Зима пятьдесят второго / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

– Володя, не забудь покормить ребят, – сказала мама, укуталась в старую шаль, надела пальто, подшитые валенки и взглянула на старшего сына. – Накажи Юре, чтобы не обижал Галинку. Обед вам приготовила.

– Ладно, – зевая, сказал Володя, худенький, светловолосый мальчуган. – Мам, опять солёная треска с картошкой, да? Селёдку бы купить, и конфеток…

– Сегодня обещали зарплату выдать, – сказала мама и, приоткрыв заслонку, бросила в печь несколько кусков угля. – Если получу, папа в город поедет и привезёт. Одевайся теплее, на улице сильный мороз. Ну, я пошла, – и, взяв сумку, вышла из комнаты.

В коридоре барака было холодно. Анна Ивановна направилась к выходу, замечая при тусклом свете искрившуюся на стенах изморозь. С трудом приоткрыв дверь, охнула от клуба морозного воздуха, ворвавшегося в коридор, и быстро вышла на улицу, прикрываясь шалью.

Медленно шагая по тропке среди высоких сугробов, она выбралась на дорогу. Направилась вдоль высокого забора с колючей проволокой поверху, за которым находились сторожевые вышки, где виднелись пулемёты, доносился нескончаемый лай собак, выкрики команд и голоса заключённых, стоявших на утренней поверке.

За четыре года, как они приехали сюда после войны, Анна Ивановна так и не смогла привыкнуть к лагерям, которых было не менее десятка рядом с их посёлком, где отбывали срок уголовники и заключённые по пятьдесят восьмой статье. К бесконечным окрикам, к колоннам заключённых, что водили каждый день на работу под усиленной охраной в сопровождении здоровых злых собак. Казалось, словно река из человеческих тел текла по дороге, которой не было конца и края. Главное, чтобы не попасть, когда их ведут навстречу. Тогда охрана приказывала освободить дорогу, заставляя спрыгивать в кювет в любое время года, не обращая внимания на лужи, грязь и сугробы.

При тусклом свете фонарей, Анна Ивановна, вздрагивая от холодного ветра, смотрела на лагеря, растянувшиеся на многие километры вдоль дороги, занесённой снегом и разделённые голой местностью, где вырубили не только деревья, но и чахлые кусты. Иногда, вдали, мелькали фигуры поселковских жителей, шагающих на работу. Одни торопились в промышленную зону, неподалёку от города, другие направлялись в лагеря. Туда же шла и она, работая в бухгалтерии большого лагеря, где отбывали срок около пяти тысяч человек, осуждённых по пятьдесят восьмой статье.

Наконец-то Анна Ивановна добралась до проходной, где её ждала сотрудница, разговаривая с охранником.

– Ну, всё, можешь нас вести, – сказала она. – Оружие с собой? – и засмеявшись, распахнула дверь.

– С собой, – буркнул охранник, похлопав по кобуре. – Хватит? Если мало, вон, на вышках стоят, вмиг сено накосят, – и гулко расхохотался. – Шевелись, бабоньки. Устал каждую провожать. Скоро ваши мужики морду набьют, подумают, что ухлёстываю.

– Помолчи, ухажёр, – сказала Анна Ивановна, покосившись на высокого, краснощёкого охранника. – Только ума хватает, что девок зажимать да на заключённых орать.

– Нишкни, Иванна, – огрызнулся он. – Радуйся, что на сносях, а то бы не пожалел. За такие слова вмиг статью схлопочешь.

– Ну-ну, – буркнула Анна Ивановна и, ускорив шаг, быстро добралась до двухэтажного здания, стоявшего неподалёку от проходной.

Скинув пальто, она села за стол, и стала дышать на покрасневшие озябшие пальцы. Затем достала документы, счёты и начала работать, щёлкала костяшками и записывала в ведомости, не обращая внимания на сотрудников отдела.

– Здравствуйте, – послышался тихий, вежливый голос и в кабинет зашёл заключённый, снял шапку и направился к столу, где он работал.

Многие промолчали, не отвечая на приветствие. Другие кивнули головами, не привлекая внимание. Некоторые что-то пробурчали в ответ, и лишь два-три человека отозвались, взглянув на худого, в очках, заключённого.

– А-а-а, здравствуйте, Сергей Васильевич, – сказала Анна Ивановна. – Заработалась, годовой отчёт заканчиваю. Тороплюсь…

– Может, помочь? – поправляя очки, сказал он.

– Нет, спасибо, – Анна Ивановна, едва заметно улыбнулась, – справлюсь. У вас и так много работы.

– Обращайтесь, если что-то не поймёте, – сказал Сергей Васильевич, разбирая папки с документами.

– Хорошо, – кивнула она, записывая цифры.

Ближе к обеденному перерыву открылась дверь и заглянула уборщица:

– Анна Ивановна, – сказала она, – вас Николай Ефремович вызывает.

Аккуратно сложив документы, Анна Ивановна вышла и, вздрагивая от холода, направилась в конец коридора, где был кабинет главного бухгалтера.

– Вызывали? – спросила она пожилого мужчину в военной форме.

– Проходи, Аннушка, проходи, – сказал он и кивнул на её живот. – Когда ножки будем обмывать?

– Немного осталось, – улыбнулась Анна Ивановна. – Ваня ждёт, ребятишки спрашивают, а теперь и вы пристаёте.

– Мужик родится, – сказал Николай Ефремович, – можешь мне верить. Я никогда не ошибаюсь. Молодец, Иван!

– Опять мальчишка, – засмеялась она. – Двое носятся сорванцов и снова пацан. Дочку хочу, дочку.

– Мальчишка будет, – повторил Николай Ефремович. – Если угадаю, готовься, всем посёлком будем обмывать.

– Николай Ефремович, вы позвали меня, – сказала Анна Ивановна, – чтобы в гости напроситься?

– Нет, Аннушка, – нахмурившись, сказал он. – Зоя, наша кассир, заболела. Ты подменяла её, знаешь, как и где получают зарплату для колонии. Вот документы, садись в машину, и езжайте в центральную кассу. Получишь деньги, а после обеда начнёшь раздавать. Договорились?

– Хорошо, – сказала Анна Ивановна, забрав папку, – а то ребятишки селёдку просят да карамельки. Завтра Ваню попрошу, чтобы из города привёз. Ох, обрадуется, малышня, – и вышла, закрыв дверь.

Доехав до центральной кассы, шофёр подогнал машину к входу, чтобы легче было грузить мешки с деньгами, сам остался в кабине, а Анна Ивановна вошла, постучала в металлическую дверь, назвала себя и протиснулась внутрь, когда ей приоткрыли.

– Нельзя было раньше приехать? – недовольно сказала молодая женщина с подкрашенными губами и одетая в цветастое платье. – Я не обязана каждого ждать. Своих дел хватает.

– Валентина Петровна, я приехала, когда мне передали, – сказала Анна Ивановна и подошла к столу, где лежали плотные, тяжёлые мешки. – Сейчас пересчитаю и всё. Меня тоже ждут.

– Всё давно подсчитано и приготовлено, – ответила Валентина Петровна, достав бланки. – Распишись…

– Деньги любят счёт, – сказала Анна Ивановна. – Сейчас…

Вдруг раздался телефонный звонок. Валентина Петровна подняла трубку:

– Алло, – сказала она и, мельком взглянув на Анну Ивановну, долго слушала, потом ответила. – Хорошо, сейчас приду. Отпущу «пятьдесят восьмых» и прибегу.

Положив трубку, она стала торопить Анну Ивановну:

– Всё, забирай мешки и езжай. Меня вызывает начальство. Быстрее…

– Я не пересчитала, – повторила Анна Ивановна. – Ты иди, а я останусь. Дождусь тебя, вместе посмотрим и заберу.

– Нельзя чужих оставлять в кассе. Не волнуйся, всё в порядке. Видишь, мешки запечатаны? – сказала Валентина Петровна, подкрашивая губы перед осколком зеркала. – Ты не первый раз получаешь. Знаешь, у меня всегда тютелька в тютельку или не веришь?

– Верю, но…

– Всё, расписывайся, и грузите, – перебила Валентина Петровна, бросив документы на стол. – Некогда мне лясы точить. Ставь подпись и беги за шофёром.

Пожав плечами, Анна Ивановна оформила документы, сходила за шофёром, перетаскали мешки и поехали в лагерь.

Закрывшись в кассе, она, высыпая на стол пачки денег, начала пересчитывать, делая пометки. Закончив работу, сверила записи и почувствовала, что ей становится плохо. Присела на стул и снова взялась за деньги, думая, что ошиблась. Сделав сверку, побледнела и обвела взглядом упаковки. Поднялась, убрала их в сейф, опечатала и, схватив документы, побежала к главбуху.

– Николай Ефремович, беда! У меня огромная недостача. Смотрите, – и заплакала.

– Аннушка, успокойся, – сказал главный бухгалтер и начал просматривать записи. – Не может быть! Как ты ошиблась?

– Кассир не дала пересчитать, – вытирая слёзы, сказала она. – Кто-то позвонил, и она стала меня торопить. Хотела остаться, но Валентина не разрешила. Показала, что мешки запечатаны. Всегда же привозила всё до последней копейки. Я и поверила…

– Так… – Николай Ефремович задумался, – вставай, Аннушка, пошли к начальнику. Надо срочно решать вопрос, срочно...

– Алексей Михалыч, разрешите, – открыв дверь, сказал Николай Ефремович.

– Заходи, – раздался хрипловатый голос.

За большим столом сидел моложавый полковник с орденскими планками на кителе. Позади, на стене, висел портрет Сталина. Папки, лежавшие на столе, сразу же убрал в сейф, когда они зашли в кабинет. Взглянув, он спросил:

– Что случилось? Влетели, чуть дверь не снесли.

– У Аннушки… Извините, товарищ полковник, – сказал главный бухгалтер. – У Анны Ивановны обнаружилась недостача после возвращения из центральной кассы.

– Этого ещё нам не хватало, – сказал полковник. – Считать разучилась? Почему не проверила?

– Алексей Михалыч, кассир заставила выйти, – сказала Анна Ивановна. – Торопилась. Она попросила расписаться за деньги и убежала. Я проверяла мешки. Все были опечатаны. А вернулись, стала считать, увидела, что нет огромной суммы.

Полковник пододвинул телефон, попросил соединить с кассой и протянул Анне Ивановне трубку:

– Говори…

– Валентина Петровна, – закричала она, – у меня недостача.

– Я-то причём? – услышала Анна Ивановна спокойный голос. – Ты получила всю сумму. Не знаю, куда подевала их. Умей отвечать за поступки.

– Валентина Петровна, – заплакала она, – я даже раздавала их. Привезли, начала считать и обнаружила… Может, ты ошиблась, когда готовила?

– Я выдаю деньги тютелька в тютельку. В документах стоит подпись, что ты получила. Теперь сама отвечай. Всё, – и разговор прервался.

Полковник помолчал, глядя на Анну Ивановну, затем сказал:

– Езжай туда, может, согласится снять остаток, чтобы убедиться, она ошиблась или вы виновны. Всё, свободны. Жду вас в кабинете. Николай Ефремович, задержись.

Когда закрылась дверь, Алексей Михайлович поднялся и, заложив руки за спину, прихрамывая, начал ходить по кабинету, искоса посматривая на главбуха. Развернувшись, встал перед ним:

– Что делать, Николай Ефремович?

– Товарищ полковник, – хотел он подняться, но тот рукой удержал его на стуле, – я знаю Аннушку… Извините, Анну Ивановну… Знаю мужа, детишек… Да всё про них известно! Не могла она пойти на преступление, не могла! Не тот человек, понимаете?

– Понимаю, но денег-то нет. И представляю, что будет, если недостачу она не перекроет, тем более, стоит её подпись. За булку хлеба сажают, а тут… – и, махнув рукой, он сел на стул.

– Жаль семью. Пропадут без неё, – тихо сказал Николай Ефремович.

Полковник снова поднялся и стал ходить, о чём-то думая. Остановился, опёршись кулаками о стол, хмуро взглянул на бухгалтера и сказал:

– Единственное, что могу сделать, дать ей всего сутки, чтобы достала деньги хоть из-под земли. Не найдёт, значит, я обязан передать её соответствующим органам. Знаешь, что будет с ней. Всё, больше я ниче…

И в этот момент открылась дверь, и медленно зашла Анна Ивановна, вытирая слёзы:

– Валентина Петровна не стала со мной разговаривать. Показала документ, где моя подпись и захлопнула дверь, – побледнев, она прислонилась к стене.

Полковник молча посмотрел на главбуха и покачал головой:

– Анна Ивановна, положите ключи на стол, скажите шофёру, чтобы вас отвёз домой. Даю сутки для погашения недостачи. Завтра, в два часа, жду у себя. Всё, вы свободны.

Уже возле машины, её остановил Сергей Васильевич, выскочив следом на улицу:

– Анна Ивановна, дошёл слух, у вас недостача. Сколько пропало денег?

Она посмотрела заплаканными глазами:

– Не могу сказать. Извините, – и сев в кабину, захлопнула дверцу.

Вернувшись домой, Анна Ивановна взглянула на маленьких ребятишек и, не выдержав, села на скамеечку, обняла их и заплакала.

– Мамка, не надо, – сказал Юра, взъерошенный мальчуган, лет шести. – Мы не баловались. Гальку не обижал. Не плачь…

– Не пачь, ма, – повторив, обняла младшая дочка, – не пачь…

– Ох, ребятки, – крепко прижав к себе, она плакала, – что же я буду без вас делать? Пропадёте вы, пропадёте…

Оглядев комнату, где стояла самодельная мебель, она поднялась, подошла к комоду и начала доставать детские вещи, складывая на кровати. Заметалась. Нашла шкатулку, где хранила нитки с иголками, схватила её, начала перебирать рубашонки, платьишки, да всё, что попадало под руки, просматривая каждую вещь, и стала штопать, накладывать латки, если замечала хоть небольшую дырку.

– Аннушка, я думал, ты поздно вернёшься, – услышала она голос мужа, – хотел ужин приготовить. Что случилось, почему плачешь?

Она почувствовала запах бензина и солярки, исходивший от одежды мужа. Тяжёлая ладонь легла ей на плечо, и он присел на корточки, стараясь заглянуть в лицо:

– Аннушка, что произошло?

– Беда пришла, Ваня, беда, – заплакав, уткнулась ему в грудь. – У меня огромная недостача. Мне дали сутки, чтобы её перекрыть. Если не найду деньги, меня арестуют.

Иван вскочил, быстро накинул фуфайку, надел валенки и крикнул с порога:

– Не волнуйся, Аннушка. По посёлку пробегусь, займём деньги. Люди помогут, – и захлопнул дверь.

Ближе к вечеру, когда на улице стемнело, он вернулся, хмуро посмотрел, разделся, и тяжело вздохнув, сел рядом с ней:

– Аня, у всех спрашивал. Ни у кого нет столько денег.

Она сидела, перебирая старенькие детские вещички, потом взглянула на него:

– Ваня, картошки хватит вам до конца зимы. Огурцы, капуста тоже есть. Думаю, до весны дотяните. Береги ребятишек.

– Аннушка…

– Ваня, я знаю, что говорю, – перебила она. – Если меня арестуют, значит, мы уже не встретимся. Не судьба…

Забрав несколько платьев, она взяла ножницы, шкатулку и ушла за перегородку. Освободила стол, начала распарывать свои вещи и, рассматривая, думала, что можно из них сшить для детей.

– Аннушка, я уложил ребят спать, – сказал Иван, присел возле печки, свернул самокрутку и прикурил, выпуская густой едкий дым. – Зачем платья разрезала? Может, всё обойдётся?

Она покачала головой, посмотрела на мужа заплаканными глазами:

– Нет, Ваня, ошибаешься. Иди, спи, а я что-нибудь ребятам сошью. Да, забыла… Володя селёдку и конфеты просил. Купи, побалуй малышню. Иди к ним, не мешай…

Всю ночь просидела Анна Ивановна за столом. Изредка доносился натужный кашель мужа. Он вставал, подходил к печке, закуривая, и глядел, как она раскраивала и шила детям рубашонки, платьишки для Галинки, просматривала старенькие вещички и, вздохнув, Иван уходил к ребятишкам. Она приготовила завтрак, поставила на стол, прикрыв тряпицей. Медленно поднялась, оделась, тихо прошла в комнату, едва прикасаясь, поцеловала детей, задремавшего мужа и, осторожно приоткрыв дверь, не оглядываясь, пошла на работу, понимая, что больше никогда не вернётся домой, не увидит, не обнимет своих малышей, не услышит их голоса…

Она сидела в кабинете, не отвечая на приветствия и вопросы, глядела опухшими от слёз глазами на ходики, висевшие на стене, и считала часы, оставшиеся до ареста. Слышала шёпот сотрудников, как обсуждали её, доносились шаги из коридора, и тогда казалось, что это идут за ней. Вновь смотрела на ходики, на стрелки, которые приближались к ненавистной цифре – четырнадцать. Время, когда арестуют.

Остался час… Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет забежал Сергей Васильевич – «политика», как его звали в отделе, который держал старый потёртый мешок. Сняв запотевшие от мороза очки, прищурившись, он подошёл к столу, где сидела Анна Ивановна, и поставил перед ней мешок:

– Анна Ивановна, велели передать вам, – торопливо сказал он.

– Мне никто и ничего не должен был передать, – сказала она, не отрывая взгляда от часов.

Сергей Васильевич, путаясь, зубами развязал тугой узел, раскрыл мешок и придвинул к ней:

– Посмотрите и пересчитайте. Время на исходе. Торопитесь…

Она невольно перевела взгляд и увидела тугие пачки денег. Протянула руку, дотронулась и почувствовала, что теряет сознание…

– Налейте, дайте воды, – закричал Сергей Васильевич, стараясь привести её в чувство и, схватив графин, наполнил стакан. – Эх, люди, люди… Анна Ивановна, отпейте. Легче станет. Очнитесь, время уходит…

Почуяв, что её тормошат, Анна Ивановна приоткрыла глаза, и медленно потянулась к мешку.

– Пересчитайте, – донёсся голос Сергея Васильевича. – Торопитесь. Вас ждут…

Вывалив пачки денег на стол, она быстро начала считать. Достала ведомость, сверилась с записями, охнула, взглянув на заключённого, уложила деньги обратно, схватила мешок и побежала к главбуху.

– Николай Ефремович, деньги, – и плача, и смеясь, она поставила мешок. – Копеечка в копеечку.

Открыв, он достал несколько пачек, внимательно посмотрел на них, пересчитал и взглянул на неё:

– Откуда?

– Не поверите, – сказала она, вытирая слёзы. – Сергей Васильевич принёс.

Николай Ефремович посмотрел на часы:

– Так… Аннушка, отнеси деньги начальнику лагеря. Если будет что-нибудь спрашивать, пусть вызовет меня. Я объясню…

Постучав, она распахнула дверь, подошла к столу и вывалила из мешка деньги:

– Алексей Михайлович, недостача перекрыта, – снова заплакала она.

Полковник поднялся, рукой провёл по пачкам, долго смотрел на неё и тихо сказал:

– Я рад, Аннушка. Сейчас езжай домой, и отдохни. Завтра жду на работе. Всё, свободна, – и взяв документы, стал читать.

Уже возле выхода, она столкнулась с Сергеем Васильевичем:

– Скажите, откуда деньги? Где вы столько взяли?

Заключённый снял старенькие очки, протёр, взглянул на неё:

– Анна Ивановна, я не имею права говорить, откуда деньги. Просто решили вам помочь.

– Помочь? Да вы же не знаете, как мы живём. Откуда я возьму такую сумму, чтобы рассчитаться с долгами? – поправляя старый платок, сказала она.

– Мы хорошо знаем вас, мужа и ваших ребятишек, – сказал Сергей Васильевич, – и знаем, как вам живётся. И просто решили помочь. Всё, бегите домой, бегите. Ребятишки заждались, – и, развернувшись, он зашёл в отдел.

Проводив его взглядом, Анна Ивановна поспешила на улицу, где её ждала машина.

Вечером, вернувшись, домой, Иван увидел жену, сидевшую за столом. Засмеявшись, он быстро подошёл, обнял крепко, положил перед ней селёдку, завёрнутую в газету и маленький кулёчек с конфетами.

– Аннушка, я знал, чувствовал, что всё уладится. Не могли деньги пропасть. Просто кассир ошиблась, когда выдавала.

Она долго смотрела на мужа, теребя в руках край фартука, потом глухо сказала:

– Это была не ошибка, как я поняла. То, что не арестовали и домой вернулась… Ваня, нам помогли заключённые… Нет, точнее сказать, им удалось спасти не только наших детей, но и нашу семью. Иначе, все бы пропали, – и поправила седую прядь волос, выбившуюся из-под косынки…

Художник: Александр Безумов