***
Цвела Атлантида. И шли по реке корабли.
И с музыкой тёплой ложились ветра на причалы.
Жила Атлантида. Великая. В центре земли.
И гостя любого как старого друга встречала.
Теперь говорят, что всё было иначе, но я
По лицам чинуш, по их едкому, сальному тону,
Всё понял - скрывают. Была Атлантида моя!
Сидят и боятся пускать на руины Платона.
Вывозят леса. Драгоценные. Красных пород.
Пылят большегрузы, сминая асфальт по дорогам.
Была Атлантида. Её многоликий народ
Теперь забывает, но всё ещё помнит о многом.
Её захлестнуло. И смыло. И будто бы нет.
Руины заводов как древние замки вдоль трассы.
Лишь память о прошлом сменяется звоном монет,
Становится байкой для сытого «среднего» класса.
Прощай, Атлантида… Один у обрыва стою.
Крикливая чайка кружит над волной одичало.
Я слушаю ветры. Лишь ветры правдиво поют
О том, что однажды всё снова начнётся сначала.
Так что же, не нам обживать край житейских стремнин,
На старых фундаментах фермы и фабрики строить?
Привет, Атлантида! Быть может, я твой гражданин,
Предрекший вслед многим рождение нового строя.
Была Атлантида. И будет. Иначе нельзя.
Иначе мы предали все начинания предков.
Горячие ветры, над гладью речною скользя,
Поют нам о прошлом. Свежо. Неразборчиво. Редко.
***
Беспросветное времечко,
Да сосед-хитрован...
Зацелованный в темечко,
Шел по жизни Иван.
Обобрали наивного.
Был раздет и избит.
Сколько видывал дивного?
Сколько было обид?
Горе жгло и корёжило
На потеху врагам.
Меж похмельными рожами
Вёл Господь дурака.
Раны прежние зажили,
Поутихло в душе.
Кто там плёткой охаживал?
Он не помнит уже.
Крест с распятым учителем
Покачнулся на миг...
Улыбнулся мучительно,
И опять напрямик.
***
На дороге в Тифлис – два вола, запряженных в арбу.
А навстречу коляска с кудрявым, смешливым поэтом.
Позже он убеждал себя, дескать, про всё позабудь...
Но до смертного часа в подробностях помнил об этом:
Как скрипели колёса, как жарко курился рассвет,
На полнеба алел, словно свежая рваная рана.
«Вы откуда?», – спросил у смурного возницы поэт.
Тот взглянул отрешенно и вымолвил: «Из Тегерана».
По накрытому тряпками грузу скользнул острый взгляд
И напуганный Пушкин, страшась и желая ответа:
«Что везёте?» – шепнул. И как будто качнулась земля,
Оглушенная страшным известьем: «Везём Грибоеда».
На дороге в Тифлис, на изломе горючих времён,
Два следа от повозок в пыли раскалённой белели.
Так двух гениев – каждый великим талантом клеймён –
Параллельными курсами в вечность вели параллели.
Но ни пыль, ни пурга не меняют истории суть.
По кровящей неоном столице из «Внуково» едут
Похоронной процессией. Спросят: «Кого там везут?».
Но ответ всем известен, конечно: «Везут Грибоеда...».
***
«Смерти нет», – повторяет в бессонье душа.
«Ночи нет», – заходящее солнце ей вторит.
Как боится душа разучиться дышать,
Так светило страшится, что выгорит вскоре.
«Ночи нет...», – солнце крутит наш маленький шар.
«Смерти нет...», если каждый продолжен в потомке.
Но взрослеет душа, чтоб понять не спеша,
Что сама для себя – лишь потёмки.
Шелестят по архивам шаги и тома,
Заполняются храмы просящими чуда.
Понемногу собрав от души и ума,
Понимаю себя и немного... Иуду.
Он на всё был готов ради звона монет,
Но не много ли нас нынче этим болеет?
А душа всё твердит: «Смерти нет, смерти нет»...
Снова солнце взойдёт, осветив Галилею.
Снова солнце взойдёт, осветив Назарет.
«Ночи нет» – солнце верит трудам Галилея.
***
Летит. Кружится. Падает. Врастает
В сугробы у замёрзшего окна
Январский снег, а серенькая стая
Таскает из кормушки семена
Подсолнечника. Добрая старушка
Их сыпала. До солнечного дня
Теперь протянут птицы.
«Где же кружка?», –
Нелепо тянет срифмовать меня,
Но за окном: ни кружки, ни старушки.
От щедрых подношений ни следа.
Ещё слетают бойкие пичужки
К дышащей паром форточке, но там
Царят иные запахи. Врастает
В сугроб не этот снег, но прошлый год.
Поминки отшумели, и пустая
Квартира словно новой жизни ждёт.
А снег идёт. И в этой снежной гущи
Блуждает беспокойная душа.
И кормит птиц, поющих для живущих
На всех без исключенья этажах.
Комментарии пока отсутствуют ...