здесь никто с отчётом по сахеру не справится... И все это понимают.

Голос принадлежал Але – той самой серой мышке, на которую даже сам Иван Петрович давно не обращал внимания. Вот и сейчас, наивно решив, что в офисе он остался один, Иван Петрович снова запустил обе руки под пиджак и принялся неистово тереть свои изнывающие бока. И только слова самой Али заставили его одёрнуться, откинуться на спинку кресла и создать вид, что он, в сущности, просто отдыхает. Правда, привычного смущения Иван Петрович всё же не ощутил. Если у кого в их отделе авторитет и был ещё ниже, чем у самого Ивана Петровича, то это точно была Аля. Стало быть, стесняться её было особенно нечего.

– Как-то это не очень похоже на зависть, Аля, – ответил Иван Петрович.

– Завидую, завидуют. Я в этом понимаю. Просто завидуют они ещё пока как школьники – злой, задорной завистью. Другой пока, видно, просто не умеют.

Обернувшись, Иван Петрович увидел, что Аля выглядывает из-за кипы бумаг, слегка привстав со своего стула – иначе они с Иваном Петровичем просто не смогли бы увидеть друг друга. Смущённый взгляд из-за толстых очков несколько позабавил Ивана Петровича – видимо, для Али начать разговор с кем-нибудь первой было делом непривычным, требовавшим с её стороны немалого мужества.

– Для такой юной девушки вы, Аля, очень проницательны. Кстати, всегда хотел поинтересоваться – вас-то сюда каким ветром занесло?

Алю вопрос явно смутил. А может быть, она и сама не знала, каким образом очутилась здесь, вместо того, чтобы спокойно питаться подножным, экологически-чистым кормом где-нибудь в дальних лесах. То, что Аля родом с периферии, у Ивана Петровича сомнений не вызывало – хобот у Али был чуть длиннее, чем у большинства городских жителей, что безошибочно указывало на родовую близость к дикой природе.

Аля, кстати говоря, на первых порах явно стеснялась своего хобота и даже перебарщивала с макияжем, стараясь немного скрасть его длину. Но теперь она явно забросила эти попытки и, как отметил для себя Иван Петрович, это определённо пошло ей на пользу. Может, Алю по-прежнему и нельзя было назвать красавицей, но зато теперь в ней ощущалась некая особая естественность, выгодно выделявшаяся на фоне унылой и дутой самоуверенности большинства коллег, которые вот-вот должны были вернуться с перекура и наполнить офис зловонным сочетанием запаха табака и циничных притязаний на всё на свете.

Кроме того, Ивану Петровичу не могло не импонировать со стороны Али такое простое, даже наивное, понимание всех трудностей в его работе по учёту сахера.

– У нас там найти работу тяжело, – поправив очки, сказала Аля. – Раньше молочный комбинат был, но потом закрылся. Вот родители и сказали ехать в город. А я не могу в городе. Здесь всё...

Аля запнулась, но Иван Петрович легко завершил её фразу:

– Фальшивое! Я вас понимаю, Аля. Сам ведь родился в краях, где о том же сахере и понятия не имели. А теперь вот, видите – отчёты по нему составляю. Впрочем, это было так давно... Мир вертится, люди вертятся... Но вообще, город – не такое уж и плохое место, Аля. Просто в городе важно не оставаться одному...

Коллеги постепенно начали подтягиваться после перекура, и ненавязчивый разговор Ивану Петровичу с Алей пришлось прервать. Пользуясь последними мгновениями свободы, во время которой её слова не могли повлечь за собой скабрёзных шуток, Аля чуть нагнулась над своим столом и прошептала Ивану Петровичу:

– А от чесотки мазь Коперника попробуйте. У меня с детства аллергия на цефал – и мне всегда Коперник помогает…

– Спасибо, Аля! – прошептал Иван Петрович и склонился над бумагами.

В течение вечера Аля несколько раз выходила из отдела по канцелярским делам, и это позволило Ивану Петровичу внимательнее окинуть взглядом эту, раньше казавшуюся такой невзрачной, девушку. Но теперь, стоило только оценить её не с точки зрения общих и надуманных представлений о красоте, а из реальности самого Ивана Петровича, Аля начинала смотреться весьма выгодно. А что до хвоста, то тут Аля и вовсе могла дать фору большинству женщин, которых до этого видел Иван Петрович.

Вероятно, именно Аля и была тем самым вариантом, который мог бы перейти для Ивана Петровича из разряда надежды в разряд отношений. Единственное, что смущало Ивана Петровича, это разница в возрасте. Всё-таки, Аля была чуть ли не вдвое младше его. Но даже несмотря на это, Иван Петрович решил продолжить разговор с Алей вечером, как только коллеги разойдутся по домам и клубам.

Аля, как знал Иван Петрович, всегда покидала офис последней, и для того, чтобы их разговор состоялся, Ивану Петровичу нужно было всего лишь немного дольше задержаться на работе, что, ввиду привычного отсутствия планов, совершенно не представляло никакой трудности.

Мысль о том, что именно сегодня пришло время переходить от взглядов к более реальным попыткам знакомства, заставляла Ивана Петровича волноваться, потеть и ещё больше чесаться, но, взвешенно порассуждав о своей жизни в целом, и ягодах в частности, Иван Петрович сегодня решил идти до конца и попытать счастья.

В конце концов, решил Иван Петрович, если даже Аля и побрезгует им ввиду возраста и лысины, то уж о мази Коперника наверняка сможет рассказать подробнее, что так же будет весьма кстати...

 

***

 

– Аля, вы меня извините, – начал разговор Иван Петрович, как только уставшие от безделья коллеги, дождавшись окончания трудового дня, бодро и весело смылись из офиса.

– Да, Иван Петрович?

– Может, если вы не заняты... Я, вообще-то, про мазь, но... Может, завтра сходим куда-нибудь? Я не то, чтобы... В общем... Я мог бы показать вам город с разных ракурсов. Это не то, чтобы свидание, я понимаю – возраст, и всё такое, но...

– А я бы не отказалась и от свидания, – мягко, но вместе с тем, вполне уверенно ответила Аля. – Какое значение может играть возраст? Никто ведь не обязывает двоих людей быть всю жизнь вместе, если они проведут вместе один вечер. У меня папа намного старше мамы и мне кажется, им обоим в этом повезло... Ой, извините, я о своих родителях… Разве кто-то в подобных случаях говорит о родителях?

Смущение Али подействовало на Ивана Петровича умиротворяюще.

– Значит, вы не против? – на всякий случай переспросил он.

– Я буду рада. Если честно, мне всегда очень хотелось погулять по городу, и так, чтобы не одной... Я вообще одна всегда боюсь…

– Чего, Аля?

– Ну знаете… Всякое рассказывают… В наших краях люди пропадают. Да и здесь, в городе…

– Вы об охотниках, что ли?

Наивный страх Али искренне позабавил Ивана Петровича.

– А вы в них не верите? – спросила Аля.

– Верю. Как и в Дедов Морозов. Деды Морозы ведь существуют, правда? Только если присмотреться к ним повнимательнее, обязательно окажется, что у них ненастоящая борода, фальшивые носы и все они представляют какую-нибудь общественную организацию, попадающую под определённую статью налогов... Вот и под каждым охотником, Аля, наверняка скрывается всего лишь человек. Злой, исковерканный, заманьяченный, но при этом – всё равно человек...

К тому времени, как они с Алей оделись и закрыли двери отдела, здание уже было пустым. Несмотря на то, что лифты были теперь совершенно свободны, Аля и Иван Петрович синхронно свернули к лестнице, выдав тем самым одинаковую привычку и предоставив себе ещё один повод понимающе улыбнуться друг другу.

– А из чего делают сахер? – спросила Аля, когда один лестничный пролёт оказался позади.

Она шла, беззаботно размахивая небольшой дамской сумочкой, рассматривая монотонные стены с любопытством маленького ребёнка, фантазия которого легко преображала окружающую утилитарность в пёстрое полотно настроения. Это настроение теперь передавалось и на пару ступенек отставшему от неё Ивану Петровичу, так же парившему где-то в своих мыслях, на этот раз вполне приятных и непривычно прозрачных.

– В смысле? – переспросил он.

– Ну из чего его производят? Как получают? Как он появляется на свет? Знаете, это, конечно, покажется вам странным, но я действительно не знаю, из чего делается сахер...

Иван Петрович задумался. Этот вопрос Али как-то вдруг предательски обнаружил перед ним всю очевидность того простого факта, что сам Иван Петрович, лет пять составляющий отчёты по оптовой реализации сахера, совершенно не имеет никакого понятия, как этот сахер на самом деле производится.

Можно было, конечно, соврать Але что-нибудь шутливо-абстрактное, но Иван Петрович ощутил, что любая ложь сейчас может нарушить их обоюдную симпатию. А значит, следовало быть предельно честным.

– А я тоже не представляю, как делают сахер, – спокойно ответил он. – Странно, но я действительно не знаю… Извините, Аля…

– Что ж, – усмехнулась она, беззаботно пересчитывая ступеньки лестницы, – для человека в мире всегда должны оставаться тайны…

На остановке трамвая Аля и Иван Петрович ещё немного постояли, насладившись неловким, но таким понятным молчанием, уточнили место завтрашней встречи и пожелали друг другу спокойной ночи.

– Ну что ж, до завтра! – мило улыбнулась Аля, когда к остановке подъехал трамвай нужного номинала.

– До завтра! – ответил Иван Петрович, галантно помогая Але взобраться на ступеньку трамвая. – Кстати! Даю вам клятву – я во что бы то ни стало, прямо сегодня же узнаю, как производится сахер! Так что завтра нам определённо будет о чём поговорить.

Был велик соблазн проводить Алю прямо до дома и, возможно, даже начать завтрашнее свидание уже сегодня, но Иван Петрович решил всё же не торопить события. Следовало дать Але возможность хотя бы вечер побыть на этом свидании в одиночку, чтобы не спугнуть её своим чесоточным и лысеющим реализмом.

К тому же, даже в случае Али нельзя было пренебрегать обычным для подобных случаев этикетом. Как твёрдо решил Иван Петрович, завтра он непременно сводит Алю в какое-нибудь кафе. Для этого, конечно понадобятся те деньги, которые Иван Петрович планировал потратить на бюджетные виды продуктов, но теперь Иван Петрович твёрдо намеревался сэкономить.

Ягоды на той самой поляне он съел далеко не все, и теперь именно им предстояло выступить гарантом в отношении завтрашней галантности Ивана Петровича. Вероятность того, что кто-то за это время мог забраться в такую глушь и доесть ягоды, была ничтожно мала, так что, помахав на прощание Але рукой и дождавшись, когда трамвай, радостно позвякивая, скроется за поворотом, Иван Петрович стремительно направился прочь из города – в леса.

 

В пригородных парках и скверах людей уже почти не встречалось – вся ночная жизнь их небольшого города обычно концентрировалась в центре, куда Иван Петрович на самом деле боялся ходить даже сильнее, чем в лес. Робкие попытки влиться в празднующий (как всегда непонятно что) коллектив, которые Иван Петрович несколько раз отважно предпринимал на первых порах своей офисной карьеры, каждый раз выливались в массу неловких ситуаций, избежать которых было для Ивана Петровича так же невозможно, как неприятно было потом их вспоминать (пить Иван Петрович не умел совершенно, а коллеги, в свою очередь, были вовсе не прочь при каждом удобном случае напомнить ему о танцах на столах и признаниях в любви ко всему миру).

Но и ночной лес так же был местом не из приятных. Впрочем, как уверял себя Иван Петрович, бояться чего-либо здесь было глупо. Сколько бы коллеги ни рассказывали друг другу страшных историй об исчезновении людей и ни выдвигали гипотез о неведомых, страшных охотниках, самым опасным существом в округе мог быть, по мнению Ивана Петровича, только сам человек. И в данном случае это был Иван Петрович. Чтобы придать себе немного бодрости, он решил попытаться ощущать себя не в роли забитого офисного служащего, который от голодухи бредёт в глушь за дармовыми ягодами, а в роли хищника, навыки и целеустремлённость которого позволяют ему уверенно воплощать в жизнь свои надежды, не обращая внимания на окружающий лес и темень.

Заблудиться Иван Петрович не опасался – частый голод научил его ориентироваться в лесу со сноровкой, которой мог бы позавидовать любой грибник, лесник или партизан – вот и сейчас, решив срезать путь через заросли орешника, Иван Петрович, вышел к покрытому молодым ельником оврагу точно в том месте, в котором и планировал. Спустившись с пологого склона, Иван Петрович оказался всего в нескольких метрах от ручья, из которого он сегодня днём утолял жажду. Отсюда до поляны с ягодами оставалось подать рукой – главное было не пропустить в темноте высокий, обгоревший пень, чтобы не ошибиться просекой, которых в этой части леса, как знал Иван Петрович, было несколько.

Ещё через пару минут ходьбы, с вымокшими от ночной росы ногами, Иван Петрович вышел на нужную поляну – до хобота долетел кисловатый запах ягод, которые сейчас вовсе не пробуждали у Ивана Петровича аппетита, но, тем не менее, являлись самым безальтернативным вариантом сегодняшнего ужина. Искать ночью в лесу что-нибудь более существенное было глупо, и даже бывалый хобот не сильно повышал шансы на успех подобного предприятия. Кроме того, нужно было постараться не задерживаться – Иван Петрович твёрдо решил во что бы то ни стало сегодня же выяснить все технологические особенности производства сахера. И дело было даже не в его шутливом обещании Але – с самого момента осознания этого пробела, Иван Петрович ощущал неприятный привкус разочарования, чем-то походивший на вкус всё тех же ягод. Без досконального знания основ производства сахера сам Иван Петрович оказывался не так уж далёк от своих юных коллег, которых, если честно, он презирал всей душой за их поверхностность и безнаказанность этой самой поверхностности.

«Хотя бы одна вещь в жизни человека должна быть известна ему досконально, – думал Иван Петрович, набивая рот очередной жменей кислятины. – Иначе этот человек и вправду не достоин ничего. Ни достойной премии, ни достойного самомнения, ни Али, ни… достойной еды!!!»

Иван Петрович вынужденно отвлёкся – его хобот определённо не старался помогать в поиске ягод посереди кромешной тьмы. Вместо этого он внюхивался куда-то вглубь чащи. Внюхивался уверенно, без сомнений.

«Странно. Что же это может быть? – подумал Иван Петрович – На падаль не похоже...»

Может быть, чувство осторожности и посылало Ивану Петровичу в этот момент какие-то сигналы и предупреждения, но осознать и, тем более, подчиниться им, шансов у Ивана Петровича не было. Как обычный человек в моменты острого голода он слепо подчинялся зову своего хобота, особенно если тот указывал на нечто вкусное, съедобное и очень близкое. Уже через мгновение Иван Петрович поднялся с четверенек и смело полез в кусты, не сильно беспокоясь о костюме и галстуке.

Кусты в этом месте оказались очень плотными и колючими, но долго бороться с ними Ивану Петровичу не пришлось – уже через несколько мгновений раздался неприятный, металлический лязг, и Иван Петрович, ощутив резкую боль в ногах, с криком рухнул на землю. Сомнений быть не могло – он угодил в капкан.

 

Судя по размерам и хищности механизма, это вряд ли был капкан Деда Мороза, над которым ещё совсем недавно смеялся Иван Петрович. Теперь все слухи об охотниках вдруг обрели в глазах Ивана Петровича до ужаса реальные доказательства, главным из которых, без сомнения, был он сам – лежащий с переломанными ногами посереди леса, в плену у жестокого механизма, установленного явно нечеловеческой рукой и явно в нечеловеческих целях.

Иван Петрович прекрасно осознавал, что шансов на спасение у него нет – рассчитывать на появление в этих местах милицейского патруля или хотя бы просто прохожего человека было глупо, хотя именно эта глупость сейчас вибрировала в его сознании в качестве самой последней надежды. И попытаться воплотить её в жизнь Иван Петрович мог сейчас только одним единственным доступным ему способом – он мог только кричать и звать на помощь.

И Иван Петрович кричал...

Крик требовал от Ивана Петровича тяжких усилий, сопровождался почти невыносимой болью и отзывался в ночном лесу гулким эхом совершенной беспомощности. Однако свои крики Иван Петрович прекратил только когда отчётливо услышал треск веток и чьи-то тяжёлые шаги, направлявшиеся сквозь лес прямо к нему. Правда, звук этих шагов не принёс Ивану Петровичу желаемого облегчения – как боль и капкан, шаги эти были явно нечеловеческие…

«Всё, конец!» – на удивление спокойно подумал Иван Петрович, когда над ним склонился внушительный силуэт, рост которого значительно превышал рост самого Ивана Петровича. Через пару минут к первому гиганту присоединился ещё один. Он потыкал в живот Ивана Петровича своим огромным, мохнатым пальцем, после чего обратился к первому на непонятном для Ивана Петровича языке.

– Хрыупыр! – примерно так расслышал слова этого существа Иван Петрович.

– Чыпындур туркманпэ! – ответило второе существо.

Через мгновение один из охотников не без усилий разрядил капкан и одной рукой поднял Ивана Петровича за шиворот до уровня своих глаз. Сопротивляться Иван Петрович не мог, и, оказавшись лицом к лицу охотниками, ему хватило сил только на то, чтобы помолиться о скорейшем прекращении мучений. Охотники, в свою очередь, разглядывали Ивана Петровича довольно долго, поворачивая из стороны в сторону.

«Вот бы подумал, что я случайная падаль, и выбросил!» – из последних сил молил судьбу Иван Петрович.

Но охотники явно разбирались в дичи – ещё раз осмотрев Ивана Петровича и ощупав своими громадными лапами его зад, они ловко засунули Ивана Петровича в огромный мешок.

– Харпасар! – услышал Иван Петрович голос одного из них.

– Годно! – ответил другой, после чего мешок над Иваном Петровичем затянулся.

При каждом шаге охотника, на спине которого теперь болтался Иван Петрович, боль становилась всё нестерпимее, оставляя не так уж много времени, чтобы Иван Петрович мог попрощаться со своим сознанием, которое, несмотря на многолетнюю офисную карьеру, упорно не хотело мириться с ролью добычи и уже было готово покинуть Ивана Петровича. И, скорее всего, покинуть навсегда.

При этом Иван Петрович, к собственному удивлению, не испытывал больше леденящего страха – последние мгновения его жизни были наполнены скорее чувством досады, которое особенно сильно пульсировало при мыслях о том, как завтра Аля будет ожидать его у памятника Феликсу Дзержинскому и о том, что ему так и не суждено узнать – из чего же на самом деле производится сахер.

 

Художник: Иван Шишкин

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование