Расплата за счастье / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

В интернет-магазине «Каминчи. Камины и печи» можно, среди прочего, купить дровяные топки. Топки представлены разных моделей от разных производителей. Выбор достаточно широкий, так что можно подобрать топку под интерьер. Ведь без топки не только невозможно создать действующий камин, обогревающий комнату, но и придать камину завершённый, эстетически безупречный вид.

Неприятности следовали одна за другой. Но они не так бы больно ранили, если бы не эта тля. Тля просто! Вша в коросте, как помнится бабка-соседка, когда они ещё в посёлке жили, где отец директором комбината был, говорила про особо вредных. Иннокентий вот даже забыл, когда в последний раз улыбался, а эта тварь всё время весёлая. Хиханьки да хаханьки. Хоть всё провались сквозь землю, она ржать будет. Иннокентий, Инок, как его ещё со школы звали, даже к духовнику, в храм возле их дачного посёлка, сходил. Мол, не могу злобу в себе побороть. Тот его поддержал. Себя, дескать, не вини, это одалиска, и честный человек, как ты, не может равнодушно таких воспринимать, тем более когда вокруг людские беды, а то и горе неодолимое, она веселится. Равнодушие зачерствило её душу.

Ведь несправедливо, говорил Инок, что богатому, словно в ушко, не пролезть, а эта, получается, без мыла, смеясь, и уже там, в Царствии Небесном?! С какой это стати? Должна же быть высшая справедливость! И в этом батюшка поддержал, что да, это несправедливо, но поскольку Господь справедлив, он и есть правда, то ты попадёшь. А она за свои грехи, за равнодушие будет в геенне огненной. Хорошо бы: он – в раю, а эта шваль – жарится. Смейся, смейся. Хорошо смеётся тот…

А не сглазила ли именно она его, Иннокентия? Настоящая сатана в юбке. Чего вдруг через пень колоду у него всё пошло? Вот купил две квартиры на площадке, именно в этот дом захотел вселиться, вид шикарный на Москва-реку. Мог себе позволить. Здесь квартиры в своё время Сталин раздавал всяким учёным, народным артистам, писателям, которые, слава Богу, обнищали, и квартиры распродавались бойко. Инок две соединил – пианиста какого-то, говорят, известный был, и учёного. Тоже – лауреат-разлауреат. Получилась почти в двести метров квартирка. Казалось бы, хорошо. Но вдруг какой-то дурацкий закон приняли, и столько нервов стоило перепланировку сделать! Так ужесточили всё! Прорабы не брались даже за ремонт, мол, лицензии лишат. Все за свою шкуры трясутся. Самому пришлось всем заниматься, разруливать… Вот тогда он эту девку или бабу, не поймёшь, сколько и лет ей, заметил. Вернее, услышал: вышел на балкон покурить, а она на соседнем – в соседнем подъезде её квартира – стоит, ржёт. У Иннокентия всё на нервах – сказали, что жилищный инспектор несговорчивый, вполне могут в суд подать на то, что стену несущую снесли, он всех матом кроет, а эта – ржёт! Смешно ей. Да ещё на него глянула, когда он орал на прораба, и ушла с балкона. Не понравилось! А ему её ржанье понравилось?

Бизнес у Иннокентия сразу хорошо пошёл. Успел вскочить в нужный вагон, папа подсадил, так сказать. Просто завод на себя переписал. И всё! Юридические всякие закорюки – и вот уже всё в ажуре. Не промышленный гигант, не нефтяные прииски, но на всё и на всех хватало. Папу в Швейцарию отправил, пусть поживёт на старости лет, заслужил. Мама выкинула фортель – в Белоруссию уехала, на родину. К школьной любови! Обалдеть. Отец подозревал, что она просто хотела в Советском Союзе остаться, а Лукашенко у себя его, Союз, собственно, сохранил. Детей Инок в частную школу в Англию отбуксировал, жена тоже там, при детях. Самому можно гулять. Дача, квартиры, любовницы, горные лыжи, брендовые вещи, деликатесы… Всё катилось в гору и в гору! Не олигарх, но в «Одноклассниках» светился. Выходило, что из его однокашников и институтских друзей-приятелей лучше всех устроился.

И вдруг на заводы (а Инок ещё два смежных схавал) проверка за проверкой! Сначала было непонятно, старые схемы «договориться» не работали. Потом прошил: новый губер и команду новую привёл, там силовики – все в олигархи хотят. И стали безбожно отжимать всё! Инок яхту сыну на окончание школы обещал, а тут давай счета морозить, яхта под вопросом, сын (и вполне справедливо) скандалы устраивает: он обещал на выпускной загрузить друзей на яхту и в круиз отправиться. Ситуацию удалось разрулить: пришлось переуступить один завод почти задарма. Зарплаты полгода не выплачивал, но это мелочи, не впервой. Вот завода лишился – это да! И каких нервов это всё стоило! Сын звонит, ноет, отец к казино пристрастился, всё, что можно, продул, даже дом заложил. Жена непонятно как себя ведёт, очень подозрительно.

Ко всему прочему, когда рулил из сигарного клуба, где коньячку набрался, сбил тётку какую-то на переходе! От неё тут же откупился, от гаишников еле отмазался, но самое противное, что красавца «Ройл-Ройса» коллекционного покалечил. Еле восстановил. И без того не лучшие в финансовом отношении времена, а тут траты некстати. Всё на нервах! Было опасение, и с каждым днём сомнения были более и более обоснованными, что жена на развод может подать. В Лондоне адвокаты откровенно пасут русских баб. Подстрекают на разводы, зная, что на них всё и оформлено. Целая индустрия! Сколько уже таких трагедий у мужиков, что семьи в Англию перевезли! Бабы подают на развод и обнуляют! Приходится порой с земли всё начинать, а в России поляны все уже объели, на Западе же тебя вообще ни к чему не подпускают, что может прибыль принести. И если заходишь на второй передел, то смертельно рискуешь! Хуже, чем в девяностые! Тогда было, что отжимать и где урвать, не получилось – отскочил. А сейчас? Только бюджет. Но там таким частоколом наставлено «интересантов»! И вот Инок, как лист, вынужден дрожать, что у него всё уполовинится в лучшем случае. А Зинка почти и не скрывает, что по мужикам шляется. Он как-то сказал, что этим кобелям не ты, штопаная-перештопанная операциями, нужна, а мои деньги. Она нагло так: а думаешь, ты кому-то нужен? Даже мне уже не нужен. А деньги у меня свои, и у меня их больше, чем у тебя.

И это действительно так! На неё почти всё переписано…

У Инока от всех этих переживаний волосы даже в носу и в ушах поседели. А эта тварь – всё хохочет. То, что она уличная, и к бабке не ходи. И не стесняется: без зазрения совести выйдет на балкон и договаривается, когда, на чём к клиенту поедет. То машину за ней присылают, то она на метро, мол, пробки. Но сама чтобы, видимо, сэкономить, на метро добирается. Они же хабалки, эта публика. Удавятся. Кто-кто, а Инок это сообщество знает. И ой как хорошо! Обговаривала то и дело, что с ночевой не может, если только поздно вечером приедет, а рано утром – назад… Сколько раз Инок видел, как её на разных машинах привозят! Как-то сам ранним утром приехал, привёз друга-архитектора, чтобы оценил, всё ли правильно в квартире делают. И эта выпархивает из «Майбаха». Бросает мужику: звоните, если что, всегда готова. Плащ не застёгнут, и под ним светится белый халат. Видимо, ролевые игры практикует, как медсестра к клиенту приезжает. Тьфу! Надо какой-нибудь совет дома создать и потребовать выселить такого рода дамочек. Дискредитация порядочных людей, бизнесменов, надежду России, если уж на то пошло!

И точно, он правильно догадался: стоит как-то на балконе, кому-то дудит в трубку: мол, приятно, что вам меня рекомендовали как профессионала (!!!). Но у меня столько клиентов (!!!), и я не могу моим постоянным отказывать. Извините, не смогу.

Во как! Нормальные бизнесмены и клиентов ищут, и заказы, а у этой – избыток, копается! Чего бы ей не хохотать, с такой-то жизнью?

Шмотки дорогие у неё. Инок в этом разбирается, его на рыночном шмотье не проведёшь. И меняет эта фря наряды так, что не всякая шоу-звезда, если у неё с бутиками нет договора об использовании брендов, может себе позволить. А как-то столкнулся во дворе: идёт эта заноза с парнем совсем молодым под руку. Повисла на нём. Лет за 10 моложе пацан. И тоже – хохот русалочий, улыбка до ушей. Развратит парня!..

Иннокентия злило то, что он на ней зациклился. Чего она ему? Плевка не стоит, а он о ней всё время думал. И всегда – с раздражением и злобой. И только её на балконе дурацком замечал (могла бы не шмотки дорогие покупать, а отремонтировать балкон по-человечески) или слышал смех – вскипал! Кровь к лицу!

Однажды поймал себя на том, что хочет от неё избавиться. Ничего другого не оставалось. Не переезжать же самому из-за этой дряни, что жизнь ему портит. Ведь даже если он переедет, она-то останется, и он будет её рожу смеющуюся вспоминать, смех в ушах будет стоять. Он не мог переносить этого абсолютного счастья и беззаботности. Не может никто ему жизнь своей радостью портить! Ему вся школа, весь институт завидует, а он – этой уличной! Надо точку поставить!

И когда решил, что так и сделает, сразу всё в ином виде представало. Вот когда уезжал к семье, наведать-проведать, прозондировать, там хватало расстройств. Его Зина из магазина (она до свадьбы в овощном работала) с ним обращалась так, что можно было не сомневаться: готовится его кинуть. Ему приходилось с ней заискивать, лихорадочно ища варианты, как бы на себя всё, что пока возможно, перевести. Не удавалось. Зина мегерой всегда была, а оказалась ещё и ушлой! И этих дур, что мужей обирают, потом подхватывают английские аферисты. Год-два, и она на улице без всего! А этот некогда обедневший сэр уже – разбогатевший сэр.

Инок нервы сжигал, как солому, в этом своём английском поместье. Пока своём! Но когда приезжал в Москву, приходил в эту квартиру, где его опять доставал смех девки, он уже не свирепел, а улыбался: недолго осталось.

Конечно, чего ей не ржать, забот-то никаких! Ни с родителями не видел её, ни с детьми. Таким вообще зачем семья? Они только о себе и своих удовольствиях думают. Дети им мешают. Вон на Иннокентии сколько забот: и родителей содержи, и семью. Ещё одна на стороне родила! От него, не от него, неизвестно, а скандала боится: если что вдруг всплывёт, Зина вмиг подаст на развод. И он будет виновником распада семьи, суды вообще могут без штанов оставить. Так что ту с ребёнком тоже приходится содержать. Одни заботы и проблемы, одним словом. Так что – решено!

…Инна Викторовна открыла участковому. Тот был с каким-то мужчиной. Жила она в этом доме давно, ещё отцу, молодому тогда композитору, квартиру дали. Уже во всём доме и осталось-то пара человек из прежних жильцов. Так что участкового своего Инна Викторовна знала хорошо, он её тоже. Она из дома выходила редко: к ней приходили ученики, она им «руку ставила» на фортепиано. И здоровье не очень, чтобы разгуливать, да и не радовало ничто на улице. Всё изменилось даже во дворе! Кто только не понаехал! Из старых осталась Ольга Евгеньевна, вдова настройщика супер-класса, для которого в Союзе композиторов музыканты квартиру выхлопотали – такой был бесценный специалист. Саму Ольгу Евгеньевну парализовало. И её дочка, прекрасная пианистка, отказалась от работы музыканта, прошла спецкурсы медсестёр, чтобы за мамой ухаживать. Вот дети Инны Викторовны в Америку укатили, и за ней тоже Ирусюшка приглядывает: уколы, массаж, капельницы – золотые руки, ангельское терпение! Всё с улыбкой, всё со смехом. Посмотришь, будто и забот у той никаких нет. Инна Викторовна как-то спросила: чего ты, Ируся, замуж не выходишь? А та слёз не смогла сдержать, мол, ведь ни в дом не приведёшь кавалера, ни сама не уйдёшь от мамы, а к ним ещё и золовка – сестра мужа-покойника переехала из деревни. Сын пьяница, ещё и поколачивал. И вот Ируся поехала и привезла себе на шею ещё одну лежачую. Двоих обихаживает. И не может домашним ничем выдать, что ей тяжело или грустно, надо маме и тёте показывать, что у неё всё хорошо, ей всё легко даётся.

Зарабатывает на уколах-массажах. Её, как драгоценность, из рук в руки передают: так всё хорошо делает, такое настроение в дом приносит – в любой. И даже безнадёжные хорохориться начинают. Какая-то у неё врождённая деликатность. Она не с наигранным оптимизмом что-нибудь ляпнет, а мягко, умеет ко всем подход найти. Инна Викторовна то и дело видит: порхает-бежит на очередной заказ к клиенту, будто на свидание или на праздник. Как-то увидела – в белом халате из машины выходила, спросила, ты что, в халате к клиентам ходишь? Ируся говорит: да мой пациент в больницу лёг, но внутривенный укол никому не позволяет делать, я к нему езжу, так что одеваюсь по форме.

Похвалила Инна Викторовна как-то её пальто: красивое, видно, что дорогое, а Ирочка ей: да мне же клиенты свои вещи отдают. Они поносили, новое покупают. А мне, как тому подлецу – всё к лицу. Так что с клиентского плеча у меня всё. Донашиваю! И об этом, в общем-то, довольно неудобном обстоятельстве, весело, шуткой говорит.

Похвалилась: её бывший ученик, кому она уроки на дому музыки давала, конкурс выиграл. К ней с букетом пришёл, потом сводил её в кафе, отметили. Даже прослезилась: то ли от радости за мальчишку, то ли от сожаления, что музыка – в прошлом. Сама ведь тоже лауреатом становилась.

И вот – участковый со следователем в дверях, с опросом пришли: ничего подозрительного не видели, не слышали? А что такое? Иру из 49 квартиры убили.

Чем-то тяжёлым по голове – размозжили буквально. Накануне вечером. В слепой зоне – в арке соседнего дома. И уличные камеры, где они есть, ничего не дают: там проходной двор, вечером видно, что до неё пятнадцать минут никто не проходил в арку. И вот идёт Ирина, сворачивает в арку, но со двора камера не фиксирует, что выходит. Через пять минут в арку заходит женщина и выбегает обратно с криком – на труп наткнулась. Но никто не выходил, не заходил ни до, ни после убийства. В арке в стенах есть входы в служебные помещения, типа дворницких. Замок одной из дверей легко открывается, и из помещения на две стороны окна – убийца мог выпрыгнуть. И на чердак есть ход по чёрной лестнице. А крыши и верхние этажи камеры не захватывают. И это значит, что человек ждал именно Иру и убивал целенаправленно именно её.

Инна Викторовна в себя прийти не могла. Её окна на улицу, она и не увидеть ничего. Но это убийство Ирочки не укладывалось, не укладывалось! Такая девочка хорошая! Её все любили. Чудесная девочка. За что? Горе какое! А две старые беспомощные женщины как же?

Дверь в их квартиру открыли Ириным ключом – лежачие женщины не могли даже откликнуться на звонок. У Иры в сумочке был паспорт, по нему определили личность и прописку. Лицо так размозжено, что не узнать было бы. На звонки в квартиру участковый услышал крики, открыл дверь ключом и даже не мог сказать старым больным женщинам о случившемся. Когда всё-таки сообщил о трагедии, у обеих – сердечный приступ. Их увезли в тяжелейшем состоянии в больницу.

…Он всё продумал! Идеально! Его захватило: обдумывание, подготовка. Иннокентий вспомнил детство, как по крышам с пацанами лазили, как в казаки-разбойники играли, продумывая, как не попасться взрослым, в то время активно делавшим замечания ребятне в процессе «коллективного воспитания». Долго готовился. Одна рекогносцировка чего стоила! Как прийти, как отойти, где камеры, где нету…

Эта тварь, разговаривая по телефону, то и дело наводки на себя давала: вернусь тогда-то, поеду на метро. Или: меня подвезут. Вот и в тот день стоит на балконе, докладывает кому-то: вернусь в десять, сразу вам фотографии вышлю. А из метро она идёт через эту арку, которая вечером совершенно безлюдна. Несколько часов у Инока в запасе. Когда клеил усы и бороду, шпионом себя чувствовал. Вот это драйв!

Иннокентий залез через крышу соседнего, примыкающего к дому с аркой, здания, с чердака спустился по лестнице, отпер дверь служебного помещения, прикрыл её, чтобы распахнуть в нужный момент было легко, и через запылённое окно, выходившее на улицу, следил. Вот показалась одалиска. Делает последние в её жизни шаги. Он резко открывает дверь, со всей силы бьёт битой, потом мозжит харю, убеждается, что нет дыхания, запирает дверь, бежит на чердак, там переодевается в заранее подготовленную одежду, всё складывает в сумку, забирает с собой, перебирается на соседнюю крышу, через чердак выходит в подъезд, оказывается на другой улице, дворами, где нет видеокамер, проходит к оживлённой улице, тормозит такси, добирается до вокзала и уезжает во Владимир.

Раньше надо бы додуматься, а не мучиться от издевательств смехом и беззаботностью.

Вернулся через неделю, вышел на балкон и наслаждался пустотой соседнего балкона и тишиной. Буквально гробовой! Счастье – это когда поблизости нет никого, кто был бы радостнее тебя!

А ведь и сосед по даче раздражает. Тоже всё у него хорошо. Живёт с одной и той же женой, она уже – без слёз не взглянешь, а всё сидят, за ручки держатся. Инок хотел участок прикупить – ни за что не продали. У них тут, видишь ли, дети росли. Мало ли у кого где кто рос?! Инок вон в занюханном посёлке рос, и что?! Пусть там хоть кто селится в бараке, где они, семья директора комбината, жили пару лет, пока не построили для них дом. Не борзо ли живёт? Нет, так продолжаться не может.

Сосед – консультант какой-то выдающийся. Два раза в неделю (сам за чаем делился) ездит в концерн, консультирует, под него селектор собирают. Сам за рулём. На одном участке дороги к их дачам никаких камер нет. Через лес с другой стороны можно выйти, просматривается трасса далеко, по мобильнику отслеживать, разовый купить, чтобы самому-то не засветиться…

Да, Инок уже принял решение.