Жизнь – упущенное чудо / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Улица детства

Скарлатина, бумазея,

Ребятня вокруг, глазея,

На лоскутном одеяле

Красный — в розах — лоскуток.

Вот везут меня в карете,

(Безразлично все на свете):

Тусклым голосом позвали

В «неотложку» как в мешок.

Пожалели — косы целы,

Потолки и стены белы,

Я очнусь уже иною —

Оттащите от окна!

Мама в шляпке с вуалеткой,

След слезы глубокий, едкий,

Но прозрачной пеленою

Навсегда отделена.

Бумазея, скарлатина,

Долгий месяц карантина,

Все домашние заданья —

Криво, косо, как-нибудь.

От кошмара, наважденья

Обрела освобожденье:

Вспомнить — дать тому названье —

Что теснит и давит грудь.

***

Перо нам — от птицы,

От древа — бумага,

Из тучи чернила —

Небесная влага,

Усмешки и слезы —

Все в дело, все — благо,

Но где взять решимость

Для первого шага?

От робкого шага

До легкого взмаха

Лежит полоса

Отчужденья и страха.

Пока на груди

Не промокнет рубаха —

Не вылетит слово

Живое, как птаха.

Перо нам — от птицы,

От древа — бумага,

Из тайного страха

Куется отвага.

Вопреки затмению

Военный октябрь, Москва, в озарении вещем:

Крест-накрест заклеенных окон пустые глазницы,

И полчища вражьи сжимают железные клещи

По стылому полю, на горле любимой столицы.

А папа и мама мои, молодые, той ночью,

На крыше дежурят — вдруг бомба прямым попаданьем:

Вахтанговский вспыхнул театр — и впервые, воочью

Смерть руки костлявые к ним протянула — за подаяньем.

Тушили фугаски — бывала ли выше невеста:

Им вопли сирен заменили венчальное пенье...

И с верою в жизнь и в победу, в ту ночь, из протеста

Звезда моя в небе зажглась — вопреки затемненью!

Баллада о булочной

На перегибе лет виднее даты —

Опять снежок под валенком скрипит:

Мой молодой отец по Ленинграду

Идет со мною за руку, сердит.

О булочной тех лет пою балладу —

Пусть замысел покажется нелеп —

Пять лет назад окончилась блокада,
По карточкам пока давали хлеб.

Отец молчит, и я как онемела:

Он не хотел меня с собою брать —

Ведь в очереди — будничное дело —

Нам долго с ним на холоде стоять.

Лицо толпы застывшее сурово:

Безропотно и ночь стояли все б,

Но только соль — да праздничное слово —

Необходимей могут быть чем хлеб.

Я догадалась вдруг — вы сказки ждете?

Со звоном в тишину упал пятак.

Вы не встречали Тима, дяди, тети?

Он где-то близко, слышите — кряк, кряк!

Тим победил. Я чувствую — гордится

Сейчас отец — как прежде был он слеп!

Оттаивали каменные лица,

Был необычно вкусен после хлеб.

Утенок Тим — семейное преданье,

Взаймы из детства дерзости взять мне б,

И наконец, всей жизни в оправданье,

Найти слова, насущные как хлеб.

Отец

Причуды ли, прихоти ради,

С ружьем как с игрушкой в руках,

У ног — Нарочанские глади,

А кудри плывут в облаках.

Зачем же — терзаюсь вопросом —

Запомнила с детства седым?

Каким ты казался мне взрослым!

А был ведь совсем молодым.

Размечена жизнь на уроки,

Виновность — как горб за спиной.

Каким ты казался мне строгим,

А строг был к себе, не со мной.

Но ты за столом в ореоле

Той лампы, светившей ночам…

Но мысли высокое поле —

Не кажется — есть и сейчас.

Гляжусь в старый снимок как в воду —

Зеркален рисунок лица.

Мостом изогнулась сквозь годы

Навстречу улыбка отца.

Брату

Далекие птицы крестами

Легли на остывший закат.

Вослед улетающей стае

Гнездо покидает мой брат.

Давно ли? Да только что вроде

Он кустиком тронулся в рост,

И взглядом блестящих смородин

Меня провожал до ворот.

И спицы впивается жало,

Когда отворяется шкаф:

Тебе этот свитер вязала,

Не кончила левый рукав.

А сад зарастает крапивой,

А в доме — холодная ночь.

Смотрю, как уходишь, красивый,

Стою и не смею помочь.

Судьбу утюгом не разгладишь,

Дорога пошла на излом...

Последний, единственный, младший

С одним лебединым крылом.

Забытые знанья

К вечеру вспомнят поверья

Светлые пятна озер.

Страшно утратить доверье

Братьев своих и сестер.

Травы, деревья и птицы

Словно чужая страна:

Вдруг угадаешь их лица,

Вспомнишь с трудом имена.

Но пониманье утратив,

Как-то и слушать отвык

Посвист укрывшихся братьев,

Сестринский древний язык.

Ветви протянут объятья

Прежде чем вспыхнет костер —

Руки покинутых братьев,

Слезы далеких сестер...

Бор зашумит на прощанье,

Листья лепечут свой вздор…

Отзвук забытого знанья,

Нежные губы сестёр.

Вспомните меня!

Где центр стремительного круга?

Стрижи по небу чертят дуги

На закате дня,

И ужин в доме ждет остылый...

Все далеко, кого любила,

Помнят ли меня?

Из гнезд пустых не слышно пенья,

Несу охапкою поленья

Греться у огня.

Дрова сырые пламя гложет,

Но среди них сгореть не может,

Тлеет головня.

Ну, хоть бы скрипнули ступени!

Опять в углах скопились тени,

Тишину храня.

Я не прошу любовь обратно,

Но в час печальный, предзакатный,

Вспомните меня!

Июль

Мимо пролетают — тени не спугнут

Бабочки мгновений, ласточки минут,

Пробегают мыши серые ночей:

Стук дождя по крыше, шорох у печей.

Днями — электрички стороной гудят,

Липою в июле пахнет тихий сад.

Грохотом осыпит с неба самолет —

Серебристый — в синем — пролетает год.

Только с каждым годом выше из травы

Светлый одуванчик детской головы:

Стебель — тонконожка с розовым сачком

Бегает за каждым встречным мотыльком!

Главное — а дети тут мудрее нас —

Происходит в мире именно сейчас!

Перед сном

А этим взрослым, что им надо?

Зачем укладывают спать?

Без нас, на кухне, полной чада,

Во что теперь начнут играть?

Уже и форточка открыта:

За ними нужен глаз да глаз…

Заплакать, что ли? И сердито

Мне закричат: — Иду, сейчас!

И та, что мне казалась мамой,

Хлебнет из склянки на столе —

Вдруг станет ведьмой страшной самой,

Взовьется в небо на метле…

И то ли ведьма, то ли птица

Неслышно сядет на кровать

И скажет: — Доченька, не спится?

Зачем так страшно ревновать!