Воспоминания о шестом творческом объединении (ШТО) МИФИ / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Начало

Первый класс

Далёкие шестидесятые. Угораздило оказаться с Соколом (Александром Соколовым) в одном первом классе."1Г" 213-ой школы Москвы. В том, что Сокол - лучший актёр ШТО всех времён не сомневается почти никто. А тогда безумно повезло с классной руководительницей - Ларисой Васильевной - русской красавицей, недавней выпускницей педучилища. На Новый 1961 год поставила с нами "Муху-Цокотуху". Я играл Паука, а Сокол - Светлячка. Молодые родители увлеклись чуть ли не больше нас. Мать с бабкой приладили мне на пузо подуху, из которой во все стороны торчала арматура от большого абажура. Соколу отец в башку приделал какое-то мутное таинственное электричество, так что Сокол из мелкого персонажа превратился чуть ли не в главного героя. А героя-Комарика играл Шевля (Серёга Шевляков). Умер он в 80-е, от пьянки. С этим у нас на Красном Балтийце дело было поставлено на поток. Но и интеллигентности тоже хватало - школу со всех, буквально со всех сторон окружали оборонные почтовые ящики, с большими секретными учёными ( от химии до авиации).

Дядя Аркаша

Одним из таких учёных был мой сосед по дому Аркадий Феофанович Шацукевич, окончивший МИФИ в 50-е и создававший Бомбу. Облучение получил, конечно, по полной. Однако в 70-х у него родилась красавица-дочь Алина. Сейчас крутейшая бизнесвуман. Но дело не в этом. На моей памяти он участвовал в экстренном моделировании направленного взрыва для спасения Алма-Аты от селя. Взрыв прошёл удачно, да ещё в результате образовался знаменитый каток Медео, на котором я катался в 1984 году во время конференции по информатике, а Аркадий стал доктором ф.-м. наук. Аркадий Феофанович буквально гипнотически внушал нам с Соколом, что МИФИ - наилучший ВУЗ страны, потому что даёт знание о том, как получать знания, и после окончания можно стать хоть физиком, хоть поваром, хоть хирургом, хоть кинорежиссёром, в чём сегодня можно убедиться, изучая категорию Википедии "Выпускники МИФИ".

Музыка

У "Дяди Аркаши" дома стояла настоящая Hi-Fi аппаратура. Поначалу он долго мучил нас итальянской эстрадой, но потом резко перешёл на русских музыкантов - Вертинского, Реброва, Лещенко, Козина, Высоцкого, Кукина, Кима, Клячкина. Когда мы сами перешли на "Червоны гитары" и "Битлз", он нас не понял. Пришлось обзаводиться собственными магнитофонами. Мои родители купили "Днепро", а родители Сокола "Комету". Самым страшным ударом для взрослых, была роковая ошибка соколовских родителей, принесших ему неизвестно откуда две большие бабины самой дорогой (9-ой что ли) плёнки с первым и вторым альбомами Led Zeppelin. Как же они потом об этом жалели. Спокойные споры о художественных вкусах начали перерастать в скандалы.

Вторая школа

У нас с Соколом были ещё два приятеля по 213-ой школе - Саша Коблов (ныне православный священник) и Валька Шумилов, которые прослышали, что в Москве образовалась чудесная "Вторая школа", окончив которую, можно смело поступать в любой ВУЗ - хоть в естественный, хоть в гуманитарный. Дело в том, что наряду со зверским преподаванием физики-математики, словесность в этой физ-мат школе преподавали такие монстры жанра как Анатолий Якобсон, Феликс Раскольников и Виктор Камянов. Для того чтобы достичь цели, нам пришлось закончить специальные вечерние математические курсы при МГУ. 1-го сентября 1968 года мечта сбылась - четверо "балтийцев" стояли на пороге "Второй и единственной". Мы поступили в 9-ый класс с говорящим индексом "Ж". Уже в первый день мы заметили, что кроме нашей сколоченной четвёрки, в классе пресутсвует ещё одна весёлая компания. Это были "французы" (выходцы из школ с углублённым изучением французского языка) - Евгений Бунимович, Римма Генкина, Александр Давыдов (Кауфман), Саня Ярин... Влияние Второй школы было настолько сильным, что после окончания МИФИ в 1976 году мы с Соколом всерьёз задумались о получении второго образования. Он - театрального, а я - литературного. Мудрые родители нас отговорили.

Шурик

А когда только поступили в МИФИ, опять на пороге, на "Посвящении в студенты" увидели мини-спектакль ШТО. Как же здорово они играли миниатюры из студенческой жизни. В них был какой-то весёлый сюр и сказочный гротеск, и глубокий подтекст. Но больше всего поражало всё-таки актёрское мастерство, отличающие их от выкрикивающих тексты КВНщиков. Ковалёв, Люся Попкова, Викулов, Олевский и, конечно, сам мэтр, автор миниатюр и заглавный актёр Валера Бычков – костяк Шестого Творческого Объединения МИФИ. Сокол уже в сентябре побежал записываться в Объединение, а я протянул целый год. Но когда следующим летом Сокол вернулся из поездки агитбригады ШТО по Сибири и рассказал про Красноярские Столбы, про Енисей, про Красноярскую ГЭС, про бичей и нечеловеческую жизнь в Канске, про то, как ждали в Сибири артистов из Москвы, про то, как выступали они и в забитых народом концертных залах, и на открытых грузовиках в поле, я всё-таки решился и пошёл. На год раньше (вместе с Соколом) в ШТО записался Шурик Сидоренков. В нём я обрёл ещё одну родственную душу. Сошлись мы, конечно, на сумасшедшей любви к рок-музыке и сразу придумали свою миниатюру. На сцену выходили два амбала в коже - сам Сидор и страшный, бородатый Вова Берников, а потом типа настраивали гитары и Сидор так небрежно, сквозь зубы говорил, что вообще-то у нас в группе есть ещё один придурок, с которым уже надоело возиться и что, если бы он не писал музыку и стихи, не пел и не играл на лидирующей гитаре, то его уже давно пришибли бы. Потом поворачивался в сторону кулис и злобно шипел:"Иди сюда, гад". Я весил тогда 58 кг при 182 см. роста, наряжали меня в яркую подкладку от старого женского пальто, рукавов само собой не было и на мне ничего не было, кроме трусов, гитара болталась у колен, двигался я сомнамбулически, волосы заменял самый длинный (взятый в Москонцерте) женский парик. Как только начинали звучать первые аккорды, я круто преобразовывался и мне самому казалось, что это я ору: "Good Golly, Miss Molly!!!" Фонограмма была отменная. Шурик старался. С самого начала у нас и у зрителей складывалось ощущение, что на сцене реальные CCR, хотя их сроду никто не видел, таково было безумное желание участвовать в "настоящей жизни". На концерте в Бауманке фанатки стали отрывать куски от моей ветхой дерюги. Везде по несколько раз взывали на бис. (Кого нас или Creedence ???). Слава пошла по Москве. Это было уже новое ШТО - более простонародное и совсем не кавээнное, без всяких фиг в карманах. Хотя и старые миниатюры хорошо катили. На одном концерте выступали вместе со "Скоморохами". Буйнов за кулисами стащил с Сокола и нацепил новые стэйтсовые джинсы, чтобы фирменней выглядеть. Все мы были тогда художественной самодеятельностью - и Високосное лето, и Машины, и Воскресенье, и Рубиновая атака и Удачное приобретение. А как было здорово! Но сумасшествие, как видно, уже наступало…

АГИТБРИГАДЫ

Я запомнил три:

1. Киргизия (1972).

2. Мурманск и область (1974).

3. Агитперелёт (1977).

Киргизия

Тянь-Шань

Прилетели в город Фрунзе ночью, полусонные заселились в гостиницу. Утром вышел на балкон. Продрал глаза и вижу высоко над землёй по всему периметру вдалеке странные облака. Это оказался стенообразный Тянь-Шань с ледяными равновысокими вершинами. Таких сумасшедших гор я ещё не видывал. Ну, Крым. Ну, Кавказ. Красивейшие горы, изрезанные ветром. Иногда лежит снег, а иногда и нет. Эльбруса, правда, не видел. А тут высоченные стены из снега при 40-ко градусной жаре. Никаких пиков. Всё ровное и огромное. Вспомнил, что в середине поездки нам придётся перебираться через эту хрень на рейсовом автобусе на ту сторону, в Ферганскую долину. Якобы есть перевал, свыше 3 тысяч метров. С балкона я его не разглядел и решил не зацикливаться. Попили кумыса в гостиничном буфете. Каждый смог сделать по одному глотку, не больше – страшная дрянь. Не знали мы тогда, что настоящий кумыс пьют сразу после дойки кобылы. Но мы ещё попьём такой. Ой, попьём!

Иссык-Куль

К позору своему не помню ни одного нашего выступления (а выступали мы 1-2 раза в день), зато почти всё, что было вокруг, помню отчётливо. Дорога вдоль озера Иссык-Куль до города Чолпон-Ата – справа до озера полукилометровая полоса роз, слева до предгорий за колючей проволокой широченная полоса алых крупных опиумных маков. С необходимой регулярностью мелькают за проволокой лихие всадники с винтовками за плечами… Охраняют главную медицинско-наркологическую житницу СССР. Предгорья слева – это, конечно, не Тянь-Шань, но всё же… заехали в них дня через два, на местный праздник. Всё, как положено, - козлодрание, скачки, вручение блестящих «жигулей» лучшим чабанам. Кстати, только тут я увидел собственно киргизов. Показалось, что во Фрунзе живут все народы мира, во всяком случае, – русские, украинцы, белорусы, много чехов, немцы, конечно, …а киргизов-то и нет. Сопровождающие из местного комсомола шептали, что киргизы - в горах, но управляют жизнью столицы именно они. На праздник киргизы явились во всей красе – женщины в пёстрых национальных костюмах и золоте, мужчины в черно-белых треуголках, чёрных костюмах и галстуках.

Кстати сказать, что когда мы с великими приключениями перебрались в затяньшаньскую часть Киргизии с местной столицей городом Ош, киргизов и там практически не было, но и интернационала не наблюдалось, а наблюдались высокие, статные узбеки. Именно такой двухметровый узбек управлял местным рейсовым «пазиком», перевозившим нас через знаменитый перевал Ала Бел (свыше 3 тыс. м) из Фрунзе в Каракуль. Несоразмерный «пазику» узбек, как видно, много чего испытал и это нас спасло.

Перевал Ала Бел

Предполагаю, мы хорошо затарились «сухеньким», а иначе трудно объяснить нашу недогадливость и спокойное отношение к тому, что начало происходить на перевале. Так вот, из автобуса исчезли все пассажиры, кроме нас, а к водителю подсел какой-то русский шустрый парень с озабоченным лицом. Прибыть в Каракуль мы должны были в 17-00, засветло, и сразу дать концерт в честь строителей Токтогульской ГЭС. Это была стройка века, в таких высокогорных условиях никто никогда ничего подобного не строил. По созданному серпантину наверх многокилометровой колонной поднимались белазы и сбрасывали что-то жидко-серое в бездонное ущелье, где, должно быть, струилась речка. С дороги они казались выстроившимися в цепь учёными клопами, ползущими по очереди пить кровь великана из восточной сказки. Но это мы увидели дня через два. А пока мы познали, что такое непроглядная горная ночь. Фары автобуса добивали не далеко, казалось, только для того, чтобы мы видели, как поперёк дороги ежеминутно пробегают скорпионы с кольцеобразно задранными ядовитыми хвостами. Ночь и скорпионы стали приводить нас в чувство. Оказалось, что на перевале у автобуса начали барахлить, а потом и вовсе отказали тормоза. И мы спускаемся на ручнике! Страха не было, потому что он был незачем. Страх вспыхнул только раз, когда водитель, осознавший приближение долгожданной и выстраданной цели, расслабился и отпустил ручник, а на встречу нам из-за поворота вылетел огромный токтогульский белаз… Где-то в 23-00 мы прибыли в Каракуль. На автостанции нас ждали бледные комсомольцы с поникшими цветами.

Каракуль

Мы подошли к изящной двухэтажной гостинице, напоминавшей посольство США в Дели архитектора Стоуна. При входе стильно одетая горничная пыталась сбить веником с притолоки затаившегося скорпиона. В сезон кульминационной киргизской жары гостиница была пуста. А в другое время она, по рассказам, была забита иностранными корреспондентами, ведущими репортажи о строительстве необыкновенной ГЭС. Как оказалось, гостиница и сейчас всё-таки не была совсем пустой, в ней проживал одинокий московский доктор, лечивший приезжающих на строительство рабочих, шоферов и специалистов от любых болезней.

К стыду своему многих участников поездки я помню не по именам, а по внутритеатральным кличкам. Особенно запомнились Кира и Башмак. Вальяжный Кира был старожилом театра, но в «наше» время никогда не участвовал в московских спектаклях. Его интересовали только приключенческие агитбригады. Внешним видом и поведением Кира полностью соответствовал образу русского гусара пушкинской поры. Но слишком шикарные подкрученные кверху усы, слишком бархатный голос, виртуозное владение гитарой, беспроигрышная игра в преферанс и умение никогда не пьянеть иногда преобразовывали нашего гусара в простого самодовольного мудозвона. Однако он был артист и аристократ, чего никак нельзя было сказать о его антиподе - Башмаке. Башмак очень редко принимал участие в спектаклях, да и то, в основном, в ролях слуг, пьяных прохожих и других бессловесных типов. Но уверяю вас, Башмак более всех нас обожал театральную атмосферу и был незаменим при перетаскивании грузов, монтировке декораций и защите актёров в возникающих иногда конфликтах с местным населением. Для полноты образа добавим, что в течение учебного года он подрабатывал санитаром в расположенной в то время рядом с МИФИ психиатрической больнице. Номера в гостинице были исключительно двухместные. Пришлось всем разбиваться на пары. Кира поселился с Соколом, я с Шуриком, а Башмака почему-то подселили к доктору. Доктор в первый же вечер предупредил Вову (так звали Башмака), что находящийся рядом с гостиницей пруд заражен дизентерией и что, несмотря на страшную жару, он запрещает нам даже приближаться к воде. Вова сообщил важную информацию Викулову, а тот всем остальным.

Как после двух концертов и банкета на следующий день, мы оказались в пруду, никто толком объяснить не может. Наверное, сказалось перевальное перенапряжение. Но уже никаким перенапряжением нельзя оправдать охватившее всех безумное желание сыграть в «морской бой». Нет, не в тетрадно-клеточный «морской бой» с выкриками «убил-ранил», а в настоящий деревенский «морской бой» с «конями» и «всадниками», в игру навылет – свалился после борьбы руками «всадник» или оба в воду – вылетай! Опять пришлось делиться на пары. Пар образовалось пять... Две «всадницы» с коварно сползающими в бою купальниками бились на равных с мужиками. Я быстрее всех выбрал в «кони» Башмака и ,конечно, мы победили, проведя в воде, в возне дольше всех ,наверное, около получаса.

«Всадник» в этой детской игре хлебает воды, обычно, меньше «коня», и Вова заболел. Первым об этом догадался, конечно, доктор. Но и он успел полюбить Башмака за простоту, доброту и силу. И, ничего не говоря, выдал Вове три пачки дефицитнейших индийских лекарств, так что к прибытию в Ош больной был практически здоров, и никто из нас от него не заразился.

Ош

Город Ош и окрестности запомнились:

1. «Столовой национальных блюд», которую с натягом можно назвать столовой, да и то только потому, что в ней было самообслуживание. Откуда они взяли такого повара? Ни в мексиканских ресторанах США, ни в аргентинских ресторанах Германии, ни даже в московском «Узбекистане» я не то, чтобы не вкушал, я и не нюхивал подобных кулинарных шедевров. Ну, ладно, местным лагману и шурпе ещё можно подобрать аналоги в московско-уйгурской кухне или в творениях Новикова. Но в ошской столовой было такое блюдо – МАМПАР!!! Стоил мампар довольно дорого – 56 коп. Это была идеальная смесь баранины, узбекской лапши, разнообразных овощей, специй и подливы – первое и второе блюда в одной огромной тарелке – несбывшаяся мечта восточных славян и венгров. Радость от ежедневного вкушения мампара была бы беспредельной, если бы не одно но. Мой напарник, Александр Сидоренков (Шурик) был родом с Северного Кавказа и его мужественное лицо с чёрными усами, со следами перенесённой оспы и карими глазами слишком отдавало местным колоритом… На раздаче стояли умнейшие тётки и выдавали русским и другим «белым» мампар одной степени остроты, а местным – совсем другой. Как так получалось, что изо дня в день, при усаживании за столик, мы путали тарелки, и Шурик бросался доперчивать и досаливать «мой мампар», а я после каждой ложки открывал рот и, обливаясь слезами, говорил: « Вот это да…». Только перед самым отлётом в Москву, забежав в столовую, мы в спешке нарушили привычный порядок движений и я, ещё ничего толком не поняв, не поднимая головы, смолотил, предназначенный именно мне мампар, а Шурик ни разу не прикоснулся к солонке и перечнице. Только в самолёте во время долгого 8-ми часового перелёта мы с Шуриком, восстановив ряд важных деталей, нахмурившись, начали и задумчиво закончили расследование по делу об «Ошской столовой национальных блюд». Минуту помолчали, глядя друг другу в глаза…потом заулыбались, потом захихикали, а потом уже ржали до самой посадки.

2. Тяньшаньскими лугами, на которые советую посмотреть всем любителям лугов альпийских. Как говориться, почувствуйте разницу. Таких просторных плоскогорий больше нет нигде. На одно из них мы приехали с концертом для местных чабанов. Вот это уже была Киргизия! Вот это уже был кумыс! Вот это уже был плов, который положено есть руками, периодически подкармливая с руки и соседа справа, и соседа слева и вообще всех. «Кыргызскый – шампанскый!», - говорили чабаны, радостно протягивая пиалы с кумысом, в котором плавали какие-то чёрные козюли, ошалевшим артистам. Козюли (кусочки, образовавшегося после взбития масла) смущали только до первого глотка – шибал парной кумыс по мозгам так, что хотелось «и петь, и плясать, и терять свою жизнь без оглядки».

Ночью – девушка! Утром – кумыс!

Так проводит время кыргыз!

В куньей шапке на голове

Скачет по утренней траве! —

продекламировал недавно ни с того, ни с сего, в виде тоста, священник Александр Шумский на одной из московских посиделок. Слёзы навернулись – вспомнил я улыбающееся, золотозубое лицо пастуха-киргиза, протягивающего мне в рот лоснящуюся щепотку плова. Вот такие есть на свете киргизы, вот такие есть православные батюшки, вот такие есть киргизские деву… С девушками не так всё просто. В январе этого года, сидел я раннем утром в случайно выбранном кафе у нас в Измайлово, и обслуживала меня скромная восточная девушка. Слово за слово – и выясняется, что она из того самого иссыккульского города Чолпон-Ата, в окрестностях которого в 1972 году я со товарищи бродил, крутя башкой, на диковинном народном празднике. Безудержно начал я говорить – о розах и маках, о тяньшаньских ледниках и пастбищах, о пьянящем кумысе и дымящемся плове, о перевале и водопаде Абшыр-Ата …и чем дольше я говорил, тем веселее становилась девушка и как бы умоляла, - «Говори, говори, русский, не останавливайся, говори!» и, наконец, я увидел лучезарные глаза влюблённой молодой, необыкновенно красивой женщины, смотрящей на меня старика, как на мужа, и вспомнил – у киргизов есть специальные имена для детей, родившихся от 80-летних мужчин, особая гордость и для детей, и для родителей. Я смутился, потупился и спросил: «А родители твои живы?». «Конечно, живы», - продолжая радоваться, сказала девушка, - «Они ведь совсем молодые». И вдруг, задумавшись, произнесла, - «Год, как их не видела, какая же длинная у вас зима, как же тут мне у вас плохо, как же я хочу домой».. и почти заплакала, но сдержалась, схватила какую-то тряпку и стала усиленно протирать свободные столы, уже не смотря в мою сторону.

3. Альпинистский лагерь, в котором нас поселили находчивые ошские комсомольцы. Лагерь был пуст. Все экспедиции ушли на покорение тяньшаньских вершин. Но я увидел возвращение одной из них. Они шли поодиночке, на довольно далеком расстоянии друг от друга, смертельно уставшие и опустошённые. Подходили к нарам и падали на них, не раздеваясь. Лица у них стали однообразными, трудно было различить кто перед тобой – мужчина или женщина. Лица были тёмными и облезлыми. Но каждая из щёк по-разному. Одна от лёгкого обморожения (соприкосновение с ледником), а другая обгорелая от беспощадного солнца. Прошли сутки, но никто из них не просыпался. Мы начали собираться в полёт. Загадочное существо – человек. Это особенно понимаешь, когда путешествуешь. Как Господь с нами управляется, одному Ему известно. Ой, как тоже захотелось домой – к маме, папе и бабушке! Прощай, Киргизия! Я люблю тебя.

Мурманск и область

Рассказ рыбака

В Мурманск мы прилетели, как и во Фрунзе – ночью. И проснулся я, как и тогда, рано. Но не под пенье соловьёв, а под звон разбивающихся бутылок. Гостиница, в которую нас поселили, называлась, как ведомственный санаторий, - «Дом рыбака». В портовом городе Мурманск все жили по не писанным, но очень строгим правилам. Например, распитую бутылку не ставили, как в Москве, под стол, а выбрасывали в «иллюминатор», то бишь, в распахнутое окно. Из-за гуманизма, в качестве «иллюминаторов», использовались только окна тыльной стороны зданий. А т.к. в «Доме рыбака» двери номеров не запирались, то процесс доставки бутылок к «иллюминаторам» был непрерывным и беспрепятственным. К тому же переносящий порожнюю тару рыбак мог неожиданно обрести новых друзей и наконец-то рассказать хоть кому-нибудь об ужасах путины. Такие же, как он, рыбаки несчастного не интересовали, т.к. знали его рассказ наперёд, а вот такие как мы шли нарасхват. Примерно, к 4 часам ночи (а ночи в заполярном Мурманске, в конце июня, были в сто раз белей, чем в Ленинграде) в каждом из наших номеров сидело по похмеляющемуся рыбаку, неторопливо ведущему душераздирающий рассказ о море и о суше. Конец каждой части сопровождался тостом «за тех, кто в море» (в этих условиях вполне уместным, а не поганоироничнопраздным), и примерно к 6 часам, когда состояние рассказчика и слушателей становилось адекватно неадекватным, до нас доходило, что всё нерыбацкое население город-героя было заточено на то, чтобы не допустить вывоз или высылку заработанных потом и кровью рыбаков денег наружу. Сначала было трудно поверить, что русские советские люди могут стать такими подлецами. Даже проституток, язык не поворачивался назвать проститутками, потому что это были всего лишь аккуратно работающие члены ООПГ (Общегородской организованной преступной группировки). Сами жертвы, только подсознательно осознавали, что что-то здесь не так и в большинстве своём считали именно себя безнадёжной, безвольной сволочью, неспособной дойти до почты и отослать-таки обещанные тыщи матери (сестре, брату, другу, детдому, где рос…). А как не посчитать себя безмозглой скотиной, если ты формально свободен, и деньги у тебя в кармане. Никто тебя не грабит, деньги тебе выплатили честно, большие деньги, Что тебе мешает уехать в родной город, обнять мать, отца, невесту и сказать: «Вот ребята, работа моя была смертельной, но я выжил, возьмите, ребята, эти деньги, они спасут вас от преждевременной смерти и низкий вам всем поклон». Рассказчик нашего номера – неполное среднее образование, работал трактористом в совхозе Архангельской области, по пьяни наехал на совхозный коровник, погибла корова, наказание мягкое – «химия» на оной из обогатительных фабрик г. Кировска Мурманской области, а каково деревенскому парню жить с настоящими уголовниками, попавшими сюда не из русской глубинки с грибами, ягодами, рыбалкой и парным молоком, а с зоны по УДО, и работа не в поле на свежем воздухе, а на сверхвредном производстве, надо было бы стерпеть, но не выдержал – сдёрнул, а куда дальше – домой - впаяют настоящий срок, куда – а в порт, там справят документы и «прописка по судну». Вот так далеко в поисках человечинки направлял своих постоянно ищущих, хентаистых «змей» Мурманский, а может и Всесоюзный «спрут». Только многие годы спустя понял я, да и то приблизительно, из каких звеньев состояла Мурманская Система.

1. Прописка по судну – рай в шалаше, заходи любой, подписывай договор, теперь капитан берёт тебя под крыло, зайчик, - камбуз, баня, койка, только в город не ходи, а чё там делать-то без денег, милиция остановит - тюрьма, а сюда придёт пошушукается с капитаном и только улыбнётся – спи, зайчик; корабь стоить, а зайчик спить, хоть год.

2. После 4-6 месячной «прогулки» по поиску, ловле и обработке косяков рыбы, ох, уж эта обработка: 2 часа сон, 4 работа, конвейером идёт сеть с рыбой – отрезал голову, хвост, выпустил кишки, колючая бывает рыбка-то, кровь течёт… «труженикам моря» выдают зарплату не через день, где-нибудь сберкассе в центре города, а прямо на судне, в день прибытия, заслужили, парни, обычно 3-4 тыс . руб. каждому!

3. Приходят суда обычно под утро – все магазины закрыты. Полгода не пить, полгода не трогать тёплое тело женщины русский человек может, но «вразвалочку сойдя на берег» с полными карманами денег… А тут кто-то шепчет – «Тупик» опять открыли…Но там ведь дорого… А у тя денег мало?… Бичи подтягиваются со всех сторон… Угостите, ребята. ..100 рублей бутылка?!!!... Да мне хоть двести, давай!!!

Конец процесса мы с Шуриком Сидоренковым наблюдали в центральном ресторане города в день нашего отъезда. Копили 5 дней деньги, чтобы повторить наш ошский опыт. Но, как говориться, в одну воду… Никто не обращал на нас внимания. Все были заняты рыбаками.

Когда мимо столика протащили нашего ночного собеседника из «Дома рыбака», мы, так и не дождавшись обслуги, встали и пошли следом. Он был мертвецки пьян, официантка семенила за тащащими его друзьями и вытянувшись, как гусыня, выщипывала у него из заднего кармана последние сотни. Иногда мне кажется, что современные менеджеры всех стран развитого капитализма, каким-то мистическим образом , регулярно посещают курсы повышения квалификации города Мурманска 1974 года.

Кировск

Уезжая из Мурманска, сидели мрачно и молча. Я думал о том, что любого самого сильного, доброго и смелого человека Система может превратить в ничтожество. Героя – в подонка, девушку – в б…дь, а отца семейства - в алкоголика. Не знал я тогда об исповедниках и новомучениках Российских… Да, если б и знал, в тёмной голове моей вряд ли что-нибудь прояснилось. Вспоминал рассказы нашего рыбака о жизни в Кировске, и на душе становилось всё гаже и гаже…

Незаметно миновав город, «Икарус» въехал на территорию горнолыжного комплекса. В молодости настроение меняется быстро. Услужливый, улыбчивый персонал базы, удобные гостиничные номера и хорошая погода заставили меня усомниться в правдивости исповеди мурманского рыбачка. Действительно, а зачем Системе понадобилось вкладывать такие огромные деньги в строительство такого большого комплекса с тремя трамплинами мирового уровня, катком, бассейном и многочисленными горнолыжными трассами и подъёмниками.

На городском автобусе поехали на выступление перед строителями административного здания на другом конце города. На подъезде к жилым домам увидели окровавленного человека, пытающегося подняться с тротуара. Водитель даже не притормозил. Пассажиры были увлечены чтением утренних газет. Страшные сказки рыбака начинали сбываться. В самом центре города на автобусной остановке увидели целое побоище – дрались две группы людей разного возраста, дрались профессионально, на ярком полуденном солнце сверкнул нож, потом другой. Двое поверженных бойцов уже лежали на асфальте. Быстро приближался звук милицейской сирены. Дерущиеся и не думали разбегаться…

Система стала представляться в другом свете. Худо-бедно, а Она всё-таки защищает нас от огромного количества обиженных, злых, «слабых на голову» сограждан, готовых, если позволят условия и найдётся вожак, схватиться за топоры, булыжники и обрезы, безостановочно насиловать и убивать всё живое до тех пор, пока в стране не появиться удерживающий Тиран. Эх, человек – «трость, ты, ветром колеблемая», хитрющая кусачая блоха, возомнившая себя хозяином вселенной…

Играли на большом козырьке над парадным входом в строящееся здание. В обеденный перерыв. Аудитория на пустыре собралась внушительная. Играли мы всё те же раннештофофские миниатюры о студенческой жизни, сочинённые Бычковым со товарищи ещё в 60-е. Какая-то таинственная сила была скрыта в этих незатейливых текстах. Мы все знали их наизусть. Знали не по необходимости взаимозаменяемости, а по любви.

Аудитория была в восторге. Аплодировать они были готовы до конца рабочего дня, но когда уже в пятый раз прозвенел какой-то специальнопротивный зуммер, стали медленно расходиться по рабочим местам. Иногда, среди расходящихся, возникала спонтанная ржачка и это было особенно приятно.

Уходя с пустыря, мы попали в зону какого-то недостроя и маненько заплутали. Из-за бетонной стены вышел и направился к нам мальчик лет 12-ти с загипсованной голенью правой ноги, мальчик шёл медленно и торжественно припадал на больную ногу. Вот кто покажет нам дорогу. Но не тут то было. Мальчик подошёл к двухметровому, бородатому и волосатому Вове Берникову поднял камень и сказал севшим голосом: «Дай полтинник или рубль». Из-за других плит стала появляться другая мелюзга (одному из них было лет пять) тоже с камнями. Мы охренели и остолбенели. Эх, жаль, что с нами не было другого Вовы – санитара околообщажной психбольницы Башмака. Он со своей деревенской хваткой быстро бы уладил конфликт и достиг согласия сторон, а нам пришлось позорно и поспешно ретироваться. Хромой мальчик всё-таки бросил камень и слегка рассёк Берникову голову.

Хорошо, что на территории горнолыжного комплекса в 1971 году открылась третья специализированная детско-юношеская спортивная горнолыжная школа олимпийского резерва (ДЮСШОР). Думаю, что многим из местных «генералов песчаных карьеров» захотелось стать олимпийскими чемпионами. Этот титул советские горнолыжники так не завоевали, но в 1981 году спортивный мир вздрогнул от поразительных успехов «русской четвёрки». Одним из четырёх был выходец из Мончегорска (Мурманская обл.) Валерий Цыганов, выигравший скоростной спуск в Аспене и первым из советских спортсменов ставший победителем этапа Кубка мира. Не знаю, учился ли Валерий в ДЮСШОР, но о том, как часто он тренировался на склонах горы Айкуайвенчорр, у подножья которой расположен Кировск, можно судить по сообщениям центральных газет того времени.

Но хватит о «спорте высоких достижений». В школе работали и, надеюсь, работают мудрые, опытные тренеры способные воспитать из местных хулиганов, если не чемпионов, то (что гораздо более важно) просто достойных сограждан.

Заждавшийся нас "Икарус", удвоив скорость, полетел в гору.

Кандалакша

Хорошо всё-таки проживать в Империи, в качестве представителя титульной нации. Нет, не из желания гумозить всех остальных и навязывать другим народам свою веру, уставы и уклады. А из-за возможности разговаривать в любом Её уголке на своём языке и находить взаимопонимание. Из-за возможности украсить свою жизнь жемчужинами мудрости, изобретениями и словами якутов, татар, узбеков, карелов, угров или финнов. Ни угров, ни финнов в Кандалакше я не видел. Но угро-финский дух был разлит по всему городу. Он выражался в замедленности движений и речи жителей, в их нелицемерной услужливости, в почтении к старшим, в красоте фасадов домов, изящном убранстве садов и скверов. Жаль, что мы пробыли в этом городе совсем недолго – нашего концерта ждали пограничники одной из застав на советско-финской границе. Однако, дорога, пролегающая через приграничный, девственный лес и сам этот лес являли собой чудесное продолжение местной северной сказки. Видели ли Вы когда-нибудь тридцати-сорокасантиметровые белые или подосиновики, растущие везде, куда мог проникнуть очумелый взгляд приезжего человека? Конечно, всё было легко деромантизировать – ведь это была приграничная полоса, где не то чтобы раздавленный гриб, а всякая поломанная веточка сигнализировали о возможном присутствии врага. Но сказка была настоящей…

Среди встречавших нас пограничников оказалось много москвичей и ленинградцев, которых трудно было поразить нашей программой. Они сами подготовили для нас встречный развлекательный вечер. Сначала была официальная часть в виде доклада начальника заставы о мировой и местной политической обстановке. На таких докладах уши как бы сами собой затыкаются, но мне запомнился один забавный факт, призванный свидетельствовать о нарастании идеологической борьбы – вот уже в течение года финские лесорубы, работающие на том конце пограничной речки, нераскрытым до сих пор способом, ежемесячно подбрасывали на нашу сторону одну-две пачки свежих номеров американских журналов «Playboy» и «Penthouse». Сейчас подозрительная нераскрываемость преступлений хитроумных лесорубов говорит лишь о том, что офицеры и рядовые заставы жаждали перемен точно так же как вся остальная наивная страна. В результате мы получили то, что получили.

После политинформации нам выдали майки с номерами и профессиональные бутсы и пригласили сыграть в футбол на весьма приличном поле. Игра была упорной и жестокой. Не помню как, но мы выиграли. Это уже не на шутку задело самолюбие пограничников и они «выложили на стол последний козырь» - травля собаками нарушителей границы.

Правду сказать – нарушитель был один, и собака тоже одна. Собака была подготовлена к шоу, а вот нарушитель… Нарушитель, как Вы сами понимаете, нет. Им вызвался быть – Владимир Макаров. На него тут же надели защитную телогрейку с рукавами и подолом до пят и высокие сапоги. Пользуясь случаем, скажу, что Володя, пришедший в театр чуть позже нас с Шуриком, составил долгожданную конкуренцию незаменимому Александру Соколову. То, что Макаров блестящий актёр мы уже понимали, но что ТАКОЙ…узнали только на заставе. «Нарушителю» было предложено в течение 15-ти минут убежать подальше от заставы, после чего, по его следам была выпущена самая чуткая и злая местная овчарка. Что сделал гениальный Вова. Поняв, что семеня в выданном балахоне, как в мешке, далеко не убежишь, он дважды пересёк футбольное поле, по которому совсем недавно носилась кодла потных мужиков, потоптался в коровьей лепёшке, попавшейся по пути, и не спеша скрылся в ближайшем перелеске. Из вольера выпустили овчарку, дали понюхать оставленною «шпионом» рубашку, и местный рекс бросился в погоню. Через минуту, как на стену, он нарвался на футбольное поле. Обежав вокруг поля дважды, собака легла и стала жалобно поглядывать на зрителей. Один из пограничников подбежал к ней и стал что-то торопливо объяснять, после чего пёс, потеряв всякое настроение, поплёлся в сторону диаметрально-противоположную вовиному перелеску. Иногда собака возвращалась понюхать коровье дерьмо и снова безнадёжно брела неизвестно куда. Всем стало неудобно и грустно. Актёр Владимир Макаров, почувствовав затянувшуюся паузу, вышел из леса и стал размахивать рукавами. Каких глупостей не наделаешь в минуты славы! Овчарка резко развернулась, понеслась со скоростью гепарда, нокаутирующим ударом сбила героя с ног и стала драть его так, что мало не покажется. Вся её грусть обратилась в зверскую злость. Сам начальник заставы бежал впереди группы спасателей. Вова был жив, но ещё долго сходили с его рук и ног синяки от продавивших защиту клыков обозлённого пса.

Вечерело. В автобус садились опять какие-то грустные и, только увидев сверкающие в закатных лучах шляпы огромных красивых грибов, немного повеселели. Это была последняя агитбригада ШТО. Главный спонсор поездок – московский комсомол стал экономить деньги. Интересно, на что?

Агитперелёт-77

Действительно, территориальные агитбригады под эгидой ЦК ВЛКСМ в 1975 году закончились. Но по всей стране активно работали местные комсомольские организации, которые стали организовывать фестивали, конкурсы и пр. ШТО облюбовало «Юморину» в Одессе, а Восьмое творческое объединение (ВТО) МИФИ – «День физика» в Тбилиси. В недрах ШТО, вместо агитбригад, зародились мобильные звенья. Два из них я запомнил - это четвёрка «Дикович-Украинцев-Бобошин-Ананьев» и творческая двойка «Жаров-Павлов». Оба микроколлектива на многие годы освоили Юморину. Они там дневали и ночевали. Играли, как классический бычковский репертуар, так и самострочные сценки. Много для них, я думаю, написал Антон Березин (тоже штофовец), попавший в 80-ые в команду Кнышева «Весёлые ребята», которая несколько лет звездила на Центральном телевидении. В то время начался повальный переход народа из самодеятельности в профессионалы.

Второе направление деятельности агитбригад, которое существовало уже только при поддержке центрального комсомола – концерты в студенческих строительных отрядах (ССО). Апофеозом этого вида деятельности стал агитперелёт, организованный ЦК ВЛКСМ в честь 60-летия революции и 20-летия движения ССО в 1977-ом году. Как нас с Сашей Сидоренковым занесло на борт легендарного ЯК-42, я узнал только вчера вечером, наткнувшись в интернете на статью Василия Таратулова «Как молоды мы были…». До этого ни мы с Шурой, ни товарищи по ШТО не могли толком объяснить случившееся – так стремительно всё произошло. Для начала – кто такой Василий Таратулов – это участник агитбригады всемирно известного Мужского хора МИФИ. С хором МИФИ у ШТО были тесные связи, в первую очередь, благодаря Юрию Песковскому – воспитаннику хора и активному каэспэшнику (он, в частности, участвовал в нашей Мурманской эпопее). Кроме Таратулова, в состав агитбригады входили её основатели – Николай Малахов, Юрий Решетников и Виталий Филиппов, а также Василий Городнов – сливки молодой части хора МИФИ. Спелись они в июле 75-года и с тех пор постоянно выигрывали всевозможные конкурсы студенческой песни. Боже ж ты мой! Только сейчас дошло - ведь именно сегодня можно отмечать СОРОКОЛЕТИЕ того легендарного перелёта!

Воспоминания Таратулова лапидарны:

«Лето 1977 года. Мы готовим музыкально-литературную композицию, посвящённую 60-летию революции, для участия в слёте агитбригад в г. Гагарин. Внезапно мы получаем предложение поучаствовать в агитперелёте по местам дислокации ССО, который организовал ЦК ВЛКСМ. И, что самое интересное, программа, подготовленная нами накануне, как нельзя лучше удовлетворяла требованиям организаторов. Для большего эффекта мы привлекли к участию в поэтической части композиции Сергея Попова и Шуру Сидоренкова из ШТО. После показа программы организаторам перелёта, наша судьба решилась в течение десяти минут.

Коротко о перелёте:

31 июля. Вылет из Москвы. Концерт в Ленинграде перед ИнтерССО.

1 августа. Горький. Концерт в авиаотряде.

2 августа. Ульяновск. Концерт в ССО из Грузии.

3 августа. Магнитогорск. Концерт для ССО и на комбинате.

4 августа. Петропавловск (Казахстанский). Выступление в совхозном ДК.

5 августа. Переезд в Тимирязевский р-н Казахстана («да, здесь недалеко, всего 350 км. на автобусе». Выступление в ССО Ставропольского мединститута, концерт для механизаторов, ещё одно выступление в ДК совхоза «Докучаевский».

6 августа. Кустанай. Выступление на городской площади. Концерт в ДК для Харьковского ССО, выступление для актива местного штаба ССО (ночью на пруду у костра).

8 августа. Волгоград. Концерт для женского ССО из Новосибирска. Там же –

поездка на базу отдыха местного штаба ССО на Дону и обед, меню

которого состояло из чёрной икры (очень много) и чёрного хлеба (чуть поменьше, чем икры). Возвращение в Москву.

Концерты, как правило, состояли из двух отделений. В начале - идеологическая часть программы, потом - развлекательная. Нам было приятно, что успехом пользовались обе».

Добавлю от себя, что в первом отделении основная нагрузка падала на хористов, а во втором – на нас с Шуриком.

Ещё добавлю:

к п. 3 августа. Магнитогорск. За обедом нас приветствовал Генеральный директор ММК. Много шутил и перед подачей вторых блюд многозначительно прищурился. Действительно, перед каждым из нас поставили на кузнецовской тарелке большой гербариевый плоский золотистый четырёхлепестковый цветок. Это были цыплята Табака, приготовленные на маленьком прокатном стане, созданном на комбинате специально для кулинарных целей. Когда мы заурчали, радости гостеприимного директора не было предела.

к п. 5 августа. Очень некстати сработала домашняя заготовка руководителей перелёта – не отрываться от народа и поработать с медиками из Ставрополя на стройплощадке. Крайними оказались мы с Шуриком. Два часа носили в носилках раствор от места разгрузки до стройки и не желали отставать от ставропольцев. Как гром, ударило сообщение, что по просьбе трудящихся, нам придётся по возвращении в Петопавловск уже практически ночью снова выступать в ДК совхоза «Докучаевский». Возможно, от перегрузок, Сидоренков и я начали во время второго отделения нести отсебятину. Но что-то лишнее мы, видать, точно сказанули. В сентябре меня вызвала в кабинет Татьяна Евгеньевна Петрова – председатель месткома МИФИ. Смотрела не по-доброму. Но и я был уже стреляный воробей. Ну, что вы сейчас со мной сделаете? Я ведь полтора года как не студент. Выгоните с работы, но зав. моей кафедры, академик Л.И. Сумароков очень любит мои стихи и не даст в обиду. «На, прочти» – сказала Петрова. Это был донос из того самого Петропавловска, где мы умирая выступали в ДК ночью. Там говорилась, что в своих миниатюрах мы клевещем на движение ССО и, вообще, несём со сцены антисоветчину. Тут уж я разозлился и, видя это, Татьяна Евгеньевна заулыбалась – «На, вот ещё». Это была грамота ЦК ВЛКСМ и копия приказа о награждении меня денежной премией в размере 100 руб. Сколько ж вынесла Т.Е. с нами самодеятелями – и с рок-группами и с ШТО и с ВТО. И всё время нас выручала.

А хор МИФИ получил в 1977 году премию Ленинского комсомола, может, и мы с Шуриком этому поспособствовали…