Межсезонное
Как смерть не каждому к лицу,
так межсезонное ничтожно.
Вверяя сущее Творцу,
блеснут колечки острых ножниц,
скорей разрезать полотно,
оставив синее с отливом
зиме. Которой всё равно –
с изюмом или черносливом
доесть пирог и лечь на дно
к небесной рыбине брюхатой.
Вот ангел бледный за окном
хлопочет, словно виноватый
за то, что снег слепит глаза
и белым землю укрывает.
Он говорит:
– Не исчезай,
пока ещё ты здесь, родная.
Ему так кажется, поверь,
он тихий свет от ветра прячет...
И приоткрытой держит дверь,
и плечи кутает цыплячьи.
Суздаль
Забелило снегом Суздаль:
и деревья, и дома.
Ветер колок и разнуздан
лезет к гражданам в карман.
Щиплет тёплые запястья,
за мизинцы теребит.
Из огромной льдистой пасти
снег летит, летит, летит.
Вот уже сугробы ростом
с Богородицы собор;
не пробраться завтра просто,
надо брать с собой багор!
И долбя по ходу льдины,
рвать за хлебом с молоком
в полушубке из овчины –
где по верху, где ползком.
Это не вода, а зеркала
Это не вода, а зеркала,
это мы, идущие по саду.
Яблоня о крышу оперлась,
яблоки, которым время – падать.
Близкая, на подступах зима,
каменное прошлое не выжечь.
Хочется сильнее прижимать
с непослушной прядкой самых ближних!
За спиной – открытое окно,
старая собака на ступенях...
Кажется, что жизнь прошла давно,
наша жизнь – отмерянная в жменях.
Летняя Латвия, хутор
Летняя Латвия, хутор,
пчёлы глотают нектар.
Меж синевы – промежуток,
плавает облако-карп.
Воздух вдыхаемый сладок,
пятки щекочет люпин.
Дом с глянцевитым фасадом
в целой округе один.
Чтобы такого придумать,
счастье продлив и покой?
Сделаю кексы с изюмом
и золотой курагой.
Если просто жить
Разве сладить с тем, что легко даётся:
голубой реки говорливый рот,
в золотых лугах остывает солнце,
на траву стекает янтарный мёд.
Перестанешь сеять – приходит жатва,
вот и рой пчелиный всегда в трудах.
Если просто жить, ни обет, ни клятвы
не нужны Всевышнему, только «ах»
восклицать от счастия. Боже правый,
облака в зеркальном пруду плывут,
и варенье в блюдцах у самовара,
в деревянном доме – покой, уют.
И церквушка рядом, и лес, и школа,
и детишек много... пожалуй, пять!
И курлычет белой голубке голубь,
вроде тихо-тихо, да всё слыхать.
Лето пока ещё, август
Лето пока ещё, август;
держатся листья за ствол.
Плавает дым тугоплавкий,
трётся боками о стол.
Яблочный дух перемешан
с кислым дыханием слив,
метки, зарубки и вешки,
выводок птичий криклив.
Осень на подступах к саду,
пенится браги рассол.
Время плодовое – падать
в бабий цветастый подол.
Золотая рыба, сизый голубь
Золотая рыба, сизый голубь,
оберег от горя и потерь.
Пригоршней горячий жжёный солод
на глазок по-быстрому, отмерь.
Перетри и брось в янтарный омут,
гладкие бока, жемчужный блеск...
Если не завидовать чужому,
столько открывается чудес!
Сад цветущий, нежная истома,
утренняя дымка и роса.
Мама на крыльце родного дома,
а у мамы – девичья коса.
Господи, достаточно ли, много,
высмотрев на небе синеву,
веровать, как все – хожу под Богом
и любую хмарь переживу.
Скок-поскок
У стекляруса внутри
зреет огненное солнце.
За молчание – прости!
Выпускает в небо кольца
и вздыхает череда
труб на крышах черепичных.
Я запомню навсегда
чай с вареньем земляничным,
блюдца тонкого узор.
– Как ты, мама, не болеешь?
Лист сухой к окну примёрз,
быть когда-то мне ничьею.
Вот на ножке – скок-поскок,
воробей – в себе уверен...
Но пока не вышел срок,
я стучусь в родные двери.
Среди исписанных бумаг
Среди исписанных бумаг
одна отыщется едва ли;
над нами неба саркофаг,
и горизонта рвы и дали.
Сиди в тени, толкуй слова,
перебирая птичьи мысли;
зимы бледнеющий овал
от скуки смертной мыши сгрызли.
И как себя не тормоши,
всё получается без звука;
молчат: перо, карандаши,
лишь ангел силится мяукать.
Ты льёшь на блюдце молоко,
под нос чего-то там бормочешь,
а снег летит себе легко:
и день, и ночь без проволочек.
Художник: Исаак Левитан
