Сокровища Вадерпаля

4

2888 просмотров, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 145 (май 2021)

РУБРИКА: Проза

АВТОР: Мамыко Галина Леонидовна

 
radevich_kontrabas.jpg

Каждый день я слышу вокруг себя музыку. За левой стеной – играют на баяне. Справа – рояль. За дверью, по другую сторону коридора, контрабас, кларнет, аккордеон...

Если выглянуть из комнаты, то увидишь длинный коридор с портретами знаменитых композиторов, и множество обитых коричневым дерматином дверей. И вот за каждой из них – жизнь музыки.

Мне семь лет. Мы только-только приехали из Крыма в Заполярье. Родители ради хорошей северной зарплаты решились на непростое путешествие, которое затянется для них где-то на двадцать лет.

Наша семья живёт в здании детской музыкальной школы. Здесь нам предстоит прожить весь учебный год – 1966-1967. Мой папа поначалу – завуч, а вскоре – директор Горняцкой детской музыкальной школы в городе Воркута.

Квартиру нашей семье дадут, когда я перейду во второй класс. А пока будни превратились в настоящую музыкальную сказку в окружении фантастических симфоний, арий... Моя жизнь протекает под разучивание гамм, скрипичных концертов, хоровое детское пение. 

Я – хозяйка одноэтажного длиннющего здания, напоминающего снаружи обычный барак, но за внешней простотой, уж я-то знаю, таится непередаваемая атмосфера счастья. Здесь целыми днями не просто обитает Царица Музыка, но ещё вместе с ней, Музыкой, дышат ветры, плещется море, летают птицы, мчатся огромные львы навстречу знойным лучам солнца, взмывают ввысь орлы, а дети звонко поют: «Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца!»

Я могу по вечерам ходить по опустевшим классам, слушать вместо привычной музыки тишину, трогать инструменты.

Мой самый любимый кабинет – тот, где стоит в углу огромный контрабас. У него говорящие низким шёпотом струны, у него блестящий живот, он толстый и красивый, я его люблю. Он выше меня, и он мне друг.

 

Но ещё больше в этом кабинете я люблю широченный, добродушный и, конечно, гостеприимный стол. Это стол Вадерпаля. Так зовут высокого могучего дядю с густой русой бородой, он является распорядителем и контрабаса, и всего кабинета. Его стол полон сокровищ. Они находятся в выдвижном ящике.

О, великий Вадерпаль, я так и не запомнила его имя, но меня настолько околдовал его стол, что и сама фамилия его хозяина мне представлялась такой же волшебной. Ва-дер-паль. У этой фамилии, несомненно, было своё музыкальное звучание. Наверное, такое же мощное, как и у контрабаса, принадлежащего Вадерпалю, такое же загадочное, как звон железных сюрпризов из стола Вадерпаля.

Я с замиранием сердца на цыпочках приближалась к двери его кабинета и слушала, как он играет на своём потрясающем контрабасе. Моя душа уносилась туда, где бродили величественные призраки эпох и времён, где рокотали века и рождались звёзды, где открывалась завеса предстоящих свершений, грядущих катаклизмов, мне казалось, я видела будущее и слышала прошлое. Я была переполнена музыкой Вадерпаля, я жила величием его творчества, он исполнял многое, что сам придумывал, и это ещё сильнее очаровывало.

Этого великана с добрыми синими глазами, умеющего широко улыбаться, я с горячей верой детского сердца считала в музыкальной школе самым главным. В глубине души я полагала, Вадерпаль неспроста занимает самый просторный кабинет, имеет самый огромный музыкальный инструмент и обладает самым большим выдвижным ящиком в самом большом рабочем столе. И сам богатырский внешний вид Вадерпаля указывал мне на то, что да, это он, Вадерпаль, а не директор, и не завуч, является хозяином. Пусть говорят, что тут есть руководители. О, нет. Главное то, чего никто не знает: управляет всей этой сказкой – Ва-дер-паль. Он властелин сокровищ, которые здесь на каждом шагу, он повелитель тайн, которые буквально витают в воздухе. И это не просто сольфеджио или дуэты, гаммы или академические концерты. Это гораздо большее: тайна тайн.

 

Чуть ли не каждый день я с восхищением созерцала сокровища Вадерпаля. Я подходила к заветному столу, вскарабкивалась на высокий стул и, болтая ногами, выдвигала, наконец, огромный деревянный ящик. Чего только тут не было! Мне было неизвестно предназначение некоторых предметов, но их обилие, их сверкание, или, напротив, пыль, ржавчина, всё невообразимым образом воздействовало на мою впечатлительную натуру.

Я обожала карандаши, с обратной стороны которых выглядывал ластик. Ими можно было стирать то, что нарисовал на бумаге. Мне нравились старые дверные замки разного калибра,  десяток больших и маленьких ключей, перемешанных с другими вещицами, а ещё блестящие винтовые стержни с красивыми рукоятками, позже я узнала, что они называются «штопоры», коллекция сломанных наручных мужских и женских часов, с ремешками и без них, был там самиздатовский миниатюрный фотокалендарь с портретами Сталина на каждой страничке, точилки, парафиновые свечи, фонарики, спички, перьевые ручки, блокноты, компас, и даже театральный бинокль и несколько премаленьких игрушечных машинок, а также фигурки оловянных солдатиков. Находились там и совсем непонятные мне охотничьи принадлежности, а ещё гайки, гвозди, кнопки, железный молоточек, плоскогубцы, почтовые марки. И много чего другого. Всё это пребывало в состоянии хаотичной кучи, что придавало богатству в моих глазах ещё большую ценность.

Конечно, подобный многоценный клад досконально изучить можно было далеко не за один раз, а разве что за год. Вот как раз года и хватило для детального ознакомления с выдвижным ящиком стола контрабасиста Вадерпаля.

Периодически сюда, в моё отсутствие, когда Вадерпаль находился на работе в своём кабинете, добавлялись его богатырской рукой новые вещицы. Это доставляло мне потом, во время секретных набегов к Вадерпалю в его владения, огромную радость.

Конечно, тайну подобных путешествий я тщательно оберегала от взрослых.

Засыпая, я смотрела в окно, за которым обычно ничего, кроме снега, не было видно, но я тем не менее видела звёзды, небо, космос, вечность, всё то, чем был заполнен минувший день в поющих живых стенах музыкальной школы.

Утром я в валенках выходила на крыльцо школы и оказывалась в снежном туннеле. Снега накапливалось обычно выше уровня окон. Сугробы плотной стеной опоясывали школу, подпирали крышу, наглухо закрывали окна, вот почему и нельзя было разглядеть изнутри в окне ничего, кроме снега.

Учителя с помощью лопат прокладывали внутри снежной крепости дорогу к двери. 

 

Конечно, в ту волшебную пору я хотела учиться музыке, разве могло быть иначе. Меня привели на прослушивание. Я как можно громче спела свою любимую песню «Чёрный кот». Все почему-то засмеялись. Мне казалось, я красиво пела. Ведь такую замечательную песню петь некрасиво просто невозможно. Я была уверена, меня зачислили в первый класс «музыкалки» именно потому, что я спела про чёрного кота. «Жил да был чёрный кот за углом, и кота ненавидел весь дом…»

В новой квартире на следующий год мы поставили сверкающее чёрное пианино. Несколько лет мне предстояло разучивать пьесы. Теперь это был труд. Сказка закончилась.

Но вот ощущение счастья, восторга, тайны, всего того, что я каждый день переживала в свои семь лет на протяжении года, в окружении той непередаваемой атмосферы, той таинственной жизни музыкальных звуков, всё это не прошло бесследно. А как бы наложило восхитительный отпечаток на дальнейшую жизнь, оставило в душе какое-то неизъяснимое сияние чистоты и радости.

 

Художник: Александра Радевич

   
   
Нравится
   
Омилия — Международный клуб православных литераторов