Перунов дуб

I

В центре поляны, среди ромашковой святости, стоял он. Когда-то могучий, раскидистый и величавый. Сколько веков прошло! Другие деревья держались на почтительном расстоянии, даже бойкие кусты малины не смели переступить чётко очерченный круг капища. Лысины костровищ, расположенные по сторонам света, чернели среди летнего буйства  красок. Время не смогло затянуть эти раны. Слишком глубоко прогорела земля.

Птицы облетают поляну стороной, и только ветер гуляет по макушкам цветов, открывая обзору сокровенное. Каплями жертвенной крови алеют спелые ягоды земляники, вызывая воспоминания. Обрывки в его памяти всплывают, переплетаются и смешиваются в длинную цепочку событий.

Тихая летняя ночь. Над его кроной бездонная чернота неба. Ярко горят костры. Длинные тени кривятся, тянутся к  ветвям. Люди поют и пляшут вокруг останков дряхлого старца, лежащих на большом плоском камне. Невнятные слова, обращённые к Перуну, долетают до центра поляны, резонируют о ствол дуба и теряются, тонут в густой листве. С восходом солнца умершего трижды обносят вокруг священного дерева, и процессия удаляется.

Пылают дрова на костровище, летят в снег искры, шипят и гаснут, оставляя тёмные дыры. Пенится жертвенная кровь, парит теплом над камнем. Стекает, стынет и красит каплями снег вокруг дуба. Это жрец поливает ствол и вдавливает в него челюсти вепря. Чёрный ворон садится на сук в ожидании трапезы. Сотоварищ. Сколько лет проведут они вместе. Много чего увидят: свадебные обряды, сражения, княжеские суды и гибель людей, но  этот случай он запомнит навсегда.

Девушка, она выделялась в толпе молящихся людей, берёза среди осин. «Невестушка моя», – шелестел перунов дуб. Статная, ясноокая русоволосая красавица. И вот она бежит через поляну, спасаясь от конника. Ещё немного, и можно укрыться за его стволом. Но туго натянута тетива и уже поёт пущенная стрела. Дуб дёрнулся могучим телом, рванулся вперёд, да так, что хрустнули корни, посыпались жёлуди, взвился испуганный ворон.

Стрела пробила тело и увязла в коре. Дуб чувствовал, как затихает её сердце, как огненной лавой жжётся кровь, и слабеют руки обнимающие его. И тогда жутким громом  разразилось небо, упал лучник замертво, а перунов дуб обхватил ветвями девушку, давая силы. Сколько бед отводил от людей. Сколько болезней и скорби пропускал через себя, унося корнями в землю, но тут он был бессилен. Отравленная стрела. Чернела от крови земля под ним, чернела от горя листва на нём.

Так и нашли  их. С трудом освободили тело девушки, а когда положили её на жертвенный камень, ударила в него молния, расколола на две равные части. Из трещины забил ключ, омывая и оплакивая светлую душу. Не зацвёл больше перунов дуб, не оправился. Только древесина стала каменной, как у морёного. Поседел и ворон, а потом и вовсе пропал.  Сменялись поколения людей, лечились водой из источника, а только самые сокровенные просьбы несли к дубу. И тогда разводились костры, творились молебны.

Шло время, отмирали ветки, оголялся могучий ствол, и проступил лик Перуна.

Возликовала община, и обновился мир, наделённый верой и силой. Недолго длилось счастье людей. Началась борьба с идолопоклонством, но своего Бога они сберегли. Не предали. Обкладывали ветками, маскировали стогами, и он не оставил их. В лихие годины войн и бескормицы находили утешение, а в лесу – пропитание. Град и засуха обходили поселение стороной.

II

Ребятня сначала тайком лакомилась земляникой на священной когда-то поляне, а, попривыкнув, открыто посмеивались над суеверием стариков. К роднику вела узкая тропинка. Кто-то верил в святой источник, а кто просто дивился рассказам – легендам. Вроде, и нет ничего вечного, а, поди ж ты, стоит идол, и ключ бьёт. Среди детей синеглазая девчушка, прежде чем за ягоды приняться, всегда подходила к «дедушке» поздороваться. То венок со своей головы снимет и к подножию положит, то пальчиком аккуратно налипшие листики со ствола уберет. До лица ей пока не достать.

Это была Марьяшка. Ладная, добрая и глазу приятная. Бесхитростная – вся на виду, и в то же время не от мира сего. Чуднáя. Таких проще обидеть. Занимался этим Борюсик – сын председателя. Кривоногий, небольшого росточка, но с большими амбициями. Спорщик и драчун. Дружили с ним, но не уважали, а так, скорее из-за мопеда и по примеру старших.

Подпевалой у Борьки была Агата, смуглая, красивая, но злая. Верховодила она, когда его не было. Подденут на пару Марьяшу под настроение, обсмеют, а та только плечиком пожмёт, словно назойливую муху сгонит, и улыбнётся.

Несла Марьяша свои обиды к идолу. Щекой прижмётся к стволу и всё расскажет, а кому больше? Мать на работе, бабушка очень старенькая. Так и росла. Однажды увидела её там Агата, пришедшая к роднику за водой.

– О чём просишь, ума, что ли?

– Зуб болел.

– И что? Перестал?

– Да. Перун боль забрал.

– Чушь какая. Сам прошёл.

– Не знаю. Мне бабушка рассказывала, что этот идол – перунов дуб – желания исполняет.

Посмеялась Агата, сгоряча рассказала Борьке, а сама стала тайком к идолу бегать. Не нравилась ей смуглая кожа. Хотела такую, как у Марьяши. После дуба горели щёки, распухало лицо. Ревела и злилась, но терпела. Зимой не оставляла свою затею. Как только шла за водой, припадала и к идолу. А вокруг него тропинка протоптана. Видно, не она одна тайком хаживала. Любопытно же, кто ещё. Прислушалась к разговорам в бане, оказалось, что всяк по своей надобности на зорьке к Перуну с поклоном ходит.

Ходил и Борька. Просил росту добавить. Только не мог он до идола дотронуться. Трусил. Один раз попробовал. Обжёгся.  Бубнил издалека, канючил. Все мальчишки его возраста тянулись вверх, наливаясь силой, а он рос очень медленно и вширь. Толстячок. Новая зима наступила, а ничего не изменилось, остался в хвосте шеренги. Обозлился Борька и, прихватив лупу, в солнечный день пришёл на поляну. Мстить. Выжигает идолу глаз, и вот-вот древесина задымится. Как вдруг ударил гром, и сверкнула молния. Не успел зажмуриться Борька от вспышки. Зрение посадил.

Подивился народ зимнему грому. Никак, Перун гневается. Быть неурожаю. Собрались на сход, отслужили молебен в церкви и на поляне обряд очищения исполнили. Хорошо ещё, сведущий в таких делах старик есть. А помогала ему Марьяшина бабушка. Много чего знала старушка, а когда умирала, передала внучке баночку с воском и просила следить за перуновым дубом, а в день похорон обнести её трижды вокруг священного дерева, и  только потом  на кладбище. Исполнили, чего уж там.

Помнит бабушкин наказ Марьяша, часто приходит к Перуну. Уже легко достаёт до его чела. Если надо, обмоет водой из источника, а когда обсохнет, натрёт дерево воском. Венок ему на голову наденет. А сама, пока работает, песни поет. Голос грудной и нежный. И нет у неё усталости, чувствует живительное тепло. А земляника тут самая сладкая, плодоносит всё лето. По-прежнему её собирают украдкой от взрослых, но это скорее детская привычка, перенесённая в юность.

Очкарик Борька, поднимая свой авторитет и самооценку, вырезал на стволе пронзённое стрелой сердце. Это была сущая правда, и Перун не возражал. Хвастался юнец ребятам. Только вот не понял, что припечатал этим символом собственную судьбу. Первая влюблённость принесла разочарование. А по-другому и быть не могло. Любви надо учиться. Он пробовал. Даже женился, но счастья не обрёл. Супруга оказалась удачливее и умнее.

Красавица Агата, оттеняя белизну кожи, предпочитала носить чёрное. Так же, как и раньше верховодила в компаниях, упивалась часами радости, пользовалась успехом. Ценился её острый ум, язык и талант, но подняться на олимп славы мешала чёрствость.  Не развилась душа, не умела сострадать. Что ж, каждому отмерян свой путь, и Перун ведал, что ещё не однажды он встретит Агату на утренней заре.

Стоит на поляне идол-Перун, навощенный, ухоженный. У подножия заботливыми руками  Марьяши земля камушками вымощена. Цветут ромашки. Благодатное время. Подходят к  целебному роднику люди, пьют холодную воду. Утоляют жажду и интерес. Экскурсовод рассказывает легенду про Перунов дуб. А он дремлет под шелест леса, изредка улавливая из очередной толпы волны светлой души, и ждёт рассвета. Ведь он жив и ещё может помогать людям.