Самолет, спеша погрузиться в лазурную синеву неба, плавно оторвался от взлетной полосы, набрал высоту и оставил за собой огромный чужой город, который забрал десять лет жизни.

Кошмарно долгие десять лет, тягостные, тяжелые, полные унижений, тревог, тяжкого труда, чувства вины и неодолимой тоски по Болгарии. Каждую ночь ей снилось родное село и их старый дом. Она переживала за больного отца и младших братьев, и за свою мать. Дочь уехала, оставив мать, измученную, состарившуюся под бременем ответственности за всю свою большую семью, ответственности, навалившейся ей на плечи после аварии в шахте, которая оставила без ног отца.

Похожий на перелетную птицу, устремленную к своим родным берегам после долгого отсутствия, самолет уверенно сокращал огромное расстояние между Канадой и Болгарией.

Предстояло долгое и утомительное путешествие. Хотя на ее душе было неспокойно, она наконец чувствовала себя счастливой. Скоро, очень скоро она будет среди своих. Ей не терпелось увидеть свой родной дом, обнять маму и братьев и попросить у них прощения за свой глупый поступок. За большую ошибку, ту, за что она уже заплатила огромную цену. Как калейдоскоп кружились воспоминания в ее голове и возвращали ее назад, в прошлое.

В горном селе жизнь была несладка. Мир ограничивался тесным кругом семьи и нескольких знакомых. Круглый год она была привязана к табачным плантациям, разбросанным по крутым холмам; работа забирала у нее силы, крала ее сон, убивала ее мечты. Она чувствовала себя свободной и счастливой только когда отправлялась в школу, хоть и в соседнее село. Приходилось утром и вечером ходить по пять километров пешком и в холод, и в снег, и в дождь, и в жару, но она не жалела. Мечтала продолжить свое образование в городе, стать врачом…

 

И тогда произошло непоправимое. В шахте случился обвал, бревно упало на ноги ее отцу, и он остался беспомощным инвалидом. Это бревно разбило все ее мечты и надежды на лучшую жизнь. Она была симпатичной, доброй и умной девушкой, и ей нужно было отказаться от своей мечты, потому что семья нуждалась в ее помощи.

Только ей одной была знакома та пронизывающая сердце боль, когда в сентябре, вместо гимназии ей пришлось идти на плантацию. Когда она увидела старый автобус, отвозящий ее одноклассников в город, она легла на корявую землю и долго, горько плакала. Она не могла, не хотела похоронить свою молодость и мечты под тяжелыми корзинами с липким табачным листом. Она задыхалась от скуки и однообразия бесперспективной своей жизни под покосившейся крышей их тоскливого дома.

Единственной радостью в ее жизни были поездки на Пасху к тете в село у греческой границы. Там, в селе, она познакомилась с человеком, который пообещал всего за 100 левов перевезти ее через границу в Грецию, где ее ждала чудесная свободная жизнь.

«Какая же я была тогда молодая и наивная, что поверила в эти красивые сказки!? Только отчаявшийся или сумасшедший мог бы совершить эту непростительную ошибку – украсть у дяди деньги и отправиться с незнакомым человеком навстречу своим несчастьям.  Я была похожа на мотылька, летящего на манящий блеск огня. Огня, который должен был обжечь мои крылья».

Шестнадцатилетняя, совсем одна в чужой и незнакомой стране, не знающая ни одного слова на греческом, как последняя дурочка отправилась «покорять вершины». Но дух мой не возвысился, а очень скоро мечты были растоптаны в грязной жизни вдали от родного дома. И молодое, невинное как весенняя роса, тело превратилось в омерзительную игрушку, которую мужчины передавали из рук в руки все пять лет – за содержание и пропитание… Но Бог еще жив был в моей душе! Озверев и отчаявшись от такой жизни, я решила наконец распрощаться со своими мучителями и убежать от своего сводника, но он меня избил до полусмерти. А потом, испугавшись последствий, решил выбросить меня в море.

И тогда случилось чудо.  Кипрские рыбаки причаливали на лодке к кораблю и заметили среди скал выброшенный волнами труп молодой девушки. Они решили, что я мертва, но все же взяли меня в лодку, а потом и на корабль, посоветоваться с капитаном, что делать с телом.

Капитан позвал корабельного врача, чтобы констатировать смерть, но каково же было всеобщее удивление, когда врач уловил слабый пульс в разбитом о скалы и обезображенном теле. Они долго думали, что же со мной делать, ведь ими уже была пройдена граница, а впереди было открытое море. Они не хотели иметь неприятностей с греческими властями, да и не знали, кто я такая, кто меня избил и выкинул в море, поэтому решили меня оставить и лечить до тех пор, пока они не вернутся на Кипр после  рыбной ловли.

Молодость и выносливость сделали свое дело. Через две недели уже могла вставать с кровати и гулять по палубе в сопровождении. В конце месяца я уже настолько окрепла, что помогала коку в камбузе.

Когда ко мне полностью вернулись силы, капитан однажды вечером позвал меня в свою каюту и попросил рассказать ему свою историю. Давясь слезами от стыда, я честно рассказала обо всем, что довело меня до этого крайнего положения. Капитан Никос, когда понял, что я болгарка, предложил помочь мне с возвращением в Болгарию. Но разве могла я вернуться к своим близким после всего, что я им причинила, через эти пять позорных лет, которые меня превратили в женщину, достойную презрения.

Нет, не могла я вернуться! Я сама сожгла все мосты, которые связывали меня с Родиной и моими близкими. Для меня не было пути назад, но и не было дороги вперед. Я была совершенно одинока, беспомощна и беззащитна, без ясной цели, без надежды…

 

- Зачем вы меня спасли, капитан? Почему не оставили меня умирать среди скал? И без того мне ничего другого не оставалось, кроме как закончить свою презренную жизнь в благодатных морских волнах? – закричала я в отчаянии и выскочила на палубу с желанием броситься за борт и в один миг разорвать порочный круг своих проблем. Но капитан догнал меня, обнял за плечи и вернул в каюту, разволновавшись и не на шутку испугавшись за меня.

- Что ты собиралась сделать, девочка? Не гневи Бога такими намерениями! Всегда найдется выход. Я помогу тебе, обещаю!

Капитан Никос оказался доброй души человеком. Но он много пережил, и это я потом узнала от него. Рано стал вдовцом с дочкой на руках, которая была лучом света всей его жизни. Фотини была моего возраста, когда с ней случилось горе. Однажды вечером, когда она ждала на берегу возвращения отца после его долгого плавания, пьяные турецкие моряки напали на нее и изнасиловали.

Когда капитан Никос поздно ночью вернулся домой, он пережил настоящий ужас.

Вместо долгожданной радостной улыбки и теплых объятий дочери он нашел ее повешенной, окровавленной и посиневшей от побоев насильников.  В ее широко открытых глазах застыла такая боль и такой ужас, что отцовское сердце не выдержало, с ним случился инфаркт и несколько месяцев он находился между жизнью и смертью. Даже не был на похоронах, да и не смог посмотреть в глаза тем трем извергам, которые все же получили по заслугам и были осуждены на двадцать лет строгого режима.

- С того времени я ни разу не был дома! – произнес капитан Никос. – Корабль стал мне моим домом, а моряки – моей семьей. Бог свидетель, что я заботился о тебе как о родной дочери. Давай соберем наши несчастные судьбы воедино и попытаемся прожить как-нибудь жизнь, подаренную нам Богом, которой мы не имеем права распоряжаться, несмотря на все тяжкие испытания, выпавшие на нашу долю. Придумаем что-нибудь, выправим тебе документы, а потом, если ты будешь согласна, удочерю тебя и сделаю тебя своей наследницей…

Слушала я слова капитана и не могла поверить услышанному. После того, что я пережила в последние годы, не представляла, что в этом мире остались добрые и благородные люди с отзывчивым сердцем. Не понимала я почему мне, грешнице, Бог послал надежду и спасение в лице этого незнакомого человека. Но я отчаянно зацепилась за эту спасительную мысль и дала себе слово, что не могу быть хорошей дочерью своим родителям, и поэтому отдам всю свою любовь и уважение этому благородному человеку и попытаюсь жить так, чтобы озарить радостью и светом его жизнь.

С тех пор прошло еще пять лет. Не знаю, как это удалось капитану Никосу, но спустя несколько месяцев после нашего возвращения на Кипр с богатым уловом, а уже была его дочерью Филой. Это имя он выбрал сам, и я его приняла с радостью, в память Фотини. К тому же, оно напоминало мое болгарское имя Трендафила.

На Кипре мы надолго не остались. Здоровье капитана не позволяло уже ходить в открытом море месяцами, поэтому он продал все, что у него было – роскошный дом на острове, корабль, унаследованную им от отца землю, и мы вдвоем переехали в Канаду к его друзьям. В этой далекой чужой стране я жила счастливо с капитаном Никосом. Он относился ко мне как настоящий отец и дарил мне любовь и заботу, да и я ему отвечала ему тем же. Мне удалось выучить язык, закончить колледж и воскресить, насколько это было возможно, свое человеческое достоинство и уважение к себе. Думаю, что я смогла согреть его сердце и добавить радости ему в последние годы жизни. К сожалению, несколько месяцев назад капитан Никос получил второй инфаркт, и душа его переселились туда, где, я надеюсь от всего сердца, встретилась с душой его дорогой Фотини.

Время шло, и я прислушалась к зову своего сердца. В течении этих десяти лет и в самые черные, беспросветные моменты своей жизни, и в самые ее счастливые дни, которые все же судьба подарила мне пережить, чувствовала, что мое сердце разрывается надвое и тоскует по моей потерянной Родине и моим близким. Спрашивала себя, что же стало с ними? Живы ли они, здоровы ли? Могут ли простить меня, откроют ли свои сердца и объятия блудной дочери и сестре, когда я вернусь, раскаявшись и изголодавшись по их любви?

И вот я уже в пути. Возвращаюсь, став богаче - с наследством, подаренным мне капитаном Никосом, и беднее, чем десять лет назад, когда потеряла бесценное сокровище, которое было у меня – Родину, дом, любящих родителей и милых братьев. Противоречивые чувства терзали мое сердце. Я чувствовала безмерную радость и с нетерпением желала упасть на колени у отцовского дома, поцеловать родную землю, просить прощения и найти, наконец, спокойствие в объятьях своих близких. И в то же время я холодела от страха, что через эти десять лет я могу увидеть только могилы моих несчастных родителей, презрение братьев и соседей.

 

- Господи, не оставляй меня! Не откажи мне в милости встретить близких живыми и здоровыми, чтобы получить и заслужить прощение их! – молились я горячо, пока самолет кружил над софийским аэропортом, а Болгария, как всепрощающая мать, открывала передо мной свои теплые объятия.

Самолет развернулся, плавно снизился, заскользил по длинной взлетной полосе и наконец остановился, напоминая птицу, утомленную долгим перелетом.  Возле него замелькал поток пассажиров, торопящихся получить свой багаж и завершить наконец последнюю часть долгого пути к дому или же еще куда-то.

Гудели взволнованные встречающие: родственники, знакомые людей, вернувшихся из-за границы, какие-то представители организаций, высоко поднимающие таблички с именами ожидаемых иностранцев, толпа журналистов, сгрудившихся около вернувшихся с какого-то чемпионата мира спортсменов, и голосили таксисты, наперебой предлагая свои услуги. Сердечные объятья и поцелуи, восторженные или просто радостные возгласы, официальные приветствия и интервью – все это было для этих людей.

Фила же оставалась последней у багажной ленты. Последняя прошла пограничный и таможенный контроль и направилась к носильщику, который погрузил на тележку три ее чемодана и двинулся к выходу, к нескольким пока еще свободным такси.

Фила остановилась около одной из машин, пожилой водитель ее любезно поприветствовал, открыл дверь и помог ей сесть, затем положил чемоданы в багажник и спросил:

- Куда едем, госпожа?

- К вокзалу! – тихо ответила женщина, а после, вдруг неожиданно приняв решение, спросила:

- А вы могли бы проделать большой путь – до границы с Грецией, на тридцать километров от Смоляна?

Водитель повернулся и удивленно взглянул на пассажирку. Присмотрелся внимательно к стройной, привлекательной и стильной женщине, чемоданы ее были в заграничных наклейках, и в первый момент он принял ее за иностранку. На вид ей было лет тридцать, она  отлично говорила на болгарском языке, с легким акцентом, и никак он не мог предположить, что за дела могут быть у такой женщины в том далеком родопском селе.

- В принципе, госпожа, а могу Вас довезти, только если там можно будет заночевать. Путь не близкий, займет около трех с половиной часов, и должен Вас предупредить, что стоить это будет недешево.

- За деньги не переживайте, если примите, то заплачу Вам кредитной картой. Просто у меня нет больше времени ждать, чтобы добираться поездами и автобусами. Нужно приехать в село как можно быстрее.

Пожилой водитель, вглядываясь в темные, полные слез глаза пассажирки, в которых таилось трогательное волнение, видимая тревога и едва сдерживаемые слезы,  подумал с опаской: «Кто знает, что за заботы и что за тревоги у этой женщины? Может, едет к больному родственнику или… не дай Бог… Но это не мое дело. После поездки получу столько денег, сколько бы за неделю не заработал в Софии».

- Эх, деньги есть деньги, неважно, наличные или на карте. Пожалуйста, подождите несколько минут, и потом мы отправимся!

Водитель два раза поговорил по телефону, видимо, с семьей и со своим начальником, а потом тронулись в путь. Время от времени водитель посматривал на женщину в зеркало заднего вида. Она тихонько сидела и молчаливо смотрела в окно. Жадно всматривалась в осенние красоты Болгарии и часто вздыхала.

 

Пожилому человеку было жалко ее, было понятно, что она переживала какую-то трагедию, но он не смел нарушить ее грустное созерцание пейзажей, пролетающих вдоль шоссе за окном. Мелькали то наконец притихшие после жатвы непаханые поля, то пустые виноградники в пестром уборе, голые огороды, высокие тополи и ореховые деревья, широко раскинувшие свои ветви… Пролетали мимо рек и ручейков, в ленивых водах которых отражалось небо, а в нем, размахивая крыльями, летели на юг стаи перелетных птиц прощаясь с Болгарией грустным курлыканьем.

Целых три с половиной часа ехали в тягостном молчании. После шоссе у Пловдива, проезжали через Нареченские бани , Асеновград, Чепеларе и после Смоляна направились к селу, расположенному на равнине у вершины Ардин. Последние лучи заходящего солнца окрашивали багрянцем величественные Родопские горы и ласкали высокие лбы стройных, вечно зеленых сосен, пихт и елей, белых дубов, красивых буков и грабов.

Дорога была отвесной, поднимаясь все выше, поэтому водитель не мог наслаждаться прелестями гор, но пассажирка, притихшая за его спиной, не открывала своего взгляда от пейзажей. Наконец она не смогла более сдерживать нахлынувший поток слез, и они закапали словно осенний дождь из-под длинных ее ресниц на ее красивом, побледневшем лице.

- Пожалуйста, остановитесь ненадолго! – попросила Фила. – Хочу выйти, мне нужно немного побыть одной!

Водитель, тронутый до глубины души, остановился на обочине узкой, пустой дороги. Пассажирка вышла, огляделась по сторонам и пошла по узкой тропинке к лесу, где в сонной тишине доносился рокот маленькой речонки или ключа. Женщина скрылась в зелени хвойной поросли, пробивающейся посреди старого леса.

Водитель, пока ждал ее, включил радио, чтобы послушать новости, но он не мог никак сосредоточиться, так как был взволнован странным поведением своей пассажирки.

Взглянув на часы, он с тревогой обнаружил, что стоит на обочине уже минут двадцать, а его пассажирки все еще не было.

«Может, ей стало плохо, или она заблудилась, или еще какая-то неприятность случилась? – пролетело в него в мыслях. – Нужно пойти поискать ее. Солнце уже садится, а мы все еще не доехали до места».

Он вышел из машины, взяв на всякий случай автомобильную аптечку, и пошел то той же узкой тропинке. Когда закончились кусты, его взгляду открылась полянка, где действительно был слышен рокот бегущего потока. А там, на мягком ковре из разноцветных опавших листьев, лежала его пассажирка, закрыв глаза, раскинув руки в стороны, словно обнимая всю поляну. Ее плечи вздрагивали, она горько плакала, но, казалось, что от этих слез ей становилось легче. Такого плача водитель никогда не слышал. Его душу тронуло это безмолвное страдание, исходящее из самых глубин души.

Он поклонился перед ней, по-отцовски подгладив ее по длинным кудрявым волосам у ее мокрого от слез лица и помог ей подняться, тихо и заботливо, словно ребенку, приговаривая:

- Прошу Вас, поднимайтесь, на земле холодно, вы простынете…

Фила подняла на него глаза, мутные от слез, и ему в тот момент показалось, что перед ним не женщина, а олениха, смертельно раненая в сердце. Дрожащим от слез голосом она простонала:

- Дайте мне вволю наплакаться! Я хочу попросить прощения у родной земли, излить в этих лесах море муки и стыда, поделиться с горами тем, что терзает мою душу! Пусть вдохнут они в меня силы и одарят смелостью для судьбоносной встречи, которая совсем скоро ждет меня. Ноет мое сердце, мечется: надежда получить прощение любимых людей, которых я очень хочу увидеть живыми или страх, что я их уже не найду?  И буду жить до конца дней своих, страдая от непрощенных ошибок и чувствуя свою вину.

- Я не понимаю, о чем вы говорите…

- Вы не могли такого пережить, если никогда не предавали свою родину, не поворачивались спиной к своим близким. Если не попадали по своей воле в самое гадкое болото жизни и не тонули там все глубже и глубже, без надежды на спасение. Если вы не умирали, побитым как собака и выброшенным как непотребный мусор в чужой стране, и не открывали глаза снова, находясь рядом с совершенно незнакомым, благородным человеком, который заботился о вас, но пережил потерю самого дорогого существа. Вы не сможете меня понять, если после всего этого вы воскресли для новой жизни без лишений, с подаренной возможностью жить в достатке, получить образование, вернуть хотя быть чуть-чуть человеческого достоинства, но не уметь радоваться по-настоящему, потому что осуждены жить с пустой душой, жаждущей того единственного, чего не может дать ни чужая земля, ни самые добрые, пусть и чужие люди – тепла и уюта родного дома, ласки руки матери, любви и поддержки отца, братьев и сестер.

Ладно, давайте пойдем! Невозможно отложить неизбежное, то, от чего зависит дальнейшая моя жизнь.

Фила встала, умылась в реке, отряхнула с себя алые листья, которые, казалось, блеснули кровью ее раненого сердца. Пошли назад к машине в тумане, спускающимся с гор, среди искорок-светлячков, которые будто направляли Филу к родному селу.

Скоро перед ее глазами задрожали огоньки маленького села. Водитель был уставший, взволнованный и с тревогой ждал развязки этой странной истории, невольным свидетелем которой он явился. Он даже не мог подумать сейчас о возвращении в Софию. Нужно было переночевать в селе, в котором вряд ли была хоть какая-нибудь гостиница. Немного подождав, он подошел снова к Филе, которая ему уже щедро заплатила и теперь стояла в нерешительности с тремя чемоданами у ворот своего двора, откуда виднелся силуэт маленького одноэтажного дома, с крышей из каменных плиток . Было видно, что дом был жилой - сквозь приоткрытые деревянные ставни в двух окнах прорезался свет.

- Простите, не знаете ли, кто-нибудь в селе дает под наем комнаты?

- Комнаты? – произнесла Фила. – Не знаю. Когда-то в Родопах и в этом селе, где я жила, каждый дом был всегда открыт для гостей, люди здесь были гостеприимные. Но сейчас как, я не знаю. Не знаю даже, кто я есть на самом деле, какая я – любимый, желанный человек или презренная странница, без права на ночлег и корочку хлеба? Может, вместе переступим этот дорогой моему сердцу порог и поищем ответы на вопросы, и я наконец узнаю то, чего я так хочу знать и чего ужасно боюсь. Если мне все еще есть место в этом доме, я и вас не оставлю.

 

Водитель молчаливо взял ее за руку и легонько сжал, чтобы придать ей силы, помог взять ее багаж и постучался вместо нее. Внутри хлопнула дверь, послышались быстрые мужские шаги. С улицы донеслось:

- Есть кто-нибудь дома?

Дверь открыл высокий, стройный мужчина среднего возраста, рано поседевший, он приветливо посмотрел на гостей и поздоровался с ними:

- Добрый вечер! – и потом, бросив взгляд на такси и чемоданы с наклейками, спросил:

- Неужто вы потерялись в наших краях? Неужели в Грецию едете к границе в этот час, а чего тогда стучитесь ко мне в двери? – спрашивал он с улыбкой.

Фила вздохнула, опустила глаза вниз, как провинившийся ребенок, ожидающий строго порицания или наказания за совершенную пакость. Фиолетовая ночь уже накрывала все вокруг своими крыльями, а гости все еще стояли в полумраке улицы.

Удивленный хозяин переступил через порог, протянув руку и, приглашая в дом, повторял:

- Не бойтесь, госпожа! Вы здесь в надежном месте. Двери этого дома всегда открыты для добрых людей, которые попали в затруднительное положение. Заходите! Проходите и добро пожаловать!

Любезный господин взял два чемодана и занес их в коридор, повторяя из-за спины:

- Заходите, заходите, не стесняйтесь! Люди должны помогать друг другу.

Водитель поднял свою небольшую дорожную сумку, взял третий чемодан и вошел в скромную, но уютную комнату с пестрыми ткаными родопскими покрывалами и коврами. У камина стояла вязанка дров, аккуратно подобранная, в ожидании зимних холодов. На столе, покрытом тканой скатертью с сине-красными квадратами, стоял обед на одного человека. Фила посмотрела с тревогой на тарелку с теплой едой, но не посмела спросить хозяина, живет ли он один в этом доме. Осмотревшись по сторонам, и увидев, что у печки на подносе стоит еще одна тарелка с теплым молоком и кусочек хлеба, почувствовала внутри огонек надежды.

В этот момент тихонько заскрипела дверь соседней комнаты и оттуда послышался слабый женский голос:

- Боян, сынок, у нас гости? Кто они, знакомые? Раз постучались к нам, с добрым сердцем встречаем, добро пожаловать!

 

Но не успел Боян ей ответить, как Фила глубоко вздохнула, встала и подскочила к двери.

- Мама, мамочка милая, это я. Твоя Фила, мама. Вернулась я к вам. Прости меня, прости, милая моя! – рыдая, упала на колени у кровати Фила, осыпая горячими поцелуями слабую руку слепой женщины, лежащей в кровати.

Побледнев, дрожа от удивления и волнения, старая женщина подняла другую руку, потрогала мокрое лицо гостьи, погладила Филу по голове и после, собрав свои последние силы, приподнялась, прижав ее сильно к своей груди. Прильнула к волосам своей дорогой дочери, вдохнула их аромат, и слезы покатились из ее глаз:

- Фила, девочка моя, дождалась я тебя! Теперь и умереть могу, со спокойной душой уйти из этого мира. Столько лет ты была живой раной в моем сердце, столько лет я плакала и молила Бога вернуть тебя к нам. Все глаза проплакала по тебе! И свет белый был не мил мне без тебя, как только ты нас оставила, дочка.

Боже, благодарю тебя, что подарил мне эти дни, чтобы я дожила до этого долгожданного момента! Сжалился над материнским разбитым сердцем и вернул к нам тебя живую и здоровую. Милости прошу, дочка! Прошу милости, дорогая дочурка! – повторяла со слезами счастливая мать и прижимала Филу к груди, будто боялась, что если она ее отпустит, то снова потеряет, что все растает как мираж, как блаженный, но короткий сон.

Разволновавшись, Боян со слезами на глазах подошел к женщинам, нагнулся и сжал их в объятьях - двух самых дорогих его сердцу. Вернулась его младшая сестра. Та, которую десять лет искали, ждали, оплакивали, она наконец к ним вернулась!

Ничего не имело значения сейчас. Ничего не нужно было знать ему в тот миг. Это было не время вопросов, вопросы могли и подождать. Его волновало тогда только одно – возвращение любимой дочери и сестры, которую наконец-то он мог обнять.

 

Перевод с болгарского Татьяны Марковой

 

 

 

 

 

Не только о пропавших и найденных людях сообщит волгоградский новостной портал novostnoj.info. Он расскажет обо всём, что происходит в городе и регионе. Промышленность и политика, экономика и происшествия, здравоохранение и образование, общество и спорт – портал сообщит обо всём, любые темы раскрываются в материалах сайта. Следите за новостями по материалам novostnoj.info, чтобы знать о происходящем в регионе. 

 

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование