За тучами – солнце / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Из Дневника писателя

Я помню, прощание с писателем Валентином Распутиным состоялось в огромном Храме Христа Спасителя. Очереди в храм не было. Я с крыльца заметил, что у ворот уже уезжает Валерий Ганичев. Стоя у своей машины, он увидел меня, помахал мне рукой и уехал. В полупустом храме было десятка два незнакомых мне писателей. Гроб с покойником стоял посредине большого предела, и выглядел каким-то маленьким и до обидного одиноким. А где же писатели, где читатели замечательных книг Валентина Распутина? Писали же, что известность Валентину Распутину принесли как его рассказы «Уроки французского», «Василий и Василиса», «Век живи – век люби», повести «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар», так и публицистика. Только за последнее десятилетие писатель награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, стал лауреатом международной литературной премии «Москва – Пене», премии Солженицына, премии «России Верные Сыны», премии Президента РФ, премии «Лучший зарубежный писатель XXI века в Китае». В Китае, там много читателей? Премии, премии, премии… звучали эти слова перед гробом любимого моего писателя у меня в голове, как на завершении отпевания усопшего: «Вечная память! Ве-чная па-мять! Ве-чна-я па-мять!»…

И я вспомнил недавний телефильм, как Валентин Распутин объезжал погибающие селенья по Сибири, и приговоренный к переездам народ с жалобами на судьбу и с мольбами о помощи, с рыданьями прощался с родными местами, а по сути, прощался и со своим писателем правдолюбцем Валентином Распутиным, который прощался с бедными людьми, а, фактически, с жизнью. Вот они все, со своими слезами и воплями, стоят сейчас у его гроба. Светлая ему память и Царствие Небесное.

Я знал о Распутине и то, чего он сам мог уже забыть. В редакции иркутской газеты коллега заносчиво попросил его:

– Кинь мне воды!

И Распутин «кинул» в другой конец комнаты – раздался взрыв разбитого графина с водой. Это знаменательный поступок. Русский характер. Рассказала мне это бывшая иркутянка Илющенко, которая давно переехала в Москву и работала, как и я, в «Молодой гвардии».
Особенности своего русского характера я сверял по распутинскому очерку, и убедился, что я такой же русский, как и он.

Я несколько раз имел счастье обратиться по творческим вопросам к Валентину Распутину. Один раз заочно. Его страсти господни в романе «Прощание с Матерой» я переживал вместе с жителями Быковых Хуторов, где работал заведующим «Сберегательной кассой» мой отец. Быково перемещали в другое место, но заливала их та же зацветшая вода того же безжалостного времени у меня на глазах. А давно жившего с другой семьей отца я видел всего три раза в жизни.

Продолжая борьбу за издание моей исторической хроники в стихах «Степан Разин», я получал везде отпор, вплоть до ненависти рецензента-вышибалы, который мне написал, что мне лучше было бы не родиться, чем писать такую бездарную чепуху. И вот с отчаяния я послал писателю Валентину Распутину свою историческую хронику в стихах «Степан Разин». Он вернул мне ее с письмом, о том, что, как прозаик, не берется судить о моих поэтических достоинствах, но произведение прочитал с интересом.
Осмелев от одобрения, я при выполнении контрольного задания на втором курсе сценарного факультета ВГИКа, обратился к Валентину Распутину с просьбой разрешить мне написать сценарий экранизации его рассказа «Деньги для Марии». Мне казалось, что в рассказе мало сведений о Марии, с какой стати ей помогать. И предложил Распутину добавить главной героине биографию из рассказа «Василий и Василиса». Мастер ответил, почему это делать нельзя. Он сам займется экранизацией своих рассказов. По крайней мере, пьеса «Деньги для Марии» во МХАТе Татьяны Дорониной позже была поставлена.

Всё равно Валентин Распутин стал теперь моим писателем. Я был его единомышленником.

При защите диплома на сценарном факультете ВГИКа, я читал свой сценарий «Доброе имя». Хорошего не ожидал. Потому что мой мастер Вадим Семенович Юнаковский, доктор искусствоведения, профессор год назад умер. Он так уважительно ко мне относился, я даже помогал ему в издании его книги учебника для сценаристов. А новый руководитель – сценариста меня невзлюбила, за то, что я назвал тщеславие двигателем творческого прогресса. И выдала мне тайну, что Юнаковский на моей рукописи «Степан Разин» написал: «Надо принять. Очень талантливый автор». Так я узнал, почему без блата и подготовки я попал в замечательный Всесоюзный государственный институт кинематографии.

– А я вас могу не допустить до защиты диплома, – пригрозила она, – вы не можете доработать свой сценарий.

Потом смилостивилась, и отдала на рецензию мою дипломную работу своему редактору с киностудии имени М. Горького, с просьбой поставить мне хоть «тройку». А второй рецензент – вообще обвал, он возглавлял Высшие сценарные курсы. Вот как раз он во время моей защиты вдруг сказал моей недоброжелательнице громко вслух:

– Посмотрите, он не только сценарием, но даже лицом похож на Валентина Распутина.

Пятерку поставила и её редактор, и даже пыталась пробить мой сценарий для постановки на киностудии имени М. Горького.

Все, что удалось сделать возмущенному моему вредному руководителю, это добиться понизить общую оценку до четверки. Поди, убеждала, что мой сценарий написала она сама за меня.

Несколько раз я дарил свои книги Валентину Распутину на различных литературных вечерах в Союзе писателей СССР. Но знакомства так и не состоялось. Запомнилось только два эпизода.

Свой сборник стихотворений, изданный по программе Московского отделения Союза писателей России, «Поле любви» я положил в перерыве заседания на стол президиума перед стулом Валентина Распутина, и проследил, как он прочитал мой автограф и забрал себе эту книгу. Потому что там я назвал его «верховодцем» писателей-современников. Для меня это слово было связано с моим очерком об Андрее Ивановиче Тургеневе, гениальном, рано ушедшем поэте, руководителе литературного кружка эпохи Екатерины Великой. В этом кружке был еще молодой Василий Жуковский. Он назвал Андрея Тургенева «моим верховодцем». И в посвященной ему элегии написал о нем «Душа, не воспылав, свой пламень угасила». Так я и назвал свой очерк об этом вундеркинде, которого многие писатели, даже Пушкин потом цитировали. Например, начало его речи на заседании литературного кружка «Слово о Русской литературе», которую он начал словами: «А есть ли у нас русская литература?», повторил Виссарион Григорьевич Белинский. И эти слова в литературных кругах стали нарицательными.

А второй раз я в коридоре Дома литераторов, встретив на лестнице Валентина Распутина, хотел ему подарить свою новую книгу с драмой в стихах «Император Иван».

– В точности такую книгу мне сегодня уже дали, – улыбнулся мне Валентин Распутин.

Я понял, что дал ее мой издатель.

А действительно, Валентин Распутин был для многих российских писателей «верховодцем».

Когда я работал ответственным секретарем, хотел, чтобы среди эпатажных новаций прозвучало в журнале «Юность» совестливое слово истинного писателя – Валентина Распутина, и уговаривал его биографа, моего друга Колю Котенко помочь мне связаться с Валентином Распутиным. А Котенко не успел помочь – умер. Но я всё же добился, что интервью с Распутиным было заказано и напечатано в журнале «Юность».
Были у него враги? Были. И били. Однажды избили до полусмерти, якобы бандиты. Но оставили на покаяние. Били не только политизированные бандиты, но и братья по перу.

Студентом Валентин Распутин жил в общежитии с двумя будущими писателями. Один из них стал уважаемым критиком. Он все время мне рассказывал о замкнутости Распутина, о том, что он, будучи уже писателем, ни разу не помог соседу по общежитию, думал только о себе. Конечно, критика мучила и зависть, и, может, личная обида.

Другой критик-чернушник мне признался, что написал и опубликовал разгромную рецензию на повесть Валентина Распутина «Живи и помни». Повесть заканчивается трагической смертью Настёны и ее ребенка. Она устала жить тайной жизнью – жизнью вдали от всего живого. Она долго скрывала связь с мужем-дезертиром, сбежавшим во время войны из госпиталя, и не предавала его, и сама от отчаяния утопилась. «Как такой порядочный и верующий человек, как Распутин, – возмущался критик, – смог погубить беременную женщину и оправдывать ее преступление по отношению к себе и будущему ребенку? Даже фашисты не убивали беременных женщин. А о патриотизме автора вообще приходится молчать». Думаю, что критик забыл о сталинских репрессиях, особенно жутких в период войны. Вспомнилось и похожие нападки на белорусского писателя Василя Быкова.

А эти разговоры критиков против Валентина Распутина случились в момент развала нашей Империи.

Незадолго до краха Валентин Григорьевич Распутин за большие заслуги в развитии советской литературы, плодотворную общественную деятельность и в связи с пятидесятилетием со дня рождения был удостоен звания Героя Социалистического Труда (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1987, орден Ленина и золотая медаль «Серп и Молот»).

И один из злопыхателей мне шепнул, что Распутин в отчаянии воспринимает весь хаос в стране, взял и Звезду Героя нацепил на хвост своей собаке. Есть такое русское выражение: «Собаке под хвост». Я вспомнил о взорвавшемся графине с водой, но все равно не верил этой сплетне.

Но случилось в его судьбе событие невероятное: «хождение во власть». Он надел черный костюм и в 1990–1991 годах стал членом Президентского совета СССР при Михаиле Сергеевиче Горбачёве.

Я переживал, конечно, когда он доверчиво пошел в советники Горбачеву. Это же под хор злопыхателей. Причем, прельстились помочь государственному делу поначалу и Василий Белов, и Давид Кугультинов. И плевались, наевшись дерьма. А Распутин долго публично каялся, с трибуны Дома Литераторов. Мы думали, о предназначении писателя, говорил он. – Стал известным, заметным – послужи-ка для дела мирского, будь ходатаем за правду. Но, оказалось, что политика делалась там не списочными, а тайными советниками. Писатель считал работу в совете безрезультативной и сожалел о согласии в нём участвовать.

Могу добавить, как в свое время обманулся Александр Блок в начале Великой Октябрьской социалистической революции. «Мир и братство народов – вот знак, под которым проходит русская революция, – писал, поддавшись энтузиазму тех лет, Александр Блок. – Вот о чем ревёт её поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать…».

А наевшись хаоса дикой капиталистической действительности в стране, Распутин уже по другому ценил советское прошлое, о чем я писал в опубликованной своей рецензии «Солнце над Россией отменить нельзя» на книгу Виктора Кожемяко «Валентин Распутин. Боль душа». М., Алгоритм, Серия «Память», 2007. Эту книгу и пытался написать биограф Валентина Распутина упомянутый мой друг Николай Котенко, и даже шел разговор о моей помощи ему в создании книги о биографии Валентина Распутина. И я рад, что Виктор Кожемяко продолжил дело моего друга и написал эту книгу.
«Десять лет, с небольшими перерывами, вели мы эти беседы, – пишет в предисловии к этой книге Валентин Распутин. – …это десятилетие по насыщенности и трагичности событий вместило в себя столько, что хватило бы на целый век… Есть ли польза от наших бесед, не мимо ли они ушей и душ, не впустую ли? Мы не обольщаемся большими результатами, вероятно, они меньше, чем хотелось бы, но и они будут кстати в той сумме, из которой должно складываться усиление России».

Эта книга – итог размышлений над судьбой Родины в самые нелегкие для неё времена.

Вместе с другими художниками слова, такими как Ф. Абрамов, С. Залыгин, В. Белов, В. Распутин поставил перед обществом ряд трудных вопросов, связанных с духовным миром современника, с его отношением к людям, к своему роду и стране, к труду и природе, к нравственным ценностям. Он пишет: «Любовь к Родине – то же, что чувство к матери, вечная благодарность ей и вечная тяга к самому близкому существу на свете... Человек в Родине – словно в огромной семейной раме, где предки взыскуют за жизнь и поступки потомков и где крупно начертаны заповеди рода». А у нас это крестьянские заповеди, да Нагорная проповедь..
Уважаемый мной писатель Юрий Бондарев, уже за то, что посмел отказаться от правительственной награды, назвал приближающуюся перестройку «вторым Сталинградом». Смело! А Валентин Распутин написал повесть «Пожар», выразив в ней образно тревогу перед надвигающейся бедой. Это уже героический труд, удостоенный Государственной премии. Надо сказать, что никто не выдвигал Распутина на эту Государственную премию, его выдвинул сам Президент.

По убеждению Валентина Распутина, всю жизнь он писал «любовь к России», и даже когда размышлял о сути национального предназначения, о пути реализации национальной идеи в многонациональной России. В.Г. Распутин свято чтил первейший нравственный завет отечественной классической литературы: «Она и велика была двумя главными качествами – художественностью и сострадательностью, из второй, чувственной ее стороны полнилась и первая, профессиональная». Но не может быть литература высоко профессиональной без веры в высшее начало всего сущего. О судьбе нравственной опоры русского народа, православии, в свое время, Збигнев Бжезинский заявил без околичностей: теперь, после уничтожения коммунизма в России, главная задача состоит в том, чтобы уничтожить здесь Православие. Верил ли Валентин Распутин в победу правого дела, торжество Солнца Правды? Конечно, верил.
Кто знает, не будь протестующего труда Распутина по защите чистоты Байкала, президент Владимир Путин не заставил бы олигархов отодвинуть экологически опасную магистральную трубу подальше от его священного берега. Чистота этой воды – свята.

Сколько в книге о нем боли в справедливых ответах писателя на самые трудные вопросы его народа! О расстреле российского парламента. Какая может быть победа в войне с собственным народом? – спрашивал он. Прощаясь с жителями переселяемых сибирских деревень, он сокрушался так же тяжело и о брошенной на произвол судьбы культуры Сибири. А ведь она прирастала декабристами и репрессированными вольнодумцами. По его мнению, самая долгая и беспристрастная память даже не у истории, а у культуры. Он со страданием говорит о том, насколько изменился за последние годы характер нашего человека в условиях чуждых нам «реформ».

Особенно, в разговоре с Виктором Кожемяко, Валентин Распутин отвергает современных западных историков, которые пишут о проявлениях «русского фашизма» в России.

– Хоть что-нибудь в истории нашей, – спрашивает он своего собеседника, – в характере нашего народа, сверхтерпеливого, сверхжертвенного и сверх, в убыток себе, расположенного к другим народам, дает повод для обвинения его в фашизме?

А в моем сознании остались и другие легенды. В Ленинграде послевоенный подросток Иосиф Бродский был участником фашистского кружка. По возрасту его не арестовали, но вспомнили эту вину, когда его неправедно судили за тунеядство. Но опять это сарафанное радио. Всё равно дико помнить, что избалованные дети руководителей города в Сибири состояли в фашистском кружке, носили эсесовскую форму, пока их не разоблачили. Какая-то дикость? Но это нашей державы ветераны ходят парадами в Прибалтике и в Украине в фашистской форме.

В книге Кожемяко этого нет. И в душе нашего народа палаческий фашизм отвергается.

Нам достаточно и других нахлынувших пороков. Пьянство, наркомания, проституция, воровство, грабеж, повальное торгашество, убиение культуры и школы, чужебесие, – всё это мраки новизны. Но Распутин по-прежнему верит, что за тучами – солнце. Что Солнце над Россией отменить нельзя. Как заклинание, в конце своего пути, Валентин Распутин утверждал при прощании со своими сибиряками: «Я верю – мы останемся самостоятельной страной, независимой, живущей своими порядками, которым тыща лет. Однако легкой жизни у России не будет никогда».