Про молчавшие стихи / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Про молчавший стих

Снегом мёл городок зимним вечером.

В шумной речи ком,

В гул притекал вокзал.

Рюкзачок ремешком резким плечи мял.

До конечной мал

Человек? Не мал?

Расставанье со снегом порхающим

За окном. Громко лающий

Бурелом, перелесок, станция.

Путевой,

Обходящий тебя инстанцией.

В путь домой

Повезёшь ли с собой ту церковь?

Бережок?

Подходил старый век своей меркой.

Меря жён

Запирали ли по светёлкам?

По домам?

Промолчи на них книжной полкой.

Знаешь сам.

П(р)ошлый стишок

Площадь старая, голубь, небо, каланча.

И окрасила всё измена невзначай.

Каждый будет теперь неведом,

Ибо грех

Завсегдатаем нашим следом

Ходит всех.

Разбираться в иной – тягучее

Ремесло.

Будем звать её «воля случая»

Или «зло».

Но какая она малявочка,

Хоть тоска,

Если жизнь всегда – это явочка.

И нос как

Ни крути, а стороны настают.

Знают ветер вороны. Я – уют,

Где за книжной корочкой

Хорошо.

Прошлого да с горочкой –

На стишок.

Послеславие

А имя висит картиной,

Летит самолётом, и

Десятки прозванных ринутся

Названьями на пути.

Вот жил по призванью стужи.

Плела-оплетала сеть.

Ловила округа в лужи.

Не думал, поди, висеть

На стенах по переулкам,

На брёвнах и кирпичах.

Теперь разнесётся гулко,

Как музыка при свечах.

Ушедших ли вертят? Скучно

Под траур несётся медь.

И носится именем лучшим

Чужая далёкая смерть.

(Не)прочитанное

Было время, что книгой не мерял.

Мерял играми детскими чаще.

И совсем с Мандельштамом не сверясь

Тоже брёл по игрушечной чаще.

Привокзальное время тянется.

Ожиданием полон зал.

Осень видит, как вянет сад.

Город в лагерь детей забрал.

Четверть века ушла поездами.

И с ушедшими скрылась любовь.

Но сидит тень моя пред верстами

С книжкой старой Ду Фу и Ли Бо.

И, когда я пишу про детство,

Я пытаюсь вместить в строфу

Непрочитанное наследство

От Ли Бо. До Ду Фу.

Об улыбке и о Горьком

А в блокноте Горький улыбался,

И Бердяев вглядывался в нас.

Линии чернилами. И там-сям

Получался профиль. Или фас.

Далека у путников дорога –

Водит их и в строчку, и в портрет.

Я рисую, чуя понемногу

То, чего со мною рядом нет.

И тебя я рисовал когда-то

Без тетради и карандашей.

И тобою полнят, как расплатой,

И выводят вшей у малышей.

Малышей у вшей. Теперь не всё ли

Нам равно, когда в моей руке

Жив и Горький на листе весёлый,

И Бердяев будто налегке.

Краски до дверей

(о посещении музея-квартиры Архипа Куинджи

в Биржевом переулке в Петербурге)

Как квартира приютила кисти,

Краски на холсте, карандаши.

Я смотрел в рисованную истину,

Над которой день свет не тушил.

На стенах Куинджи с Менделеевым

В шахматы играют за столом

Чёрно-бело. А в окошке млеет весь

Вид на стрелку с Биржевого. Он

Ходит за окно, туда уходит

С редким шумом мчащихся авто.

И художник принял гостя вроде,

Наградил художник высотой.

На мансарде, солнышком заляпанной,

Бюст Крамского, словно Амадей.

И лежит в кармане шапка шляпой, но

Улицу набатом и людей

Вспоминаешь. Покидать не хочется

Красочный приют былых идей.

И уходишь. Словно пала ночь с лица.

Счастье есть. Хотя бы до дверей.

Розанов и сутулый век

Осень дни чернила и темнила.

Дождик подгонял меня в тот дом,

Где Россия в книгах говор мило

Относила людям на потом.

Томики, тома, большие книги.

Сумерки, просёлок, пустота.

Для кого они лежат веригами.

Для меня лежит в них красота.

Открываю том – Василий Розанов.

Годы, биография, страна.

Листьями опавшими и позами

Наставала в жизни тишина.

Оторвусь от слов. И мальчик рубится

Прямо за компьютерным столом.

Пустит ли он книги в жизни грубый сад?

Или жизнь оставит на потом?

Розанов отложен. Хлеба булочка,

Йогурт, тьма и грязно за окном.

Так идёт мой век сутул, в очках,

Не объятый сей округи сном.

Художник: Владимир Екимов