Стечение обстоятельств / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Стадо оленей пастуха Ивана Лагейского широко разбрелось по весенней тундре. Сам он, откинув капюшон малицы и приставив козырьком ладонь к загорелому лбу, следил за летящим в небе вертолётом. Машина шла на снижение, направляясь к хорошо различимой неподалёку буровой вышке. Лагейский подумал: на старую буровую везут сторожей, не мешало бы подъехать, разжиться куревом, чаем и сахаром.

Внезапно случилось то, что Иван запомнил навсегда и о чём любил потом рассказывать при каждом удобном случае: из вертолёта брызнуло пламя, раздался взрыв, и он рухнул на землю, словно подбитая стрекоза.

Лагейский добрался до места падения примерно через час, увидел груду чёрного, искорёженного металла на чистом, белом снегу. О том, чтобы кто-то спасся, не могло быть и речи.

Иван долго стоял на месте трагедии, курил, сокрушённо качая головой.

В последнее время техника по обслуживанию вертолётов Олега Павловича Митрохина мучила мысль о том, что жизнь потеряла смысл. Дети выросли, переженились и разъехались, в его опеке и помощи не нуждаются, даже внуков не привозят на лето. Они с женой Лидой, как и когда-то давно, снова живут одни.

И сын, и дочка, конечно же, любили отца, но по-настоящему близки с ним никогда не были. Жили своими интересами и заботами, а если требовался совет – рядом оказывалась мать. Функции Олега Павловича сводились к решению финансовых проблем семьи. До поры до времени он считал такое положение дел нормальным, когда осознал ошибку – было поздно.

Сказать с уверенностью, что Митрохин жил только ради семьи, было бы преувеличением. Львиная доля времени доставалась работе. Двадцать три года в аэропортах. То в одном, то в другом. Иную работу он себе не представлял, и просто не умел делать.

В Посёлке аэропорт небольшой – несколько балков. Диспетчерская и зал ожидания, короткая взлётно-посадочная полоса, три вертолётных площадки.

Митрохин прекрасно знал особенности всех видов вертолётов, но более всего ему нравилась презираемая многими авторитетными специалистами «двойка», «МИ-2». Кое-кто именовал её и вовсе пренебрежительно: велосипед. Но Митрохин испытывал к ней домашнее, родное чувство, ему казалось, что это детёныш гиганта «МИ-6». Именно «двойки» Олег Павлович особенно любил готовить к полётам. Он, впрочем, любую работу делал на совесть. Иногда его увлечённость работой принимала патологические формы: начинали мучить навязчивые сны. Например, такой: он затягивает штуцер на маслосистеме, но никак не может до конца затянуть, – то срывается с граней ключ, то «обходится» резьба и штуцер начинает вращаться свободно, без усилия. А сзади ноет противным голосом кто-то из пилотов: да брось ты, всё нормально, что ты копаешься?

Олег Павлович не любил торопливых, необстоятельных людей, был убеждён, что все беды, а в авиации особенно, в первую очередь от них. И когда ему, отлично знающему все хитросплетения трубочек и проводов в вертолёте, кто-нибудь из таких шибко грамотных начинал подсказывать, а, тем более, торопить, – выходил из себя, срывался на крик.

У Митрохина был секрет, который он никогда и никому бы не открыл, полагая, что не поймут. Когда-то давно, в детстве, впервые увидев самолёт, он был до глубины души поражён: как этакая махина может подняться в воздух и лететь!? С тех пор прошло много лет, Олег Павлович выучился, назубок знал аэродинамические законы, но ни в чём они его до конца так и не убедили, внутренне он не мог примириться с мыслью, что тяжеленная железка способна лететь. В этом ему виделось нечто противоестественное. А потому работал он с постоянной боязнью в душе: ну вот полететь-то она, предположим, полетела, а вдруг упадёт? Переломится от вибрации трубочка, ослабнет штуцер, вытечет через него масло из двигателя. Сотни причин, а результат один: вертолёт рухнет на землю. Картина такого падения – ещё один навязчивый сон.

Олег Павлович всегда дожидался возвращения «своего» вертолёта. Лишь когда, устало повиснув, замирали на стоянке его винты, – облегчённо вздохнув, уходил домой.

Каждый день начальника базы производственного обеспечения Приморской геологоразведочной экспедиции Богдана Степановича Грицюка был отмечен какой-либо ключевой проблемой. В тот день замучили пустые бочки. Требовалось срочно отправить бензин для вездехода вместе со сторожами на буровую. Тары не было. Летом подобная проблема не могла возникнуть: бочки валялись в большом количестве неподалёку от Посёлка, на берегу реки. Но зимой они были завалены снегом.

Решение сложных проблем Богдан Степанович обычно начинал с дикого мата, искусством которого владел виртуозно. Невозмутимо выслушав всё, что думал руководитель по поводу изыскания злополучных бочек, подчинённые Грицюка отправились с лопатами на берег. После обеда, когда начало смеркаться, нашли пять бочек. Абсолютно все без пробок; три – дырявые безнадёжно; одна – помятая столь сильно, словно по ней колотили огромной кувалдой; ещё одна с едва заметной течью. Грицюк, выбрал, по здравому размышлению, её.

Сторожа, собиравшиеся утром лететь на буровую, готовились к этому событию своеобразно. Зная, что в ближайший месяц никакого алкоголя в их жизни не предвидится, Пётр Артеев и Василий Тайбарей насыщали им организмы в оставшиеся сутки в предельных количествах. Страшный мат Грицюка разбудил их в восемь утра. Богдан Степанович колотил кулаком в дверь:

– Сволочи! Алкаши! Вертолёт ждёт, он сумасшедших денег стоит! Шмотки в зубы и бегом! Прыжками!

С бегом, тем более прыжками, у Артеева и Тайбарея обнаружились проблемы. Тогда Грицюк кликнул четверых крепких грузчиков, которые, подхватив под руки, быстро отволокли сторожей в вертолёт. Вслед за ними была загружена бочка с бензином. Облегчённо вздохнув, Богдан Степанович сказал на прощанье:

– Пока долетите, проспитесь. А продуктов я вам завтра подкину.

И захлопнул тугую дверь «двойки».

Пилот Вадим Басков – большой любитель анекдотов и вообще очень весёлый человек. Олег Павлович искренне завидовал лёгкому его характеру, умению создать атмосферу беззлобной иронии. Когда загрузка сторожей и бочки была завершена, Вадим, отодвинув боковое окошечко в кабине, прокричал Митрохину:

– Палыч, свежайший анекдот!

Но бортмеханик Игорь Смирнов, которому порядком надоело ожидание груза и пассажиров, раздражённо сказал:

– Ну тебя, Вадик, с анекдотами. Вернёмся, тогда и расскажешь.

– Да, – согласился Басков, – надо лететь, а то погоду закроют.

Он улыбнулся Митрохину и задвинул окошко.

– Как здоровье, малыши? – обернувшись, поинтересовался он у пассажиров. «Малыши» уже спали крепким сном, по-братски привалившись, друг к другу головами.

– Заводи! – жестом показал стоящий прямо перед вертолётом Митрохин.

Лопасти тронулись, стали медленно вращаться…

Олег Павлович не дождался возвращения вертолёта, связь прервалась неподалёку от буровой, после того, как Вадим передал, что снижается. Митрохин просидел у диспетчера допоздна, но борт 21125 Ми-2 так и не отозвался.

Вертолёт отыскали на следующий день. Олег Павлович летал на место его падения. Погода была ужасная: сильный ветер, облачность, едва удалось посадить машину возле места аварии. Живых людей в этих кусках обгорелого металла быть не могло. Митрохин подумал: очень трудно будет определить причину: где она, та трубочка, что лопнула в воздухе?

В тот же день, вечером, из авиаотряда пришла телеграмма: «Технику Митрохину срочно прибыть в Город с объяснительной запиской по поводу подготовки к полёту борта 21125 Ми-2. Удалов».

Удалов пришёл в объединённый авиаотряд совсем юношей. Олегу Павловичу никогда бы не пришло в голову, что тот робкий мальчик с нежным белым пушком на склонных к румянцу щёчках станет жёстким администратором с непреклонным, не терпящим возражений, голосом. Ничего не стоило Удалову позвонить в Посёлок и сказать: «Палыч, прилети попутным бортом, надо поговорить». Они были достаточно коротко знакомы для такой фразы. Но Удалов предпочёл строго официальный тон, и это было обидно для Митрохина.

Никогда в жизни Олег Павлович не писал объяснительных и не имел представления, как это делается. Кроме того в самом факте объяснительной ему виделось что-то унизительное, этой бумагой он должен был словно оправдываться, доказывать свою невиновность, просить снисхождения.

Он поймал себя на мысли, что не вполне убеждён в своей невиновности. Разве не мог он ошибиться, не уследить, не досмотреть какой-нибудь мелочи, пустяка? Митрохин снова и снова перебирал в памяти все свои действия тем утром: привёз аккумуляторы на санках, подставил лесенку, поднялся по ней, откинул крышку на турбине. Та последняя улыбка Вадима была у него перед глазами. И Вадик, и Игорь доверяли ему: если Палыч проверил машину, то всё нормально.

Совсем разбитым приплёлся Митрохин домой, рухнул на диван. Жена Лида пыталась успокоить, что-то говорила, но слова шли мимо. Она говорила, а Олег Павлович думал о том, что жизнь – конечно, стечение обстоятельств. Но разве могут они складываться, как попало? Разве реки текут случайными руслами? Нет, всё соответствует определённым, выверенным, но не всегда доступным человеческому разуму, законам. Всё обусловлено, и с этим невозможно не смириться. То, что иные люди называют судьбой, и есть на самом деле стечение обстоятельств. И оно не бывает счастливым или несчастливым, оно всегда объективно.

Митрохин промучился всю ночь, так толком и не уснув. Утром Лида погладила ему белую рубашку и чёрный, выходной костюм. Олег Павлович сидел на стуле в кальсонах, глядел в ожидании на полную, просвечивающую сквозь розовую комбинацию, фигуру жены. Он думал о том, что, кажется, совсем недавно была она стройной, миловидной официанткой в ресторане архангельского аэропорта.

Митрохин оделся, решительно сел за стол, положил перед собой лист бумаги. В правом верхнем углу написал: «Командиру объединённого авиаотряда Удалову А.В.». Посередине, крупно: «Объяснительная записка». Дальше дело не пошло. Что-то мешало ему изложить то, что произошло утром пятого апреля. И лишь сложив листок вчетверо и сунув его в боковой карман, он понял, что же именно: улыбка Вадика Баскова.

Утро было хмурое, до самого горизонта громоздилась вата облаков. В аэропорт Митрохин пришёл рано, диспетчерская была заперта на большой висячий замок. Побродив по вертолётным площадкам, зашёл в свою будочку. Там хранились кое-какие запчасти и смазочные материалы. Присел на холодную скамейку, закурил.

В небольшое мутноватое оконце было видно, что облака опускаются ниже, садится туман. Вот уже не стали видны стрелочки елей у реки, балки радиостанции. «Не будет погоды сегодня, не прилетит из Города борт», – подумал Митрохин.

Обстоятельства сошлись неотвратимо: он ошибся, и ребята погибли. Зачем врать Удалову? Зачем выгораживать себя, если знаешь, что виноват?

Олег Павлович решительно отрезал от фанерной волокуши, на которой подтаскивал по снегу аккумуляторы к вертолётам, длинный кусок крепкой верёвки, умело соорудил петлю, снял с полки жестяную банку с тугоплавкой смазкой ЦИАТИМ, нанёс на верёвку тонкий слой, проверил, легко ли и беспрепятственно затягивается петля. Аккуратно, чтобы не замарать рубашку, примерил петлю на голову. Он и тут делал всё так, как привык: надёжно, всерьёз. Подставив скамейку, привязал верёвку к поперечной балке под потолком. Уже со скамейки ещё раз взглянул в окно: туман опустился настолько, что не было видно и здания диспетчерской. Оттолкнув ногой скамейку, почувствовал, как тело сначала рванулось вверх, а потом повисло, и перед последней уже темнотой ощутил, что тяжесть, давившая душу, отпустила.

Летели, как всегда, весело. Игорь и Вадим были не только коллегами по работе, но и друзьями. Беззаботное балагурство Вадима уравновешивала рассудительная немногословность Игоря. Так было и в тот полёт: Вадим беспрерывно рассказывал про своего четырёхлетнего сына, которого любил до беспамятства, что тот говорит, как отвечает на каверзные вопросы. Игорь, задумчиво улыбаясь, кивал головой. На пассажиров они не обращали внимания, тем более что сидели к ним спиной. Через полчаса показался хорошо различимый на белом снегу столбик буровой вышки. Неподалёку от неё паслось стадо оленей, похожее сверху на горсть брошенных семечек. Игорь указал на них другу, сделав хватательное движение рукой. Вадим одобрительно кивнул головой: в самом деле, не помешало бы на обратном пути присесть и поговорить с пастухом, может быть продаст тушку оленя.

Почувствовав, что вертолёт снижается, пассажиры зашевелились, стали тереть кулаками похмельные глаза. Артеев – страстный курильщик, он даже по ночам просыпался ради нескольких затяжек, – извлёк из кармана телогрейки мятую пачку «Примы» и спички. Он долго и тщательно разминал овальную сигарету, потом, чиркнув спичкой, прикурил и, подержав некоторое время горящую спичку в нечувствительных, толстокожих пальцах, бросил себе под ноги, в лужицу просочившегося из бочки бензина. Раздался взрыв, который наблюдал с земли пастух Иван Лагейский и о причинах которого так никогда и не узнал Олег Павлович Митрохин.