Армейские истории (1972-1974)

Твоя жизнь скучна и неинтересна?

…Но все меняется когда приходит Она!

Повестка из военкомата – не пропустите!

(Анекдот)

Вскоре после призыва в непобедимую и легендарную Советскую армию, а точнее во Внутренние Войска, я оказался в Коми АССР, в таёжной учебной роте, где доблестно проходил курс молодого бойца.

В первый же день на построении прапорщик-старшина роты ростом около двух метров и с лицом бандита с большой дороги доходчиво, с употреблением ненормативной лексики объяснил, какая ужасная участь ждёт всех нас в ближайший месяц. При этом он так взвинтил себя, что с пеной у рта рухнул во весь свой огромный рост на плац в эпилептическом припадке.

Так встретила нас родная армия. Месяц после этого мы бегали, маршировали, ползали, окапывались, стреляли…

Школа молодого бойца

Шли мы берегом и лесом,

Ноги еле волоча.

Через грудь шинели скатка,

Автоматы у плеча.

Натянув противогазы,

Надрываясь и пыхтя,

Мы бежали по дороге,

Сапожищами стуча.

Вспышка слева!

Вспышка справа!

На земле лежим ворча.

По команде окопались,

Мерзлоту с трудом грызя.

А потом была атака:

Всё кругом штыком круша,

Мы пробились, мы прорвались!

Рота вся едва жива.

Тяжело, но не так страшно, как нам обещал ротный волкодав. А потом нас распределили по ротам и взводам. Меня направили для прохождения службы во взвод обеспечения и обслуживания – старшим писарем в строевую часть штаба отдельного батальона.

Служили у нас во взводе ребята из разных уголков СССР и с разным менталитетом: украинцы, литовцы, таджики и русские.

При этом между литовцами и таджиками постоянно тлела вражда, дело доходило до драк, которые разнимали русские.

Стоило таджикам пристроиться где-нибудь в уголке и под дутар запеть, как тут же в них летело что-нибудь тяжелое.

– Опять шакалы завыли!

Я унимал литовцев:

– Имант, почему ты называешь Оскара «чуркой», я же «великий русский человек» не называю тебя «чудью лупоглазой»? Мне нравиться, как ребята поют. Отстаньте от них.

На время ссора прекращалась, потом вспыхивала из-за каждого пустяка вновь.

Командир взвода лейтенант В. или «Гнилой», как его между собой называли солдаты, был небольшого роста, обутый в сапоги 46 размера, злобный, злопамятный, с противным голоском, вылитый лепрекон.

Место же где я служил, было удивительным.

Коми АССР один из очаровательных и суровых уголков России. Тайга. Тундра. Болота. Прозрачные ручьи и реки. Комары и мошка, атакующие с лета. Вечная мерзлота, которая в летнее время оттаивает, прогреваясь под лучами низкого, безжалостного солнца, только на глубину 10-15 сантиметров.

Осенью в тайге изобилие грибов. Такого количества грибов в средней полосе мне видеть не приходилось никогда. Среди желтеющей травы тут и там можно увидеть красные капельки – морошку.

Морошка

В тайге, случится если быть,

Под ноги посмотри.

Увидишь ты, среди травы

Краснеют огоньки.

То там, то здесь они блеснут

И просятся в лукошко.

Раздвинешь низкую траву,

Гляди, растёт морошка.

В объятьях вечной мерзлоты

И севера дыхания

Она взошла на льду,

Росла, достигла созревания.

Со стебелька её сорви

И потихоньку раскуси.

Запомни сока кислоту,

А с ним осеннюю тайгу.

Зима приходит быстро, одевая всё в белые снежные наряды. Тайга преображается. Потом приходят морозы. Иногда столбик термометра опускается ниже шестидесяти градусов.

В это время даже ветер перестаёт дуть. Стоит тишина, только иногда нарушаемая потрескиванием деревьев. В такую погоду автомашины за пределы части выпускались только со старшим (офицером или сержантом).

В Коми

Стоит мороз под шестьдесят,

Дорога далека,

И в свете фар, куда ни глянь,

Стоит стеной тайга.

Лишь звёзды в небе светят нам,

А так ни огонька.

Гудит машина на подъём,

Вся в блеске серебра.

Безлюдье полное гнетёт,

А чёрный лес кругом встаёт.

В шуршащем скрипе колеса

Уж песня страшная слышна.

И мысль «А вдруг не повезёт?»

Тебя волнует и трясёт.

На улице под шестьдесят –

Куда идти? Нельзя дышать.

Северное сияние

Мороза не было совсем,

Чуть-чуть под двадцать пять.

И вдруг, в бездонной черноте

Стал небосвод сверкать.

Вот полосы на нём пошли

От края и до края.

Тянулись в линию огни

И шли волной играя.

Картину чудной красоты

Природа создавала.

Цветами яркими она

Весь север расписала.

По небу всполохи бегут,

Виденье оживляя.

Как в сказке радуга зажглась,

Цвета перебирая.

Стихия ярилась в ночи,

Гимн солнцу воздавая.

На грани тундры и тайги

Нас волшебством пленяя.

А мы стояли на плацу,

Глаза не отводя.

И в памяти картина та

Осталась навсегда.

Примерно раз в неделю мне приходилось заступать на сутки на дежурство в качестве начальника караула по охране знамени части и штаба – помощником дежурного по части. Из срочнослужащих «помдежем» ходили только я и Сергей Сорокин. В остальное время эту службу несли прапорщики и сверхсрочнослужащие сержанты и старшины.

Мне, как помощнику дежурного по части, приходилось иногда выезжать в ночное время в Сырочай, Нижний Доманник, Сангородок, Сосновку. Красота необычайная.

И не смотря на все трудности и перегибы, есть что-то в армейской жизни привлекательное. С годами неприятности забываются, а в памяти остаются смешные и интересные истории. Были и у меня в армии «приключения», которые я сегодня с улыбкой вспоминаю.

Кета

Призвали в армию меня

В чужие, дальние края.

Кругом без края и конца

Стоит великая тайга:

Болота, реки, мерзлота

И тучей вьётся мошкара.

Лютуют, нас везде ища,

Комар, жестокая зима

И вездесущий старшина…

Подали на обед кету –

Поели, облизнувшись, всю.

И так неделю, месяц, три…

Смотреть на кету не могли.

Служил я в армии тогда…

Полярный круг, тайга,

Ухта.

И каждый день в обед

Кета.

Капитан Стариков – особый случай. Заместитель начальника штаба по боевой подготовке. А во время подготовки нового пополнения по совместительству командир учебной роты. По его рекомендации после окончания «курсов молодого бойца» меня взяли в штаб части. На протяжении всей моей службы у нас с ним сложились очень доброжелательные отношения. Шустрый, подвижный как ртуть человек.

До перевода в Ухту служил в Чикшино – маленькой таёжной деревеньке между Ухтой и Воркутой. Около деревни располагалась колония, городок роты внутренних войск, средняя школа.

В школе местное население почти не училось. Его в этих местах просто не было.

А приезжающие сюда сверхсрочнослужащие и прапорщики, не имеющие среднего образования, пили с директором школы, платили деньги и получали дипломы.

А дальше, если позволяла должность, оканчивали офицерские курсы «Выстрел» и получали погоны младших лейтенантов. Значительная часть офицеров нашего батальона прошла по этому пути.

Стариков был в Чикшино фигурой значительной – командиром роты. Кругом тайга. Порядки тоже таёжные. Все офицеры и прапорщики – штрафники и разгильдяи. Солдаты и сержанты – полные анархисты. Пьянки, драки и т.д. Дальше Чикшино послать было затруднительно.

Вдруг Старикову сообщили, что к нему собирается приехать с ознакомительной поездкой сам командир дивизии. Вся рота и Чикшино была поднята на уши. За две недели побелили и покрасили все здания, заборы и деревья. Из Ухты привезли из цветочного магазина цветы в горшках, установили их посередине плаца, присыпали землей – получилась шикарная клумба. На вечной мерзлоте и за полярным кругом!

В тайге нарубили берёзок и воткнули их в землю вдоль грунтовой дороги к части. Получилась аллея. Солдатам выдали новую форму. Объявили «сухой закон». Офицерам, прапорщикам, сверхсрочнослужащим и срочнослужащим было приказано временно обращаться друг к другу без мата и строго по уставу. Нарушителям командир роты обещал вечные муки на этом и на том свете.

Он добился своего. Генерал увидел образцовую часть, поужинал с офицерским составом, выпил и решил заночевать в Чикшино.

Стариков мысленно проклинал начальника – листья на «берёзовой аллее» стали увядать.

Ночи в Коми АССР летом стоят белые. Тихо подняли роту, в тайге нарубили новых берёз и воткнули их вместо засыхающих.

Генерал на другое утро уехал от них очень довольным: понравилась клумба, аллея, дисциплинированный личный состав.

По этому поводу было проведено специальное совещание. Капитан Стариков стал героем дня. О нём писали в дивизионной газете «Начеку». Потом перевели в Ухту на повышение – зам. начальника штаба отдельного батальона по боевой подготовке, дали квартиру. А когда узнали правду, посмеялись и развели руками – поезд уже ушел. Столько хвалили! Ругать стало неудобно.

Когда его назначили на один день временно исполняющим обязанности командира части (многие офицеры уехали в Сыктывкар на совещание, в т.ч. командир и начальник штаба нашего отдельного батальона), я зашёл к нему (Старикову) в кабинет.

– Товарищ капитан, а не пора ли ефрейтору Трещеву присвоить высокое звание младшего сержанта?

– С тебя бутылку.

– Будет две.

– Чего стоишь тут, тащи приказ и посуду, а я пойду, договорюсь с временно исполняющим обязанности начальника штаба, старшим лейтенантом Угольковым.

Пока я печатал на пишущей машинке коротенький приказ о присвоении мне очередного воинского звания, оба офицера уже сидели у меня за спиной в состоянии томительного ожидания и торопили меня.

Потом они быстро подписали приказ. Я достал бутылки из сейфа. Выложил из пришедшей из дома посылки сухую колбасу, таранку, шоколад. Выпили по стакану.

Я пошёл пришивать вторую лычку, а они продолжали обмывать это важное событие. Через час раздался звонок по внутренней связи:

– Жень, давай мы тебе присвоим ещё звание. Водка есть?

Я расхохотался:

– Ладно вам, хватит младшего сержанта. Подождите, сейчас зайду.

Уходя из штаба, я занёс им пару бутылок. Обмыли ещё «младшего сержанта».

Здесь надо отметить, что сержантское звание давало много преимуществ и свобод. Хоть и младший, но командир!

Жить стало лучше, жить стало веселей.

В тайге

Ветер с севера дул,

Стаи туч нагоняя.

Солнце скрылось,

И тьма опустилась ночная.

Над тайгой ветер выл.

Ветви с треском ломая,

Но под сводом дубов

Умолкал, затихая.

В глубине лесной чащи

Мрак густел словно бездна.

В душном, влажном плену

Умирала надежда.

Дождь короткий прошёл.

Гром стихал, угасая.

Капли падали вниз,

Тишину нарушая.

Мхи во мраке ночном

Бледным светом струились.

Тайны древних лесов

Нам на сердце ложились.

Запах ландышей плыл,

Одуряюще пьяный.

Тихий шёпот тайги

Был глухой и лукавый.

Штаб нашей части располагался на южной окраине города Ухты, а военный городок на северной. И я каждый день свободно ходил на службу в штаб через весь город.

На втором году службы на территории нашего военного городка построили трёхэтажное здание, в котором решили разместить штаб части (на первом этаже) и шестую роту.

Переезд штатных служб затянулся месяца на три. Мы с диспетчером Сергеем Сорокиным переехали в новый штаб одними из первых, а командир части и начальник штаба в числе последних. При них оставалось знамя части и караул по его охране.

Я самостоятельно создал свой караул по охране нового штаба из рядовых Сорокина и Сонникова, автоматически назначив самого себя, как младшего сержанта, начальником караула. У ребят возражений не было.

У входа мы поставили стол, где днём всегда восседал кто-нибудь из нас, велись журналы, опечатывались двери кабинетов, а пеналы с ключами под роспись сдавались дежурному. Для караула в столовой заказывался завтрак, обед, ужин. Всё было организовано, как и положено в таких случаях. Руководству части до нас не было никакого дела, что нас вполне устраивало.

После окончания рабочего дня входная дверь закрывалась, и мы были предоставлены самим себе: читали, слушали музыку, отдыхали. Курорт!

А ещё был у нас в части легендарный прапорщик Грачёв.

– Ну – так, проходимцы, слушайте. Ну – так, за этим столом просидел девять лет. Ну – так, ничего не делаю. Ну – так, деньги получаю.

С этой фразы обычно начиналась речь прапорщика Алексея Фёдоровича Грачёва – ведущего собаковода части.

Прапорщик был весёлой и бесшабашной личностью. Любил выпить. Как-то командир попросил его заплатить в горэлектросеть за использованную электроэнергию. Дал прапорщику деньги. Грачёв до кассы не дошёл, а деньги командира пропил. Через месяц это выяснилось.

– Ну – так, виноват. Ну – так, пропил деньги.

– Пять суток гауптвахты, шагом марш!

Через неделю после отсидки «на губе» Алексей Фёдорович выпивал у себя в пищеблоке собачьего питомника с заведующим складом старшиной-сверхсрочником Пепеленко. Когда допили водку, старшина сделал круглые глаза и закричал:

– Командир идёт. Прячься.

Грачёв заметался по пищеблоку и с помощью друга залез в котёл для приготовления собакам пищи, накрывшись крышкой.

Котёл был очень горячим, так как его только освободили от еды.

Создавая видимость прихода подполковника, сверхсрочник стучал дверями, громко топал ногами, «докладывал командиру». Так продолжалось минут пять. Наконец «узник котла» не выдержав духоты и высокой температуры, с грохотом отбросил крышку котла и выскочил из него.

– Ну – так, пусть сажает на губу! Ну – так, больше сидеть в котле не могу!

На этом история не закончилась. Пепеленко, придя в штаб, рассказал «по секрету» эту историю в своём отделе. Через пару дней она уже дошла до командира части.

Подполковник вызвал к себе обоих «героев» и потребовал от них подробно всё рассказать. В процессе доклада (около часа) из его кабинета раздавался гомерический хохот. А Грачёва потом месяца два донимали вопросом, что он делал в котле.

Работая в штабе, я не спешил возвращаться в роту после окончания рабочего дня. Часто приходил туда уже после отбоя. Это очень раздражало командира взвода. Однажды утром при разводе он приказал мне прибыть в распоряжение взвода к шести часам.

Я после этого пошёл к начальнику штаба части подполковнику Марченко:

– Товарищ подполковник, командир взвода требует, чтобы я в шесть часов был в казарме. Работы полно. Я не успеваю за день всё сделать.

– Так работай сколько нужно. Но чтобы вопросов по строевой части у проверяющих из дивизии ко мне не было.

– Два раза уже проверяли, и ни одного замечания, товарищ подполковник.

– Знаю. Когда тебе ещё позвонит этот хрен, скажи, чтобы он немедленно перезвонил мне – я ему в одно место фитиль вставлю!

В шесть часов вечера «Гнилой» позвонил мне:

– Товарищ сержант. Вы почему не выполняете приказ командира взвода?

– Потому, что этот приказ отменил начальник штаба, товарищ лейтенант. Позвоните сейчас же ему – он вам всё объяснит. Это его приказ!

И Марченко объяснил! Через полчаса я позвонил в роту и спросил у лейтенанта, всё ли он понял из сказанного начальником штаба.

– Ты ещё и издеваешься?

– Нет, что вы, что вы! Ну, может чего не поняли, и потребуется дополнительное объяснение.

– Нет. Всё понял. Отстань.

Понять-то он понял, но не забыл и затаился.

Однажды вечером ко мне в кабинет зашёл капитан Стариков:

– Жень, дай бутылочку. Выпить хочется – страсть!

– У меня нет.

– А давай мы с тобой на двоих купим. Возьми рубль.

– Ну, куда от тебя денешься. Ладно, схожу в магазин – всё равно собирался купить конфет.

Метрах в ста от штаба находился «Винный погребок». Я и пошёл туда. Купил бутылку водки и конфет. Бутылку засунул в левый карман шинели, конфеты – в правый.

Выйдя из «Винного погребка» на противоположной стороне улицы, через дорогу, увидел командира своего взвода с женой:

– Товарищ сержант, подойдите ко мне!

Эпическая история, зовите кота с лампой!!!

Проходя мимо продавщицы, торгующей пирожками, я с расстояния метра 3-4 бросил ей в ящик злосчастную бутылку. Попал точно! «Товарищ командир» с супругой этого не заметили.

«Гнилой» светился радостью – поймал с бутылкой штабного!

– Товарищ лейтенант, сержант Трещев по вашему приказанию прибыл.

– Что вы делали в этом магазине?

– Купил конфет.

– Но здесь же продаётся водка!

– Ну, и что из того. Во всех продовольственных магазинах Ухты продаётся водка. Что же теперь и в магазин не заходить?

– Я у вас в кармане видел бутылку.

– Вам показалось, товарищ лейтенант. Только конфеты.

– Нет, я видел собственными глазами горлышко бутылки. Куда она делась?

– Это галлюцинация, товарищ лейтенант. Вам нужно заняться своим здоровьем. Я очень за вас волнуюсь.

При этом я улыбался во весь рот. А лейтенант чувствовал себя перед женой не очень уютно: дурак-дураком.

– Вы куда направляетесь, товарищ сержант?

– В штаб. Работы много. Разрешите идти?

– Идите.

И мы пошли в разные стороны.

Я подошёл к продавщице – она сразу же отдала мне бутылку и вручила целый кулёк пирожков.

– Бери, бери. У меня у самой сын служит в армии. Может, и сыну кто поможет.

Вспоминается один курьёзный случай, связанный с самбо. В 1973 году накануне ноябрьских праздников во Дворце культуры г. Ухты проводилось торжественное собрание с участием представителей нашей части. Нас с Сергеем Сорокиным, как примерных воинов, выбрали в президиум. Впереди меня сидел командир дивизии, генерал-майор.

Когда объявили перерыв, весь состав президиума устремился в зал. Кроме меня с Серёжкой. Мы двинулись за кулисы, где был запасной выход. За нами потянулся и генерал. О чём мы не знали. В узком проходе Сергей попытался провести приём по захвату моей руки. Я вывернулся и, резко выдернув руку, угодил кулаком генералу в правый глаз. Тот схватился за лицо, согнулся и, крутясь вокруг своей оси, повторял:

– Ну, сержант, ты даёшь!

Разогнувшись, деловито спросил:

– Синяк есть?

– Так точно, товарищ генерал. Здоровый.

– Молчите и никому об этом не рассказывайте, – приказал он.

Закрыв глаз рукой и никого не предупредив, комдив покинул торжественное собрание.

Наш командир части подполковник Бекетов очень разволновался, не зная причины, по которой генерал уехал и не остался на ужин. Но мы молчали, как рыбы. Если бы командир узнал правду, наверное, разволновался бы ещё больше.

Ничего себе шуточки, в его части сержант подбил глаз генералу!

А нас с Сергеем на этом собрании Горком ВЛКСМ наградил значками «Ленинский зачёт сдал». Как узнали про генерала? Не знаю.

Начальником финансовой части у нас был старший лейтенант Фурсенко. Иногда, когда в строевой части я оставался в одиночестве, он заходил в наш кабинет «поговорить за жизнь». А ещё он любил бороться. В один из таких поединков мне удалось зажать его голову между коленей. Левой рукой я держал его за поясной ремень, а правой отшлёпывал по «мягкому месту».

В это время открылась дверь, и в кабинет зашёл начальник штаба. Увидев сцену экзекуции, он спросил:

– Трещев, кого это ты наказываешь?

– Старшего лейтенанта Фурсенко, – растерявшись, ответил я.

– Правильно. Добавь ему ещё от меня. А то зарплату маленькую платит.

Засмеявшись, Марченко вышел. Только после его ухода я отпустил Фурсенко. Тот, схватившись за голову руками, начал бегать по кабинету, причитая:

– Опозорена офицерская честь! Опозорена офицерская честь!

На что я ему, улыбаясь, заметил, что «этой самой офицерской чести у него никогда не было, поэтому переживать нет смысла».

После этой реплики он набросился на меня снова. Я его скрутил опять и не выпускал до тех пор, пока он не признал, что старший сержант Трещев хороший человек и всегда прав.

Отношения между нами на протяжении всей моей службы оставались дружескими, и мы часто подшучивали друг над другом.