Продолжение,
начало в №№ 99, 106, 111
VII
Хочу просить читателя простить
За потаённый замысел поэмы
Идею пресловутую раскрыть,
Убрать препоны в пониманье темы.
Я написать задумал о любви
И различать учился без обмана,
Как Пушкин, даль свободного романа
Пред памятью моею визави.
Я видел путь мальчишки-мудреца,
Прошедшего свои метаморфозы
Сквозь горький смех и сладостные слёзы,
И всё ж не потерявшего лица.
Стрижом ли промелькнёт на вираже,
Жар-птицей ли приснится в час желаний –
Любовь не завершается в душе,
А переходит вглубь воспоминаний.
Хотелось рассмотреть со всех сторон
Кристаллизованную увлечённость,
Понять её естественный закон
И дряхлого цинизма незаконность.
Тянуло самого себя понять
И женскую волнующую тайну
В душе, соединённую опять
С мелодией, возникшей так случайно.
В какой-то мере это удалось,
В какой-то ждал я большего успеха,
Но так сроднились дело и потеха,
Что, кажется, себя не мыслят врозь.
За эту, крепко взявшись, сердцевину
Я выведу повествованья нить
И памятную завершу картину,
Когда настанет время завершить.
Пока же час прощанья не пришёл,
Рассказ неторопливый продолжаю:
В то лето занимал меня футбол,
Как нынче всех, кого я только знаю.
Серебряников, Яшин, Шестернёв,
Численко, Поркуян и Хусаинов
Влетали, впечатления раздвинув,
Легендами обводок и голов.
Эйсебио светил издалека
Ничуть не хуже Месси и Роналду,
Направив бутсы мах наверняка,
Как кованую, тяжкую кувалду.
Так море бороздит могучий шквал,
Так степь пересекает вихрь сердитый.
Он так по краю поля пробегал,
Как будто вовсе не было защиты.
Но на баяне, занятый не слишком,
Я продолжал трудиться по часам,
Завидуя гоняющим друзьям –
Свободным от арпеджио мальчишкам.
Желая меньше сопереживать,
Отвлечься от футбола хоть немного,
Стал на колене книгу раскрывать
Под гаммы, исполняемые строго.
И в становленье русского таланта
Вполне катастрофическую роль
Сыграли «Дети капитана Гранта»
И старый Лир – шекспировский король.
Но в поле к футболистам то и дело
Душа моя свободная летела
По мягкой травке с кожаным мячом
На край земли с закатным кумачом.
Настенные часы вращали стрелки
Так слабо, их хотелось подвести,
Но время, как ты стрелки ни крути,
Увы, не поддаётся переделке.
Правители сегодняшней страны
С историей колдуют, как с часами,
Похоже, плохо понимая сами,
Зачем они стране моей нужны.
«Обогатись во что бы то ни стало!» –
Вот слоган неделимый, словно ртуть,
Таких и прежде множество бывало,
Скрывающих токсическую суть
За формою блистательно-живою,
За видимостью счастья и добра,
Которой мы не приняли с тобою –
Успела устареть ещё вчера.
Но попытаться я не премину
В порядке вдохновенного протеста
Спасти почти убитую страну,
Хотя бы на странице гипертекста.
VIII
В СССР превозносился труд,
Росла почёта каменная башня
Не для того, что вдруг её снесут
И разнесут… не очень-то изящно.
Но славы был разрушен пьедестал.
Едва от пыли воздух стал свободным –
Достаток торгаша почётен стал
С названием его международным.
Моё!!! Предпринимательство в чести!
Хвала наживе грубой и безмерной,
Умению вкруг пальца обвести,
Предательской свободе лицемерной!
Везде к деньгам позорное влечение.
Хотя давно бы можно и понять,
Что без труда счастливым можно стать
Лишь временно, и то, как исключение.
А честный труд, как первая любовь,
Питая душу, в сердце не ржавеет,
Здоровую к лицу приносит кровь
И на щеках румянцем розовеет.
Трудолюбивым исстари везёт,
Особенно при справедливом строе.
Так шли по свету все наперечёт
Мои несовершенные герои.
Мой дедушка из пенсии своей
В тогдашних «новых» семьдесят рублей
Платил за лучший облик не напрасно
И в модной шляпе выглядел прекрасно.
За всю-то жизнь ничем не торговал,
«Не езживал» на ярмарку с товаром,
Зато в рабочий мир пришёл недаром,
Где головой да силой рисковал.
Он был доволен собственной судьбой,
Советским строем и его законом,
Брил щёки, крепко пах одеколоном –
Спокойный и сознательный герой.
И я, его потомок, чуждый лени,
Далёк от кумовства и воровства,
Жестоких катастроф и преступлений –
Ловил его весомые слова:
– В народе говорят, мой милый внучек,
Я слышал, за учёного дают
Двух неучёных. А за спрос не бьют.
Не уважают только белоручек.
Тянись, брат. Те, кто вислыми бывают,
От жизни много горя принимают.
Седой наперсник игрищ и забав –
Мой дедушка был совершенно прав.
Ровесников от всей души любя,
Я, милый дед, не предавал тебя.
В СССР – предмете всех сердец
Ты был мой абсолютный образец.
Легко ль представить в двадцать первом веке,
Что бабушку ты полюбил навеки
И верность, как иные чудаки,
Ей сохранил до гробовой доски.
Ты нравился душевной простотой,
Свободой делать верные поступки,
И слов твоих бесценные скорлупки
Дороже мне посуды золотой.
Я переколотил её немало,
Когда жене на кухне помогал,
И счастья мне за это перепало
Достаточно, как и предполагал.
За остальное я обязан деду:
Учил и находить, и достигать,
И дела, отведённого на среду,
До дождичка в четверг не задвигать.
И к чёрту в ад не лезу я заранее,
И душу очищаю в сей момент:
Когда умеешь исполнять желание,
Зачем тебе его эквивалент?
Без лишних слов и навыков парторга
Мой дедушка с детьми преуспевал:
Он за усы давал себя потрогать,
И тем успешно к миру призывал.
А что нам нужно было, кроме мира,
Того, что привлекает и зовёт,
В котором есть и страсть, и честь мундира,
Который нам покоя не даёт.
И мне не важен поиск виноватых,
Когда Гагарин смотрит из глубин
Тех легендарных лет шестидесятых,
Со мною дотянувших до седин.
Была. Была великая держава,
Бескрайняя советская страна,
Где мы на счастье все имели право
И где на нас надеялась она.
Что значит счастье? Счастлив весь народ,
Когда страна к могуществу идёт,
И будет он, естественно, не в духе,
Когда она в упадке и в разрухе.
Проста, ребята, истина, проста
Поистине такое ощущение:
Чем зеркала нежнее чистота,
Тем выглядит вернее отражение.
IX
Теперь о Лене надо рассказать —
Моей прекрасной пассии невинной,
В истории занятной и не длинной
Сердечные порывы передать.
Мы жили с ней на том же этаже
В одном огромном, современном доме,
Видались в школе, впрочем, чаще – кроме:
Был двор, а не проходы в гараже
Вдоль линий ипотечных иномарок.
Игре детей газгольдер не мешал,
Там волейбол извечно процветал,
И день сиял безоблачен и ярок.
За столиком играли старики
В шестьдесят шесть и в домино стучали,
И мы с мячом, ей-богу, не скучали
От горестной заботы далеки.
Продолжение следует