Два рассказа / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Оракул

Как-то весной, аккурат под Пасху, точно помню, что снег уже сошёл и было тепло, пригласили к нам в организацию священника. Как и о чём с ним договаривались, то я не ведаю, однако к двенадцати часам всем приказали собраться в актовом зале. Как-то всё спонтанно получилось, заранее не уведомляли, поэтому такое неожиданное распоряжение вызвало некоторое недоумение в коллективе. Оно ведь всегда так: если неожиданно объявлялся «большой сбор», жди или нововведение, или неприятностей, что есть одно и то же.

Я лично думаю, что это начальник, когда отмаливал грехи (у него ведь недалеко от города домик самопостроился в сосновом бору синхронно с капитальным ремонтом служебных помещений), обратился с просьбой о необходимости «очистить» всё здание управления со всем коллективом внутри или... Опять же начальник отмаливал свою большую квартиру в престижном районе, но тогда – это он затянул. Имелось, конечно, предположение, что мероприятие проводилось по «указанию сверху», ведь политотделы и парторганизации как-то растворились в пучине перестроечных перемен, а работу с несознательностью простого народа прекращать нельзя. Вот и вспомнили старое и проверенное веками политпросвещение и обучение основам нравственности – через церковь. Она и обучит, и наставит, и поправит… Да и вообще – модно.

Если начальник действовал по собственной инициативе – это он себе очень льстил: не очень-то от общения с ним подчинённые замарались, хотя, конечно, было во что испачкаться, но это если при тесном контакте. Таких, чтобы вляпались по-настоящему, знаю человек пять, не больше. А другие послушали, головами покивали, стряхнули с себя и… до следующего раза.

Начальник – он вообще был завышенного самомнения и думал, что всё вокруг него крутится: и работа, и общественная жизнь, и планета с ближайшим космосом (про то, что есть ещё и дальний, он, скорее всего, не подозревал). А может быть, начальник подумал, что если к лону церковности прижаться не только всем своим тучным телом, но и при этом человек сорок-пятьдесят оптом добавить, то ему и прошлое спишется и индульгенцию на несколько грешков вперёд выдадут.

Как бы то ни было, когда я вошёл в зал, начальник уже восседал в президиуме рядом с остроглазым среднего роста человечком с небольшой козлиной бородкой, одетым в тёмно-серую рясу. Народу набилось много, даже водителей из гаража привлекли, свободных мест оставалось мало, но я сориентировался и проскользнул к окошку почти в самом конце зала.

– К нам согласился прийти и прочитать лекцию о нравственности, истинных ценностях и месте церкви в современном мире отец Никодим, – огласил начальник.

Он ещё назвал его церковное звание, но я не очень разобрал, однако понял, что звание не очень высокое: если сравнивать с военными, где-то в лейтенантах, максимум капитан.

Никодим начал, что называется, от царя Гороха. И вроде бы гладенько так вещал, но всё сводил к тому, что если в церковь не ходить, свечки не ставить и не жертвовать на строительство новой колокольни… Ой, нет – на золочение подсвечников… Нет, погодите, кажется, про реставрацию икон говорил, то счастья не обрести. Шучу, естественно. Говорил Никодим хорошо, хотя и немного путано. Или это мне так казалось с непривычки. То в одном месте хотелось вопрос задать, то в другом. Но я ожидал окончания лекции, чтобы потом разом всё спросить, если другие не опередят, или если сам Никодим не разъяснит. Пока я священника слушал, постоянно наблюдал за начальником. А он от слов произносимых, казалось, просто млел – как меломан от любимой мелодии, такое уж на его щекастом лице было умиротворение. Наверное, с каждым словом у него с души камень падал, а он, наблюдая за растущей кучкой стройматериала, уже прикидывал, куда её: дорожки мостить или столбики у забора выложить.

Ключевым моментом той встречи запомнилось, то, что святой отец активно напирал, что ни на кого не давит, и ходить или нет в церковь – это выбор добровольный, но ходить нужно обязательно, поэтому, если народ желает истинную благодать обрести, то посещение церковных служб нужно сделать регулярным.

– Ибо Бог велик, он и только он может судить. Ему многое ведомо, до чего мы не можем даже мыслью прикоснуться. Человек – суть слаб и грешен. И нет веры без церкви, как нет света без тьмы, а чтобы понять истину, приходите к Богу, – в таком ключе и в таких оборотах говорил Никодим.

– А какое место священники занимают в цепочке общения между простым человеком и Богом? – спросил кто-то из первых рядов.

Кажется, это был Витька Василевский – он вечно всех подкалывал и постоянно болтал не подумавши, за что по карьере роста у него (чисто случайно) не получалось, хотя и увольнять не торопились.

Никодим, начальник и сидящие рядом дружно уставились на Василевского. Но святой отец не стушевался, наверное, такой вопрос был предусмотрен:

– Священник нужен для того, чтобы человек не растерялся в выборе, чтобы ему подсказать, как и когда нужно молиться, какие обряды и в какие моменты исполнять.

По залу прогудело лёгким шумком – не ясно, то ли одобряют такой ответ или осуждают заданный вопрос.

Потом ещё были вопросы. В основном – простые: что такое Пасха, нужно ли окунаться в прорубь на Крещение, почему Рождество у католиков и православных отличается в датах…

Никодим под мерное покачивание щёк нашего начальника отвечал.

– А можно я спрошу? – поднял руку Максим Вершинин, который сидел рядом со мной.

Начальник кивнул, священник прицелился взглядом.

– Я вот не выпиваю, не курю, матом не ругаюсь (по залу пробежал смешок), у меня семья, ребёнок, – продолжал Максим, – стараюсь соблюдать все заповеди и пост тоже.

Никодим подбадривал покачиванием головы и лёгкой улыбкой.

– И Бога я признаю, – говорил Максим, – но очень часто работы бывает много, и поэтому в церковь я не хожу, времени не хватает. Но я всё дома…

Здесь Максим замешкался, он чувствовал, что не о том… не туда его речь завела, сам себя запутал.

После небольшой паузы он всё же выдал, глядя на Никодима:

– Как вы считаете, правильно ли я живу, если выполняю все заповеди?

Не убирая улыбки с лица, Никодим махнул рукой, словно муху отогнал:

– С вами всё мне ясно, гореть вам в аду.

Максим упал на стул:

– Не понял, – это он уже про себя, шепотом, только я один слышал.

Затем лекция закончилась. Начальник, сияя от приобретённой «святости», преисполненный сознанием своей причастности к таинствам, о которых поведал приглашённый святой отец, поблагодарил Никодима от имени всех и пригласил его к себе в кабинет продолжить беседу… о святой истине.

Через час или около того умиротворённый Никодим в сопровождении покрасневшего лицом начальника лично (чего мы давно уже не видели) обошёл все помещения и обильно окропил все углы и двери святой водой. А Максиму досталось больше всех – он как раз дверь открыл, не зная, что за ней стоит Никодим с занесённым кропилом. Максим и охнуть не успел, как его сверху донизу обильно облагодетельствовали изрядным запасом влажной святости.

Теперь Макс точно, долго в церковь не заявится – обряд совершили по месту непонимания.

А я вот думаю, как это Никодим так вот решился: «гореть вам в аду». Он кто, оракул?

Студентка

У нас в университете была пристройка с очень вместительными аудиториями. По-моему она и до сих пор функционирует. Пристройку называли по-разному: кто-то – стакан, кто-то – аквариум. И ещё наверняка были названия, студенты ведь горазды на выдумку, но мы обходились этими. В аквариуме читались лекции по общим дисциплинам: математика, физика, сопромат… Оно ведь «дважды два», что строителю, что электронщику – одинаково, как и сопротивление трения качения или эпюры напряжений. Этих больших аудиторий было немного, всего три. В каждую легко рассаживалось сотни три студентов сразу. Соответственно, в аудитории сразу по нескольку групп заходило. И обзор был неплохой, и слышимость достаточная, потому что столы располагались ярусами, амфитеатром. На последних рядах до потолка хоть и не достать, но он был близко, а возле доски воздушного пространства – хоть полёты устраивай.

Характерной особенностью аквариумных аудиторий являлись огромные окна, наверное, метров по восемь высотой или больше. Оно и понятно, чтобы солнечного света всем хватало. Подоконник изнутри располагался, как положено, где-то на уровне… чтобы удобно на него присесть. Или тетради разложить, если что-то переписать нужно срочно, а к столу поворачиваться неохота. А вот со стороны улицы нижняя часть окна от земли отступала максимум на полметра. Притопленный уровень пола получался, ну, не ровный ландшафт, что тут поделать. Зимой, не скрою, прохладно было в аквариуме, даже холодно. Неуютно. Но зато в тёплую погоду – красота. Окна открывались, и свежий воздух частью помогал, но и отвлекал, принося с улицы звуки и запахи, зовущие на природу, к реке, побегать, порезвиться. Возраст-то, не забывайте, от семнадцати до двадцати в основном. Эх, молодость! А тут учёба, тягомотина: сиди, записывай за профессором. Он-то вприпрыжку давно не бегал, ему главное, чтобы знания втолкнуть в свободное пространство где-то внутри голов будущих специалистов, уровень интеллекта им повысить.

Как-то помню, сидим, карябаем в тетрадки что-то малопонятное и заумное. Профессор, с периодическими устными пояснениями, выводит, используя уже вторую строку, по всей длине доски, что-то такое, от чего не по себе делается. А доска, я вам скажу, с раздвижными боковинами и шириной… писать и писать. Нутром чуем, что эта длинная формула, в которой альфы с омегами так запутались среди корней и интегралов, что стали на орнамент готический или восточную вязь похожи. Очень подозреваем – ещё нам аукнется эта формула, если её доказывать придётся на экзамене. Но вникаем, стараемся суть извлечь, хотя бы приблизительную. Дело было в начале осени, и окна по причине жаркой погоды держали открытыми.

И вот посредине лекции по аудитории прошелестело что-то такое… как волна прокатилась. Знаете, бывает, когда один заметил и другого подтолкнул, мол: «смотри». Так и мы, все дружно повернули головы к окну. А со стороны улицы подошла корова (в домах неподалёку, через лужайку, был частный сектор, и несколько коров регулярно выгоняли попастись на травку) и, меланхолично двигая челюстями, смотрела на нашего лектора. Профессор корову, естественно, не замечал, и продолжал свои выводы: писал, подчёркивал, руками указывал, что и откуда.

Бурёнка была колоритная, рыжая, рога лихие, вперёд загнуты, лоб белый, и взгляд, как у йога в состоянии абсолютной нирваны – полное спокойствие. Стоит и, не отрываясь, смотрит на доску. И очень заинтересованно.

Мы дружно перемигиваемся, киваем на новую студентку, а ей хоть бы что – внимает математическим выводам. Минут десять корова была неподвижна, только ртом шевелила (может, фразы повторяла), но когда профессор закончил писать и широким жестом обвёл одну часть формулы, затем вторую, размашисто соединил их стремительной стрелкой и громко произнёс: «Таким образом, мы видим, что исходя из начальных условий, путём небольших преобразований…», корова как-то встрепенулась, чуть дёрнула головой, словно что-то её удивило. А самое главное – это её глаза, они явно расширились и просветлели от осознания ранее скрытого. Общая картина получалась такая: слушала «девушка» рассуждения, вникала, но в какой-то момент прозрела: «Это чудо какое-то, как всё просто оказалось. Что же я раньше этого не понимала?»

Хохот начался такой, что у многих слёзы потекли. А профессор, находящийся всё ещё под влиянием своих выводов, усугубил:

– Что, ошибка где-то? Кто-то может поправить?

– Да вон, девушка может, – выкрикнул кто-то с задних рядов.

– Какая девушка? – лектор оглядывал смеющуюся молодёжь.

Но корова уже убежала. Наверняка у себя на подворье хотела стать научным авторитетом, торопилась своим рассказать свежие научные выкладки, пока не забыла.