«Увы, но мир наш изменился…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

На улице первое марта!

И снег почернел уж в лесу.

Давай, пусть не с низкого старта,

Рванём без оглядки в весну.

Весна! Вот наш лозунг и тезис

С утра! И не стоит опять

Тебе, о мучительный скепсис,

Сегодня, поверь, отравлять

Вновь жизнь, как мою, так и прочих

Людей безысходностью. Впредь

Лишаем тебя полномочий

Скулить, тосковать и реветь.

Чтоб с песней весенней, звенящей

Повсюду, вошёл в организм

И в душу нам свойственный раньше,

Забытый давно оптимизм.

***

Вновь, выпорхнув как птица

Из зелени густой,

Попробуйте влюбиться

И потерять покой.

Стянув чуть-чуть потуже

На джинсах поясок.

Попробуйте-ка, ну же,

Хотя б ещё разок.

Найдите Дульсинею

И утром по весне

Предстаньте вдруг пред нею

Во всей своей красе.

И не беда, коль завтра

Какой-то идиот

Поставит вас пред фактом,

Что вы не Дон Кихот.

Чиновник там ли, мытарь,

Неважно здесь, кто он,

Нам, благородный рыцарь

Нерыцарских времён.

***

О где Вы, юное созданье?

В каких, ответьте мне, краях

Вы пребываете и странах?

В каких купаетесь морях?

На экзотических широтах

Каких-нибудь наверняка?

Оставив все свои заботы

И позабыв про старика.

Который, пусть и на излёте,

И убелённый сединой,

Как престарелый, мудрый Гёте,

Пленён волшебной красотой.

Но взяв эмоции за глотку,

Не дав их выплеснуть за край,

Ведёт себя предельно кротко,

Как старый Джолион Форсайт.

***

Мадам! Вы, право, восхитительны,

На всех взирая свысока.

Однако будьте снисходительны,

Не забывайте старика.

Ведь там, где юноша обиженный,

Взгрустнув часок другой, опять

Начнёт смеяться, он не выдержит

И мир начнёт весь проклинать.

И сидя хмурый, злой и пасмурный,

Вновь в сто, какой не помня, раз

Подсчитывать, что он по паспорту

Почти в три раза старше Вас.

И даже разразится перлами

Беспомощных, как сам, стихов.

Последняя любовь, как первая,

Неразделённая любовь.

***

Нелегко тебе, бедняге,

Чуть проснулся по утру,

Сердце тянется к бумаге,

Руки тянутся к перу.

Загляни-ка, друг, в свой паспорт,

Видишь, сыпется труха

Из тебя уже, и насморк

От любого сквозняка.

В кошельке годами пусто,

В вечных страхах и долгах,

Но опять твердишь о чувствах

И о прочих пустяках.

Изнывая от бессилья,

На седьмом десятке лет

Вновь летишь, сжигая крылья,

Словно бабочка на свет.

***

Писателей теперь хватает.

И мне уже который год

Упорно книгу предлагают

Издать. За свой, конечно, счёт.

Престиж – немаловажный фактор.

Издал свой труд, и в тот же миг

Ты, как бы, полноценный автор

Одной из сотен тысяч книг.

И на писательской пирушке

Готов всерьёз, без дураков:

«Ну что, любезный брат мой Пушкин!?» –

Произнести, как Хлестаков.

Став чьим-то громогласным эхом,

Прибившись к общему двору,

Ревниво относясь к успехам

Других собратьев по перу.

***

Я не противник авангарда,

Клевещут злые языки.

Я против, чтоб поэтам, бардам

Наклеивали ярлыки.

У каждого своё призванье,

Но полагаю, не совру,

Сказав, что самолюбованье

Не приведёт нас всех к добру.

Такой подход и путь заказан

Художнику, он весь в борьбе

С самим собою и обязан

Всю жизнь не нравиться себе.

И только лучший среди лучших,

И то один и на один

С собой, воскликнет: «Ай да Пушкин –

Однажды, – ай да сукин сын».

***

Памяти В.А. Синельникова

Они уходят так стремительно,

Не попрощавшись впопыхах,

Но остаётся Тень Учителя

И след в его учениках.

Сдают без акта и без описи

Нам ни какие-то гроши

Материальные, а россыпи

Своей недюжинной души.

В конце большой и яркой повести

По эстафете эту кладь

Передавая дальше: пользуйтесь

Всем, что смогли от нас впитать.

Чтоб вместе с траурными лентами

Уйдя однажды в мир иной,

Остаться в этом, но легендами,

Что создают культурный слой.

***

Уже мутит от разговоров,

Уже тошнит от новостей.

От наших бесполезных споров

И нагнетания страстей.

От сногсшибательных сенсаций,

От бесконечных интервью,

Которые, пора признаться,

Нужны, как басни соловью.

Но крутятся на всю катушку,

Ведь всем сегодня надо жить,

А эта верная кормушка

Способна многих прокормить.

Реклама: ролики и клипы,

И множество голодных ртов,

Решивших для себя, что people

Всё «схавать» с радостью готов.

***

Когда-то давно наш известный писатель

Дал всем очень мудрый и дельный совет

Устами весьма необычного, кстати,

Героя, сказав: «Не читайте газет».

Казалось бы, жизнь с той поры изменилась,

И время печатного слова прошло

И кануло в Лету, но тут появилось

Другое, не менее страшное, зло.

И тот же весьма и весьма одиозный

Герой, появись он чрез множество лет

В столице и вникни во всё скрупулёзно,

Теперь бы просил не включать интернет.

***

Когда мир болен и вокруг

Бесстыдство и беспутство,

Ему уже не до наук,

Бессмысленно искусство.

Посулы – блеф, надежды – миф,

От книг немного прока.

Любой технический прорыв

Выходит только боком.

Зато твердят о чудесах

Всё время «ясновидцы»,

Способные и в трёх соснах

Порою заблудиться.

И постоянно что-то врут

И баламутят массы,

И каждый горе-баламут

Проводит мастер-классы.

И мир внушаемый живёт,

Забыв про все угрозы,

Счастливый и уставший от

Безрадостных прогнозов.

***

Расскажу вам честно, без утайки,

Пусть сие не удивляет вас,

Будучи и взрослым о Незнайке

Повесть перечитывал не раз.

Да чего там, и сейчас порою,

Век прожив свой с горем пополам,

Всех её практически героев

Вспоминаю вновь по именам.

Как вы там сейчас, мои родные?

Спрашиваю каждого и всех.

Как прошли чрез все перипетии?

Как вас принял двадцать первый век?

Растерял свои познанья Знайка.

Хлопотно сегодня много знать.

Перестал дурашливый Незнайка

О волшебной палочке мечтать.

На Луну уж больше не летает.

Ближний космос тоже не про нас.

Но зато упорно обещает

Полететь когда-нибудь на Марс.

Ну а что другие коротышки?

Всяко разно, доложу я вам.

Пончика с Сиропчиком кубышки

Не по дням растут, а по часам.

Бизнес, братцы, не игра в бирюльки,

Каждый дом давно себе купил.

Процветает эскулап Пилюлькин,

Собственную клинику открыл.

Ни лесов в округе, ни лужайки.

Пулька сдал охотничий билет.

Растерялся бедный Растеряйка

Уж в который раз за сорок лет.

Изменились коротышки наши.

Лишь Ворчун по-прежнему бубнит.

Винтик в мастерской в три смены пашет.

Шпунтик тот в такси весь день «бомбит».

Торопыжка вновь поторопился,

Неподъёмный взял себе кредит.

Тюбик был большой художник, спился.

С Гуслей пел в мороз, схватил бронхит.

Оглянись вокруг, посозерцай-ка,

И поймёшь, как много лет и дней

Длятся приключения Незнайки

И его загадочных друзей.

Кто живёт богато, кто неброско,

У кого-то жизнь и вкривь и вкось,

Как у всех Авосек и Небосек,

Лишь с одной надеждой на «авось».

***

Работал под открытым небом,

Носился средь лесов и свай.

Грузил лотки с горячим хлебом.

Снимал в колхозе урожай.

Вгрызался в твёрдые породы.

Клал кирпичи, варил металл.

На скольких фабриках, заводах

В своей я жизни побывал?

Как и другие комсомольцы,

Не выделяясь, не трубя.

Работая для общей пользы,

Не ради одного себя.

Что я могу сказать входящим

В наш мир сегодня налегке?

Вам, молодые, говорящим

На непонятном языке?

Всем соискателям, живущим

В красивой и большой тюрьме?

И всем фрилансерам, несущим

Под мышкой папки с резюме?

Всем пребывающим в неволе.

Всем проводящим свой досуг.

Не знающим и сотой доли

Происходящего вокруг.

Куда-то вечно всё спешащим.

Всю жизнь смотреть готовым в рот

Клиенту, чтоб на миг, но раньше

В него вложить свой бутерброд.

Чтоб ненароком не обидеть,

Не напугать само собой,

О том, что не могли предвидеть

Ни Маркс, ни Ленин, ни Толстой.

***

Увы, но мир наш изменился.

Ни здравых мыслей, ни идей.

Покорный раб-народ смирился

С печальной участью своей.

Не возмущается, не злится,

В столицы рвётся из глуши,

Где по домам разносит пиццу

И получает лишь гроши.

И не окреп ещё у нас,

Как ни печально, средний класс.

Какой-то жалкий и забитый,

Боящийся всего подряд:

Законов, банковских кредитов,

Попасть под рейдерский захват.

Он, как и всё у нас в России,

Продукт сегодняшнего дня,

Где подчиняются лишь силе

И помешались от вранья.

И, как Емеля на печи,

Расположились богачи.

Россию поделив на сферы,

Они хозяйничают в ней,

С чем, потеряв остаток веры,

Я вынужден на склоне дней

Смириться. Но жалею снова

И снова в этот мрачный час,

Что нет на вас Савонаролы,

Нет Маркса с Лениным на вас.

***

Я не люблю блестящей рампы,

Таланты, что близки к нулю.

Актёров не люблю за штампы

И режиссёров не люблю.

Мне безразличны их уловки

И каждый новомодный трюк,

Неинтересны постановки,

Пусть их поставил сам Виктюк.

Как Станиславскому мне впору

Кричать, причём давным-давно:

«Не верю!» Каждому актёру

Эстрад, театра и кино.

Я не люблю, когда на сцене,

Стремящийся пробиться вверх

Актёр, кривляется пред теми,

Кто ест искусство на десерт.

«Отелло», «Гамлета» ли, «Федру»,

Пусть даже Горького «На дне».

Когда искусство не для бедных,

Искусство сытых не по мне.

Анискин и Фантомас

По телевизору, всё взвесив,

И не найдя альтернатив,

В четвёртый раз смотрю за месяц

Фильм «Деревенский детектив».

И наблюдаю с напряженьем,

Не меньшим, чем и в прошлый раз,

За битвой двух мировоззрений:

Анискин или Фантомас?

Кто вновь возьмёт в бою неравном

Вчера, сегодня и потом?

Его, анискинская правда?

Иль этот дьявольский фантом?

И вновь прошу за всех мне близких,

Простых, обманутых людей:

«Стяжательство и ложь, Анискин,

Хоть на экране одолей!»

***

Наш мир непрост и нестатичен.

В нём бродит множество идей.

Неоднороден, динамичен

И с каждым часом всё сложней.

А где-то в тайных кулуарах

За ширмами масонских лож,

Десятка три не очень старых

Весьма влиятельных вельмож,

Скопив с годами состоянья,

На гласность наложив табу,

По собственному пониманью

Решают всю его судьбу.

Исходят из своих коллизий

И, посадив нас всех на мель,

Планируют войну и кризис

И пьют из трубочек коктейль.

***

Все люди разные. Кому-то

Важнее собственный покой.

И чтобы счастья атрибуты

Всегда бы были под рукой.

Кому-то правила и нравы

Всех окружающих людей

Неинтересны: им бы славы

Какой угодно. И быстрей!

Что кто-то в мире голодает,

Что где-то существует боль,

Они все знают, но считают –

Им выпала иная роль.

Но раз страдает в мире кто-то,

Он (мир) висит на волоске,

И слава лишь у идиота,

А счастье – замок на песке.

***

Поймав нас с вами всех впросак,

Решив, что мы большие дети,

Сказали: так и только так

Вы жить должны теперь на свете.

А чтобы, боже упаси,

Крамолы не было и смуты

И недовольства на Руси,

Всем расчертили нам маршруты.

Куда, зачем ходить и как,

Подробно, строго по минутам,

И штраф грозит за каждый шаг

Не в соответствии с маршрутом.

Живи без лишней суеты,

Ходи расхожими путями,

И без тебя уже суды

Забиты разными делами.

Пускай абсурд, пусть смысла нет

Ни в чём, тоска и безнадёга,

Зачем тебе на склоне лет

Нужна казённая дорога?

Ведь нам, увы, не привыкать

Трубить во все края и веси

Хвалу, любить и обожать,

А позже, лет так через десять,

А то и раньше, через пять,

Однажды вырвавшись из плена,

Благополучно забывать

Всех дорогих и незабвенных.

***

Мы все во власти неких штампов.

Услышим что-то про режим,

Введённый там-то или там-то,

И почему-то все дрожим.

А что плохого в данном слове?

Режим прописан всем больным.

Спортсмен, усиленно готовясь,

Обязан соблюдать режим.

Пусть хлюпики и недотроги

Слегка поплачут, остальным

Режим, умеренный, но строгий,

Практически необходим.

Когда все весело и дружно

Творим не то, что захотим,

А то, что, зная наши нужды,

Повелевает нам режим.

Пусть он показывает зубы.

Пускай порою одержим.

Тупой, безжалостный и грубый.

Плевать, на то он и режим.

Внушим, заставим, переучим.

Стальными скрепами скрепим.

И этот долгий и тягучий

Процесс, увы, необратим.

***

Дверь открыв, ступая осторожно

По паркету, встали возле ней

Трое абсолютно ненадёжных,

Даже подозрительных людей.

Посреди большого кабинета

Троица стояла, и в руках

Каждого из них была анкета

Личная на нескольких листах.

За столом на них взирал начальник,

Спереди и сзади и с боков,

Если присмотреться, натурально

Вылитый товарищ Маленков.

Гладкий весь, прилизанный, холёный,

Щёки раздувающий, небось,

Видящий своих всех подчинённых,

(Этих же особенно), насквозь.

Вот один с осколком возле сердца.

Был в плену. Немецкий лагерь. Наш.

Этому вовек не отвертеться,

Навсегда попал на карандаш.

И другому тоже нету ходу,

Как и первый виноват кругом.

Был на территории два года,

Даже с лишним, занятой врагом.

Ну а третий – белая ворона.

Плюс, как у вороны, нос крючком.

«Пятый пункт» и «пятая колонна»,

Тоже веры нет таким ни в чём.

Кадровик вздохнул, видать, недаром,

И пускай он не был на войне,

Нелегко сидеть ему на кадрах,

Так сказать, ответственность вдвойне.

Он собрал анкеты осторожно

И брезгливо положил на стол:

Да, дрянной народец, ненадёжный,

Как бы взял, да снова не подвёл.

На ближней даче

(По мотивам воспоминаний Н.С. Хрущёва).

Совещанье на сталинской даче.

Все явились, как было назначено

И в приёмной сидят неуверенно,

У товарища Сталина – Берия!

Вся верхушка. Нет только лишь снова

Вознесенского и Кузнецова.

Арестованы. Что-то затеяли,

Как обычно, и Сталин и Берия.

Ворошилова не приглашали,

Он уже больше года в опале.

Сам приехал, вздыхает растерянно,

Опасается Сталина с Берией.

Наконец Маленкова, Булганина

Пригласили к товарищу Сталину,

Как и всех остальных, и у двери им

Улыбается радостно Берия.

Долго длилось в тот день заседание

В кабинете товарища Сталина.

Всё одобрили, в том числе серию

И арестов, предложенных Берией.

А потом веселились, гуляли,

А под утро уехав, гадали,

Все от Лазаря до Климентия,

Что там в папке у друга Лаврентия?