Налей полней стаканы.
Кто врёт, что мы, брат, пьяны?
Неприязненно светало. День обещал быть холодным, сырым и ветреным. Хватит, намёрзся – я поспешил к стоянке такси.
В Убежище первым делом наполнил кипятком ванную, после заварил крепкий чай, плеснул в кружку рому, набил трубку шотландским крупной нарезки и, прихватив телефонный аппарат, приступил к восстановлению функций издрогшего в костромских лесах организма.
Разбудили меня остывшая вода и телефон – звонил Дуся:
– Я пришел к тебе с приветом, сообщить – весна настала!
– Не, – говорю, – не сегодня. Сегодня я оттаиваю и отсыпаюсь.
– Когда прибыл?
– Утром.
– Когда обратно?
– Завтра в ночь…
– Тогда перенесём на завтра – будут тебе проводы.
– Что, совсем допекли?
– На старости лет определился – когда рождается особь женского роду-племени, её надо усыплять!
– А как же бл…ки?
– Для этого спецконтингент существует.
– Ладно, растрогал – оставлю тебе ключи, заглядывай сюда для успокоения нервной системы и «спецконтингент» прихватывай: пару недель норка в твоём распоряжении…
– Ты гений! Встречаемся в десять у Рижского рынка.
– Что так рано?
– Весна, дружок, душа чакапули просит, а возни с ним на полдня.
– Замётано, – я повесил трубку, пустил струйку горячей водицы, поправил подголовник – цветастый детский спасательный круг, сладко зевнул и закрыл глаза.
***
Прежде, чем перебраться с семейством в Москву, Дуся долгое время ходил в директорах тифлисской азербайджанской школы – обстоятельство крайне благоприятное для нашего эмигрантского быта. На рынке мы первым делом направились к прилавкам, на которых соседствовали связки зелёного лука, тархуна, кориандра и прочих пряных даров щедрой грузинской землицы. Ещё до нашего приближения самих зеленщиков заметно поубавилось, ибо многие распознали бывшего мучителя в энергично вышагивавшем коренастом, пузатом дядечке. Однако намётанный директорский глаз ничуть не уступает в зоркости ястребиному: Дуся подошёл к прилавку:
– Мамедов, ты где, маленький? Всё в прятки играешь? С твоего позволения я возьму это, это, это и ещё вот это… – набил пахучей травкой объёмистый пакет.
Появился хмурый Мамедов.
– Как родители? – поинтересовался мародёр, запихивая во второй пакет пучки редиски, – а двоешник Фахредин всё таксует? Обязательно привет передавай. На, возьми, – протянул торгашу смятую пятитысячную.
– Альфред Моисеевич, – взвыл Мамедов, – это уже произвол! Мои нервы такого не выдерживают…
– А ты возьми сейчас в руку пучок кинзы и сильно её понюхай, – посоветовал Дуся, – удивительно успокаивает.
Далее мы отправились в мясные ряды, разыскивать знакомого мне галицийца, который на выходные подвозил с Ярославщины свежайшую баранину.
Прикупив «первый» антрекот с рёбрышками, доставили Дусе удовольствие сговориться с развесёлыми вайнашками за маринованный чеснок и, напоследок, навестили супругов-имеретинцев, торговавших источающим млечный сок молодым сулгуни.
Наконец тормознули тачку и покатили ко мне на Бойцовую.
– Без ягод ткемали чакапули – суррогат, – посетовал Дуся.
– У меня бутылка домашнего есть, – успокоил я его, – заменит один к одному.
***
Мы уже заканчивали со стряпнёй, когда истерично затрезвонил дверной звонок. Одновременно в дверь колотили кулаком и, по-видимому – ногами. Дуся аж присел:
– Что, налёт?
– Барбос это, – ответил я, – открой, если не в тягость.
Закадычный ворвался в Убежище аки варвар в разоряемое становище:
– Разбейте понт, создайте обстановку… кто, кто так сыр режет, осёл! – это он мне. – Положи немедленно нож, и вообще – валите оба из кухни, я сам за всем присмотрю!
– Между нами девочками, – отозвался Дуся, – всё уже готово, но если у тебя ручки чешутся, можешь заняться сервировкой, а мы пока передохнём – набегались с утреца.
Вскоре подошёл как всегда мрачный Док, молча протиснулся в «гостиную», выставил на стол литр «Кремлёвской», уселся у телевизора.
Появился Телеграфист с пузырём «Перцовки», следом Коста, извлёк из кейса датскую хлебную высшей очистки.
Наконец сподобился Эриванский с обязательным армянским марочным.
Коста рассмотрел разномастные этикетки:
– Суровый набор. Ой, что завтра нас ждёт, несчастных…
– Фигня, – парировал Барбос, – пиво для чего придумано?
Док оторвался от ящика, глянул опытным глазом:
– Выпивки не хватит.
– Не хватит, сбегаем, – успокоил я пессимиста, продуктовый за углом.
Барбос, нацепив фартук, поволок из кухни котёл с бараниной:
– Садитесь, фраера, остывает… – принялся орудовать черпаком.
Телеграфист заглянул в тарелку:
– Как это называется – ча-ка-пули? А зачем столько травки?
– В этом весь понт, – объяснил Барбос, – первая зелень и мясо ягнёнка – весна провожает зиму…
– Так тут, судя по костяку, не ягнёнок, а цельный баран, – возразил Телеграфист.
– Не привередничай, – обиделся Дуся. – Где мы тебе в этом, слетевшем с катушек городе ягнятину найдём? Ты пробуй на вкус – пища богов!
– Чудесная баранина, – подхватил Эриванский, – неужели с Кавказа везут?
– Это знаменитая Романовская овца, – пояснил я. – Её традиционно помещики Ярославской губернии разводили, при советской власти племсовхозы занимались, ну а нынче мы реликтовую особь доедаем…
Прозвенел звонок. Я пошёл открывать. Ввалился участковый, заценил ситуацию:
– Таак, что, грузинская мафия гуляет?
Телеграфист, дирижируя в такт словесам полуобглоданным бараньим рёбрышком:
– Вы бы для начала представились, товарищ лейтенант. Так что там у нас насчёт мафии?..
– Спокойствие, Василич, – осадил я его, – товарищ свой, прикормленный, – повернулся к летёхе, – Степанов, ты никак в свободном полёте пребываешь?
– Аки вольная птица…
– Ну, погоди, щас я тебя птицей и ощастливлю!
Давно пылился на кухонной полке неизвестно как попавший в дом пузырь «Белого аиста». Степанов, бережно приняв подношение, растворился в сумраке лестничной клетки.
– Зря ты не дал мне его причесать, – попенял Телеграфист, – краковяк бы нам сплясал.
– Да ну, озлобился бы. А так мне спокойнее. Потом, он не наглый – не чаще, чем раз в месяц заглядывает.
Док был прав – пришлось сбегать. Во всём околотке не нашлось ни черта съедобного кроме «Гжелки». Последняя нас изрядно пошатнула, посему отлакировали «Хейнекеном», за которым всей компанией сбегали ещё раз.
– Проводим Грузика и айда в шалман к нашим, – предложил Эриванский, – у них сказочный хаш круглые сутки.
– Нет, господа, – Коста поправил несуществующий галстук, – вы как хотите, а я по б…дям… – Перебрался на диван и сладко захрапел.
– Поехали, алкоголики, – потребовал я, – не то, костромской без меня укатит.
***
На Каланчёвке, отяжелевшие, решили добавить пивка. Барбос с банкой «Тюборга» в руке решительным шагом направился к соседнему киоску, где двое мужиков покупали курево. Через пару минут гаер уже распивал с новыми друзьями шампанское из пластиковых стаканчиков. Я насторожился, ибо хорошо знал, чем обычно кончались подобные распития. И верно – вскоре треснула первая оплеуха, завязалась рукопашная. Со всех трёх вокзалов сбегались стражи правопорядка. Пришлось-таки Телеграфисту с Эриванским засвечивать ксивы. По их знаку я крепко взял за руку разбушевавшегося дружка, потянул его к месту нашей дислокации:
– Из-за чего сцепились?
– Зюгановскими выползками оказались…
– А ты, значит, нынче в демократы записался.
– Я с детских лет отстаивал демократические ценности!
– Врёшь, сволочь, – кто надысь на Маяковке Интернационал распевал?
– То был внезапный приступ ностальгии по напрасно загубленной юности…
Подошли выручальщики. Телеграфист сложил бровь скобой:
– Леван, кончай буянить. Больше отмазывать не стану…
Краснощёкая, грудастая проводница невольно отшатнулась, когда мы гурьбой ввалились в вагон:
– Мужчины, вы все пассажиры?
– Нет, детка, – просветил её Дуся, – мы провожающие, а вот он – указал на меня, – вечный странник. Оставляем его, бродягу, на твоё попечение, ты уж, будь ласкова, соблюди сиротинушку в целости…
– Одеколон есть? – поинтересовался Док у порядком оробевшей девахи.
– Ага, «Сирень»…
– Если вдруг буянить начнёт – чайную ложку на полстакана воды, вмиг очухается!
Появился отлучавшийся Барбос, всучил болезной бутылку шипучки:
– Дорогого друга провожаем с шампанским. Бокал вам перед сном, бокал утром ему, чтобы ожил… и вообще – может, мне с вами отчалить?
– Провожающие, – дурным голосом заорала проводница, – покинуть вагон! Поезд отправляется…
К чертям всё, что не льётся.
Кто там над нами смеётся?
Сосед, наливай, твой черёд…
Комментарии пока отсутствуют ...