***
Враг Соломона Китоврас – его
Сподвижником и другом обернётся.
Кентавром, получающим от солнца
Корону, чтоб изведать торжество.
Из летописи выйдя, Китоврас
Войдёт в обыкновенную реальность –
Таинственность его, оригинальность
Загадкою останутся для нас.
В Лукорье над людьми царящий днём,
А ночью над зверьми, сияет словом.
И мистики лученьем окантован
Он входит в явь то влагой, то огнём.
***
Белые грибы на небе –
Дымчатые облака.
Вот собрать такие мне бы –
И быстрей прошли б века.
Вспомнишь детские поляны,
Счастья шаровой накат.
Будто основной изъян и
Горе – не пойти назад.
Грандиозные грибные
В небе я поляны зрю.
Мысли исключить кривые –
Вход в духовную зарю.
Громадность всего, нависающего над нами
(стихотворение в прозе)
- А в детстве чья эта комната была?
- Ларискина.
- А ты где?..
- Там, где тыквы, в маленькой.
Все комнаты маленькие, сидят в этой, отремонтированной недавно, чистой и белой, уставленной аппаратурой.
Отец – девяностолетний, корявый, тяжёлый нравом старик – помещается в главной, большой, называемой в Калуге «залой».
Гость из Москвы не был два года, хотя раньше наезжал часто, и выпивали тоже частенько.
Хозяин – в основном, об участке, о работе, а гость – о малыше, позднем, таком любимом, что захватывает дух; разговор перебивается, плетётся, вязнет в лёгком опьянении; и трагедия каждого стирается, расплывается золотистым облаком (…ибо гость – печатаемый поэт, толком ничего не получивший в жизни, сам не знающий, зачем продолжает писать, а хозяин делит почти пятидесятилетнюю жизнь между работой на телефонной станции и уходом за отцом).
Погода последней декады июля тяжела; марево жары розовато ползёт в окно, из какого свешиваются, когда курят.
- Не помню, этот магазинчик был?
Козырёк белеет чистенько.
- Год назад, или около того открыли…
Напротив – пышные деревья и дома повышенной комфортности, построенные недавно.
- Как отец-то – всё помнит?
- Всё, ходит теперь с трудом; болезней – вагон, а всё гудит, мол, всех вас переживу.
Тяжёлый, корявый, всю жизнь проработавший рабочим, никогда ничем не болевший, не давший сыну жениться – не зачем! пусть обслуживает на старости лет.
Сын – самостоятельный, рукастый, поддающий от одиночества и неустроенности – уже привык к такой жизни; раньше ездили обрабатывать огород вдвоём с отцом, всё твердил: глаза бы не видели огорода, дешевле купить; а теперь мотается один…
Фото показывал – красивые, пронизанные солнцем, насыщенные растительной жизнью.
- Что не продашь-то?
Смеётся в ответ:
- Как продать? Самозахват.
И жизнь кажется настолько подчинённой чужой воле – какую не объяснить, и уж точно не посчитать благой – что дух захватывает.
Только, впрочем, у московского поэта; ибо калужский инженер по телефонии просто пьянеет, расслабляясь, не думая о громадности всего, нависающего над нами.
***
Купоросно-золотистый пруд
Гладкою поверхностью блистает.
Уток плавно двигается стая,
Водный беспокоя изумруд.
Разнотравье глубоко вокруг,
И кузнечик скрипочку настроил.
А для муравьёв похож на Трою
Высоко поднявшийся лопух.
Выгородки в пруд вдаются, на
Них лежат на солнце, или дети
Прыгают, и лёгкая волна
Интереснее всего на свете.
Чайки падает предметом крик.
Плещется у берега собака.
Детский смех, и кашляет старик.
Солнечный июльский мир велик,
Сделан славно, и не знает брака.
***
Поэту, разлюбившему стихи,
С собой честней покончить – грех, как будто.
Живёт, пустой и мёртвый от тоски,
Живёт за гранью чёрного абсурда
Поэт, возненавидевший стихи.
Радзивиллы
Мирский замок и Биржайский замок,
Камень силы Радзивиллам дан.
Код огромного богатства знаков,
Как игра судеб с избытком драм.
Кардиналы, воеводы были
Украшеньем рода, он ветвист.
Он веками набирает силы,
И стремится постоянно ввысь.
Сложный герб – простой и невозможен,
Рыцарские латы, как времён
Капсула… Когда – мечи из ножен,
Не бывать падению знамён.
Рим священный, ведомый структурно
Радзивиллам – оного князьям.
А балы играли столь ажурно,
Сколь сие уже не видеть нам.
Род приходит – род уходит, ясно.
Есть ли ныне? Интернет ответ
Даст: не интересно это явно,
Коль былого густо дан сюжет.
Большая Берта
Большая Берта – вид мортиры.
О! чёрной магии страшней
Тяжёлые творенья мира,
Труды талантливых людей,
Талант оборотивших против
Себе подобных… Чёрный зев
Огромной пушки. Адский прочерк
В графе живых. Военный гнев.
На фотографиях мортира
Своим размером устрашит.
Звучанье адского мотива
Услышишь – вечно он звучит.
Фотоны бытия
Машина чистит улицу, а щётки
Похожи на моржовые усы.
Асфальту не страшны витки щекотки,
Щекотка нам судьбы страшна, увы.
Малыш глядит: забавная машина,
Придерживает малыша отец.
Со стороны – милейшая картина,
Иль символ сопричастности сердец.
Былое на грядущее похоже,
Коррекция хотя весьма сильна.
Род Радзивиллов собственную множил
Так долго славу – и она пышна.
Приходит род, уходит род – каков бы
Сей ни был – знаменит, силён, богат.
Сколь тяжелы тюремные оковы,
Столь радостен луной залитый сад.
Фотоны бытия даны повсюду…
В обряде похоронном их узришь?
Как знать, быть может, смерть – подобна чуду,
Покой дарует, знания и тишь.
Машина, долго чистившая улицу,
Уехала. Малыш с отцом ушли.
Надеюсь, воспитать сумеет умницу,
Чтоб сын стал украшением земли.
***
Листья курчаво-ржавые
В августе под ногой
Хрустнут: так рыба жабрами
Воздух предсмертный свой
Ловит… Довольно ранняя
Осень вершит круги.
И предлагает ракурсы
Пышные, как пироги,
Ибо мешается осень
С летом, играя судьбой
Каждого… Ибо очень
Сложно соткали большой
Мир, а ткачи неизвестны.
Снова раздавишь листы.
Густо синеет бездна
Золотой высоты.
Роза Христиана Розенкрейца и суп юдоли
1
На выигрыш в реальности нацелься,
И проигрышем насладись – тогда
И роза Христиана Розенкрейца
Вполне доступна станет, как тома
Хозяину библиотеки.
Старый,
Готический, громоздкий монолог.
Алхимик пожилой, однако, статный,
Подводит долгим опытам итог.
И роза Христиана Розенкрейца
Сквозь радуги старинных витражей
О мире, данном в сумме сумм и цельности
Расскажет суммой лепестков-лучей.
2
Каждый год таким, как год назад
Контуром себя так странно видел.
Ощущенье это вряд ли выбрал –
Тонкое, навязано, не рад.
Или взгляд со стороны на свой
Путь деревьев жизни между? Или
Суп юдоли есть устал – такой
Крепкий – с перцем, с куркумою были.
Но под 50 он потерял
Ощущенья давний минерал
Странный, как гепард в автомобиле…
Комментарии пока отсутствуют ...