Фёдор Тютчев: urbietorbi — городу и миру / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

5 декабря 1803 года родился Фёдор Тютчев

XIX век против террористической угрозы века XXI

«Русского солдата зачастую можно приравнять

к французскому каторжнику, сосланному на галеры».

Из немецкой «Всеобщей газеты», 1844

«…если бы вы могли взвесить на правдивых весах злополучные последствия русского варварства и английского просвещения — быть может, вы признали бы более своеобразности, чем преувеличения, в заявлении того человека, который, будучи одинаково чужд обеим странам и равно их изучивший, утверждал с полнейшим убеждением, что в соединённом королевстве существует по крайней мере миллион людей, которые много бы выиграли, если бы их сослали в Сибирь!..» Фёдор Тютчев

Западный мир издревле как бы обязан нас ненавидеть. Само начало русской цивилизации внушает Европе отвращение, не менее: ни феодализма, ни папской иерархии, ни религиозных войн, ни инквизиции, ни крестовых походов, ни даже рыцарства!

Но в сотый раз, при необходимости, Россия встаёт, идёт и заботится о национальной реставрации, национальном возрождении ближайших соседей. Одномоментно уважая Запад со всеми его «крайними последствиями», увлечениями, силой и слабостями. Прося взамен лишь одного: научиться уважать нас в нашем пространстве и многовековом единении. Пусть непростом, конфликтном, «в знойной крови».

Ах, нет, не здесь, не этот край безлюдный

Был для души моей родимым краем —

Не здесь расцвёл, не здесь был величаем

Великий праздник молодости чудной…

Знаете, дорогие друзья, а ведь нет ничего прекрасней и приятнее писать о настоящих больших и умнейших представителях своего времени, литераторах. И главное, истинных патриотах. Всегда придерживавшихся умеренных взглядов. Политически осторожных в отношении по-добролюбовски огульной властной критики: Тютчеве, А. Жемчужникове, также об их младшем коллеге гражданине и офицере В. Крестовском, консервативном философе-антропологе К. Леонтьеве, призывавшем выработать для России «доктрину Монро», мн. др.

Поделивших жизнь надвое: на творчество и служение отечеству. Это и чиновничьи обязанности, как у государственника Тютчева. И университетское преподавание, и военная служба. Может статься, общественный долг в какой-то мере урезонил писательскую хватку. Чуть приуменьшив количество изданного и переизданного. Но в том-то и дело, что, без поправок на «нужное» и «ненужное», эти люди были и навечно остались в пантеоне тех, кто прославлял и прославляет Россию до сих пор — со страниц книг. Являясь примером и указанием грядущим поколениям: гордиться, трудиться и любить, любить, любить… Считая отечество «целым особым миром», третьей силой, раз от разу спасающей мир от гибели.

Но приступим...

1830—40-е годы чрезвычайно насыщены важными событиями жизни, карьерными передвижениями, путешествиями. Петербург, Мюнхен, Греция, Италия. Награждение Знаком беспорочной службы за пятнадцатилетнюю выслугу. Пожалование в коллежские советники.

Трагическая катастрофа парохода с семьёй Фёдора Ивановича на борту. Скорая смерть жены: «…существо, которое ты любил в течение двенадцати лет, которое знал лучше, чем самого себя, которое было твоей жизнью и счастьем, — женщина, которую видел молодой и прекрасной, смеющейся, нежной и чуткой — и вдруг мертва, недвижна, обезображена тленьем».

Далее — новая семья, у детей вторая мама, «благородная и прекрасная». Прага, круиз по Рейну — от Франкфурта до Кёльна. Вена, Варшава, Москва, Питер: «О Север, Север-чародей, иль я тобою околдован?» Знакомство с графом Х. Бенкендорфом. Начинается закулисная подготовка по переводу поэта на родину.

В многочисленнейших поездках Тютчев ведёт немалую переписку. Высказывая гнетущие душу положения по поводу политической обстановки, критикуя зарубежную прессу.

Вашего покорного слугу интенсивный эпистолярий привлёк весомой аргументированностью и абсолютной актуальностью в связи с нынешним шатким положением постулатов европейского «мультикультурализма».

Позиций, до недавнего времени весьма популярных и незыблемых в западной среде. Привлёк трезвым отношением к Западу, и наоборот: философским взглядом на происходящие перипетии в родных пенатах. …Взвешивая каждое сказанное слово на «правдивых весах» истории. (Что блестяще подхватит в XX в. Ахматова: «…мы знаем, что ныне лежит на весах и что совершается ныне».) Не без оснований и не особо прикрывая пропагандистской направленности публицистических выступлений. Зачастую крайне утопических: иначе Тютчев не был бы Тютчевым — в недалёком будущем «серый кардинал» канцлера Горчакова.

Поэтому, несмотря на бесценность тютчевских текстов в плане проникновения в общеевропейский мыслительный процесс прошлого, произведения его в некотором роде «окологеополитические», по выражению В. Цимбурского, чем чисто «политические». С великолепным видением хронологического построения России-2, — «обманутой», «обиженной», — экспансивно охватывающей Средиземноморье и весь евро-азиатский континент. (За исключением Китая.) Со столицей в древнем Царьграде — Константинополе.

Размышления эти, словно накинув на плечи тютчевский сюртук, я буду перерабатывать, развивать и черпать из знаменитых записок редактору «Allgemein Zeitung» Густаву Кольбу — газеты «нечто более обыкновенной». Соединяющей общенациональные чувства и политическое понимание. Также из регулярных докладных императору Николаю I. Из дружеских корреспонденций 1830—40-х гг.

Уже и тогда в зарубежных публикациях, затрагивающих русский народ вообще и русского солдата в частности, слышно мировоззренческое пренебрежение, приправленное оскорбительной, сугубо фальшивой нотой: «разъединением умов».

Так что Фёдору Ивановичу приходится напоминать редактору уважаемого издания об истоках и причинах спасения Европы в кровавых наполеоновских побоищах. Унесших сонмы русских и европейских жизней. Германцев в том числе. И то верно: только при великодушном содействии России немцы получили национальную независимость. Австрия так и вовсе — носит «подставное имя» славянской расы.

И, через тридцать с лишним лет пытаясь укрепить всемерную «благодарность» явным пренебрежением, германцы доказывают этим, что и «сейчас ещё чувствуют свою слабость».

Кто как не ФРГ сегодня, в веке XXI, должна ощущать безграничную признательность по поводу очередного всенародного объединения, произошедшего «по вине» Горбачёва в 1989-м… И вновь, спустя двадцатилетие, именно с того краю раздаются наиболее рьяные санкционные выпады в сторону Москвы.

Получается, для Запада по сей день(!) Россия — некий иллюзорный «оптический обман». Будто нереальный Новый свет, открытый Колумбом. Увы, хочется того или нет, невзирая на вековые непонимания, — «московия» во все времена непреложно и непременно была, есть и будет душой и «двигательной силой» самой матушки Европы. И призвана метафизически придать ей своё имя — в награду исторического бытия. Независимо от «сиюминутностей» прошедших, уходящих эпох…

Глобальная память предков, схоро́ненная-сохранённая средь хаоса будней, никуда не пропала. Её действие — медленно, почти незаметно. Но фатально.

Будто Европа Карла Великого очутилась лицом к лицу с Великим Петром, так нынешний Старый Свет, сжираемый мороком африканских, ближне- средневосточных беглых, не успев оглянуться, — или не захотев! — лицезрит, как древняя порушенная врагом Пальмира освобождена «высшею рукой» — внезапной мощью русского оружия. Неодолимой дланью судьбы. Безостановочно и грозно. К тому же символично.

Скажите, пожалуйста, могла ли петровская Россия выжить без «необычайного расширения» — массированных вторжений и завоеваний? Почему погибла Польша, как гибнут сегодня многие незащищённые государства в хаосе невыполнимых обещаний протектората?

Ответ дала история. Пусть с разными наклонениями в интерпретациях, не в том суть. А в исторической пользе. Поскольку одно лишь наше появление в Европе начала XIX в. тут же восстановило её единство. Воочию доставившее вечно недовольным соседям очередные собственные институциональные победы.

Чтобы дать себе ясный отчёт о современном мироустройстве, надо понять и принять сложившуюся исполинскую европейскую, евразийскую триаду: Восток, Россия, Запад.

Потому России, равно как Востоку и Западу надлежит осознать принцип совместного сосуществования следующим образом: всерьёз и надолго зафиксировав историческую легитимность друг друга. Как это, впрочем, произошло после наполеоновских походов 1813—14-х гг. Вылившись в договорную систему Священного союза. (Для западноевропейцев, однако, — удобная форма связывания российского натиска, не менее. «Последний вздох» перед броском 1850-х.) Узаконив за Россией место в числе европейских лидеров. Во многом сделав её «хозяйкой в Германии».

1812-й год показал бесполезность объединения Европы супротив «восточного брата». В революционные тридцатые Германия, в свою очередь, имела прочное прикрытие от неспокойного Парижа — договор с Россией о взаимодействии. Мало того, именно во дни социальных волнений или в их преддверии приходится напоминать Западу прописные истины.

Восток, в роли Всемирной цезарианской Церкви, «освящённой Христианством», вполне себе славно — «райским крином» — цвёл задолго до появления Западной Европы. Черпая духовное могущество из собственных неиссякаемых недр. В отличие от последней, созданной внешними условиями — пришлым негоциантом.

Непрекращающаяся многовековая война меж востоком и западом — война церквей. Римской, латинской — против Восточной. Законной наследницы Всемирной. И «мнимые» победы Рима — лишь узурпация чужих прав, по мнению Тютчева. Узурпация религиозная и, с другой стороны, политическая. Приправленная «необъявленно» объявленной войной духу славянизма, непримиримой ненавистью и крайней реакцией: «Католицизм во все времена составлял всю силу папизма, как папизм составляет всю слабость католицизма».

С эпохи Реформации Запад обращает взор к Восточной Церкви, ко всему православному Востоку. Отмечая его несгибаемую приверженность греческому кресту, всеохватность и стойкость под прессом невзгод вселенского масштаба: латинское владычество, азиатчина. За нравственность и несмиримость.

И простодушная поговорка про Господа, устроившего мир безупречно; но только 2 вещи нарушают космическую гармонию: Папа и турок, — звучит особенно актуально в момент сегодняшних расследований турецкого сотрудничества с террористическими организациями, объявившими современности джихад. А русский Патриарх встречался с римским папой — для единения устремлений в борьбе с непримиримым злом. Захватившим и опутавшим умы значительной части населения планеты Земля. Россия же — снова на передовой.

Поговорка на этом не кончается, а имеет продолжение. Мол, мудрый Господь, дабы исправить эти две ошибки — Папу и турка — создал московского царя.

Шутки шутками, но активный западный прозелитизм доходит в своих вековых притязаниях (XIII, XIX, XX и XXI вв.) до крайностей: «Тщетно тщится мать сок гранаты выжимать», — скажем мы словами Козьмы Пруткова об извечной западной мечте избавить славян от их национального духа как пережитка и варварства: учредить на православном Востоке латинскую Империю.

Сейчас в обоюдном котле «узурпации» кипит Украина. Ранее полыхали и перманентно тлеют Молдова, Приднестровье. Недавно кипела Грузия, налаживающая-таки пророссийский диалог. Вновь вспыхнул Нагорный Карабах под неприкрытым давлением на Азербайджан запутавшихся в евразийских, — в вперемежку с североатлантическими «интермедиями», — турков.

Хотя «классик мировой русофобии» Астольф де Кюстин и плеснул порцию яда на ставший впоследствии устойчивым фразеологизм «тюрьма народов», само по себе тысячелетнее существование Восточной империи, её немощность и мощь, её основания и роковые обстоятельства никем из западных мыслителей так до конца и не осилены. Да, Вольтер, Руссо, Монтескье, Дидро — обращались среди прочего также и к России. Правда, больше «по поводу» и в связи со своими личными спорами, — но, известно: так всегда говорят о чужом.

Да и тютчевская «тысячелетняя» дефиниция, кстати, весьма странна́ по определению — это уже презумпция, конкретная концепция истории. Связывающая Киев Олега с Петербургом Николая Павловича в единый сюжет. С другой стороны, Тютчев оптически и онтологически встраивается в «большую историю» — с детальным описанием и осмыслением. Сугубо в своём, индивидуальном семиотическом ракурсе, — что и было, в принципе, «фишкой» XIX в. Чуть отойдя в сторону от рефлексии античности.

Но отвлеклись... Продолжим.

Наипервейшая задача притязаний — ослабить исторические узы, связывающие славянские страны подобно живому организму. Пока связь эта есть, живёт, старания бесплодны. И ежели в XXIII в. был элементарно грубый захват — Литовским княжеством. То сейчас, добавим, превалирует философическая проповедь: причём небезуспешно.

В пример Тютчев приводит «неприличное» поведение греческого правительства, — после обретения независимости от османов (1830). Нарушившего дипломатический этикет, принятый всеми европейскими державами. Не в пользу России отказавшись от решений Аахенского Конгресса в плане дипломатических иерархий. Порвав официальные сношения меж русской императорской миссией и Наплийским двором. Выразив открытую неприязнь по отношению к представителю государя. И это после трёх веков всемерной поддержки порабощённой Греции!!

По сравнению с глобальным осознанием судеб мира и «великих вопросов», греческий вопрос 30-х гг. — незначительный «мелкий эпизод» грандиозной схватки между Западом и нами. И таких эпизодов будут сонмы. Но они нисколько не преуменьшат энергию органических уз, предопределяющих наше, — с теми же греками, — кровное родство и единоверчество.

Европа в течение столетий полагала, что в нравственном отношении она одинока. Она взрастала, жила и старела с данной мыслью. И вдруг обнаруживается — это было ошибкой! Что бок о бок с ней обреталась другая Европа — законная сестра. Имеющая полное право на половину великого целого!

Тут и всплывает колоссальность нашего предназначения: перевербовать, переформатировать в помощников бывших недругов. Отыскав в себе отвагу и веру подняться над мешаниной мнений, раздирающих Европу, — и сцементировать усилия в достижении единой благородной цели. Мир и понимание друг друга. Создание единой светлой общности — Цивилизации европейских народов. Некие «Соединённые штаты Европы», — развернёт тютчевский проект в дальнейшем Троцкий.

Здесь и организация, расширение за границей русской печати. Влияние на социум путём творческого, идеологического сотрудничества. И ключевое: никаких переворотов!

В непрерывном самопродуцирующемся познании сущего, философическом постижении бытия Тютчев предвидел губительность смутного замогильного слова «Революция». И невозможность присутствия двух ипостасей вместе — России и революции: «Существование одной из них равносильно смерти другой!»

Ведь суть повстанческой «души» — сугубо антихристианское, античеловеческое состояние. Не свойственное убеждениям русских людей, — вне религиозных привязок и приверженностей. И лозунговый эпитет «Свобода, равенство, братство!» — знаковый маркер христианства, разве нет? Попранный, присвоенный революционерами. Переиначившими евангельскую дорогу в царство Христовой свободы — в апогей богохульства и разглагольствования о гордости, превозношении. Вынужденной благотворительности и страхе перед гегемоном.

Безначалие, господствующее в умах, губительно…

Французская, Итальянская, Германская, Австрийская революции… «К числу самых безумных заблуждений нашего времени принадлежит и мечта, будто достаточно, чтобы большинство искренно и пламенно пожелало чего-нибудь, чтобы это желаемое уже сделалось осуществимо…» — Революции до безобразия исказили и обратили в анархию и ложь высокие, искренние и законные желания.

Прогресс и процветание, декламируемые с баррикад, обернулись страшнейшим разъединением, приведшим мир к катаклизму мировых войн. Начавшихся отнюдь не по вине России.

Катастрофа «равенства и братства» 1991 года, через дефолт 1998-го, ввергла РФ в затяжной экономический кризис конца 2000—2010-х. Сколько он продлится?.. десять лет, двадцать. К тому же неистребимое поколение постбеловежской «свободы» по сию пору находится в опиумном дурмане легитимистской двусмысленности: и нашим и вашим дескать. В итоге ветер дует только в одну сторону, и она решительно и далеко не народная.

Развернувшийся на останках СССР западный прозелитизм тут же расправил крылья и, — используя программу уничтожения непокорных «чужими руками», — развернул знамёна кровавого Исламского государства. Ударившего в итоге в спину его создателей: и старый, и новый Свет. Да так, что Запад поперхнулся от террористических и территориальных угроз. Начав закрывать границы, открытые, в общем-то, с благими намерениями.

Тютчев предугадал крестовый поход против России. Провидя также и то, что самые заклятые её враги более всего посодействуют развитию её величия. В значении незыблемого великоимперского мифа Восточной — «другой», «новой» Европы. Пресекающей своим вмешательством растление и саморазрушение — в неиссякаемых распрях — «старой».

Тютчевское фантомы выхолащивания промежуточных цивилизационных состояний — переходные континуумы, по Аксакову, — плавно переплетаются с понятием «перегруппировки» масс. Не относящихся к западному христианству. Стремящихся напрямую вписаться в структуру коренного запада. Откуда и проистекают главные напряжения и перипетии нынешней европейской, заодно российской политики: «Или объединение с Россией, или объединение полное и окончательное с Западною Европою», — предвещал Тютчев славянокатоликам альтернативное будущее: «…глагол, и жизнь, и просвещенье!».

В заключение добавим, что, известно, Тютчев не одинок в апоплексических пророчествах по поводу «похищения Европы». Наряду с абсолютно разнополярными А. Хомяковым, Чаадаевым, — касаясь славянского вопроса скорее в прикладном значении (в отличие от Хомякова), — он дал мыслительный толчок младшим сотоварищам: панслависту Данилевскому, Достоевскому, Вл. Соловьёву, далее Бердяеву etc.

Тютчевская идея «похищения» — «Заката Европы» — прозвучала в полный голос у Шпенглера. С его «современничеством» — изоморфными фазами долгих циклов. Поразив европейцев внезапно ясными ответами на многие насущные вопросы. «Что в Западной Европе боятся этого поворота («рокового взрыва», расчищающего место для нового строя, — авт.) как светопреставления, это понятно: для неё он то и будет», — пишет Тютчев в 1867 И. Аксакову. Словно предваряя «морфологические» исследования Освальда Шпенглера. Предваряя Берлина, Вентури, огромную фигуру Мартина Малиа наконец. Даже Вебер начинал учить русский, да махнул потом рукой на это дело — в силу бессмысленности революции 1905 г.

Правда, то уже совсем, совсем другая история…

Дошедшая в собственном радикализме и социальных эгоизмах — тютчевском цивилизационном «самоубийстве» — до свежеиспечённого термина «евроскептицизм». История, — под радостный «крик варвара», — в который раз вручившая России очередной карт-бланш на спасение мира.

Оратор римский говорил

Средь бурь гражданских и тревоги:

«Я поздно встал — и на дороге

Застигнут ночью Рима был!»

Так!.. Но, прощаясь с римской славой,

С Капитолийской высоты

Во всём величье видел ты

Закат звезды её кровавый!.. «Цицерон»

Я русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле, в мире со своим правительством и совершенно независимый по своему положению… Истинный защитник России — это история; ею в течение трёх столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу. «Русский де Местр» Ф. И. Тютчев