«Весёленькая история» и «Остановка»

 

Я уже писал, в разделе о мурманской агитбригаде, что ещё до её осуществления, весной 1973 года, мы - Александр Нестеров (Нестер), Сергей Житков и я, студенты 3-го курса факультета «Теоретической и экспериментальной физики», решили поставить первый в стране рок-мюзикл.

Мы к тому времени уже успели наслушаться музыки из нашумевших на весь мир рок-опер «Иисус Христос – суперзвезда» Вебера и Райта, «Томми» группы «The Who», а также мюзиклов «Волосы» и «О, Калькутта!», ассоциирующихся с антивоенным движением хиппи. Особенно нас интересовали музыкальные произведения в стиле рок, написанные в сотрудничестве с профессиональными поэтами. Ведь вначале у нас не было ничего, кроме нескольких понравившихся Нестеру и Житкову моих стихотворений – «Канатоходец и Мария», «Вероника», «Два дождя», «Лежал я на столе распластанный» и «Я к вам пришёл ребёнком златокудрым». Кроме того, моих сокурсников прельщало то, что я перевёл на русский несколько стихотворений упомянутого выше Тима Райта и другого профессионального поэта Питера Брауна, работавшего с наилюбимейшей нами группой «Cream». Каждое воскресенье я ездил в ДК «Рублёво» и мы пытались сочинить что-то грандиозное. К слову сказать, ничего антивоенного в моих стихах не было, а хипповое, наверное, было. Так бы и буксовали мы в весенних рублёвских грязях, если бы не тройка других мифистов – Михаил Тужиков, Анатолий Кривых и Сергей Голубенков. Смешно - в то время они не были знакомы друг с другом, но каждый из них сильно поспособствовал тому, чтобы, как сейчас говориться, проект завершился триумфом. Да, они не были знакомы друг с другом, но до каждого из них доходили слухи о рублёвском проекте и в силу своей сверхкоммуникабельности и богатого воображения каждый из них по-своему стократно усиливал слабые сигналы, исходящие из Рублёва. Михаил Тужиков, игравший в ШТО характерные роли, знал и до сих пор знает всех и вся в институте. За день он успевал пообщаться с уймой народа и, как «кот в сапогах», сообщал собеседникам о надвигающемся на МИФИ могучем рок-урагане. Анатолий Кривых медленно, но верно, обрабатывал комсомольский актив, иногда напевая им собственносочинённые лирические песни на мои стихи. Совсем непредсказуемым образом помогал нам Сергей Голубенков, обещавший, при знакомстве с каждой красивой первокурсницей, «по блату» устроить её в кордебалет, готовящегося к постановке в институте первого в стране рок-мюзикла. Уверяю вас, что ни я, ни Нестеров, ни Житков не знали об их самодеятельности. Лишь сейчас, спустя сорок лет, проявляется значимость их активности, и я думаю, что без неё никакого спектакля не было бы.

 

Параллельно с нами Николай Викулов, отработав на Зощенко приёмы модульного театра, решил, что в МИФИ созрели все условия для постановки полномасштабного театрального действа. Довольно быстро он написал пьесу «Весёленькая история» на основе сатиры М. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» и приступил к репетициям. Удивительно, что такое творческое раздвоение ШТО ни капли не смутило коллектив и основные актёры – Александр Сидоренков, Александр Соколов и Владимир Макаров играли главные роли, как в «Весёленькой истории», так и в «Остановке». Конечно, Николай не знал, что в это же время Сергей Михалков на основе той же «Современной идиллии» написал свою пьесу, назвав её «Балалайкин и Ко», которую тут же взял в работу театр «Современник». Сейчас приятно сравнивать:

у них Рассказчик - Игорь Кваша, у нас Ведущий – Сергей Попов, у них Глумов - Валентин Гафт, у нас Глумов – Александр Соколов, у них Балалайкин - Олег Табаков, у нас Балалайкин – Владимир Макаров…

Вот, что написано в 2014году в анонсе к фильму-спектаклю «Современника» 1975-го года:

«Постановка Георгия Товстоногова «Балалайкин и К°» был программным спектаклем театра, оправданием его гордого названия. Сергей Михалков составил пьесу из отрывков «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина — сатирического романа, высмеивающего трусливую либеральную интеллигенцию XIX века. Постреформенные 1870-е и послеоттепельные 1970-е оказались удивительно похожи. Прежние высокие идеалы заброшены, в чести молчалинская покладистость и умение «годить», то есть не жить, а существовать, дожидаясь лучших времен. Показанный театром процесс превращения героев в «благонамеренных скотин» современники вполне обоснованно приняли на свой счет. Это была необыкновенная для тех времен смелость высказывания. Актуальность и публицистичность пьесы, режиссерское мастерство Георгия Товстоногова, талант молодых актеров — Валентина Гафта, Игоря Кваши, Олега Табакова, Андрея Мягкова, которые с азартом, как можно себе представить, «отрывались», изображая чудовищных гротескных персонажей Щедрина».

 

Наш спектакль поначалу стала терзать цензура – уж, слишком заметной была перекличка Щедрина с 1970-ми. Но, когда узнали, что в «Современнике» уже играют «Балалайкина», безотлагательно выпустили нас на сцену.

Пьесы Михалкова и Викулова отличались, в основном, главными героями. У Михалкова – это Балалайкин, а у Викулова – Глумов. Грубо говоря, Сергей Михалков акцентирует действие на фарсе, гротеске, сатире и юморе, а Викулов на размышлении. А для размышления нужен диалог. Для этого Николай вводит в свою пьесу ещё одного главного героя – Быстрицына (друга Глумова), которого нет, не только среди персонажей пьесы Михалкова, но и в «Современной идиллии». Николай взял фамилию Быстрицын из другого произведения Михаила Евграфовича, но в уста героя Викулов вложил исключительно текст от автора «Современной идиллии», поделив его между Ведущим (событийное повествование) и Быстрицыным (эмоциональное повествование). Таким образом, диалог Быстрицына и Глумова становиться «красной нитью» спектакля «Весёленькая история». Вот ещё на чём я хотел бы остановиться – на методах осовременивания классики. В наши дни это делается совсем топорно – вводится новояз, всех актёров одевают в сегодняшние костюмы или вообще выпускают на сцену голыми…Вспоминаются слова Михаила Булгакова из повести «Роковые яйца»: «...Театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году при постановке пушкинского "Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с голыми боярами...» Вот эти «трапеции с голыми боярами» заполнили сегодня почти все эфиры, кабели, киноэкраны и театральные подмостки.

 

Наш театр в конце 70-х провёл обратный эксперимент - в спектакле по материалам 16-ой полосы «Литературной газеты» мы нарядились в костюмы 18-го века. За это нас сильно потом бранила малотиражка «Инженер-физик», обвиняя в декадансе. А зрители укатывались от смеха. Представляете, в кабинет начальника входит рабочий Иванов, «награждённый доской почёта», весь в буклях, подвязках, в каких-то деревянных башмаках (граф Меньшиков, да и только) и говорит: «Иван Иванович, а Шурка-то из пятого цеха… и т.д.). Так что осовременивать можно по-разному.

«Современную идиллию» мы осовременили ни матом и костюмами, а современными нам интонациями, жестами, танцами и музыкальным сопровождением. Этого оказалось вполне достаточно.

Возвращаясь к неслучайно случайному совпадению по времени двух постановок «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина, можно только согласиться с автором, упомянутого выше анонса – тема «годливости» в 1970-е годы назрела и перезрела. Ни «Современник», ни мы не испытывали недостатка в зрителях, и к ним и к нам на спектакль было очень трудно было попасть.

Наверное, таким же, а, может быть, даже более насущным ответом на требования молодых зрителей был рок-мюзикл «Остановка».

Полгода, наверное, мы собирались по выходным в рублёвском ДК, приглашая в гости, то барабанщика из театра Юденича, то одиозного Алика Мочалова с двустволкой (двугрифовая гитара), то какую-нибудь танцевальную группу. И постепенно, даже слишком медленно до меня стало доходить, что музыку для спектакля никто и никогда не напишет. Выпив лишнего, однажды, я вдруг зловеще захрипел: «Да, что вы мне башку-то морочите. Никто из вас не может и не собирается писать музыку!» « Да, не скрипи ты», - тихо сказал Нестер: «Тебе, наверное, с Кальяном надо познакомиться». «С каким ещё кальяном!!!», - подумав о кальянной, завыл я. «Он со своим басистом «Crossroads» Cream один к одному лабают», - пояснил Житков. « Да, вы тут все что угодно слабать можете, накушался я уже виртуозов до отрыжки! Он музыку, свою музыку написать может?!» «Должен», - ответил Нестеров.

 

Через неделю – полторы ко мне, скучающему в «Down»е (нижняя раздевалка под главным входом в МИФИ), подошёл высокий патлатый красивый парень кавказского вида. «Ты, штоль, рок-оперу ставишь?». «Ну, я». «Тексты давай». Я полез в сумку. «Виктор», - протянул руку парень. «Сергей», - ответил я вялым рукопожатием. «Завтра подходи в это время», - скомандовал Виктор, запихивая тексты во внутренний карман пиджака. «Хорошо», - покорно сказал я.

На следующий день Виктор был в приподнятом настроении. «Пойдём в зал», - опять командным голосом сказал он. Сел за стоящий в углу сцены рояль и начал играть. Тема «Детство»,- пояснил он: «Очень к «златокудрому ребёнку» подходит». И понеслось…Каким-то образом нам выделили в вечное пользование небольшую гримерную над сценой, мгновенно заполненную аппаратурой. Кальяновский басист, соперник Джека Брюса, так ни разу на репетицию и не пришёл, зато Голубенков, осуществляющий ежедневный глубокий кастинг первокурсниц (и не только) в кордебалет оперы, привёл своего друга Андрея Пехтерева, играющего на басу, который сцементировал железной дисциплиной наш, пока еще небольшой коллектив. Всё чаще наблюдал я вопросительные взоры длинноногих красавиц, постоянно сидящих в зрительном зале и прислушивающихся к далёким чарующим звукам, доносящимся из гримёрной, и попросил Виктора срочно написать что-нибудь танцевальное. Так родилась тема «Поезд». Начали репетировать танцы… Оказалось, что красавицы, особенно в большом количестве, могут изобразить разве что дискотеку в кафе «Лира», а отнюдь не Фридрихштадтпалас. Хорошо, что среди них оказалась сообразительная Лена Лобанова, которая привела к нам свою подругу, профессиональную балерину Светлану Ульдину, и это был ещё один важный шаг к победе. Вообще нам удивительно везло. И 1-го декабря 1975 года, в актовом зале МИФИ, состоялась премьера поэтического мюзикла «Остановка». Главного героя – Канатоходца, сыграл красавец, комсомольский лидер факультета «Т» Андрей Сартори (позже его сменил Владимир Макаров).

Александр Нестеров спел «Каватину дурака» - главный зонг спектакля, а Сергей Житков иногда подыгрывал Кальяну, Пехтереву и Константину Виноградову (барабаны) на соло-гитаре.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование