О «веселии пити»

Размышления руководителя старой закалки

Руси есть веселие пити …

Вино есть веселие для русских;

не можем жить без него.

Великий князь Владимир

В годы активной директорской деятельности, стремясь постичь секреты менеджмента, или, как раньше говорили, управленческого процесса, я перелопатил горы умных книжек, начиная с древнекитайских стратагем до американского «Курса для высшего управленческого персонала», с рассказов Плутарха о знаменитых греческих правителях до описания секретов власти менеджеров сицилийской мафии, с законов Пифагора до хитроумных советов Бальтасара Грасиана и Дейла Карнеги, с классических предписаний Фредерика Тейлора и Анри Файоля до принципов успеха Коносуке Мацусита и строгих наставлений создателя школы научной социалистической организации труда Алексея Гастева. Увлекшись этим делом, я попытался критически осмыслить собственный опыт, сам стал писать книжки по образовательному менеджменту и с радостью заметил, что они были благосклонно приняты коллегами. Как и большинство авторов, я писал о закономерностях, принципах, функциях и технологиях управления и особенностях взаимоотношений начальников и подчиненных. Но так же, как все, я не осмеливался касаться таких явлений, как винопитие, в том числе выпивки во время так называемых корпоративов. Это казалось неуместным, второстепенным и даже неприличным, хотя я допускал, что умеренное потребление спиртных напитков на товарищеских пирах во все времена было не только непременным ритуалом, но и некоей физиологической потребностью. Теперь, по прошествии многих лет, я понял еще кое что: застолья с выпивками (нередко, к сожалению, переходящие в банальные бестолковые пьянки) – это естественная составная часть нашей жизни, в том числе управленческих процессов. Поняв это (точнее, однажды сознавшись в этом самому себе), осознал и то, что алкоголь в моей личной и деловой жизни занимал значительно больше места, чем я предполагал, и выполнял он как положительную, так и отрицательную, увы, разрушительную, роль.

Уж так в веках было заведено, что большие деловые собрания обычно сопровождались общими пирами с обильными возлияниями. Совещания руководителей учебных заведений не были исключением из этого правила, и, съезжаясь на конференции где-нибудь в Иркутске, Москве, Питере, Ростове-на-Дону, Ставрополе или Старом Осколе, они после напряженной пленарной и секционной работы встречались за вечерним столом. Этот обычай был всеобщим и вездесущим.

Естественно, неформальное общение способствовало и завязыванию дружественных контактов и обмену полезной, но в деловых условиях недоступной, информацией. Всё проходило хорошо, когда на столах было вдоволь сытной еды, нормального, не «паленого», питья, а компании подбирались из людей достаточно приличных.

Но иногда, случалось, вы оказывались среди вроде бы своих в доску, а на самом деле – завзятых любителей рюмки. Каждый тост в такой компании сопровождался дружескими призывами непременно «пить до дна» и «не оставлять зло». И вот тут непривычный организм мог дать сбой. В молодости я несколько раз оказывался в таких компаниях, где в большом почете был тулунский «сучек» и самодельный первач. Спасало только то, что я, не любитель этих напитков, вовремя спохватывался и по-тихому пытался слинять. Но это не всегда удавалось.

Отношение власть предержащих к таким застольям в разные исторические периоды было от резко отрицательного в советские времена до безразлично поощрительного в последние капиталистические годы.      

В конце 1980 – начале 1990-х годов, на излёте советской власти, среди педагогов, особенно педагогов-руководителей, было много разговоров о том, какими способами можно добиться высокой мотивации сотрудников, как сплотить коллектив, как выходить из конфликтных ситуаций и вообще – как сформировать «благоприятный морально-психологический климат коллектива» (так это называлось). Вопреки рекомендациям специалистов-психологов утвердился официальный взгляд, который весьма ревностно тиражировался партийными органами. Считалось, что наиболее успешными могут быть только неконфликтные сотрудники. Партийные инструкторы постоянно поучали нас: нужно добиваться создания бесконфликтного психологического климата в коллективе. Как это делается, никто толком не знал, однако считалось бесспорным, что нужно «развивать критику и самокритику» среди коллег и что руководитель сам обязан был периодически подавать пример: на открытых партсобраниях выступать с самокритикой недостатков собственной персоны (якобы «по-ельцински»). Другим железобетонным направлением в кадровой работе было – гипертрофированное внимание к письмам и жалобам «трудящихся» (что давало возможность любым сексотам легко сводить счеты с неугодными товарищами, особенно, с крепкими руководителями). Третий источник мудрости гласил: пьянство – зло, и с ним надо бороться всеми возможными и невозможными средствами. (Как теперь стало известно, «сухой» закон 1985 года на самом деле привел к уменьшению потребления алкоголя на душу советского населения, однако его негативные последствия – уничтожение тысяч гектаров элитных винных сортов виноградников, снятие с работы многих талантливых специалистов якобы за злоупотребление алкоголем и многое другое – были неисчислимы.)

Все подобные установки невозможно было оспорить, но, к счастью, каждый из нас руководствовался ещё и нажитым мозольным опытом и простым здравым смыслом. И каждый работал по-своему.

В годы активной борьбы с пьянством и алкоголизмом строжайше было запрещено проводить коллективные вечера со спиртными напитками. Нескольких моих знакомых руководителей сняли с работы за то, что они, идя «на поводу у профсоюзов», разрешали проведение таких вечеров. Всего-то-навсего …

В нашем коллективе – я тогда работал директором техникума – к пьянству как таковому относились, конечно, отрицательно. Однако на протяжении многих лет по большим, достаточно редким, праздникам люди привыкли собираться вместе и, празднуя, конечно, понемногу «употребляли».

Однажды в самый разгар праздничного веселья – дело было 6 ноября – произошло событие, выходящее из ряда вон. Было около десяти часов вечера, когда с вахты прибежала одна из дежурных, баба Вера (обычно вечером и ночью дежурили двое), и, заикаясь от страха, сказала мне, что внизу ломятся в дверь какие-то люди: через стекло один показал красное удостоверение работника горкома партии. Дежурная притворилось простушкой и сказала, что ей не велено никого впускать, но, если надо, она сходит и спросит разрешения у начальства. И прибежала ко мне. На столах у нас стояли приборы, тарелки с закусками и чайники. Спиртное для конспирации было налито в чайники. Я приказал быстро убрать чайники и сам вместе с дежурной спустился к незваным гостям.

Вошли трое: один был знакомый мне работник горкома, двое других – милиционеры.

Партиец объяснил:

– Из вашего техникума поступил звонок о том, что у вас повальная пьянка. Мы уполномочены проверить сигнал.

В горкоме партии и горисполкоме всегда на телефоне дежурили ответственные сотрудники.

– Проверяйте, – сказал я. – У нас небольшое застолье, чаепитие. Танцы. Люди веселые, но пьяных нет.

Комиссия вместе со мной поднялась на второй этаж в столовую. Там всё было чинно и достойно. Проверяющие не стали досконально обнюхивать каждого, а, удостоверившись, что следов спиртного и нарушений общественного порядка не наблюдается, отбыли восвояси.

Прощаясь, партиец сказал:

– Сигнал не подтвердился.

Он, как оказалось, был нормальным русским человеком.

Когда я рассказал коллегам о происшедшем, реакции были бурные:

– Надо же, какие сволочи водятся в нашем коллективе!

– Нужно узнать, кто стукнул в горком, и выгнать к чертовой матери!

– Дежурным за верную службу выдать похвальные грамоты и внеочередные премии!

На самом деле, конечно, если б не своевременное донесение дежурной, мне бы, наверное, пришлось плохо. Но мои недруги не знали, какие люди были специально посажены на вахту! Баба Вера была не просто старушка-пенсионерка, а – высокочтимая бывшая белорусская партизанка Вера Николаевна. Вторая дежурная – Степанида Неофитовна, или просто тетя Стеша, – бывшая фронтовая радистка, участвовавшая в боях за взятие Кёнигсберга. Это были люди, которым я беспредельно доверял. Кохал их. И они никогда ни в чем не подводили.

Позднее в ученых книжках по менеджменту мне доводилось читать наставления о пользе неформальных контактов и корпоративов, которые, по мнению знатоков, способствуют улучшению взаимоотношений между сослуживцами, то есть признаны пользительными. Но это – сейчас признаны. А так было не всегда.

По пьянке, хотите вы или нет, обычно совершается немало глупостей. Поэтому я никогда не любил пьяные компании. Но хорошие застолья всегда и поддерживал, и инициировал.

По мне хорошо тогда, когда все чуть-чуть на взводе. Мужчины немного влюблены в сидящих рядом женщин, а те флиртуют направо и налево, сохраняя достоинство королев.

Такие праздничные застолья нечасто – раза три в году – устраивались в нашем профлицее. К ним долго готовились.

Даже в совсем нищие девяностые годы мы умудрялись устраивать празднества, в которых участвовали почти все: от преподавателей, мастеров и начальства до уборщиц и сторожей. В назначенный час мы собирались в актовом зале, где вместе с учащимися проходили торжественная часть и концерт. Потом спускались в столовую к небогатым столам. И начиналась вакханалия.

Часа полтора шли импровизированные самодеятельные номера. Начинали свои хохмацкие штуки мастер Александр Семенович, между прочим, токарь высшей квалификации, со старшим мастером Василием Васильевичем. Их миниатюры были обычно из жизни нашего коллектива. Ничто, мало-мальски достойное осмеяния, не пропускалось этими артистами. Нередко под огонь их критики попадал и я. Зрители, узнавая того или иного героя, рыдали от смеха. А когда хиловатый с виду Александр Семенович, напыжившись, подражая голосу директора, фальцетом кричал: «Уво-о-о-о-лю!», а его партнер от страха залезал под стол, публика падала с табуреток. Хорош был цыганский хор под предводительством дородной преподавательницы Натальи Александровны. Под гитару девушки пели «Очи черные» и «Шумел камыш» и, взмахивая цветастыми шалями, вихрем носились между столами. Ещё более забавными были выступления ряженых частушечниц. Это был наш МОП, младший обслуживающий персонал – уборщицы, гардеробщицы, дежурные, под предводительством коменданта Нины Ивановны и озорной красавицы технички Любови Алексеевны. Частушки были без похабщины, но с перцем. Потом наступало минорное настроение, и с гитарой и гусарскими романсами выходил физрук Юрий Юрьевич. В промежутках между номерами заместитель директора интеллигентный Валентин Васильевич читал шутейные гороскопы и эпиграммы.

С давних времен было заведено, что каждый малый коллектив , будь то цикловая комиссия, мастерская, библиотека, общежитие, столовая или другое подразделение, выставлял два-три номера. Почти все становились артистами. Я тоже вместе с преподавателями иногда пел и читал какие-то относительно толерантные тексты.

Дальше шли тосты. Дружно выпивали, закусывали, и начинались общие танцы, песнопения, пляски и объяснения. Случалось, мне объяснялись в любви. Иногда говорили нелицеприятные вещи, но всё это было не зло, не сердито. Изредка кто-то перебирал (это были почему-то отставные офицеры-военруки), и тогда товарищи быстренько уводили человека на отдых куда-нибудь в тихое место.

Долго еще после, и месяц, и два, добром вспоминали последнее застолье и снова радовались тому, что было.

Удивительно, что до сих пор у нашего народа так и не сложилась культура винопития, несмотря на то, что в нашем отечестве существуют на этот счет давние традиции.

С одной стороны, вроде бы на протяжении тысячелетия, прошедшего после христианизации, Русь многажды подтверждала приверженность словам своего крестителя, названного православной церковью равноапостольным, князя Владимира Красное Солнышко – о «веселии пити». Сторонников винопития всегда было больше, чем противников. Правда, хватало и идеологов, несгибаемых апостолов откровенного пьянства, ревностных поклонников рюмки, начиная с Омара Хайяма и кончая Игорем Губерманом, который настойчиво призывал «пить прозрачное вино – от жизни лучшее лекарство», уверяя, что «порой грехи прекрасны так, что их одобрил бы Создатель». Возможно, поэтому большинство соотечественников, ощущая себя наследниками вековых традиций, не прочь, как по случаю праздников, так и без, опрокинуть стаканчик.

Ну, скажите на милость, как в таких условиях можно отрицать пользу, в том числе терапевтическую, от умеренного – но только умеренного! – пития хорошего вина?!

С другой стороны, каждый знает, к каким страшным последствиям может привести неумеренное употребление алкоголя.

С детства я был приучен к тому, что алкоголь вреден, и Бог особенно сурово наказывает пьяниц, лишая их разума и превращая в скотов. Природа одарила меня организмом не сильным, но исключающим болезненную тягу к алкоголю. А набожная семья долго удерживала меня от мероприятий, связанных с употреблением спиртных напитков. Пьянство в нашей семье было абсолютным табу.

Однако то, что в детстве казалось бесспорной аксиомой, в юности неожиданно превратилось в гипотезу, требующую проверки и доказательств. Правда, первые, почти случайные, пробы спиртного удивили: ничего хорошего – ни вкуса, ни радости. И тянет на всякую дурь.

Вкус спиртного я впервые попробовал, когда мне было шестнадцать с половиной лет. Мы, несколько десятиклассников, удостоились чести быть приглашенными на день рождения к отличнице Майе Циклин. Впервые я оказался в гостях в зажиточной интеллигентной еврейской семье. Впервые попробовал такие деликатесы, как шпроты в масле и паюсная икра. Впервые попробовал и водку, которую гостеприимно наливал из хрустального графинчика сам отец Майи, известный в городе врач. Фаршированную рыбу фиш подавала мать, симпатичная моложавая женщина, тоже врач. Все было очень достойно, однако водка мне совсем не понравилась, и я так и не понял, почему нас, зеленых вьюношей, потчевали именно водкой, а не одним из тех хороших малоградусных вин, которые имелись в торговой сети в широком ассортименте.

Во время работы на заводах, фабриках и стройках я общался главным образом с простыми работягами. Возлияния были нечастыми (в связи с низкими заработками), но почему-то пили тоже преимущественно водку. Меня к такой выпивке не тянуло, и как мог я уклонялся.

Немного позже, в студенчестве, выяснилось, что потребление хорошего вина в хорошей компании не только поднимает тонус, настроение, но и упрощает общение. Неожиданно я, замкнутый и сильно стеснявшийся юноша, приняв немного на грудь, смелел, начинал много и, как мне казалось, остроумно шутить. Появлялся кураж и веселая развязность. Девушкам это нравилось, а из меня фонтаном начинали истекать комплименты – я изо всех сил ухаживал. И проявлял в этом больше усердия, чем в трезвом состоянии. Зажатость с годами понемногу исчезала. Я понял, что винопитие – занятие иногда неплохое. Иногда. Если – в меру. А если – не в меру, то радости мало. Особенно плохо, когда переберешь: обычно потом нужны были сутки, а то и двое, чтоб меня «не кантовали».

Как уроженец виноградной и винной страны Бессарабии я всегда предпочитал вино любой самой чистой водке, самогону и даже коньяку. За всю жизнь так и не научился пить крепкие напитки. Хотя пил – куда деваться. Если в компании уважаемых вами товарищей пьют водку, а вы будете отказываться, что они подумают о вас? Вот, то-то и оно: мало кто рискнет быть белой вороной. И я старался не рисковать.

Не могу не воздать хвалу виноградному вину ещё и потому, что несколько раз в жизни оно вдохновляло меня на почти героические дела. Разве осмелел бы я, скромный, нецелованный монашек, если бы не несколько глотков грузинского вина, которые разожгли внутри огонь и позволили приблизиться к девушке, на которую я боялся дышать. Я обнаглел настолько, что поцеловал её. Вскоре она стала моей возлюбленной. В конце концов, любимая девушка Люба стала моей женой.

А – редкие ночные бдения с братом Ваней, когда я прибывал в Бельцы на побывку из Москвы или Казахстана … Позднее мы приезжали в отпуск из Сибири уже с женой Любой.

В первые годы, когда братишка был еще неженатым, мы покупали у соседа дяди Миши Скоморохова домашнее вино и усаживались за шаткий стол под старым могучим орехом. Мама открывала двухведерный глечик с квашеными болгарскими перцами, фаршированными капустой, черносливом, яблоками, луком, кукурузной крупой и чем-то ещё. Перчики готовились в конце лета по особому, известному только маме рецепту. Сколько ни пробовали потом наши жены повторить этот рецепт – у них не получалось.

Вкопанный на треть в землю, глечик долго стоял во дворе под сливой в закупоренном состоянии. Никто не мог его касаться до тех пор, пока не приезжал из дальних странствий я и за стол не садились мы с братом. Мама варила большой чугунок мамалыги, опрокидывала его на белый рушник, и я, как старший мужчина, суровой ниткой разрезал нежную дымящуюся мамалычку на скибы. Мама накладывала перчики в большую миску и подавала на стол. Наливалось в стаканы душистое терпкое вино, и мы начинали наш ужин, который обычно продолжался до утра. Трехлитровой банки едва хватало. Вино было хорошее, мягкое и не сильно пьянящее. Только живот почему-то пучило, и каждые полтора-два часа надо было бегать до нужника в конце огорода.

Мы всё говорили, говорили и не могли наговориться, попивая винцо и закусывая. Наша мама ела мало, а вина и вовсе не пила: как настоящая верующая христианка, она строго держалась запрета на винопитие. А мы с Ваней себе позволяли.

Во всем, конечно, нужна мера, особенно в употреблении спиртного и адекватности поведения.

Имеют большое значимые всевозможные запреты, табу, которых вы придерживаетесь поначалу вынужденно, неосознанно, но с годами все больше нутром понимая, что именно они составляют основу вашей личной культуры и дают ощущение значимости собственного «Я».

Однажды – дело было в студенческой юности – мы с однокурсником Виталием Климуком поздно ночью возвращались домой в легком подпитии с вечеринки, устроенной по случаю сдачи трудного экзамена, кажется, по палеографии. Улицы, по которым мы долго брели, были пустынны и плохо освещены. До нашего общежития надо было еще идти и идти, а мне приспичило, извините, отлить. В темноте я прислонился к какому-то забору и начал было расстегивать брюки, как вдруг, заметив мою возню, Виталий остановился и закричал:

– Ты что делаешь? Это – нельзя!

Я замер.

– Нельзя! – резко повторил мой товарищ. – Ты что – забыл? Мы же – учителя!

Да, виновато подумал я, нам, пожалуй, в самом деле, – нельзя. Ведь мы с Виталием уже второй год работали учителями в школах. Нам никак НЕЛЬЗЯ!

Я запомнил этот урок навсегда.

Надо с сожалением признать, что советская власть, начавшая тотальную борьбу с пьянством, так и не добилась желаемых результатов, и после её свержения алкоголизм и наркомания стали нашим национальным бедствием. Страна стала быстро деградировать, а отдельные граждане, почуяв ослабление вожжей, стали опускаться ниже самых низких уровней человеческого достоинства.

Когда иные, хвалимые современными СМИ, герои нашего времени гордятся своими деяниями и утверждают, что не стыдятся ничего сделанного в своей жизни, я не очень-то этому верю. У меня многое было по-другому. До сих пор жжет стыд за некоторые эпизоды моей биографии: со мной случались вещи нехорошие. Причем по моей вине. Что поделать, что было, то было: прошлое не изменишь. Однако хочешь, не хочешь, время от времени оно будет доставать тебя.

Самое скверное, что когда-либо случалось, – было, конечно, по пьяни. Тупых пьянок было не так уж много, но они были.

Я снова вспоминаю себя в периоды наибольшей «фертильности и дееспособности». Сколько огорчений и слез вызывало у бедной жены мое поведение! Чаще всего источником неприятностей были мои командировки, их было немало, а в командировках обычным делом были застолья с обилием водки, в которых я хоть и неохотно, вынужден был участвовать. А потом возвращался домой квелый, смурной, ни к чему не годный.

И были случаи просто омерзительные, вспоминая о которых, я заболеваю.

Итак.

Пить или не пить? – вот, в чем вопрос. Если – пить, то важно также понимать: что, когда и с кем? К сожалению, точных предписаний на этот счет не существует.

Возможно, когда-нибудь ученые медики, фармацевты и психологи напишут умную книгу с конкретными рецептами: как, кому, сколько чего можно употреблять с пользой для организма, а что категорически вредно и не следует делать ни при каких обстоятельствах. А пока многие здравомыслящие граждане следуют не очень четкому, но строгому указу царя Петра: «Пей да дело разумей!»

И потому для безопасности желательно каждому знать свои питейные возможности (которые определяются пока только методом проб и ошибок), воздерживаться от беспредела, не доводить себя до стадии безмозглой пьянки. А также время от времени – смотреться в зеркало для уточнения: контролирует ли голова то, что вытворяют руки-ноги и о чем болтает чересчур осмелевший язык. Но главное – чаще прислушиваться к тихому зову своей совести.

Если не следовать этим правилам, то потом может быть плохо. Муторно. И очень стыдно!