Летнее сибирское тёплое утро. В моё дачное окно из-за леса пробивается солнышко. Соседские куры ещё с шести утра громко кудахчут. В бывалошные времена в деревне у моей бабушки Татьяны Ивановны Кувановой, эти самые куры начинали кудахтать в четыре утра, потому, как бабушка уже вовсю трудилась. Доила корову Красотку, затем вместе с коровой выгоняла на выпас овец. Пастух громко щёлкал кнутом и будил меня. Мне это не нравилось, хотелось шибко спать. Да, посидели мы вчера на лавочке с ребятами и девчатами. Уж и сильный ветер поднялся, высокие берёзы согнулись, как бабушка говорила, «в три погибели», а мы упорно сидели на лавочке, лузгали колхозные семечки, вокруг деревни большие поля, всего насажено, всем хватало, и гороха домой приносили, и яблок. С горохом научились так, внизу рубахи завязывался узел, и насыпали зелёненького гороху до тех пор, покуда влезало в рубаху, так же делали и с яблоками, никогда не ждали, когда поспеют, ели кислыми, а бабушки наши пироги нам с яблоками пекли. Но сколько помню, семечки в карманах были всегда. Не расходились же мы, не только из-за того, что курили папироски да сигаретки и начинали потихоньку попивать винцо, не скажу, что и нравилось курить, так ведь это зараза, трудно, подчас невозможно от неё избавиться. Но это не главное, как ни крути, на девчонок мы любовались. Ну, тут природная аномалия, никуда не денешься, сколь не трепыхайся.

Но всё же за полночь расходились. Заходишь в избу, а на столе большая железная кружка молока с куском хлеба тебя дожидается, а хлеб-то в русской печи испечён. Только откусишь кусок, хлебнёшь глоток наивкуснейшего на всём белом свете молока, а бабушка тут как тут, позевнёт, и скажет: «Чо, Толька, нагулялся», улыбнётся, обязательно перекрестится, и дальше спать. А утром ловили корзинками на речке маленькую рыбку, после жарили её с яйцами, да желтки-то какие были, словно солнышко на закате. А потом с высокого места в речку нырять. Место было высоченное, многие местные боялись нырять, старшаки подначивали, де, ты же с Братска приехал. Конечно, нырял, но страшно было всамделишно. На селе давно был посажен сад, сажали его помещики. Потом стал колхозным, долго он одаривал всех местных жителей яблоками, вишнями, потом и колхоз посадил там яблони, праздники в этом большом саду праздновали, и я написал спустя много лет стихотворение:

 

Давно это было, уж сто с лишним лет

Посажен был сад, что красивее нет...

И яблоки, вишни в саду том росли,

А бабушки с ними пекли пироги.

 

И смех молодёжный там всюду звучал …

И сказки шептались с детьми по ночам.

А после весь день бултыхались в пруду,

Играли в футбол, волейбол и лапту.

 

Ты – память зовёшь, не даешь мне забыть

Про детство моё. Я хочу в нём побыть.

…Давно это было, уж сто с лишним лет.

Посажен был сад, что красивее нет.

 

Деревенское детство, не отпускаешь ты, пока жив человек. Где ты теперь, далёкая деревня Леметь? Где ты, действительно сказочное детство? Теперь мне пятьдесят три года. Утро. Лежу на удобном диване, оставшемся от прошлых хозяев. Умывшись с умывальника холодной водой, слушаю, как поют птички. Дятел долбит столб, на котором висят электрические провода и есть отвод на нашу дачу, так что электричество есть. Сколько ни работай на даче, разве переделаешь всё, нет, нет, нет...

К тому же семья откомандировала меня сюда на пять дней кормить кота Бонифация, а попросту Боню. Картошка окучена, теплица полита, надо бы и в лес сходить. Чтобы попасть в него, надобно перейти дорогу и всё.

Но снова немного отвлекусь, вроде лето, дача, красота, чистый воздух, рядышком цветёт сирень. Летает множество насекомых. Мой старший сын Виктор говорит: «Сюда, видно, весь живой мир собрался, ведь выбросы от заводов до нас не доходят».

Сижу, любуюсь разнотравьем, подошёл к бочке с водою, хотел полить кабачки, и вот удар, точнее смелая атака, укусил слепень в голову. Опухла моя голова сразу. Что мы современные люди? А мы, дорогие мои, как известно, дистрофики по сравнению с нашими предками. Жили же до нас, и ничего, а тут иду в домик, достаю таблетку от аллергии «Супрастин». Несколько дней не спадала опухоль, и я уже остерегался сидеть на лавочке.

Но вот так устроен человек, чуть отлегло – он снова трепыхается. Надел слесарный костюм, выдавали мне его, когда ещё работал на отопительном заводе. Новёхонький, пролежавший у мамани, пожалуй, около тридцати лет, запасливые наши мамани. На мой удивлённый вопрос: «Как же ты, мама, не выкинула, сохранила?» Был дан вполне ясный ответ: «Да как же добро-то выкидывать. Вот гляди-ко, как сгодился. Настоящий дачник». Я же в очередной раз подивился удивительному нашему русскому языку, как точно дан ответ, да не просто ответ, а с теплинкой он, вот она загадочность-то наша извечная.

 

Иду по лесу, лес он всегда красив, вижу в десяти шагах в стороне от меня большущий пень. Ну, раз я себе нынче исследовательский отпуск устроил, подойду к пню. Заинтересовало меня то, что даже на расстоянии примерно десяти метров от меня он был огромен. Подхожу, прикидываю объём, да ты, брат, пожалуй, метра полтора в ширину, ежели линейку к тебе приложить. Работал раньше слесарем, а там без измерений не обойтись, потому и прикинул сразу. Когда-то очень давно дерево было спилено. Я стоял, смотрел вокруг, кругом шелестели листочки берёзок, осин, я откровенно любовался ими, а они шелестели, и мне думалось, что они так приветствуют меня. Придёт осень, вы опадёте, листочки, я же даю вам слово, что помяну о вас в своём рассказе. В этот миг листочки зашелестели ещё сильнее, это уже бродяга-ветер напоминал о себе, что, де, и обо мне не забудь написать. Напишу, куда ж от тебя денешься, ты нынче у нас на Братской земле частый гость. Раньше, когда был маленьким, таких сильных ветров в Братске и в помине не было. Сдерживал многовековой красавец лес. Вырубили матушку-тайгу, стали от этого сохнуть ручьи, реки.

Соседка по даче Татьяна говорила: «Лес кто-то поджог, но думала сгорят все дачи, так нас ручей спас, до него пожар дошёл и остановился». Загрустил, а вот куда от тоски, да грусти деваться? Да ещё вдобавок у меня и характер такой, что часто с грустным лицом хожу. Не могу себя исправить, я очень всех люблю, а вот не могу часто улыбаться, и всё тут. Снова гляжу на большущий пень, чешу ноги, пока шёл к пню, шиповник исколол ноги, никакие толстые джинсы не помогли. В прошлом году в этих местах я набрал литра три шиповника, засушили, зимою пили чай, но чай из сушёной моркови мне нравится больше.

Меня угостил им однажды мужик на работе, с тех пор полюбился он мне. Мужик тот был охотником, продавал на рынке ёлки, берёзовые веники, добывал зайцев, но случилось так, что медведь его задрал. Хороший, добрый был человек...

 

Вот ведь характер, снова гляжу на пень, почему не отхожу от него? Может, ноги отказали? Проверил. Да, нет, шевелятся ноги, слушают, слава Богу, своего хозяина. О, Боже! Вот же зрение плохое, что значит. Ну, правда, растяпа, и есть растяпа. Прямо на толстенном, ровно спиленном когда-то давно пне росли два деревца, высотою оба с полметра, тонюсенькие ещё, казалось, ежели даже слабый ветерок подует, то и сломает их. Одно деревце сосёночка, второе берёзонька. И вот уместились оба на пне. Вот так картина.

Стою как вкопанный, а мысли в башке полетели, не догонишь, в мире как прежде много стран, где есть голод, миллионы умирают от употребления наркотиков, спиртного, войны, наводнения… сломанные жизни… Но наши сыновья стоят как прежде на страже Родины, медики, как бы их ни ругали, спасают жизни людей, хотя проходимцев, людей забывших о совести нынче полным-полно. Всем это ведомо. Но ладно Бог со всеми. Но этот старый-престарый пень, когда-то был сильным красивым мощным деревом, а теперь давно погиб. И вот спустя много времени на нём уместились два деревца. Да, дерево, не думало ты сроду, что такой расклад жизни тебя ожидает. Не думали об этом и деревца, они волею жизни оказались выше своих сверстников, потому как рождены были на пне. Но это пока, со временем ваши сверстники догонят вас, такова жизнь.

 

Я вернулся на дачу пустым, не уродился нынче шиповник, но где-то и уродился, потому как всё в мире относительно. В крайнем случае, куплю в аптеке, человеку такая прихоть дана от цивилизации. Позвонила жена Ирина, велела, чтобы я сходил через две улицы к Свете, узнать, как сейчас ходит рейсовый автобус. С автобусами извечная проблема.

Иду, вижу недавно сгоревшую дачу, выходит женщина, разговорились. Невольно подумалось, что мы, дачники, чем-то отдалённо, но всё же напоминаем деревенских жителей. Версия такая, что замкнула проводка. Женщина назвала имя, отчество, я же запомнил, только, что она Сергеевна. Вот её речь: «Дача сгорела, погибла кошка, у меня ещё семь осталось. Живу теперь в бане, сын туда электричество провёл, а как же – урожай не бросишь. Невестка приезжает, лишь цветочки домой рвёт для букета. Я не в обиде, я люблю работать. Всю жизнь учителем русского языка и литературы проработала. Скоро помру, сказала сыну, чтобы сожгли меня. Ну, как на западе, урночки такие есть».

Вот ведь оказия, чую нутром, что Света подождёт, надобно высказать и свою точку зрения. Высказываю: «В урне, говоришь, лежать хочешь, чтобы прах твой там покоился. Это конечно тебе, Сергеевна, выбирать. Я не так давно в деревню мамину ездил, за пять тысяч километров отсюда, бывшая Горьковская область. Побывал на погосте, помолился, перед бабушкиной могилкой на коленях молитвы творил. Затем обошёл весь древний погост, многих ведь знал, любил, всё детство, юность там. Нынче такие фото делают, ни снег, ни дождь их не берёт. Понимаешь, какое чудо, всех нашёл, кого хотел. Поклонился их могилкам. Такое чувство в душе, дорогая Сергеевна, не передать. Православная вера, это же не мода, поверь, это наши предки, словом, всё очень серьёзно, а ты, стало быть, решила в урне покоиться. Из разговора с тобою понял я, что внук у тебя есть. Вот если бы ты решила на погосте, как большинство покоиться, то внук твой на могилку бы к тебе ходил. Там, понимаешь, даже ежели ты и не верующий в Бога человек, всё одно, очищение души от жизненной окалины идёт, это все чуют нутром, тут Бог никого не обделяет. Да и потом, там же на погосте-то кто лежит? Те люди, с которыми ты всю жизнь общалась, дружила, любила».

Сергеевна задумалась:

– Ладно, я подумаю, а ты морковку уже выкопал?

– Да. Там ведь муха коварная завелась. Я в прошлом году без морковки совсем остался. Говорили мне добрые люди, выкопай пораньше, хоть и поменьше будет, но целенькой. Я вот, дурак, не послушал, всю изъела окаянная. Нынче удалось сохранить, на десять дней раньше срока выкопал, а кто и раньше. Она, понимаешь, именно напоследок, когда ей только наливаться пакостит. Ну да ладно, зато нынче с морквой буду.

Сергеевна встрепенулась:

– Вот, а мой сын не верит. И я выкопаю пораньше. Не ходи к Свете, далеко идти, вон рядышком у моей подруги про расписание автобусов узнай.

 

Столбы на дачах давно устарели, провода падают, и недавно я помогал нашему новому председателю Мише Зелепукину ремонтировать свет у этой самой соседки. Потому дорогу я знал, знал я и то, что Сергеевна после пожара хранила у подруги в холодильнике свои продукты, жизнь есть жизнь, потому как все сбежались, когда света не стало. Пошёл к соседке, та вовсю копала картошку, её школьник внук карандашом написал мне новое расписание автобуса. Пока он писал, она, теребя его густые волосы, говорила:

– Вот приехал к бабушке на дачу, и нравится тебе всё тут, а ты всё компьютер глядишь, ослепнешь от него, а тут малинка, смородинка всё вылечат.

Внук в ответ говорил (и вот ведь удивительно, в его оправдании не было и тени грусти, напротив весёлость была):

– Я, бабушка, люблю на даче быть, родителям всё некогда меня привезти.

Поглядев на людские извечные хлопоты, возвращаюсь на дачу. Кот-котофеич Боня сыт, ещё вчера сварил ему окуньков, что наловил сын Виктор. Этот самый Бонифаций каждое утро на крыльцо притаскивает пойманную мышь. Сын говорит, что это отчёт о проделанной работе, ему это нравится. Я же привычно беру совок, веник, убираю добычу. Сосед Володя идёт в магазин, разговорились:

– Вот курю всю жизнь, с детства привык, теперь уж старый стал, а курю. Здесь ведь тоже лес горел. Мы с прежним хозяином твоей дачи брали вёдра, ходили, тушили. Хорошо, ветер сменился, и дождь пошёл, да ручей спас. Только на это и надежда.

 

Хорошие они соседи Володя с Татьяной. Мы им всегда для курочек мелкую картошку отдаём, а они нам яичек свежих. О жизни толкуем, всегда есть о чём поговорить. На старом-престаром большущем пне растут сосёнка и берёзка, а стало быть, слава Богу, жизнь продолжается, суетлива ты, конечно, жизнь, а если бы иначе, может, и вовсе заскучали бы мы…

 

Художник: Вячеслав Палачев

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование