«У жителей Донецка и Луганска накипело. Многие не до конца понимают, что происходит на самом деле. Эпидемия, пневмония – это приговор! Там нет лекарств и врачей, лечить некому. Надо решать, кто ответственен. Человек в белом халате – это не доктор, ему 25 лет. Что он знает? Единственный бизнес, который процветает, это оказание похоронных услуг, который увеличился в три раза. Есть ли тот, кто может оценить реальную сложившуюся ситуацию? Хотя бы посмотреть, чем можно помочь людям. Лидеры ДНР и ЛНР вообще понимают, что там происходит? Перед этими людьми вы обязаны что-то сделать. Одни поздравления… с 75-летием, 80-летием… и всем остальным. Очень нелояльное население мы рискуем там получить. У меня в душе кипит, а у жителей – ещё больше. Простите меня все, кого я обидел»: возмутился экс-депутат Верховной рады Спиридон Килинкаров, в эфире политического ток-шоу «Вечер с Владимиром Соловьёвым».

Трудно сказать, что больше меня изумило, когда довелось узнать о том (я к этому – не стремилась), что слова эти, из эпиграфа к статье, были на самом деле произнесены. В телевизионном эфире. На передаче, шумно и образцово-показательно курируемой, пожалуй, главным российским вестником гражданско-политических новостей. И, как следует из цитаты, действительно произнесённой на одной из недавних телевизионных нарезок, одобренных Владимиром Соловьёвым.

Так вот, что же больше незамедлительно изумило или выстрадано-долгожданно взбодрило: разродившееся наконец-то и гнетущее тяжестью переживаемого рока своевременье? – громогласно называть известно ответственным лицом неоспоримо удручающие факты Донбасского бытия своими свято-истинными именам. Или драгоценно-венценосное ознаменование начала эры уже абсолютной и безоговорочной невозможности об этом не говорить, затирать, умалчивать, блефовать буйнопомешано. Игнорировать, дурно и по-дикому, буйно и повсеместно разросшуюся, злонамеренную и позорную данность вообще всего, здесь на Донбассе происходящего. Замедленным длинным ходом семилетних, обречённо заученных наизусть воспоминаний, и на всю оставшуюся Вечность о себе означенном, как скорбно-тягостным упоминании о смертно-убийственной кровавой Донбасской трагедии. Отражённой в мутном зеркале усиленно воображаемого и бездарного хаоса, неслучайно порождённого вопиющим невежеством современного варварства. Совокупно представляемого позволительностью и, как круговой порукой злорадства всячески поощряемой, сопредельной с охаиванием своего недавнего прошлого. И презренного искажения своей, совсем не давней истории бытия. К которой, по большому счёту, ещё долгие годы будут причастны миллионы бывших советских. Тенями пронзительного и хорошо усвояемого и неистребимого двоемыслия разбредшихся по всему миру. В оправдание самим себе – в поисках лучшей доли, беспечной жизни.

Какими физическими ощущениями или очертаниями она могла бы быть определённой? Беспечностью? Так – никогда. Достатком? Да, хорошо там, где нас нет. Англичане, отлично усвоившие – мой дом – моя крепость, назидательно предостерегают: не для того мы веками выращивали наши лужайки, чтобы вы, нечестивцы-папуасы, не удосужившиеся образоваться-отесаться, приезжали к нам и их топтали.

 

Признаю, я не из числа ярых поклонников или активных оппонентов то ли развлекательных, то ли назидательных политических шоу. Потому что годы обожания и увлечённости прочтением книг, единственного источника душевной благостности, научили меня интересоваться другими темами. Отчего всякого рода политические шоу с давних пор рассматриваю как зомбирование. Слушатели-зрители с лёгкостью бездушных андроидов через какие-то часы внушения погружаются в глубокий мрак насильственного верования в услышанное. Можно спорить, что не поголовно. Но, что многоголово, так это наверняка. И если это – так, надеюсь, тот знаковый эфир передачи от 6 октября 2020 года запомнился многим. Тем более что выделенной цитатой был сделан её анонс, в видео-архиве телевизионных программ.

И – в подтверждение сказанного Спиридоном Килинкаровым:

– Ты слушай меня внимательно, – сказала мне знакомая бабушка, которую я давно не видела. – В обсервации я была. Десять дней.

– Болели?.. – приветливая улыбка мгновенно притихла на моём лице.

– Болела. А ты слушай. В начале сентября случился со мной приступ, почечный. Боль – невыносимая. Я такой всегда боялась. Дети, дочка с семьёй, уже шесть лет, как на Украине живут. Раньше мы встречались, раза два в год у нас получалось. Я к ним ездила. А в этом году – и по телефону не поговоришь. Сама знаешь, связь какая. Очень старалась, осторожничала, чтобы болячки свои, старые, не тревожить. Да случилось.

Поднялась температура, боль в боку – ножом острым свербит. Пока не наступил болевой шок, решила вызывать «скорую». Вызвала. Да домофон у нас в подъезде установлен. А трубка у меня не работает. С горем пополам оделась, сползла на лифте вниз. Хорошо, что скамейка у нашего подъезда стоит. На ней, как пьяная развалилась. Лежу, страдаю. Сесть ровно не могу. Больно. В глазах мошки летают. Машина не едет. Что вокруг делается – не замечаю. Потом подходит ко мне прохожий:

– Вам плохо? – спросил, а сам принюхивается, может, думает, я пьяная. Я заметила это:

– Да не пьяная я. Плохо мне, понимаете? Я «скорую» вызвала, а она не едет…

Парень сообразительным оказался. Тут же набирает номер «скорой». А ему отвечают, что машина и не выезжала. Он, уже повышенным тоном, буквально приказывает, чтобы машина по моему адресу приехала. И, знаешь, приехала-таки.

Подхватили меня под руки, парень тот и женщина-врач. Дотелипались мы до лифта. Зашли в квартиру. Парень ушёл. А врач сделала мне укол, померила температуру, давление. Как всегда, оно было повышенным. А температура – остановилась, чуть не доходя до 37*.

– Значит так, я вас забирать сегодня в больницу не буду. А завтра идите к своему участковому. Он назначит вам профильное лечение.

– На такси доеду…

На другой день доехала. Врач наша, участковая, приняла меня без очереди. Опять – давление, температура. Которая оказалась повышенной. Ничего не говоря, она хватает меня за руку и тащит за собой. Привела в «предбанник» при заднем выходе из поликлиники. Вижу надпись на двери: для больных короновирусом. Я и понять ничего не смогла, как быстро они меня там прописали в новую карточку, как врач моя скоропостижно умчалась прочь. И, как я оказалась в машине, что стояла у двери.

– Что вы делаете? – уже в машине кричу. – У меня вчера был почечный приступ, а я сегодня уже второй раз буду в машине труситься.

Да кто будет слушать меня. Вижу, выехали мы из центра. Едем долго. Когда машина остановилась, оказалось, что приехали в отдалённую больницу. В том районе города, где я в жизни своей никогда не бывала. Повели в санпропускник. Стали оформлять в стационар.

– Что же вы делаете?.. – силы мои – на исходе. Хочется прилечь. Вся в поту.

– Сейчас и приляжете, – отвечают.

– Вы посмотрите. У меня же нет ничего с собой. Сумка одна, в ней – кошелёк с копейками, ключи от квартиры. Ни белья, ни мыла.

– Позвоните своим родственникам, вам привезут.

– Кто!? – уже кричу. – Нет у меня здесь никого.

Привели меня, очумевшую, в палату. Семь коек. Три – ещё пустые. В чём была, в том и легла. Чувствуя, как растворилась вся в ватном, комками, матрасе. Бельё – старенькое, застиранное. Стены в комнате – зелёной краской выкрашены. А дверь… Мама дорогая… На ней столько слоёв белой, застывшими вздыбленной пузырями краски, сколько мне десятков лет полагается, на сегодняшний день…

Думаю, удалось мне вздремнуть, немного. Разбудило звяканье посуды. Приехала в палату тележка, с обедом. Дали всем по полтарелки супа, свекольную икру, со шкуркой от бывшей курицы. И обесцвеченный компот. Вкуса я его так и не поняла. А в супе – три макаронины друг за другом гонялись... Что-то проглотила. Опять заснула. Так и вечер наступил. А я лежу и думаю, что же мне делать, и как же я тут оказалась. Разговорилась с соседками по комнате. Рядом две старушки лежали. Поведали, как их из рентгенкабинета прямиком сюда доставили. Пришли они туда, потому что в их подъезде у кого-то туберкулёз выявили. А их, значит, с подозрением на пневмонию сюда и притащили. Лежат уже второй день. Присмотрелась, на прикроватных тумбочках у них стоит домашняя посуда, мыльницы… Деды, говорят, уже наведались. Кто знает, как они сюда, на край света, дотащились.

– А что же мне делать!? – Кричу. – Я же – одна в этом городе… Нет здесь у меня никого…

Хорошо, что телефон был в сумке, как предчувствовала, с вечера его зарядила. Позвонила приятельнице. Упросила-умолила приехать ко мне, взять у меня ключи от квартиры и привезти мне потом необходимые для больницы мелочи. Пусть не грипп, так что другое мне подлечат.

Прошло несколько дней, а ко мне толком никто и не подходит. Соседние бабушки не скучают, целыми днями трещат по своим телефонам с родственниками. А я, сирота донецкая, вою волком. Тем более что состояние моё улучшилось. Только нервным тиком передёргиваться начала. От вида напитка, что пичкали нас с утра и до вечера. Кофием его называли. Чтоб до конца жизни пили они его сами! А потом массово лечились от энуреза… Под музыку из передачи Кашпировского.

И, когда чувствую, окончательно иссякло моё терпение всё это выносить – ни лечения, ни внимания тебе, решила начистоту поговорить с врачом. Он пробегал мимо наших кроватей каждое утро. И, как только начала говорить, так и бабушки о своих болячках завопили. Чем больше мы галдели, каждая о своём, тем больше психическими конвульсиями сотрясалось длинноногое тело врача нашего. Да запыхтело или как будто захрипело что-то у него под маской. Что закрывала его лицо по самые глаза. А потом глазища его вдруг округлились, как у заживо варёного рака, и как вспрыснет он весь смехом гортанным, лошадиным:

– Эх, бабульки… Ей богу, никогда так не смеялся… Кх, кх… Травматолог я, понимаете?

Рты мы свои, а уже все койки в палате были заняты, раскрыли от удивления. Да мне и смешно-то и не было. Что же я тут провалялась несколько дней, без помощи? И что же мне теперь делать? И с этого момента стала проситься домой. Видно, очень сильно просилась, что выписали меня из того обезьянника на несколько дней раньше. И галочку в своём журнале поставили, что от чего-то меня пролечили…

 

Эх, бабуля… Да твои злоключения – прогулка по райским дебрям. В сравнении с тем сюрреалистическим ужасом, что происходил в то же самое время, в сентябре, на подступах к Донецку.

Человеческую жизнь невозможно остановить. Это всё равно, что не желать рождения ребёнка. Поднатужившегося всем своим крошечным тельцем, чтобы, вот-вот! покинуть сладкую негу материнской утробы. Чтобы ещё одной человеческой жизнью войти в этот жестокий мир...

Да что толку горланить-рапортовать, как в одночасье все мы тут, как по команде, переродились, русинами стали? А семьи, что ножом исторического злоненастья оказавшиеся разрубленными напополам? Одна часть – здесь, на Донбассе. Другая – в Ирпене, под Киевом. Там сейчас на вечное долго и оседло обживаются многие мигрирующие донецкие. Начинают с нулей жизни свои. Кому-то свезло, с самого начала Донбасской трагедии из Донецка рванули, переехали. Кому не свезлось из располовиненных семей, обрывают горьким отчаянием своим телефоны. Пытаясь дозвониться до престарелых родителей. Медленно дичающих в Донецке. И, если хватает им сил или не истёрлись ещё окончательно жилы их терпения, пытающихся прорваться через разделяющие стороны Донбасского конфликта кордоны.

ДОСЛОВНО: С 7 июля – особые правила переезда: выехать из Донецка можно лишь, имея прописку на подконтрольной Украине территории, въехать – по спискам «штаба ДНР по коронавирусу», в который можно попасть по уважительной причине: лечение, обучение, воссоединение семьи, уход за больным или трудовая деятельность.

Въехав, нужно пройти предписанную новыми правилами пересечения границ 14-дневную обсервацию в медучреждении. В день установления таких правил более 100 человек застряли в «серой зоне» – на полосе ничейной: украинская сторона свободно пропускала и тех людей, кто не был в списках «штаба ДНР». После полуночи людей через кордон всё же пропустили, а в случившимся обвинили украинскую сторону.

Чтобы не допускать такой ситуации вновь, украинские пограничники стали проверять наличие разрешения на проезд в Донецк у граждан, пересекающих КПВВ в сторону неподконтрольных районов. Тех, кого нет в списках на въезд в Донецк, не пропускают в нейтральную зону между «Новотроицким» и «Еленовкой».

13 июля из-за отсутствия разрешения на проезд в Донецк на остановке вблизи украинского КПВВ «Новотроицкое» остались ночевать 13 человек. Пропуск от «штаба ДНР» они не получили, возвращаться им было некуда: их дома расположены на неподконтрольной Украине территории, а арендовать жильё было не на что.

«Нет слов, одни слёзы и одни сопли. И злоба такая кипит…» – свидетельство очевидицы происходящего.

 

И ДАЛЕЕ: Часто отправляли людей в монастырь, в Никольском. Были там. Люди отказываются уезжать, потому что некуда, либо приехали издалека: Кременчуг, Одесса, Полтавская область. Возвращаться – это нереально. Все пенсионеры. Николай Николаевич вообще с ходунками, ему 83 года. Он уже сидит 3 недели здесь. Неделю он был в монастыре.

В палатках спасателей, там есть кровати, доведённые до умопомрачения люди могут находиться с 16:30 до 5:30. Остальное время они проводят вблизи КПВВ: кто на лавочках, кто на подстилках или в самодельной палатке. А то – и в рукотворном шалаше.

А так… Солнце, солнце… Вокруг – очень много нещадно палящего солнца… На раскалённых металлических листах греется в пластиковых бутылках вода. Одной бутылкой можно голову помыть, а другой можно вот тут – женщина показывает на шею, ноги – выше колен, чуть-чуть побрызгать. Потом можно намочить халат, чтобы не сгореть и не умереть здесь. И сидишь опять, а халат высыхает за полчаса…

 

***

 

Холодная пустыня в душе. Разноречиво воспринимаемые события. Забывчивость, как издержка скоротечности времени, ещё не окаменела трудно пробиваемым равнодушием. И в таком состоянии легко поддаётся варьированию. Понятно, личностное восприятие событий может чередоваться с тщеславными и легкомысленными домыслами. И что же можно целомудренно домысливать, когда на городских улицах в поле зрения несколько раз и почти подряд попадает рекламный щит. Радостно сообщающий дончанам и гостям города – есть путь в роскошную жизнь! Созрел для неё народ местный, как когда-то, помнится? не забылось? у Шукшина, – народ для разврата собрался.

Но забылось, точно. Что сегодняшний народ Донбасса – правопреемник уникального исторического опыта и наследник особого, трудом тяжким закалённым, менталитета. Что категорически требует особого отношения к этому многострадальному краю. Начиная с понимания предназначения его судьбы. Что есть судьбы миллионов людей.

 

Да улыбается сомнительно-подстрекающе на огромном рекламном полотнище голливудский небожитель Леонардо Ди Каприо. Напоминая своим белозубым явлением на Донбассе, с бокалом в руке, восторгом беззаботной жизни брызжущего в прозрачном стекле винного напитка, о его участии в оскароносной картине «Выживший». А, значит, так славно! в конце концов, всё проходит. А, значит, пройдёт и это.

Но так ли безболезненно? Если зашкаливает градус предвидено трагически случившейся несостоятельности благоразумия. Когда со скоростью сверхзвуковой ракеты сползает в тьму преисподней, рушится мир некогда типичного и рационального толкования реальности. И крайне мерзко добиваются остатки исторической подлинности.

Предательство себе подобных, как крайне отрицательная черта человеческого характера, находит своё оправдание.

Говорю о новой трактовке в одном из московских театров вечно великого Гоголевского творения – повести «Тарас Бульба». Одноразового его прочтения недостаточно. Настолько глубинно потрясает энергетика прописанной в веках истины: предавший раз – предаст ещё не раз. Но, силою новейшего, бурно процветающего вокруг коллапса, предательство одного из сыновей Тараса Бульбы бойко обеляется в Московии силой любовной страсти, всецело его поглотившей. И успешно перерождается, магией театрального аффекта, такое подло-трусливое малодушие несостоявшейся человеческой личности в триумф новейшего исторического геройства. Стоит ли протестовать? Чтобы доказывать: не обстоятельства тебе изменяют. Ты сам их остервенело-подло предаёшь. Особенно тогда, когда не менее подло и трусливо называются тобой эти обстоятельства Родиной. Слово это, как известно, корнем своим – род, как прямо стоящий, поднявшийся, восставший – означает ещё и заботу. В недрах его исконного понятия – культура сосуществования в человеческом социуме.

А в звериных джунглях фантасмагории, как скулящее-убого однажды и на весь мир окрестилась Донецкая явь, мучительно трудно зарождается сегодня новая формация. И не надо называть её фантастическим миром. Как впопыхах, тупо отметилась здесь, намедни, ещё одна заезжая творительница-фантастка, беспечно, на халяву потоптавшая улицы притихшего в ожидании своей дальнейшей участи большого, полуразрушенного города.

И так ничего и не понявшая из увиденного. А, может, и не захотела она что-либо, шансом судьбы её ей данным, понять.

Что реальность здесь такая. О которой наконец-то пришло время говорить, по совести.

– Батько! где ты! слышишь ли ты всё это? – взывает перед смертью другой сын Тараса Бульбы, Остап.

– Слышу! – отвечает над толпой Тарас. Его кидаются ловить, но Тараса уже и след простыл.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование