Вера и истина В. И. Ленина / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Власть – невероятный, сильнее сильного манок; власть – одна из наиболее страшных страстей человечества, и не удовлетворить, не насытить её никак; власть и комфорт союзны, и этот союз логичен и ужасен; и ужаснее всего то, что поколения, делегирующие людей во власть, не задумываются, что идущие в неё имеют в виду одно: удовлетворение собственных амбиций и сверх-комфортную жизнь для себя.

Остальное – постольку поскольку.

Двигали Лениным властолюбивые мотивы?

Вероятно, отчасти – но это «отчасти» съедалось действительным желанием переустроить мир по плану справедливости, ибо все государственные устройства отличались до того друг от друга одним: степенью удалением от оной.

Двигало Лениным желание комфорта? Ведь это Троцкий, а не он, запишет в своих дневниках: Никогда не ели столько чёрной икры, как после захвата власти…

Теперь – с высоты, отчасти ложной, прожитых годов – становится очевидным, что Лениным (на которого каких только собак не повесили после псевдобуржуазной революции 1991 года, что тоже, в общем, логичная реакция на чрезмерность советского, осточертевшего всем культа) двигали именно мотивы счастья для всех.

Или хотя бы попытки распространить оное на как можно большее число людей, и в рассказах М. Зощенко о Ленине, о предельной простоте его быта не столь уже много сказочных и сказовых элементов.

Ленин был кровав?

Но какое человеческое деяние не сопровождается большой кровью?

Или Французская революция, столько изменившая в человечестве, была ласковой и нежной?

Или британская колонизация, благодаря которой, ряд стран (например, Канада, или Новая Зеландия живут ныне на очень высоком бытовом уровне) сопровождалась только достойными деяниями?

Разумеется, никто не хотел бы стать жертвой, но истории, увы, не спрашивает, и человек, которого она выбирает своим орудием, часто оказывается сам заложником обстоятельств (и Гёте был вынужден подписать смертный приговор, будучи премьер-министром).

Ленин был мощным мыслителем социального направления: его анализ исторических периодов, в частности, капитализма конца 19 века, глубок и оригинален, - как внушительны его идеи по переустройству общества; и то, что в результате них Россия из аграрной превратилась в индустриальную, а большинство её населения от полуживотного состояния поднялось до необходимых каждому норм грамотности – едва ли будут отрицать даже ярые ненавистники Ленина.

Ленин неоднозначен?

Так назовите хоть одну крупную фигуру в истории, чью деятельность можно испускает сплошное сияние волшебного света.

Думается – пройдя длительную стадию святого, короткий период полного отрицания – образ Ленина требует трезвого осмысления – и это дело грядущего; хотя отрицать то, что Владимир Ульянов был одной из самых значительных фигур человечества – значит бессмысленно противоречить истории.

Культ Ленина: святой советский,

Ниспроверженье после, вновь

Вверх вектор двигается резкий,

Отсечь – не выдумали нож

Фигуру Ленина от древа

Истории. И он велик –

Адепт общественного действа,

Творец фундаментальных книг.

Во власть амбиции толкают,

Их жажда удовлетворить.

А Ленина вела такая

Амбиция? Чтоб сладко жить…

Нет, счастье для других основа

Его движения наверх.

И било ленинское слово,

Что слышал каждый человек.

Кровав? Какое-нибудь действо

Людей без крови обошлось

Большое?

Золотая дерзость

Его судьбы и жизни ось.

И дело будущего ведать –

За счастьем, иль деньгОй победа.

Два наизначительнейших полюса

Действо мысли Флоренского – внутрь, в углубление; но - и столп, растущий в глубину истины, дающий (во)истину варианты постижения себя и веры.

Возможности веры – какой не было никогда ни в ком с горчичное зерно, ибо гор никто не двигал, а совет Николая Сербского сдвинуть гору из своего сердца выглядит увёрткой, невозможностью истолковать Христово речение.

Флоренский – мыслитель веры, Ленин – мыслитель действа: действа людского множества, низведённого в бездну полуживотного существования; и тот и другой владели мыслью в высшей степени, умея просветить ей проблемы такой сложности, от которых дух захватывает; оба достигали своих истин, превращая их в истины изрядного пласта людей.

Они – как два полюса мысли двадцатого века: два наизначительнейших полюса: из одного исходят правила построения общественной жизни, из другого – правила построения себя.